Текст книги "История политических учений. Первая часть. Древний мир и Средние века"
Автор книги: Борис Чичерин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
Политический вопрос об отношении светской власти к духовной естественно должен был возникнуть на Западе, где духовная власть получила первенствующее значение и стремилась подчинить себе всю светскую область.
ВТОРОЙ ПЕРИОД
БОРЬБА СВЕТСКОЙ ВЛАСТИ С ДУХОВНОЮ[75]75Главные литературные пособия для этого периода следующие: Janet. Histoire de 1а philosophie morale et politique dans l'antiquite et les temps mo-dernes; Franck. Reformateurs et publicistes de 1'EurOpe. Moyen-age-Rennais-sance; Laurent. Etudes sur l'histoire de l'humanite. VI: Neander. Geschichte der christlichen Religion und Kirche; Gieseler. Lehrbuch der Kirchengeschichte. Важнейшее собрание политических сочинений средневековых писателей: Goldast. Monarchia Sancti Imperii Romani. Т. I–III.
[Закрыть]
Западная церковь, как мы видели из предыдущего, вырабатывала в себе преимущественно начало духовной власти. Не вдруг, однако, она могла дать ему те размеры, каких оно достигло во времена могущества пап. Надобно было преодолеть весьма значительные затруднения. Германские народы, покорившие Западную Римскую империю, явились представителями грубой силы; их нужно было мало-помалу обуздывать и приучать к порядку. Франкские короли и германские императоры распоряжались произвольно и церковными должностями, и землями духовенства. Сама папская власть долго подчинялась своеволию римских патрициев и влиянию могучих императоров. Только в XI столетии является решительное стремление освободить церковь от вторжения светских элементов. Это преобразовательное движение начинается с Льва IX, главным деятелем был, как известно, Гильдебранд. Со вступлением последнего на папский престол, под именем Григория VII, духовная власть предъявляет уже все свои требования; она старается подчинить себе не только церковную, но и гражданскую область. С этим вместе возгорается борьба ее со светской властью.
Эта борьба наполняет собою три века. Она продолжалась с большим или меньшим ожесточением в течении XII и XIII столетий, и только в XIV окончательно склонилась в пользу светских князей. Политический вопрос об отношении церкви к государству был обследован здесь со всех сторон. Обе партии выставляли различные теории в подкрепление своих требований. Множество политических сочинений были вызваны этою полемикою, которая охватывала и науку, и жизнь. Как та, так и другая сторона искали опоры не только в богословских доводах, но и в юридических началах, императоры – в преданиях римского права, папы – в праве церковном. Защитниками первых явились романисты, особенно из Болонской школы, которая в то время была центром изучения римского права, они выработали теорию императорской власти. Защитниками пап были канонисты. Но и чистые богословы принимали деятельное участие в споре, от них исходили преимущественно систематические учения. Доказательства черпались отчасти из философских понятий о церкви и государстве, но еще более из Св. Писания. Иногда прибегали и к истории, причем исторические события обыкновенно искажались или даже просто придумывались для подкрепления тех или других требований, как, например, знаменитый подарок Западной империи Константином Великим папе Сильвестру. Многие из доводов, употреблявшихся в то время, теперь кажутся нам странными, почти невероятными, а тогда они имели чрезвычайную силу. Дело в том, что, несмотря на совершенно чуждую нам форму, в основании их лежали мысли весьма существенные. Переходя их один за другим, мы увидим в них развитие тех же самых элементов общественной жизни, которые служат исходною точкою всякого политического учения.
Прежде всего возник спор об установлении власти. Известно, что поводом к борьбе между Григорием VII и Генрихом IV был вопрос об инвеституре. Так как средневековая церковь обладала обширными землями, то епископы являлись не только духовными сановниками, но вместе и феодальными владельцами, которые получали свои лены из рук светских князей. Вследствие такого соединения светских владений с духовною должностью князья присваивали себе право назначать епископов и давать им инвеституру вручением посоха и кольца. Со своей стороны Римская церковь, стремясь к полной независимости, всею силою восставала против такого вмешательства светской власти в ее внутреннее устройство. Она утверждала, что не только духовная сторона епископской должности, но и все светские владения духовенства должны подлежать исключительно ведомству папского престола. Этим права пап распространялись в некотором отношении и на гражданскую область, что не могло не вызвать противоречия. Таким образом, вопрос об установлении церковных властей являлся спорным, вследствие неизбежного соединения обоих элементов в самом устройстве церкви.
