Текст книги "Красно солнышко (Повесть)"

Автор книги: Борис Шустров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Глава пятая
КОЛЯ ОДНОРУКИЙ

Да неужели Коля Однорукий предатель?! На деревне Николая Павловича Давыдова звали Одноруким не только взрослые, но и дети. Он не обижался. И вообще Коля был добрый человек. К примеру, однажды он собрал всех деревенских ребятишек, посадил в автобус и повез в городской музей. И за билеты из своего кармана выложил, туда и обратно. И умелец он был хороший, каких поискать: одной рукой лепил из глины, а потом расписывал диковинных зверей. И не торговал ими – нет, дарил. В каждой избе стоят на комодах его яркие поделки, радуют глаз. Не может быть! И все-таки именно о Коле Одноруком была последняя запись в Мишкином дневнике. Показал ли он фотографию Савраскина Коле?

Примерно так размышлял Венька Захаров, лежа на берегу Стриги. Уйдя далеко от деревни, в укромном месте под высокими соснами, где его не могла потревожить ни одна живая душа, он еще раз перечитал дневник, уже внимательно вглядываясь в ровный Мишкин почерк, раздумывая над каждой записью и словно переносясь в то далекое, неизвестное ему время. Что случилось с Мишкой? А если он не утонул? Если его утопили? Кто? Конечно же, тот, кому он показал фотографию! И быть может, предатель тот самый человек, что стоял в церкви и молился. Мать не узнала его, но Мишка-то, после того как он спустился с колокольни, наверняка узнал, а наутро показал ему фотографию. Неужели Коля Однорукий? Веньке сделалось жутко от такой мысли, он поднялся и пошел к деревне.

У околицы его встретил Индус и, радостно взлаивая, бросился к хозяину.

– Где ты был? – бормотал Венька, обнимая щенка. – Где был? С тобой бы они не подошли. Где ты был?

Под «ними» Венька подразумевал Вальку Чебыкина и Галинку, справедливо беспокоясь, как бы они что-нибудь не заподозрили. Теперь-то уж он не имел никакого права делиться тайной Мишки Башарина, теперь он, Венька Захаров, доведет дело, начатое Мишкой, до конца, он найдет предателя, чего бы это ему ни стоило, отомстит за расстрелянных под Лугой наших солдат, за Степана Ивановича, за Савраскина, за Мишку. И казалось Веньке, что он стал в этот день намного старше. Да так оно и было на самом деле.

Домой Венька сразу не пошел, а повернул к клубу, к Сене-библиотекарю. Он не видел, как из-за берез наблюдали за ним Валька и Галинка. Когда Венька скрылся за дверью, Валька вопросительно посмотрел на девочку.

– А теперь что будем делать?

– «Что, что»! – передразнила Галинка. – Надо подумать.

Индус, улегшийся было возле клубного крыльца, приподнялся и навострил уши.

– У тебя что-нибудь вкусное есть? – спросила Галинка.

– Откуда? – уныло ответил Валька. – Я бы и сам…

– Беги домой и принеси.

– Командирша какая! Сама беги.

– Ладно, – согласилась девочка. – Сбегаю. А ты следи. Не уходи.

Валька отвернулся, чтобы хоть чем-нибудь показать свое презрение к девчонке. Раскомандовалась! Беги туда, иди сюда. Целый день бегали, Веньку искали. Ноги как свинцовые. И где он пропадал? Только недавно приметили – шел из Ширинского бора. Что он там делал? Не хотелось Вальке связываться с девчонкой, но пришлось: грызла его обида на лучшего друга. Галинка знала все тайные места, даже в подземный ход повела, который, по мнению Вальки, знал он да Венька. Без Галинки Валька давно бы плюнул на всю эту историю: не хочет поделиться друг своей тайной – и не надо. Но Галинка уверила его в том, что Венька каким-то образом открыл секрет бесценного клада, который вот уже сотни лет лежит в земле у деревни Студеной.

