Текст книги "Красно солнышко (Повесть)"

Автор книги: Борис Шустров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Борис Шустров
КРАСНО СОЛНЫШКО
Повесть

Глава первая
ПИСЬМО

Венька Захаров, одетый в темные отглаженные брюки и белую рубашку, на которой алел пионерский галстук, вышагивал по деревенской улице. За ним, мелко перебирая короткими лапами, бежал Индус, щенок непонятной породы, лопоухий, с отвислым круглым животиком, верный Венькин друг. Индус крепко провинился перед хозяином – придушил соседского цыпленка, – получил по заслугам, а потому бежал вначале с опаской, то и дело останавливаясь, но, видя, что Венька не обращает на него внимания, а быть может, уже и простил, затрусил, как и обычно, уверенно и преданно, шаг в шаг хозяину.

Было жарко. Спасаясь от жары, лежали под плетнями куры, зарывшись в густую пыль. Ему бы, Веньке, мчаться теперь на речку, барахтаться в прохладной воде, а он шел по улице Студеной – так называлась деревня – с серьезным деловым видом, в белоснежной рубашке, в надраенных ботинках и с пионерским галстуком на груди. И не удивительно, что участковый старший лейтенант милиции Вахрамеев Мирон Евсеич, заметив парнишку, остановился.

– Здравствуйте, Мирон Евсеич, – вежливо сказал Венька.

– Здравствуй, – не сразу ответил участковый и проводил мальчика долгим взглядом. – Слышь, Трофимовна, – обратился он к пожилой женщине, стоявшей у колодца. – Сынок-то Анюткин… Глянь-ко!

– Да уж и то смотрю, – откликнулась Трофимовна.

– При галстуке… Сбор у них, что ли?

– Не должно. Мой никуда не собирался. Да и каникулы!

– Каникулы, – повторил Мирон Евсеич, все еще глядя вслед мальчику.

Трофимовна взялась за ведро. Заскрипев, повалился журавль, одним махом перечеркнув солнце и часть неба. Мирон Евсеич отвел глаза от паренька и пошел дальше, через минуту обернулся, но Веньки уже не было.

Проходя мимо поскотины, на которой играли в футбол, Венька не выдержал, приостановился. Вел мяч Валька Чебыкин, высокий, веснушчатый паренек с копной густых медных волос на голове, закадычный Венькин дружок. Он ловко обыграл одного мальчишку, второго, а третий подставил ему ногу, и Валька кубарем покатился по зеленой траве, успев, однако, каким-то чудом ударить мяч головой. Мяч попал в «штангу» – два кирпича, поставленные друг на друга, – и откатился за «ворота».

– Пенальти! – закричал Валька, схватил мяч и начал отсчитывать одиннадцать шагов.

– А вот и нет! – возразила Галинка Стрепетова. – Ты упал здесь, а штрафная кончается здесь!

– «Здесь, здесь», – пробурчал Валька, устанавливая мяч. – Вставай в ворота!

– Близко очень, – сказал один из мальчишек.

– А ты в прошлый раз откуда бил? Отсюда! Вставай!

Галинка отсчитала одиннадцать шагов, делая их как можно большими, взяла мяч и поставила его на новое место.

– Да здесь все двадцать! – закричал Валька и переставил мяч поближе.

Спор разгорелся не на шутку, и, конечно, громче всех кричала Галинка Стрепетова. Она была хоть и худенькая, тоненькая, но горластая и такая упрямая, что еще не было случая, чтобы ее кто-то переспорил, а потому Валька махнул рукой и согласился бить с «Галинкиного» места. В «ворота» встал мальчишка, тот самый, что подставил Вальке ногу. Валька не спеша отошел, посмотрел на вратаря, на мяч и уже совсем приготовился бить, но, машинально кинув взгляд в сторону, увидел Веньку и удивленно присвистнул.

– Эй, Венька! – крикнул он. – Куда это ты вырядился?!

Венька не удостоил друга ответом и зашагал дальше.

– Смотри ты! – протянул Валька. – Идет, как пишет… Куда это он, ребята?

– Галстук нацепил, – сказал кто-то.

– При полной парадной.

– Может, в город?

– Пешком? Автобус-то тю-тю! Давно ушел!

– А я знаю! – крикнула Галинка. – Знаю, знаю, знаю! – запела она. – Знаю, да не скажу!

Валька разбежался, ударил, мяч пролетел далеко-далеко вправо от «ворот» и звучно шлепнулся в круглое болотце.