Но этим спор не ограничился. За частным вопросом скрывался другой, гораздо более важный, вопрос об установлении власти вообще. Императоры, считая себя верховными владыками мира, приписывали себе право низлагать самих пап. Со своей стороны папы во имя высшего, духовного начала присваивали себе власть возводить и низлагать императоров. При первом столкновении двух руководителей западного мира обнаружились эти противоположные притязания на верховное положение в христианском обществе. Каждая власть старалась подчинить себе другую: Генрих IV созвал собор, на котором низложил папу; Григорий VII отвечал отлучением императора от церкви, причем в силу власти, принадлежащей римскому престолу, объявил его лишенным сана и запретил подданным ему повиноваться.
В письмах Григория VII к епископу Герману Мецскому мы находим доводы, которыми папа старался оправдать этот неслыханный дотоле поступок. Григорий презрительно отзывается о тех, которые утверждают, будто царей не следует отлучать от церкви: «По великой их глупости, – пишет он, – нам не следовало бы им отвечать; однако, дабы не показалось, что мы нетерпеливо выносим их невежество, мы отошлем их к делам и изречениям святых отцов». В доказательство своего права Григорий ссылается на пример папы Захария, который низложил франкского короля Хильдерика и разрешил подданных от присяги; приводятся и подложные привилегии, данные церквам папою Григорием I, привилегии, в которых говорится, что в случае нарушения утверждаемых ими прав, виновные в том цари или князья отлучаются от церкви и лишаются сана; наконец, выставляется пример Амвросия, который не только отлучил Феодосия от церкви, но и выгнал его вон. «Или, – продолжает папа, – когда Бог сказал Петру „паси овцы моя“, он сделал изъятие для царей? Если святой апостольский престол в силу данной ему Богом княжеской власти судит и решает духовные дела, то почему же и не светские?[76]76
Quod si sancta sedes apostolica divinitus sibi collata principali potestate spiritualia decernens dijudicat, cur non et secularia?
[Закрыть] Вы знаете, чьи члены цари, которые свою честь и мирские выгоды ставят выше божественной правды: как те, которые поставляют Бога превыше всякой своей воли, суть члены Христа, так те, о которых мы говорим, члены антихриста. Если духовные лица подлежат суду, когда это нужно, почему же миряне не будут судимы в своих злых делах? Но, может быть, они полагают, что царская власть выше епископской. Об этом можно судить по их происхождению: одну изобрела человеческая гордость, другую установила божественная любовь; та непрерывно ищет пустой славы, эта вечно стремится к небесной жизни. Высота епископского сана в сравнении с блеском царским, по словам св. Амвросия, то же, что золото в сравнении с свинцом»[77]77
Mansi. Sacror. Conciliorum nova et amplissima editio. XX. Lib. IV. Epist. 2.
[Закрыть].
Таким образом, нравственное превосходство духовного сана, о котором говорили отцы церкви, превращается здесь в юридическую власть, церковное наказание становится политическим орудием, которое самих царей вполне отдает в руки папы.