Слух о кладе появился недавно, года два назад. Приехал из города седенький старичок, весь день пробродил возле церкви, бормотал что-то про себя, заглядывал в книжечку, и естественно, что им заинтересовался Мирон Евсеич. Старичок и рассказал, что он имеет данные, будто где-то здесь, у церкви, захоронен клад с драгоценностями. Захоронил клад предводитель польского отряда еще во времена Лжедимитриев. С награбленным добром поляки бежали на север. Многие погибли от холодов, многих перебили крестьяне, но вот он, старичок, будучи в этих местах еще в гражданскую войну, услышал историю о драгоценностях от беглого старика монаха и решил наконец-то приехать в Студеную. Мирон Евсеич спросил, почему, мол, так долго молчал старичок, но тот ответил, что как раз наоборот, он не молчал, несколько раз обращался к работникам городского музея и даже писал в Москву, но никто ему не поверил. Надо сказать, что и жители Студеной не поверили. Поверил старичку один Сеня-библиотекарь. Он подробно начал расспрашивать старичка и узнал, что клад лежит под большими кедрами, в пятистах шагах от церкви. Тут засомневался в истинности клада и Сеня, потому что кедров даже столетний дед Григорий не помнил. «Не было никаких кедров, – повторял дед. – Сосны были. Это верно. А о кедрах не слыхал». – «А сосны где?» – «Их еще при царе Николке спилили. В японскую. Ох и сосны были! Под небо! В два обхвата. Две лошади одно дерево везли». – «И в каком же месте они росли?» – не отставал Сеня. Дед Григорий указал место, где стояли сосны, и Сеня начал раскопки. Дня три покопал с ним и старичок, а потом уехал. Работал Сеня не покладая рук целое лето, мозоли набил такие, что, на удивление всем, тушил папиросы о ладонь и при этом даже посмеивался. Быть может, Сеня перевернул бы всю землю возле церкви, по его остановил председатель колхоза. «Эх, Семен, Семен, – сказал председатель, глядя на потного библиотекаря. – Сколько земли-то перепахал… Куда там бульдозеру! А у меня поля непаханые». Сеня застеснялся, и больше его за храмом не видели.

Кладом смутила Галинка Вальку Чебыкина. А вдруг Венька действительно что-то разузнал? Для чего он по церкви лазит, по камушкам стучит? Что ищет? А может, уже и нашел?

Вернулась Галинка, притащила два пирога с мясом.

– Корми, – кивнула она на Индуса. – Да смотри сам не съешь!

– А ты куда? – принюхиваясь к пирогам, спросил Валька.

– Корми, корми, – уклонилась от ответа девочка. – Я мигом.

Она нырнула в кусты акации. Валька проводил ее взглядом, глянул на Индуса, хотел позвать его, но рука с пирогом сама потянулась ко рту, и не успел Валька опомниться, как оба хрустящие, зажаренные, теплые пирожка исчезли.

– Ладно, – не глядя на щенка, сказал Валька. – Переживешь. У меня у самого с утра крошки во рту не было.

Индус, словно чувствуя, что его обманули, тихонько взвизгнул. Вальке сделалось стыдно.

– Командирша какая, – пробормотал он уже в адрес Галинки. – Мы и сами с усами. Знаем, что делать.

И он решительно направился в клуб.

Библиотекарь Сеня сидел за столом и читал толстую книгу. Увидев Вальку, он усмехнулся:

– Кина сегодня не будет.

– А Венька где?

– В музее.

– В музее? – удивился Валька. – Ну, тогда и я туда.

Сеня внимательно посмотрел на паренька и серьезно сказал:

– Правильно, Валентин. Кино есть кино, а музей, братец ты мой, это…

Не найдя подходящего слова, библиотекарь сжал кулак и потряс им.

– Тебя проводить?

– Не надо.

Однако Сеня встал, открыл дверь, обитую черным дерматином, и пропустил Вальку вперед.

– Музей – это не выдумка. Это правда, – закончил он свою мысль. – Иди.

Колхозный музей организовал именно он, Сеня. Ездил по деревням, доставал разную старинную рухлядь, сохи, бороны, деревянные ткацкие станки, по-северному – кросны, иконы. Музей занимал три комнаты. В первой находились старинные вещи и дореволюционные орудия труда, во второй – портреты первых руководителей колхоза, документы, фотографии селькора Протасова, которого кулаки повесили на качелях, прямо посреди деревни. Под стеклом лежали награды уроженца Студеной деда Григория, полного Георгиевского кавалера. Одному Сене известно, каких трудов стоило уговорить старика отдать в музей кровью заработанные кресты. Третья комната называлась «Комнатой славы». Висели там портреты солдат, живых и погибших, лежали на солдатском сукне ордена и медали, комсомольский билет Коли Однорукого со следами высохшей крови, письма, висели отглаженные гимнастерки и выцветшие шинели. Сеня очень гордился музеем. Был у него и небольшой сюрприз. Когда посетители, осмотрев музей, собирались уже уходить, он незаметно нажимал кнопку выключателя – и на темной стене красным загорались буквы: «Никто не забыт, и ничто не забыто».