– Эх, Валька, – вздохнул один из мальчишек, – я бы в жизнь не промазал!

– Нечего было спорить! – закричала Галинка.

Валька, потеряв всякий интерес к игре, подошел к годовалой сестренке, которая сидела поодаль, играла куклой, поднял ее на руки и зашагал прочь. Играть без Вальки, лучшего форварда, стало неинтересно.

– Галинка, – спросил один из мальчишек, – а правда, куда Венька такой… Нафуфыренный?

– Не знаю.

– А болтаешь…

Кто-то предложил искупаться, и мальчишки с криками понеслись к речке. Галинка постояла немного, потом побежала следом.

Тем временем Венька уже поднимался на широкое крыльцо избы Настасьи Башариной, костистой угрюмой старухи, прозванной на деревне за свой высокий рост «Верстой». Венька тщательно вытер ноги о цветастый половик и зашел в сени. Индус улегся возле крыльца, терпеливо готовясь ждать хозяина. Венька постучал. Ответа не последовало, и он открыл дверь. Настасья доставала из печки чугунки.

– Здравствуйте, тетка Настасья! – громко поздоровался Венька.

Верста оглянулась, недобро, сверху осмотрела паренька, на приветствие не ответила.

– Я к вам по делу, – продолжал Венька и покашлял в кулак.

– А ну пошел отсюда, – хмуро приказала Верста.

– Я это… По важному делу, – опешил мальчик.

– Галстук носишь! Не стыдно? А? Пионе-ер…

– Чего вы, тетя…

– «Те-етя»! – передразнила Верста. – Оглажу ухватом, тогда будет тебе тетя! Не успела чугун на плетень вывесить, на-ко, свистнули!

– Кто свистнул-то? – озлился Венька.

– Ваш брат. Пионер. Не ты, так другой такой же. И чугун-то совсем новехонький, а они его в утиль! Пошел, пошел!

– Надо сначала узнать, кто свистнул! – крикнул Венька, опасливо косясь на ухват и на всякий случай приоткрывая дверь.

Настасья резво с ухватом побежала на паренька. Венька мигом очутился на воле, скатился с крыльца, подождал немного, готовый в любой момент дать стрекача, но Верста не вышла.

– Во, Индус, я к ней по важному делу, а она… – пожаловался он своему четвероногому другу, вытащил из кармана твердый белый конверт и вздохнул.

Индус повилял хвостом, потерся о ноги хозяина и тоненько тявкнул: мол, шагай, не бойся, я с тобой. Венька вернулся, приоткрыл дверь в избу и сказал:

– Я насчет мужа вашего. Степана Ивановича.

Настасья медленно обернулась и каким-то испуганным, не своим голосом спросила:

– Што? – Потом торопливо поставила ухват и быстро заговорила: – Да ты заходи, Веня, заходи! Заходи, милок, в избу-то.

И когда Венька зашел, она вопросительно и ждуще, сложив узловатые крупные руки на фартуке, уставилась на него.

– Красный следопыт я, – строго сказал Венька.

– Это как понимать? – осторожно задала вопрос Настасья.

– Неужели не слыхали? О них и по радио говорят, и в газетах пишут, и по телевизору показывают.

– Не слыхала. Некогда мне в телевизор глядеть. То в поле, то по хозяйству. Сам знаешь.

– Красные следопыты – это, значит, мы, пионеры то есть. Разыскиваем героев войны, – несколько сумбурно пояснил Венька.

– Героев, – безнадежно повторила Настасья.

– И без вести которые пропали – тоже.

– И находят?

– А как же! – Венька вытащил конверт и протянул старухе. – Из Министерства обороны.

Настасья вытерла руки о фартук, взяла конверт, осмотрела со всех сторон и отдала мальчику.

– Читай, Веня. Чего-то руки дрожат…

Венька достал из конверта лист бумаги, развернул и прочел:

– «Уважаемый тов. Захаров! По поводу Вашего запроса сообщаем, что старший сержант Башарин С. И. был призван в ряды Красной Армии 23 июня 1941 года. В списках погибших не числится. Управляющий делами майор…» – Венька поднял глаза на старуху. – Дальше закорючка.

Настасья взяла у мальчика письмо, шевеля губами, перечитала его, вздохнула.

– Захаров-то кто такой?

– Вы даете, тетка Настасья… Я! Кто же?