В другом письме Григорий VII еще с большею силою выставляет противоположность между духовною властью и светскою. Сославшись на текст «ты ecu Петр» и прочее, он восклицает: «Неужели тому, кому дана власть затворять и отворять врата неба, не дозволено судить о земном? Да не будет так. Апостол Павел говорит: разве вы не знаете, что мы будем судить ангелов? тем паче мирские дела». И здесь сказанное апостолом о добровольном суде превращается в принудительную юрисдикцию. Затем папа продолжает: «Неужели чин, изобретенный людьми, даже не ведающими Бога, не будет подчинен чину, который Провидение Всемогущего Бога установило для своей чести и по своему милосердию дало миру?.. Кто не знает, что цари и князья ведут свое начало от тех, которые, не ведая Бога, гордостью, разбоем, лукавством, убийствами, наконец, почти всеми злодеяниями, побуждаемые дьяволом, князем мира сего, в слепой своей алчности и в невыносимом самопревознесении присвоили себе власть над равными себе, т. е. над людьми? И когда они стараются преклонить святителей к своим стопам, с кем можно сравнить их, как не с тем, кто глава всех сынов гордости?.. Кто сомневается, что служители Христа – отцы и учители царей, князей и всех верных? Так не есть ли это безумие, когда сын хочет подчинить себе отца и ученик – учителя, и покорить своей власти того, кем он может быть связан и разрешен не только на земле, но и на небе?»[78]78
Ibid. Lib. VIII. Epist. 21.
[Закрыть]
В этих мыслях нельзя не видеть последовательного приложения теории Августина об отношении божественного государства к земному: и духовная власть, говорит Григорий VII, ведет свое начало от Бога, светская – от свободной воли людей, т. е. от дьявола. Но подобный вывод далеко отклонялся от христианского учения, утверждающего, что всякая власть происходит от Бога. По смыслу папской теории, правомерною могла считаться единственно власть духовная, светская же тогда только приобретала высшее освящение, когда получала бытие от первой. Низшая власть должна была установляться высшею. Отсюда произошла развитая канонистами теория двух мечей, которая играла главную роль в первую эпоху борьбы пап с императорами. Основанием служили здесь евангельские тексты, толкованные символически. В Евангелии от Луки повествуется, что Христос перед страстью сказал ученикам: «…кто имеет мешок, тот возьми его, также и суму, а у кого нет, продай одежду свою и купи меч». Ученики говорят: «Господи, вот здесь два меча». Христос отвечает: «Довольно» (Лк. 22: 36, 38). Затем, когда по взятии Спасителя Петр, вынув меч, отсек ухо рабу, Христос говорит ему: «Вложи меч свой в ножны» (Мф. 26: 52). В этих текстах Католическая церковь видела символический смысл: два меча должны означать две власти, духовную и светскую, которые обе находятся в руках Петра; но один меч, светский, Христос предписывает вложить в ножны, потому что священник, занятый божественным служением, не должен употреблять его сам. Этот меч папа передает императору, коронуя и помазывая его на царство. Таким образом, светская власть установляется духовною, которая по этому самому может и сменять недостойных.
Эти богословские доводы, которые, очевидно, служили не столько основанием, сколько поводом к развитию папской системы, подкреплялись историческими доказательствами. Главные факты, на которые ссылались защитники панской теории, были: 1) упомянутый выше мнимый подарок Западной империи Константином Великим папе Сильвестру; 2) низложение Хильперика и возведение на престол Пипина Короткого папою Захарием, пример, на который ссылался Григорий VII в письмах к Герману Мецкому; 3) перенесение Империи с греков на германцев папскою властью[79]79
См. трактат о перенесении Империи Рудольфа Колонна (de Columna) в собрании Гольдаста. T. II. С. 88.
[Закрыть]; 4) ложное толкование присяги, данной при коронации Отгоном Великим. Та роль, которую папы играли в западной истории, действительно могла подать повод к таким преувеличенным понятиям о церковной власти. Когда римский первосвященник объявил греческих императоров лишенными сана и возложил императорский венец на главу Карла Великого, в награду за оказанные церкви услуги, многие могли думать, что папе принадлежит право устанавливать и сменять царей.
Теория двух мечей была в общем ходу у приверженцев папской власти в XII веке. Очевидно, однако, что такое вмешательство первосвященника в светские дела не совсем согласовалось с духовною, небесною целью, указанною церкви Христом. Поэтому мы видим, что великие учителя католицизма, действовавшие в то время, признавая права пап, старались умерить стремление их к владычеству. Таким был св. Бернард. Сочинение его «О размышлении» (De Consideratione[80]80
Goldast. Monarchia Sancti Imperii Romani, T. II. С 70 и след.