Валька быстренько миновал две комнаты, хотел было зайти в «Комнату славы», но, увидев Веньку, остановился. Венька стоял перед портретами фронтовиков. На самом видном месте висел портрет Героя Советского Союза Мирона Евсеича Вахрамеева, рядом – Григория Мартынова, еще дальше – Дмитрия Дмитриевича Смирнова, Венькиного деда по матери, а следующим – портрет Валькиного отца. На него-то и смотрел Венька. Портреты живых были сделаны недавно, и потому глядели со стен пожилые мужчины, увешанные орденами и медалями, а на портреты погибших, увеличенные с домашних гражданских фотографий, смотреть было как-то странно: не верилось, что именно они, такие молоденькие, совсем свои, деревенские, воевали. А Васятка-конюх – тот и вовсе казался мальчишкой, с тонкой детской шеей и большими чистыми главами. Видно, Валька чем-то обнаружил себя или Венька почувствовал его взгляд, потому что он резко обернулся.

– Здорово, – усмехнулся Валька.

– Привет.

– Чего ты на папку моего уставился?

– Слушай, – начал было Венька, но в это время ил темной стене зажглись кровавые буквы: «Никто не забыт, и ничто не забыто».

Валька от неожиданности вздрогнул. Венька быстро выскользнул из комнаты. Когда Валька выбежал из музея, Веньки уже нигде не было. Вынырнула откуда-то Галинка и зашипела:

– Ты зачем в музей ходил? Я кому сказала Индуса кормить? А? Съел пироги, да? Съел?

– Иди ты, дура, – отмахнулся Валька.

– Я вас в окно видела, – не обиделась Галинка. – Ой, Валька, чего я видела-а…

– Чего?

– Будешь обзываться, ничего не скажу!

– Ладно тебе…

– Он в блокноте чего-то записывал. Смотрел и записывал.

– Куда смотрел-то?

– Туда, – показала глазами вверх Галинка.

– А говоришь, клад… Клады не в музее ищут.

– Он, может, для отвода глаз?

«На портреты он смотрел. Вот куда, – подумал Валька. – Клад…»

Он не спеша направился к своему дому.

– Валька, – не отставала от него Галинка. – Завтра с утречка пораньше к нему! Мы его выследим! Я ловкая, так запрячусь – век не найдет!

Закричал где-то петух, ему откликнулся второй, третий… С грохотом промчался мимо ребят на мотоцикле тракторист Павел, зять Настасьи Башариной.

Утром Венька выслушал очередную проповедь от матери о том, что он лентяй, каких свет не видывал, что она скоро переломает все его удочки, день-деньской на речке, а хоть бы завалящего пескаря принес, кота побаловал, что молоко он пить большой любитель, а вот корову в стаюшку загнать его нет. Выслушал все это Венька, поднялся из-за стола и молча вышел.

– Что с ним? – спросила Анна Дмитриевна мужа.

– А ты тоже… «Большой любитель»! Он растет. Ему надо, – ответил Венькин отец.

– Я ведь так. Для порядка.

– Пусть гуляет. Скоро в школу, – сказал отец.

– Неладно дело-то, Коля, – заговорила мать. – Будто подменили парня! Молчит. С утра уходит, вечером приходит. С лица спал. И задумчивый какой-то… Неладно. Хоккей не смотрит!

– Действительно, – подумав, ответил отец. – Не смотрит.

– В город ездил. За книжками, мол. Репинские сказали, что книжки привезли. Спрашивала я баб. Не ездили в город репинские. Скрывает он чего-то от нас, Коля!

– Большой стал. Мужик.

– Нехорошее чует мое сердце…

– Сразу уж и чует!

– С чего он про Мишку спросил?

– Про какого Мишку?

– Да это я так, – посмотрев на мужа, ответила Анна Дмитриевна, поднялась и вышла на улицу.

А Венька, свистнув Индуса, привычным путем, огородами, побежал к дому Коли Однорукого. Щенок хотя и заторопился, но как-то нехотя, то и дело оглядываясь. Венька не придал этому значения, а надо бы, потому что в кустах малинника, стараясь не дышать, лежала Галинка. Она успела накормить щенка конфетами, и, видать, очень понравилось угощение Индусу, если он бежал и оглядывался. Теперь-то уж он ни за что не залает, почуяв Галинку.