– И правда закорючка… Ой, Степан, Степан… Теперь опять ночь не спать. Растревожил ты меня, парень. Ох, господи… Не числится. Пропал. Без вести пропал мой Стена. Ни слуху ни духу… Писала я, парень, везде писала. Так вот и отвечали. Не числится, мол…

– Будем искать, – сказал Венька.

– Мне бы на могилке Степановой побывать. Поплакать бы, пожалобиться…

Настасья всхлипнула и стала тереть фартуком вмиг набрякшие глаза.

– А вы «чугун», – хмуро произнес Венька. – Нужен мне ваш чугун…

– Ладно, ладно, – торопливо ответила Настасья. – Я ведь так. Бог с ним, с чугуном-то…

– Значит, так, – решительно сказал Венька. – Мне нужны материалы.

– Какие материалы?

– Письма, фотографии. И вообще…

Настасья встала, подошла к красному углу и вытащила из-за иконы газетный сверток, туго обернутый пожелтевшим от времени бинтом.

– Всё тут, – сказала она, выкладывая на стол небольшую стопку писем-треугольников. – Двенадцать штук. Не любил расписывать Степан Иванович. Он у меня, Веня, был мужчина строгий. Молчун. Бывало, и день молчит, и два, а уж если скажет, как обрежет. А письма писал душевные. Фотографий, Веня, нету. Не присылал их Степан Иванович…

Венька сел к столу, придвинул письма, вытащил авторучку, блокнот и развернул первый треугольник. Вид у паренька был до того сосредоточенный и серьезный, что Настасья тихонько отошла в сторону, вытащила из печки сковороду, а когда ненароком стукнула ухватом, оглянулась – не помешала ли? Потом она присела у окна и стала смотреть на Веньку, который, читая письма, нет-нет да что-то и записывал себе в блокнот.

– Читай, Веня, читай, – поднимаясь, сказала Настасья. – Я мешать не буду.

Она вышла на улицу и села на ступеньку крыльца. Индус приподнялся, равнодушно глянул на старуху и снова улегся.

Да-а, растревожил Настасью Башарину красный следопыт Венька Захаров… Давно миновали те времена, когда Настасья, уткнувшись в подушку, неслышно плакала по ночам, стараясь не разбудить детей своих, четырнадцатилетнего Мишку и маленькую Зину, давно… Но вот заявился Венька, и припомнился Настасье Степан, живой. Много похоронок пришло за время войны в Студеную, а она, Настасья, ничего не получила. Пропал человек, словно в воду канул. В первые послевоенные годы все еще надеялась Настасья, что придет Степан, на каждый стук в калитку вскакивала и бежала к окну. И радовалась, и боялась Настасья Степанова прихода, боялась потому, что не уберегла старшего, Мишку: утонул Мишка в августе сорок пятого года. И хотя не было никакой материнской вины в смерти сына, все равно Настасья считала себя в чем-то виноватой. Сколько слез она выплакала, сколько горя приняла, знает лишь она одна. Зря радовалась Настасья, зря боялась – не пришел Степан…

У калитки остановилась худенькая старушка, долго смотрела на Настасью, потом спросила:

– Ты что, Настасья, сидишь?

– Зятя жду на обед.

Старушка постояла-постояла и пошла дальше. Огненнорыжий петух вдруг ни с того ни с сего издал громкий воинственный крик. Задремавший Индус испуганно вскочил, поджал хвост и пулей шмыгнул в подворотню. И лишь там, разобравшись, в чем дело, сердито и часто залаял. Возле дома с визгом затормозил мотоцикл. С сиденья лихо соскочил Настасьин зять Павел, ногой открыл калитку и весело спросил:

– Зинаида дома?

– Не бывала.

Павел сразу похмурел и, громко стуча сапогами, поднялся на крыльцо.

– Потихоньку, Паша, – попросила Настасья.

– Чего это?

– Анюткин паренек в избе сидит.

– Ну?

– Работает.

Павел и Настасья зашли в избу. Венька дочитывал последнее письмо. Павел не спеша вымыл руки, сел за стол, начал есть, то и дело поглядывая на мальчика.

– Красный следопыт, – сказала Настасья.

– Гляди ты! – буркнул зять.

– Надо еще один запрос сделать, – аккуратно складывая письмо, сказал Венька.

– Сделай, Веня, сделай.

– Толку-то, – усмехнулся Павел.