[Закрыть]), посвященное Евгению III, его ученику, имеет целью отвратить папу от излишней преданности земным заботам и внушить ему пользу углубления в себя.
Св. Бернард так рассуждает об обязанностях пап: «…судя светские дела, – пишет он Евгению, – ты присваиваешь себе низшую должность, ибо апостол говорит: унигиженных в церкви, сих посаждаете (1 Кор. 6: 4). Конечно, надобно соображаться с возможным; время не стерпело бы, если бы ты, повторяя слова Спасителя, сказал приходящим к тебе за судом: кто меня поставил судьею над вами? Но власть ваша простирается на преступления, а не на собственность, ибо для первого, а не для последнего получили вы ключи царства небесного; нарушителей закона вы можете исключать, а не владельцев. Которая власть кажется тебе выше: отпускать грехи или делить имения? Эта низшая область имеет своих судей, царей и земных князей. Зачем же вы вступаетесь в чужие пределы? Зачем вносите серп свой в чужую жатву? Не вы недостойны, но вам недостойно в это вступаться, ибо вы заняты высшим. Иное дело вступаться случайно, когда требует нужда, иное прилежать этому добровольно, как делу великому и важному. Но теперь, так как времена плохи, достаточно не всегда посвящать себя практической заботе, а иногда уделать время и сердце размышлению».
Св. Бернард излагает затем пути размышления. Прежде всего надобно начать с себя, с самопознания. Здесь опять он говорит о значении папства: «…не надобно гордиться высоким положением. Для чего оно нам дано? Не для господства, полагаю… На нас возложено служение а не господство. Будь доволен мерою, данною тебе Богом, ибо что излишне, то зло. Знай, что тебе нужна лопата, а не скипетр, чтоб исполнять должность пророка. Что получил ты от апостолов? Не золото и не серебро, ибо апостол говорит, что их нет у него; если же тебе случается иметь их, то употребляй их, как бы не употребляя. Дал ли он тебе господство? Но Христос сказал: царие язык господствуют ими и обладающий ими благодателе нарицаются. Вы же не тако (Лк. 22: 25). Ясно, что апостолам запрещено господство. Кто хочет иметь и власть, и апостольство, тот теряет оба. Образ апостольский таков: запрещается владычество, предписывается служение. Примером является сам Господь, который сказал: аз же посреде вас есмь яко служай (Лк. 22: 27). Ступай же на поле Господа для очищения онаго. Опоясайся мечом, мечом духа, который есть слово Божие, прославляй свою десницу, чиня наказание земным племенам, гремя против народов, связывая царей в оковы и вельмож их в железные цепи. Если ты так будешь действовать, ты прославишь свое служение. Немалая эта власть – отгонять хищных зверей от границ, где пасутся твои стада. Укрощай волков, но не властвуй над овцами; они даны тебе, чтобы пасти их, а не угнетать. Кто ты? Великий священник, верховный жрец, ты глава епископов, ты наследник апостолов, ты первенством Авель, правлением Ной, патриаршеством Авраам, чином Мельхиседек, достоинством Аарон, авторитетом Моисей, судом Самуил, властью Петр, помазанием Христос. Тебе вручены ключи, тебе вверены овцы, ты всеобщий пастырь. Откуда я беру это? Из слов Господа, который сказал Петру „паси овцы моя“. Он вручил их одному, завещая всем единство, в едином стаде и в едином пастыре, ибо церковь – единая голубица, прекрасная, совершенная. Где единство, там и совершенство; другие числа не имеют в себе совершенства, но делятся, отступая от единства. У других власть держится в известных границах, у тебя же власть и над имеющими власть, ибо ты можешь епископу запереть царство небесное, отставить его и предать сатане».