Дом Коли Однорукого резко отличался ото всех домов Студеной. В кружевных наличниках, с резным крылечком, выкрашенный в небесный цвет, он был похож на теремок. И хозяйственные постройки – небольшой сарайчик, банька, двор – тоже были сделаны крепко, ладно и красиво. И все это делал Коля своей единственной рукой.

Венька еще издали увидел хозяина. Коля стоял на крыльце, держал в руке медный ковш и смотрел в небо, восхищенно покачивая головой. Венька тоже глянул вверх и увидел две серебряные точки реактивных самолетов, которые, оставляя за собой широкие непропадающие шлейфы белых полос, стремительно неслись в глубокую синеву. Выбежала из дома Татьяна, девушка лет семнадцати, младшая Колина дочка, мельком глянула на самолеты и куда-то заторопилась.

– Танька! – крикнул Коля. – Женихи твои резвятся! Летуны! Какой твой-то?

Татьяна не ответила, а Коля неторопливо попил из ковша, остатки выплеснул на гряду и ушел в дом. Венька огляделся, обдумывая, куда бы положить фотографию Савраскина так, чтобы она сразу бросалась в глаза, но чтобы и не казалось специально подброшенной, гляделась так, будто ее кто-то случайно обронил. Во дворе стоял чурбак с воткнутым в него топором. Вокруг чурбака валялись поленья. Видимо, Коля колол березовые чурки, которых еще немало валялось во дворе. Венька сообразил, что Коля ушел отнести ковш и вот-вот вернется обратно. Он положил фотографию возле тропинки, ведущей в сарай, на желтеющую траву, изображением вниз, а сам залег в борозду, недалеко от забора. Так оно и случилось, как предполагал Венька.

Коля вышел и снова начал колоть чурки. Работал он на удивление ловко, с одного удара разлетались на две половины широкие чурки. Прошло немало времени, Венька начал уже отчаиваться, что Коля не заметит фотографии, но Коля все-таки приметил. Воткнув топор и аккуратно вытерев руку о подол рубахи, он подошел к фотографии, нагнулся и поднял.

Разглядывал он Савраскина долго, улыбался чему-то, неопределенно хмыкал, сунул фотографию в карман пиджака, висевшего на поленнице, снова начал работать, покачивал головой и усмехался. «Нет. Не он, – подумалось Веньке. – Разве предатель станет улыбаться?» К Венькиному счастью, Коля поработал недолго, отшвырнул топор и быстро зашагал в избу, крича на ходу:

– Настя! Настюха!

В одну секунду Венька оказался у поленницы, вытащил из кармана пиджака фотографию и только успел нырнуть в борозду, как на крыльце появился Коля, а следом за ним его жена Настя.

– Иди-ка, иди, – таинственно говорил Коля Однорукий. – Чего покажу-то…

Настя, всерьез заинтригованная таинственностью мужа, послушно шла.

– Глянь, – кивнул Коля на пиджак. – В кармане лежит.

– Да что там такое лежит?!

– Ты глянь, глянь!

Настя залезла в карман пиджака.

– Нет ничего.

– Значит, в другом. – Коля не спеша закурил. – К Татьяне-то нашей солдатик повадился!

– Да уж пора, – ответила Настасья, шаря в кармане. – Нету!

– Как это нету? – рассердился Коля. – Веселый такой солдатик! Танькин ухажер. Обронила, видать, она фотографию. Из этих, летунов, – кивнул он на небо. – Часть-то, сама знаешь, рядом стоит… Да где же она? – вскричал Коля, вывернув карманы пиджака.

– Уж не заболел ли ты, Николай? – серьезно спросила Настя.

– Веселый такой солдатик… Круглолицый, – растерянно говорил Коля. – Заболел… Только сейчас подобрал на этом самом месте, положил в карман…

Настя покачала головой и сердито сказала:

– Старик уж шутки-то шутить!

– Какие шутки! – закричал Коля. – Была она! Была!

Жена махнула рукой и ушла в избу. Коля, ощупывая пиджак, сел и задумался.

– Веселый… Круглолицый, – бормотал он. – А ведь видел я эту фотографию! Видел. Настя! – Коля вскочил, бросился к дому. – Настя!

В окошке показалась Настя.