– Степан Иванович упоминает о каком-то Савраскине. – Венька открыл блокнот. – Вот: «Наипервейший мой друг Петруха Савраскин. Петр Васильевич. Родом из-под Пскова. Деревня его родная сейчас под немцем. И не знает Петруха ничего о своих родных-знакомых». – Венька помолчал, серьезно посмотрел на Павла. – И еще: «Петруха успел стрельнуть, а то бы каюк. Так что, Настасья, благодари дружка моего Петю Савраскина. Спас он меня от верной смерти».

– Ишь ты, – удивился Павел. – Следопыт! Этот… Как его? Шерлок Холмс! Да ты знаешь, сколько Савраскиных на белом свете!

– Может, и много, да в отделении Степана Ивановича наверняка один был, – ответил Венька и встал. – Пошел я, тетка Настасья.

– Спасибо, Веня, – завертывая письма в газету, сказала Верста. – Так ты отпиши.

– Обязательно, – пообещал Венька и вышел.

– А у него котелок варит, – сказал Павел. – Шерлок Холмс!

– Он с добром пришел, Паша.

– А я что? Я ничего. – Павел отодвинул тарелку. – Вот жены на обеде нет – это непорядок!

– Теперь такое время. Сенокос. Самая работа агроному.

– Начальство. Днем в поле, вечером совещанья, заседанья… Разве это жизнь?!

Залпом выпив кружку молока, Павел встал, вышел на улицу, сел на мотоцикл и с ревом полетел по деревне, обдав пылью бегущих к речке Веньку и Индуса.

– Эге-гей! – крикнул Павел. – Шерло-ок Холмс! Молодец!

Венька переждал, пока уляжется пыль, снял галстук и, размахивая им, помчался по зеленой высокой траве. За ним с веселым лаем короткими прыжками несся Индус.

Глава вторая
В ГОРОДЕ

Венька и Валька возвращались с утренней рыбалки. На плечах они несли удилища, а в руках у каждого покачивались связки крупных рыбин, да не голавлей, не подлещиков, а серебристых, нежных хариусов. Индус весело бежал впереди и, казалось, был не менее горд богатым уловом, чем сами рыбаки. Валька, остановившись у своей калитки, в который раз сказал:

– Смотри, Венька, никому ни слова о нашем месте.

– Могила, – успокоил друга Венька.

Одно время Валька Чебыкин не разговаривал с Венькой, обидевшись, что тот один ходил к Настасье: ведь Валька тоже считался красным следопытом, да и письмо в Министерство обороны по поводу Степана Ивановича они сочиняли вместе. Но обида сама собой забылась, тем более что второе письмо о Савраскине они тоже написали сообща, прямо на имя министра обороны. Написали – и не то чтобы забыли, но не вспоминали о нем: некогда было. С утра ни свет ни заря на рыбалку, а то в лес, где уже полным-полно было ягод – земляники, голубики, малины. А ночами гнали коней на заливные луга, за речку Стригу, и, когда смеркалось и на землю медленно опускалась тихая темнота, разжигали костер, заваривали чай и до утренней зорьки слушали рассказы бывалого человека, библиотекаря Сени, который хотя и не успел повоевать, молод был, но тоже повидал немало. Жил и в Средней Азии, в горячих песках, проводил газопровод, и в тундре, на далеком полуострове Ямал, гонял плоты по Енисею и ходил рыбаком в Атлантический океан. Рассказывал Сеня занятно – век бы слушал!

Летели и пропадали в темноте светлые искры, бродили по росной траве еле видимые кони, сторожко всхрапывали, заслышав протяжный крик болотной птицы выпи или далекое утробное уханье ночного разбойника филина. Смоля одну папиросу за другой, Сеня азартно рассказывал диковинные истории. Ребята верили и не верили ему, а когда речь шла о чем-нибудь страшном, к примеру как замерзал Сеня в белой безлюдной тундре, один-одинешенек, по спинам мальчишек пробегал мороз, словно там, в тундре, погибали они, а не библиотекарь Сеня. Засыпали ребята прямо на земле, у тлеющего костра, а с восходом будил их Сеня, и, еще сонные, ловили они арканами молодых жеребчиков, вскакивали на их спины и быстрым наметом гнали в луга, где паслись кони… Незаметно летело время.

Еще издали Венька заметил возле своего дома почтальоншу. И почтальонша, увидев паренька, остановилась, вытащила из сумки белый конверт и замахала.

– Опять из Москвы! – крикнула она.

Венька взял письмо, распечатал. «Уважаемый тов. Захаров! – сообщали Веньке. – На Ваш запрос о рядовом Савраскине П. В. отвечаем, что Савраскин П. В. скончался 8 мая 1945 года в госпитале города Двинска Архангельской области…»

– Что пишут? – заинтересованно спросила почтальонша.