Однако св. Бернард, согласно с предыдущим наставлением, признает и границы папской власти, но границы нравственные, с подчинением одному Христу. «Что под тобою? – продолжает он. – Надобно выйти из земного шара, чтобы найти что-либо, не принадлежащее к твоей заботе. Апостолы установлены князьями над всею землею, а ты их наследник. Но в какой мере? Думаю, что не вполне. Мне кажется, тебе дано распределение, а не собственность (dispensatio, non possessio). Собственность принадлежит Христу и по праву творения, и по заслуге, и вследствие дара Отца; тебе же дано попечение, вот твоя часть. „Как! – скажешь ты. – Ты не отрицаешь, что я управляю, и запрещаешь мне властвовать!“ Именно так… Ты управляешь как верный слуга, которого хозяин поставил над своею семьею. Для чего? Чтобы давать ей пищу во времени, т. е. чтобы распределять, а не повелевать… Нет яда, нет меча более для тебя страшного как жажда власти. Пасти значит проповедовать Евангелие. Но ты говоришь: „Ты требуешь, чтобы я пас драконов и скорпионов, а не овец“. Отвечаю: наступай на них, но словом, а не железом. Зачем ты пытаешься присвоить себе меч, который тебе велено вложить в ножны? Однако кто отрицает, что этот меч твой, тот не внимает слову Господа, сказавшего „вложи меч свой в ножны“. Следовательно, и этот меч твой, но он должен быть вынут из ножен, может быть, с твоего согласия, но не твоею рукою. Если бы этот меч не принадлежал тебе, Господь, на слова апостола „вот два мега“, не отвечал бы „довольно есть“, а сказал бы „это слишком“. Оба, следовательно, меча принадлежат церкви: и духовный и материальный, но один должен быть употребляем за церковь, другой – церковью, один – рукою священнослужителя, другой – рукою воина, но с согласия священника и по повелению императора (ad nutum sa-cerdotis et jussum imperatoris)».
Очевидно, что у св. Бернарда борются два направления, которые составляют внутреннее противоречие средневекового католицизма: с одной стороны, высокое понятие о папской власти, с другой, чисто духовное ее призвание; с одной стороны, требование единства в церковном союзе, с другой – ограничение этого единства одною нравственно-религиозною областью. Католицизм считал внешнее единство основным началом всего церковного устройства; единство, говорит св. Бернард, есть совершенство, раздвоение же есть зло, которого следует избегать. Отправляясь от этих начал, папы хотели распространить это единство и на гражданское общество. А между тем раздвоение лежало в самом существе христианства, которое выделяло церковь из светской области, ограничивая первую чисто нравственно-религиозным значением. У св. Бернарда это последнее начало является только смягчающим; требование единства стоит на первом плане, сообразно с духом католицизма. Права церкви простираются на все, светская власть от нее получает меч; но памятуя свое совершенство и заботясь о высших благах, церковная власть должна по возможности воздерживаться от вмешательства в низшую область.
Нельзя не сказать, что это воззрение страдает неопределенностью. Последовательное развитие заключающихся в нем начал вело к совершенному порабощению светской области папской власти. Поэтому у других учителей XII века теория двух мечей выставляется во всей своей резкости, без всяких оговорок. Один из замечательнейших богословов XII столетия, друг и последователь св. Бернарда, монах Гуго из монастыря св. Виктора прямо приписывает папам установление власти светской. Есть две жизни, говорит он, земная и небесная, телесная и духовная, одна, которою тело живет от души, другая, которою душа живет от Бога. Каждая имеет свои блага, которыми она растет и питается. Но для того, чтобы в каждой жизни сохранялась правда и преуспевала польза, необходимо, чтобы люди в должном порядке распределялись по обеим; необходимы и лица, облеченные властью, которые должны наблюдать, чтобы никто не преступал своих границ и правда сохранялась бы неприкосновенною. Отсюда две власти, гражданская и духовная. Каждая имеет свои степени и чины, но распределенные под одним главою и как бы выведенные из одного начала и приведенные к одному. Глава земной власти – король, духовной – первосвященник. Власти короля подлежит все земное, власти первосвященника – духовное. Но на сколько духовная жизнь выше светской, на столько духовная власть превосходит земную, и честью и достоинством. Ибо духовная власть устанавливает земную и судит ее, если она нехороша. Сама же она первоначально установлена Богом, и когда отклоняется от цели, может быть судима только Богом, ибо в Писании сказано, что духовный судит всех, а сам не судится никем. Что духовная власть предшествует светской по времени и выше ее достоинством, это ясно из истории еврейского народа, у которого сначала установлено Богом священство, а потом через посредство священника по повелению Божьему учреждена царская власть. И теперь в церкви Божьей святительская власть посвящает царскую, освящая ее благословением и устраивая ее установлением (sanctificans per benedictionem et formans per institutionem). Если, как говорит апостол, благословляющий выше благословляемого, то нет сомнения, что земная власть, которая получает благословение от духовной, должна быть сочтена ниже по праву[81]81
Hugo de sancto Victore. De Sacramentis. Lib. II. Pars II. Cap. IV.