– Слышь, Настя! Видел я эту фотографию! А когда видел, не помню. Вот так же она исчезла. Будто сквозь землю провалилась! Когда? Веселый такой, круглолицый… Солдат, понимаешь…

– То летун! Из этих, – посмотрела на небо Настя. – А то солдат. Ой, Николай, все-то у тебя, не как у людей…

– Чего ты, чего ты, – забормотал Коля Однорукий. – Тебе серьезно, а ты…

Он вернулся, снова начал было работать, но работа у него не клеилась, и он, присев на чурбак, закурил и обволок себя густым дымом. Венька неслышно пополз по борозде подальше от Коли, потом поднялся и побежал прочь.

Галинка лежала в кустах смородины и, конечно, все видела и все слышала. Теперь она быстро соображала, что за фотография солдатика находится у Веньки, почему она так взволновала Колю Однорукого, а главное, для чего Венька ее показывает. Впрочем, долго раздумывать Галинка не любила, она была человеком действия, а потому быстро отползла подальше, встала, огляделась, перепрыгнула плетень и как ни в чем не бывало пошла по улице Студеной. Решение она уже приняла: надо было срочно достать фотографию солдата. Проходя мимо дома Чебыкиных, она увидела Вальку, сидевшего на ступеньке крыльца с сестренкой на руках.

– Что же ты, Валька? – крикнула девочка. – Ведь договаривались!

– Да вот, – крепко тряхнул сестренку паренек.

По виду Галинки Валька сразу догадался, что она опять что-то разузнала.

– Заходи, – пригласил он.

Галинка открыла калитку, зашла во двор и присела на ступеньку крыльца.

– Мать ни свет ни заря на ферму убежала. Корова там у нее отелилась, а папка на Сиговом поле рожь убирает, – оправдывался Валька. – Куда ее деть? – снова тряхнул он счастливо засмеявшуюся сестренку. – Не выбросишь.

– Иди ко мне, Дашенька, иди, – позвала Галинка, протягивая руки. – Да она у тебя мокрая! Неси штаны!

Валька снял с забора штанишки, подал Галинке, и та, ласково приговаривая, переодела девочку.

– Узнала чего? – не выдержал Валька.

– Не ищет Венька никакого клада, – серьезно ответила Галинка. – Он фотографию какого-то солдата показывает…

И Галинка подробно рассказала обо всем, что она услышала и увидела во дворе Коли Однорукого.

– И что будем делать? – спросил Валька, выслушав рассказ.

– Надо фотографию достать, – сказала Галинка. – Ты меня слушай, не пропадешь! Мы его прижучим. Не отвертится.

Стыдно было Вальке выслушивать девчоночьи поучения, но жгла его обида на друга, и он молча согласно кивал головой.

Глава шестая
ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ

Целое утро крутились Галинка и Валька возле Венькиного дома, но Венька не появлялся, да и вообще никто не выходил из избы Захаровых – ни Венькин отец, ни мать, и даже Индуса нигде не было видно. Галинка приказала Вальке ждать, сама убежала куда-то, вернулась быстро и сообщила, что Венька вместе с отцом и матерью уехал на Красный остров за сеном.

– Кто сказал? – спросил Валька.

– Верста. И еще, Валька, она знаешь чего сказала?

– Ну?

– Вы, говорит, хулиганье. Чугун у меня сперли, а Веня парень хороший. Красный следопыт.

– Чугун, – хмыкнул Валька. – Он и весил-то всего ничего.

– Ага! Проговорился!

– Жарко, – заметно смутившись, сказал Валька. – Искупаться бы!

– Стыдно стало?

– Чего стыдно, чего стыдно! – забормотал Валька. – И чугун-то был с дыркой.

– А Верста говорит, новый.

– Она наговорит. Только слушай. Идешь на Стригу?

– Идем, – согласилась девочка.

Задами миновав деревню, они вышли к речке, спустились к воде, Валька уже стянул рубашку, как вдруг откуда-то издалека послышался лай.

– Индус! – крикнула Галинка. – Точно! Значит, и Венька с ним. – Она на секунду задумалась. – Валька! Ныряй в воду и притворись, что тонешь!

– Зачем?

– А я тем временем фотографию цапну.

– В карман полезешь? – хмуро спросил Валька.

– Тогда я притворюсь!

– Так он и поверит! Не дурак какой-нибудь.

– Поверит! – Галинка сделала несколько шагов к речке. – Ныряю!