– Так, – рассеянно ответил Венька. – Пишут…

Он зашел в дом и долго стоял посреди комнаты. Кот Барсик вначале осторожно, а потом все сильнее и сильнее начал тянуть одну из рыбин за хвост. Венька равнодушно глянул на кота, швырнул крупного хариуса на пол, и Барсик с урчанием поволок его в угол.

Значит, Савраскин умер в Двинске, в районном центре, совсем рядом со Студеной, в сорока километрах. Туда автобусы два раза на день ходят. Венька бывал в городе, он даже знал, где находится больница, в которой во время войны размещался госпиталь, – учительница говорила. И на кладбище бывал. Там, в низеньких молоденьких сосенках, возвышались зеленые аккуратные холмики с пятиконечными звездочками на серых обелисках, а на одном из них лежал пропеллер самолета. И теперь Венька старался припомнить, была ли выбита на обелисках фамилия Савраскина, и не мог припомнить, потому что много было фамилий на серых одинаковых памятниках.

Венька глянул на стенные часы-ходики, метнулся к комоду, вытряхнул из копилки несколько монет, быстро переоделся в белую рубашку и темные брюки, на ходу повязывая пионерский галстук, выбежал на улицу. Он знал, что вот-вот уйдет в город автобус, а следующий будет лишь вечером. Перемахнув невысокий забор, Венька напрямик через огороды помчался к остановке. Следом за ним молча бежал Индус. Венька вспомнил о Вальке Чебыкине, лишь когда автобус тронулся. Ему на минуту сделалось стыдно, что он забыл о друге, но он тут же простил себя: ведь если бы он побежал за Валькой, то наверняка опоздал бы. И так успел еле-еле. Хорошо, шофер понимающий оказался: увидел бегущего мальчика и подождал. В автобусе сидели женщины с корзинами на коленях – видать, везли на базар лесную малину – и участковый Мирон Евсеич.

– Садись, – указал на место рядом с собой участковый и пожаловался: – Зуб еду выдирать.

Автобус тряхнуло. Мирон Евсеич схватился за щеку и крикнул:

– Колька! Людей везешь! Не дрова!

Шофер сбавил скорость. Бабы соболезнующе поглядывали на участкового, и каждая считала своим долгом дать совет:

– Ты бы, Мирон Евсеич, шалфеем пополоскал.

– Полоскал…

– К Давыдихе сходи, Мирон Евсеич! К Давыдихе! Заговорит – и как рукой снимет!

– Ходил…

– Говорят, куриный помет помогает…

– Тьфу! – сплюнул Мирон Евсеич, обернулся к Веньке, смотревшему в окно, сквозь которое было видно, как бежал по обочине дороги верный Индус. – Куда едешь?

– В город.

– Зачем?

– Это… – Венька хотел сказать правду, но почему-то соврал. – Мамка послала. За учебниками.

– Доброе дело, – похвалил участковый и обратился к женщинам: – Слыхали? За учебниками. За книжками человек едет. Стало быть, за знаниями! А вы? На базар… Доберусь я до вас как-нибудь…

Неизвестно, сколько бы времени продолжал поучать Мирон Евсеич женщин, но автобус снова тряхнуло. Участковый сморщился, погрозил шоферу кулаком и схватился за щеку.

А Индус долго и терпеливо бежал за автобусом, то вырываясь из шлейфа пыли, то вновь пропадая в ней. Потом отстал.

По приезде в город Мирон Евсеич, не теряя времени, решительно зашагал к больнице. Венька проводил его взглядом, подождал, пока участковый скроется из виду, потом пошел следом. Еще по пути он решил обратиться сразу к главному врачу и теперь, пройдя широким коридором, поднялся на второй этаж и остановился перед высокой белой дверью кабинета главврача. Венька пригладил волосы, постучал и приоткрыл дверь. В глубине большой светлой комнаты стоял мужчина, смотрел в окно и курил. Красивая женщина сидела на стуле, уронив руки на белый халат, – видно, тоже была врач, – как-то странно смотрела на него. Увидев Веньку, она быстро поднялась.

– К тебе пришли, – сказала женщина и вышла из кабинета.

Венька посмотрел ей вслед, и ему почему-то вдруг стало жалко женщину.

– Что тебе? – сердито спросил мужчина.

– Мне нужен главный врач, – твердо сказал Венька.

– Ну, я главный.