[Закрыть].
Еще большее развитие эта теория получает у другого замечательного писателя конца XII столетия, у Иоанна Солсберийского, друга и сподвижника знаменитого Фомы Беккета. Представляя крайнее выражение папских теорий XII века, Иоанн Солсберийский составляет вместе с тем переход к последующему времени. У него являются новые понятия о законе, свобода получает широкое место. Теократические начала соединяются у него с демократическими, сочетание, которое мы не раз увидим впоследствии. Повод к развитию демократических учений подали сами папы, которые, как мы видели из писем Григория VII, выставляли царей людьми самовольно, по внушению дьявола, захватившими власть над себе равными. Папы находили в подданных союзников против князей. Со своей стороны враги папского престола воспользовались этими началами для своих целей и старались обратить это оружие против самого папства. Они, как увидим далее, опираясь на предание римского права, утверждали, что всякая власть исходит от народа. Иоанн Солсберийский, защитник духовной власти, старается сочетать обе системы. У него князь становится в зависимость, с одной стороны, от папы, с другой – от народа. Развивая эти начала до крайних последствий, он доходит до проповеди тираноубийства, учение, которое здесь в первый раз встречается в христианском мире и которое впоследствии, возобновленное кальвинистами и иезуитами, получило в истории печальную знаменитость.
Сочинение, в котором Иоанн Солсберийский излагает свои политические взгляды, носит заглавие «Поликратикус»[82]82
Polycraticus sive de nugis curialium et vestigiis philosophorum. Lugduni Batav, 1639.
[Закрыть]. Он толкует здесь о множестве разнородных предметов, и между прочим о различии князя и тирана. Это различие, по его мнению, состоит в том, что князь повинуется закону и на основании закона управляет народом, тиран же наоборот. Поэтому подданные справедливо переносят всю свою власть на князя. Действуя так, люди следуют указаниям природы, которая устраивая микрокосм, т. е. человека, соединила все чувства в голове и подчинила последней все члены. Таким образом, князь есть власть общественная; он вместе с тем и образ Божества на земле, ибо всякая власть происходит от Бога, и сопротивляющийся власти Божию повелению сопротивляется[83]83
Ibid. Lib. IV. Cap. 1. С 208.
[Закрыть]. Но управляя по закону, князь должен свою правду подчинить высшей правде Божьей, источнику всякого закона. Правда (aequitas), по определению Иоанна Солсберийского, есть сообразность вещей, все соразмеряющая разумом, требующая в равных вещах равные права, для всех одинаковая, воздающая каждому свое. Закон же – ее толкователь, вследствие чего он властвует над всеми делами, божественными и человеческими. Поэтому все подчиняются закону. Хотя римские юристы говорят, что князь изъят от закона, однако не в том смысле, что ему дозволено неправедное, а в том, что он должен соблюдать справедливость не за страх наказания, а по любви к правде. Ему дозволено только то, что внушают закон или правда, или чего требует общая польза. В этом только воля его имеет силу закона, а не во всяком случае, как утверждают льстецы. Князь – служитель общественной пользы и раб правды. Поэтому апостол говорит, что он не без причины держит меч, безвинно карая и проливая кровь виновных[84]84
Polycraticus… Lib. IV. Cap. 2.
[Закрыть].