– Я в карман не могу. Я лучше притворюсь.

– Кричи громче, – наставляла Галинка. – «Тону! Топу! Спасите!»

– Учи ученого, – буркнул Валька, решительно зашагал в воду и нырнул.

Пройдя под водой несколько метров, он встал, но глубина была небольшая, всего по грудь, и он снова нырнул и поплыл под водой. Возле коряги неподвижно стояло темпов живое полено. «Налим!» – ахнул про себя Валька, хотел приглядеться получше, но не хватило воздуха. Ряби на реке не было, и налим хорошо различался. Здоровенный, с широкой спиной, он лениво шевелил плавниками, поднимая мелкие песчинки. Валька посмотрел на берег, увидел Веньку и закричал:

– Венька-а-а! Нали-им! Здоровенный! Плыви!

– Вре-ошь?!

– Рядом стоит! Шевелится!

Оглянувшись, Венька вытащил из-под рубашки фотографию Савраскина, положил ее на песок, быстро разделся и побежал к другу.

– Где? Где он?

– Тихо, – зашипел Валька. – Как его взять? Острогу бы надо или вилку…

Валька совершенно забыл про Галинку, зато Галинка знала свое дело. Как только Венька забежал в речку, она выскочила из ивняка, где до этого времени хоронилась, схватила фотографию и убежала. Даже на Индуса, который при виде девочки радостно закрутил хвостом, не обратила никакого внимания.

Мальчики приступались к налиму и так и этак, Валька подводил руку к жабрам, но, чувствуя прикосновение, налим делал рывок, отплывал немного и снова останавливался, темный, таинственный, похожий на живое полено.

– Так нам его не взять, – сказал Валька. – Только зря напугаем. Надо за острогой бежать.

– У меня ножик есть, – припомнил Венька.

– А молчишь! Давай быстрее!

Венька побежал на берег. Он поднял рубашку, брюки, вытащил нож из кармана, бросил одежду обратно на песок и уже побежал в воду, но на полпути остановился. Вернувшись, он перебрал и перещупал вещи. Фотографии не было. Забыв про налима, Венька побрел по песку, думая, что, роясь в одежде, выронил фотографию.

– Эге-гей-гей! – закричал Валька.

Венька даже не посмотрел в сторону друга.

– Индус! – позвал он. – Ищи, Индус!

Индус, громко взлаивая, забегал по песку. Снова закричал Валька, не выдержав, вышел на берег и, глядя на сосредоточенное, серьезное лицо друга, спросил:

– Потерял чего-то?

– Нет, – ответил Венька и свистнул. – Пошли, Индус!

– Венька! – окликнул его Валька. – Фотографию потерял, да?

Венька вздрогнул, глянул на друга, и Вальке показалось, что он сейчас бросится на него драться, но Венька взял себя в руки и усмехнулся:

– Я ничего не терял.

Он еще раз свистнул щенка и пошел прочь. Валька подобрал одежду и побежал следом.

– Слышь, Венька, думаешь, я ничего не вижу? – бубнил он. – Мы тоже кое-что знаем, не протреплемся. Между прочим, кто первый тебе ход подземный показал? Я. А Ваське кто в ухо дал? Опять же я. За кого? За тебя. Они меня поймали, излупить хотели. А я ничего, не испугался. Я за друга в огонь и в воду…

Венька шагал молча.

– Я знаю, у кого фотография солдатика, – сказал Валька.

Венька резко остановился.

– У кого?

– А говоришь, не терял…

– У кого? – повторил Венька.

– У Галинки.

– Следили? Шпионили?

– Ну и следили! Ты тоже, друг… Я от тебя никогда, ничего. Знаешь, как обидно?

Венька долго смотрел на друга, потом сказал:

– Пошли.

Он привел Веньку на сеновал, достал из-под постели белый узелок.

– Поклянись, Валька, что никому не расскажешь.

– Землю есть? Кровью? – спросил Валька, загибая рукав рубашки. – Давай ножик!

Венька подумал немного.

– Кровью не надо, – сказал он. – И землю есть ни к чему. Ты просто поклянись.

– Клянусь.

Венька развязал узелок, вытащил дневник и подал его Вальке.

– Читай.

И пока Валька читал дневник Мишки Башарина, он лишь изредка посматривал в его сторону, чистил краем шерстяного одеяла медали и орден Савраскина.