Венька вытащил письмо и протянул его доктору. Прочитав, мужчина недоуменно поднял глаза на паренька.

– Я-то при чем?

– Савраскин здесь умер. В госпитале.

– Ну, брат… Мне в сорок пятом было поменьше, чем тебе. – Он снова перечитал письмо. – Н-да… Кто он тебе, Савраскин?

– Никто. Красный следопыт я.

Доктор глубоко затянулся сизым дымом, повертел письмо, долго смотрел на мальчика.

– В нашей больнице действительно располагался госпиталь, – проговорил он. – Но остались ли какие документы… Не знаю. Идем, – решительно затушив сигарету, сказал главный и первым направился к двери.

В коридоре его почти сразу же остановили два молодых врача и заговорили о чем-то, Веньке непонятном.

– Хорошо, хорошо, – согласился главный. – Только на минуту. – Он обернулся к Веньке: – Подожди здесь.

Главный и молодые врачи скрылись за дверью хирургического кабинета. Венька огляделся и сразу же увидел Мирона Евсеича. Участковый смирно сидел на краешке стула и со страхом прислушивался к утробному, глухому крику, доносившемуся из кабинета зубного врача. «А еще герой, – подумал Венька. – Разведчик…» Мирон Евсеич и в самом деле был Героем Советского Союза, всю войну прошел разведчиком, и его портреты висели и в местном колхозном музее, и в городском. На портретах Мирон Евсеич был молодым, с усами и крепко смахивал на Чапаева. Дверь зубного кабинета открылась. В коридор вышел мужчина и тяжело присел.

– Как? – слабым голосом осведомился у него участковый.

– Полный порядок, – прохрипел мужчина. – Коренной.

– У меня тоже. Коренной…

– Вахрамеев! – объявила сестра.

– Я! – по-военному ответил участковый и встал.

– Проходите.

– А может, тово… Подождать? Он у меня вроде прошел…

– Не задерживайте, гражданин, – строго сказала сестра.

Мирон Евсеич двинулся было к двери, машинально оглянулся, увидел Веньку, остановился и потянулся к нему.

– Гражданин! – прикрикнула сестра.

– Иду. Мальчонку встретил. Землячок мой…

– Землячок… – не поверила сестра. – Мужчины-ы…

Мирон Евсеич глубоко вздохнул и шагнул следом за сестрой в кабинет. Дверь захлопнулась.

В коридоре появился главный и знаком приказал Веньке следовать за ним.

– В архив пойдем, – пояснил он на ходу. – Если уж там нет никаких документов на твоего Савраскина… Не знаю чем и помочь. Сюда!

Они поднялись по железной лестнице и вошли в низкую продолговатую комнату, плотно заставленную стеллажами.

– Мы к вам, Елена Павловна, – обратился главный к пожилой женщине в очках, сидевшей за старинным широким столом. – Нельзя ли поднять историю Савраскина… Как его имя-отчество?

– Петр Васильевич, – быстро ответил Венька.

– Был на излечении? Выздоровел? Скончался? – привычно спросила женщина.

– Скончался. В сорок пятом. Восьмого мая сорок пятого года, – сказал главный и задумчиво произнес: – Перед самой победой…

Женщина пошла между рядами стеллажей, бормоча про себя:

– Савраскин… Петр Васильевич… Сорок пятый… Савраскин.

Главврач, глядя, как женщина, встав на приступку, вытащила большую стопку бумаг, подмигнул Веньке: мол, все в порядке.

– «Сабиров, Савин, Савушкин… – перебирая бумаги, питала женщина. – Савраскин. Петр Васильевич».

Она вернулась к столу, развернула папку.

– «Савраскин Петр Васильевич. Год рождения 1921. Место рождения: Псковская область, Гдовский район, деревня Пронино. Осколочные ранения в области груди и живота…»

– Я запишу, – присаживаясь к столу, сказал Венька, вытащил ручку, блокнот и под диктовку женщины начал записывать. – А где его похоронили?

– «Место погребения – местное кладбище», – прочла женщина.

– Все в порядке? – спросил главврач.

– В порядке, – медленно повторил Венька. – А вы не работали в то время в госпитале? – обратился он к женщине.

– Нет. Я воевала.

Главврач внимательно глянул на Елену Павловну и закурил.

– Вот как! Работаешь, работаешь, из больницы не вылазишь и ни черта толком ни о ком не знаешь, – проговорил он. – Значит, воевали, Елена Павловна?

– Пришлось.

– Медсестрой?