В этих нравственных началах, истекающих отчасти из самого существа христианства, особенно же в этих понятиях о законе являются уже признаки позднейшего времени, но Иоанн Солсберийский соединяет с этим теорию двух мечей. Князь, говорит он далее, получает меч, данный ему для наказания преступников, из рук церкви, ибо сама она не держит меча крови. Ей принадлежит и этот меч, но она владеет им рукою князя, которому передает власть принуждать тело, сохраняя за собою меч духовный, поручаемый священнику. Поэтому князь – служитель священника (minister sacerdotis); он исполняет ту часть святительской должности, которая недостойна рук иерея. Ибо хотя всякая должность, исполняющая священные законы, имеет значение религиозное и освящается благочестием, однако та, которая состоит в наказании виновных и представляет как бы образ палача, считается низшею. Вообще, как говорит апостол Павел, благословляющий выше благословляемого, и сообщающий власть первенствует над тем, кому власть сообщается. Но по праву, кто может хотеть, тот может и не хотеть, кто дает, тот властен и отнять. Поэтому князь, не исполняющий своих обязанностей, может быть низложен священником, как Саул Самуилом. Верный же исполнитель своих обязанностей должен помнить, что он представляет лицо совокупности подданных, а потому обязан заботиться не о себе, а о других[85]85
Ibid. Cap. 3.
[Закрыть].
Далее Иоанн Солсберийский, ссылаясь на Плутарха, сравнивает государство с организмом, а духовенство с управляющею телом душою. Князь в этом организме занимает место головы. Он подчиняется только Богу и наместникам Бога на земле, т. е. священнослужителям, ибо и в человеческом теле голова управляется душою. Сенат занимает место сердца, судьи и начальники областей – место глаз, ушей и языка, чиновники и воины – место рук и ног и т. д.[86]86
Ibid. Lib. V. Cap. 2.
[Закрыть] От головы зависит здоровье тела; князь есть солнце, все освещающее. Но если он отступает от божественного закона, говорит Иоанн Солсберийский, и хочет сделать меня причастником своего богоотступничества, я отвечаю свободною речью: «Бога следует предпочитать человеку»[87]87
Ibid. Lib. VI. Cap. XXV.
[Закрыть].
Подчиняя князя закону, Иоанн Солсберийский дает в государстве значительный простор и свободе. Он красноречиво распространяется о высоком ее значении. «Нет ничего славнее свободы, – говорит он, – кроме добродетели, если только свобода может быть отделена от добродетели. Высшее благо в жизни есть добродетель, и за нее следует умереть, а она без свободы не может существовать. Человек настолько свободен, насколько он сияет добродетелью; напротив, порок порождает рабство, ибо делает человека рабом и людей, и вещей. Итак, что более достойно любви, нежели свобода? Она не нравится только тем, кто живет раболепным обычаем»[88]88
Ibid. Lib. VII. Cap. XXV. С. 516–517.
[Закрыть].
Доказавши, что князь должен подчиняться закону и уважать свободу, Иоанн Солсберийский переходит к тирану, который представляет совершенно противоположное явление. Тиран тот, кто насильственною властью угнетает народ. Князь сражается за закон и за свободу народа, тиран уничтожает законы и обращает народ в рабство. Князь – образ Бога на земле, он должен быть любим и уважаем; тиран – образ зла или дьявола и большею частью должен быть убиваем (pterumqne etiam occidendus)[89]89
Ibid. Lib. VIII. Cap. 17.
[Закрыть].
Однако и тираны бывают орудиями Бога для наказания злых и исправления или испытания добрых. Всякая власть, происходя от Бога, есть благо; само зло Бог делает средством к достижению добра; но по существу своему тирания – величайшее зло, подобно тому, как черный цвет, сам по себе неприятный, в обшей картине бывает необходим. Тирания есть злоупотребление данной от Бога власти. Поэтому тиранами могут быть не только князья, но и все злоупотребляющие властью. Частные тираны воздерживаются общественными законами; общественного же тирана дозволено обманывать и праведно убить, если нельзя обуздать его иным путем. Тиран является всеобщим врагом, которого поэтому всякий вправе лишить жизни. Только против священнослужителя как духовного лица непозволительно действовать материальным оружием, разве когда он будет лишен сана и станет простирать на церковь Божию свою окровавленную руку[90]90
Ibid. Lib. VIII. Cap. 18.