Прочитав дневник, Валька долго молчал, потом спросил:

– Папке моему показывал?

– Нет. – Венька посмотрел на друга и уверенно заговорил: – Василий Васильевич не такой! Он никогда! Что ты! Он до Берлина дошел! И орденов полная грудь!

– Мишка всем показывал. Даже Мирону Евсеичу. Герою! Как же так, Венька? Свой, деревенский, и наших, пленных, беззащитных?

– Мне Верста говорила, что и не купался уже никто. Холодно было. А мамка моя до сих пор не верит, что Мишка утонул.

– Эх, Венька, – с горечью произнес Валька. – Не поверил. Да меня хоть на костре жги, хоть на кресте распинай – ничего не скажу.

– Из-за отца я твоего молчал.

– А что отец? Если он… – Валька не договорил, Венька перебил его:

– Брось ты, Валька! Говорю, Василий Васильевич не такой. Не мог он! Я всех фронтовиков переписал. Два брата Савельевых. Николай и Петр. Оба на Камчатке.

– Далеко. Не добраться.

– Надо будет – доберемся.

– Если надо, то конечно…

– Шаров Федор Федорович. Генерал!

– Может, он и есть?

– Ты скажешь!..

– А что? Вон я в кино видел: полковник, а тоже этот… шпион.

– В Ленинграде живет.

– И адрес знаешь?

– Узнаем.

– Он письмо деду Григорию послал. Сулится приехать. Жди, мол, дедушка, не умирай.

– Тимофей Сергеевич Аржаков.

– Этот часто бывает. И все на «Волге».

– И двое в районе живут. Один директор райпотребсоюза, а другой на заводе работает. Дядя Никаша.

– Седой, хроменький и добрый такой, – припомнил Валька.

– А теперь Галинку надо искать. У нее язык долгий. Проговорится или покажет кому фотографию – и пиши пропало.

– Она на колокольне. Меня ждет.

– Пошли.

Ребята вышли на улицу и побежали к церкви. Увязался за ними и верный Индус. Впрочем, какой же он верный?

Галинка действительно стояла на колокольне и ждала Вальку. Фотография показалась ей неинтересной. Ну, солдатик и солдатик. Но, припомнив слова Коли Однорукого о том, что он где-то уже видел эту фотографию, она пригляделась к ней повнимательнее. Смешливый, круглолицый, молодой, в гимнастерке. Нет, ничего интересного. Снизу послышался свист. Галинка выглянула в проем колокольни, увидела Вальку и закричала:

– Давай быстрее!

Валька поднялся на колокольню.

– Целый час жду… – начала было девочка, но в это время донесся лай Индуса. – Венька, – шепнула она. – Бежим!

– Фотографию давай, – грубовато сказал Валька.

Галинка посмотрела на него, и что-то, видимо, не понравилось ей в выражении лица ее сообщника.

– Сейчас, – ответила она, полезла за ворот платьица, глянула вниз и увидела бегущего к церкви Веньку. – Ага, – догадалась она. – Сговорились?

Валька решительно шагнул к девочке. Вид его ничего хорошего не предвещал. Галинка вдруг метнулась к лестнице и побежала.

– Венька-а! – заорал Валька. – Держи ее!

Галинка забежала в полутемную большую камору и прислонилась к стене.

– Она здесь! Здесь! – азартно кричал Валька. – Гляди не пропусти! Она хитрая! Все ходы-выходы знает!

Послышалось частое Валькино дыхание, шаги. Галинка приникла к стене, затаилась. Валька зашел в камору и, конечно же, сразу приметил девочку.

– Попалась? – злорадно спросил он. – Давай фотографию!

– А я ее выбросила, – отходя от стены, спокойно сказала Галинка.

В дверях каморы показался запыхавшийся Венька.

– Говорит, выбросила, – усмехнулся Валька. – Врет.

– Отдай, Галинка. Хуже будет.

Мальчишки медленно придвигались к девочке.

– Двое на одну, да? – отступая, спросила Галинка.

– За пазухой она, – хмуро сказал Валька.

– Только попробуй, только попробуй! Предатель! Закричу!

И Галинка действительно закричала, да так пронзительно, так громко, что мальчишки в нерешительности остановились. Потом Валька, для чего-то поплевав на ладони, двинулся вперед. Галинка снова закричала, но Валька, обхватив одной рукой девочку, второй полез за ворот платьица.