– Рядовой. Рядовой Семнадцатого стрелкового полка.

– Н-да, пробормотал главный. – У меня ваше заявление на квартиру лежит, – краснея, припомнил он.

– Лежит.

– Завтра зайдите. В четырнадцать ноль-ноль.

– Зайду, – спокойно ответила Елена Павловна.

– Пойдем, – обратился доктор к мальчику.

– Неужели никто не знает Савраскина? – спросил Венька.

– Сходи-ка ты, мальчик, к Агнюше, – помедлив, ответила Елена Павловна. – Она в госпитале санитаркой работала. Теперь, конечно, на пенсии. Может, и вспомнит.

– Точно! – обрадовался врач. – Спасибо, Елена Павловна! Пошли. Объясню. Агнюша рядом со мной живет. – В дверях он обернулся и объяснил женщине: – Красный следопыт.

Они вышли из комнаты, а Елена Павловна присела на стул и долго смотрела в тусклое маленькое окошко…

– Сабиров, Савин, Савушкин, Савраскин… – негромко проговорила она.

По пути главный рассказал Веньке, что бабка Агнюша живет на Кооперативной улице, в угловом домике, пешком идти минут десять. Он проводил мальчика до больничного крыльца.

– Улица Кооперативная. Запомнил?

– Запомнил.

– Мой дом в тополях, а где три березы, там домик бабушки Агнюши. Агнии Варфоломеевны. Шагай!

Он крепко пожал руку пареньку, подмигнул и похлопал его по плечу.

– Большое спасибо вам, – сказал Венька.

– Тебе спасибо, – задумчиво и серьезно ответил главный.

– А там, в кабинете, была ваша невеста? – внезапно спросил Венька.

– Невеста, – повторил доктор. – Откуда ты взял?

– Она красивая. И смотрела на вас жалостно-жалостно…

– Следопыт! – рассмеялся главный. – Много будешь знать, скоро состаришься. Беги!

Венька прыгнул с крыльца.

Доктор повернулся, чтобы идти в больницу, и наткнулся на Мирона Евсеича.

– Полный порядок, – криво улыбаясь и шепелявя, произнес участковый. – Коренной.

– Что? не понял главврач.

– Коренной, говорю!

И Мирон Евсеич, дружески хлопнув главврача, резво спустился с крыльца.

Дом бабки Агнюши Венька нашел быстро. Улица была тихая, зеленая, как в родной деревне. Венька толкнул калитку, поднялся на низенькое крылечко, постучал и, не услышав отклика, приоткрыл дверь и громко спросил:

– Есть кто?

В доме что-то со звоном упало на пол, покатилось, и мимо мальчика стрелой шмыгнул здоровенный рыжий кот. Со страху Венька метнулся обратно, наткнулся на кадушку с водой, упал, но, тут же вскочив, метнулся к калитке, схватился за железное кольцо и лишь здесь перевел дыхание. Котище преспокойно сидел на траве и смотрел на мальчика. Венька замахнулся на него. Кот лениво поднялся и уполз в дыру сарая.

Калитка отворилась, и во двор вошла невысокая, плотная старушка с добрыми голубыми глазками на широком лице. Она несла на коромысле полные ведра воды. На Венькино приветствие она ласково заговорила:

– Здравствуй, здравствуй, голуба душа. А я беру воду, вижу тебя и думаю: «Что за гостенек ко мне пожаловал?» Заходи, заходи…

Венька хотел помочь старушке, но та сама на удивление легко сняла ведра и вылила их в большую бочку.

– Чей будешь-то? – спросила старушка, пропуская мальчика вперед.

– Издалека. Вы бабушка Агнюша?

– Так люди кличут.

– Мне к вам посоветовали обратиться.

– Обращайся, – все так же ласково говорила Агнюша. – Обращайся, голуба душа.

Они зашли в комнату. На полу валялась алюминиевая миска.

– Кот уронил, – сказал Венька и усмехнулся. – Перепугал меня.

– Он смирный. У самого небось душа в пятках. Не переносит он мужского духу. Напротив сосед живет, так ни с того ни с сего схватил моего кота, бросил в мешок и давай хлестать ремнем. Чуть не убил, ирод. Обращайся, голуба душа.

– Вы помните Савраскина Петра Васильевича?

– Он откуда?

Венька торопливо вытащил блокнот.

– Из деревни Пронино, Псковской области.

– Таких не знаю. Псковских у меня не то что из родни, а и знакомых нету.