[Закрыть]. Иоанн Солсберийский подкрепляет это учение историческими примерами. Он ссылается на убийство Юлия Цезаря и других похитителей власти. Эти поступки, говорит он, восхвалялись великими мужами древности. Он утверждает даже, что это разрешено самим Богом, и видит тому доказательство в еврейской истории: убийством тиранов евреи освобождались от гнета. Однако это право подвергается некоторым ограничениям: не следует посягать на жизнь того, с кем мы связаны религиозным обетом. «Не вижу также, – говорит Иоанн Солсберийский, – чтобы дозволено было употребление яда, не потому, чтобы нельзя было уничтожать тиранов, но надобно это делать без ущерба религии и честности».
В заключение, как бы делая оговорку, Иоанн Солсберийский признает, что для угнетенных лучший способ освободиться от тирана – возносить к Богу свои чистые руки с мольбою об избавлении, ибо грехи подданных суть силы тирана[91]91
Polycraticus… Lib. VIII. Cap. 19.
[Закрыть].
Таково возродившееся в XII веке учение о тираноубийстве, учение, которое в древности, при чисто республиканском строе жизни, при поглощении нравственных понятий гражданскими, было выражением политической доблести, но которое в христианском мире может служить только признаком нравственного безобразия. Оно явилось в Католической церкви как скоро в противность христианским началам было признано, что светская власть установляется церковною. Князь, по этому воззрению, становится подчиненным лицом; он простой исполнитель повелений священника. Последний имеет право низложить его и наказывать за злоупотребление власти. Между тем сам карать виновных священник не может, ибо он не держит меча крови. Князю дозволено наказывать подчиненных, даже смертью; священнику это запрещено. Но если князь имеет возможность безнаказанно злоупотреблять своею властью, если против него нет иного оружия, кроме молитвы, то он перестает быть подчиненным. Власть его становится независимою, верховною, он подчиняется единому Богу. Остается, следовательно, призвать на помощь свободу подданных, вооружить их руку, ибо иначе нельзя наказать тирана. Вследствие чисто духовного значения церкви священник для усмирения князя должен вступить в союз с народом; теократические начала должны сочетаться с демократическими. При таком направлении в пылу борьбы смелым умам легко было перешагнуть через основные положения христианства, вооружиться античными воззрениями и во имя религии мира и любви проповедовать убийство представителей общественной власти. Эти странные явления мы увидим и впоследствии.
Все эти противоречащие духу христианства учения проистекали из того, что папы, стремясь к установлению единства в церкви, хотели подчинить себе всю светскую область и видели в себе источник всякой законной власти. При раздвоении общественного устройства и человеческих воззрений, когда, с одной стороны, представлялась область телесная, с другой – духовная, естественно было видеть в духе высшее движущее начало и стараться покорить ему тело. Папы в своей только власти видели нравственный элемент, способный установить порядок в мире. Но, с другой стороны, само раздвоение, составлявшее сущность средневековой жизни, представляло неодолимую преграду подобным стремлениям. Поэтому папские притязания постоянно встречали в гражданской области самый сильный отпор. Хотя в средние века нелегко было бороться с церковью, однако здесь защитники императоров стояли на твердой почве. Они могли обличать несостоятельность папской теории, опираясь на само Священное Писание. Поэтому не только князья и юристы, но и духовные лица выступали в защиту светской власти. В самом начале борьбы, когда Григорий VII гремел против Генриха IV, епископ Вальтрам Наумбургский, в опровержение писем к Герману Мецскому, написал трактат «О сохранении единства церкви»[92]92
De imitate ecclesiae conservanda. Freheri, Rerum germanicarum Scriptores. Ed. tert. 1717. T. 1. С 244 и след.
[Закрыть]. Из этого сочинения мы узнаем воззрения приверженцев императора и доводы, которыми они старались опровергнуть папскую теорию. Так же как папа, Вальтрам утверждает, что Спаситель установил единство церкви, связанной любовью и подчиненной единому главе – Христу, но нарушителем этого единства он выставляет самого Гильдебранда, как он постоянно называет Григория VII.