– Здесь она, Венька! Здесь! Ой! – вдруг заорал он, хватаясь за плечо. – Укусила.

Галинка рванулась к двери, успела показать мальчишкам язык и побежала вниз по лестнице, часто-часто перебирая ногами.

– Врешь, не уйдешь, – шипел Валька, прыгая сразу через две-три ступеньки.

Догнал он Галинку лишь на улице, возле тополя, обхватил девочку за талию и вместе с ней повалился на траву. Подоспел Венька. Галинка закричала.

– Теперь кричи не кричи – все равно отберу, – пыхтел Валька. – Кусаться вздумала? Я тебе покусаюсь…

И в это время поблизости раздался милицейский свисток. Ребята разом оглянулись. К ним легко, как молодой, бежал участковый Мирон Евсеич Вахрамеев.

– Тикай! – крикнул Венька.

Мальчишки бросились наутек. Мирон Евсеич еще раз свистнул, подошел к девочке, покачал головой.

– С таких лет и уже по запазухам? А? Это что же делается-то на белом свете… Ничего, Галинка. Вечером шкуру-то мать с отцом с них спустят.

– Не надо, – застегивая платьице, попросила Галинка.

– Что? – не понял участковый.

– Не надо никому ничего говорить.

– Вот те и раз! – удивился Мирон Евсеич. – Это почему же?

– Так.

Вахрамеев подумал немного и решительно сказал:

– Не могу, милая. Я кто?

– Милиционер.

– Участковый уполномоченный я. И, между прочим, старший лейтенант. Какая, значит, моя первая обязанность?

– На мотоцикле кататься.

– Порядок! Порядок – моя первая обязанность. Понятно?

– Ага.

– А с тобой, понимаешь, можно сказать, полный беспорядок получился.

Мирон Евсеич посмотрел на девочку, строго покашлял и не спеша зашагал по дороге.

– Дядя Мирон! – бросаясь следом, крикнула Галинка. – Не говорите!

Участковый остановился, посмотрел на девочку и начал закуривать.

– Да-а, времена-моменты, – протянул он. – Это что же получается? Черт те что получается! Хулиганство налицо, а я, значит, должен молчать?

– Они не хулиганы.

– А это уж мне позволь решать. Да ты, Галинка, не бойся. Не тронут. А если тронут, у меня разговор короток!

– Дядя Мирон, а если я вам что-то скажу? Секретное!

– Секретное? Говори.

– Дайте слово, что никому не расскажете?

– Ладно, – внимательно посмотрев на девочку, решился участковый. – Даю.

– Они фотографию хотели отобрать.

– Какую фотографию?

– Отвернитесь.

– А?

– Отвернитесь, говорю!

– Ага, – дошло до Мирона Евсеича. Он отвернулся, подождал. – Готово?

– Готово, – ответила Галинка, протягивая фотографию.

Вахрамеев долго смотрел на фотографию, хмыкал, покачивал головой, курил, часто и глубоко затягиваясь.

– Занятная карточка. Они для чего у тебя ее отнимали-то? Да ты говори, коли уж начала. Видел я этого солдатика. Давно, правда, было…

– Вот и Коля Однорукий видел!

– Да ты-то откуда знаешь?

– Я Веньку выследила. Он ему фотографию показывал. А Коля и говорит: «Видел я эту фотографию». А вот когда – так и не вспомнил.

– А я помню, – сказал Мирон Евсеич, но сразу же перевел разговор. – Рассказывай, Галинка, рассказывай. Он как показывал – тайно или открыто?

– Тайком. Подложил на траву, спрятался и ждет. Дядя Коля поднял, долго удивлялся, позвал тетю Настю и говорит: мол, жениха Танькиного нашел! В кармане лежит.

– В каком кармане? – не понял Мирон Евсеич.

– Коля в карман фотографию-то положил, а пиджак повесил на поленницу.

– Ну-ну, дальше что было?

– А и правда, дядя Мирон, Танька с солдатом гуляет. Сама на танцах видела.

– Молодец, – похвалил девочку участковый. – Тебя бы ко мне в разведку, понимаешь.

– Венька, пока Коля за тетей Настей ходил, и вытащил фотографию. Тетя Настя и заругалась. «Из ума, говорит, выжил, старый дурак, иди, говорит, лечись! Небось, говорит, выпил, вот тебе и кажется!..» – начала придумывать Галинка. – Ушла она, тут Коля и припомнил, что он видел где-то фотографию.