– Солдат он! В госпитале у вас лежал!

– Солдат… Савраскин? – задумалась бабушка Агнюша. – Фамилия знакомая. Как говоришь? Петр Васильевич? Петя, значит. Савраскин. Знакомая фамилия, знакомая… Да в то время, голуба душа, сотни лежали. И псковские были, и рязанские, и эти… С юга. Грузины. Лепечут, бывало, что-то, а не поймешь. Кто вылечится и опять на фронт, а кто и туда. На Два Брата. Кладбище так называется. – Бабка помолчала, пожевала губами и повторила: – Фамилия знакомая… Каков обличьем-то? Черненький, беленький или ни то ни се, шатен по-научному?

– Не знаю.

– Фотографии, значит, не имеется?

– Не имеется, – вздохнул Венька.

– Худо дело, – сказала старушка, помолчала и добавила: – А фамилия знакомая… Петя Савраскин… А не играл ли он, голуба душа, на гармони?

– Ничего я не знаю о нем, бабушка…

– Умер он али жив?

– Умер. Перед самой победой умер. – Венька вытащил блокнот. – Восьмого мая. «Осколочные ранения в области груди и живота…»

– Восьмого, – повторила Агнюша. – Господи, – вдруг ахнула она. – «Красно солнышко» умер! Так и есть. Петя Савраскин. Один он и не дождался победы. А уж как ждал-то… Господи… Савраскин и есть. «Красным солнышком» мы его звали. Веселый он был и весь рыженький. Все-то у него шуточки да прибауточки. Как же, как же… Петя Савраскин. Помню. В аккурат перед победой и умер. Не вынес операции. Тебе бы сразу сказать, что перед победой… «Красно солнышко»… Зайдешь, бывало, к нему в палату, а он весь и расплывается, улыбается, а уж шуточка какая-никакая припасена. Я ведь тогда нестарая была, вот он и шутил: выздоровлю, мол, и женюсь на тебе, Агнюша. Мне, говорит, такая жена, как ты, надобна, другой, говорит, не желаю… «Красно солнышко»… Тяжелый он был, не жилец…

Она еще говорила что-то о Савраскине, но Венька не прислушивался, он думал о своем: вот он и узнал все о Савраскине.

Да, это действительно он, друг Степана Башарина. Видно, фронтовая судьба забросила его в родные Степановы края, в госпиталь. Сколько он пролежал? Почему ничего не сообщил о себе тетке Настасье, он, лучший друг Степана Ивановича?

– Самоварчик с тобой, голуба душа, поставим, чайку попьем. Ты с чем любишь? С вареньем или с конфетками? – выставляя чашки, варенье, конфеты, ласково приговаривала Агнюша.

– И долго он пролежал? – спросил Венька.

– Да как тебе сказать… Недели две, пожалуй, лежал. Его к нам самолетом прислали. Там, в полевом лазарете, видать, не все осколочки вынули. Отправили к нам. У нас в те поры знатные доктора работали. Профессора! Уж на что Егор Петрович Сычев, можно сказать, волшебник, мертвых поднимал, а тут и он руки опустил. Да ты пей, голуба душа, пей чаек-то!

– Надо идти, – с сожалением сказал Венька, глядя на конфеты. – На автобус опоздаю.

– И далеко ехать?

– В Студеную.

Бабка внимательно пригляделась к мальчику и спросила:

– Не родственник ли тебе будет «Красно солнышко»?

– Нет.

– Ой ли? – хитровато улыбнулась она. – Слыхала я о Студеной. Паренек к Савраскину приезжал оттуда.

– Какой паренек?

– Хороший паренек. Волосы темные, кудрявенькие, носик прямой и глазенки смышленые такие и синие-синие, как небушко. Молоденький паренек.

– Не помните, как его звали?

– Как не помню? – даже обиделась бабка. – Михаилом. Я почему запомнила? Везу Савраскина на операцию, а он и говорит: ежели, мол, не выживу, отдайте, говорит, Агнюш, узелок Мише. Знаю, отвечаю, знаю. Приезжал этот самый Миша к Савраскину. В мае и приезжал. Я его в палату-то приводила. Да-а… Поговорить в тот раз им много не дали. Плох был «Красно солнышко». Все кашлял. Будь, говорю, спокоен, отдам твой узелок. Только, говорю, ты о смерти не думай, ты о жизни думай. Улыбнулся мне Савраскин, а глаза тоскливые. Пошутил, помню, да не вышла шуточка. Чуял он свою смертушку…