Текст книги "История политических учений. Первая часть. Древний мир и Средние века"
Автор книги: Борис Чичерин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
Мысли Августина об отношении свободы к предопределению встретили сильное противоречие в самой Западной церкви. Многие из достойнейших ее святителей примкнули к семипелагианскому учению, которое старалось занять середину между спорящими сторонами. Однако вообще на Западе теория Августина сделалась господствующею, хотя и в смягченной форме. Восточная же церковь никогда не признавала этого учения. Здесь общее направление мысли состояло не в отрицании одной противоположности во имя другой, а в сочетании обеих. В этом смысле шло позднейшее развитие догмы, которая разрабатывалась преимущественно на Востоке, хотя и с содействием Запада. Возникшие в то время ереси возбудили вопрос об отношении противоположных естеств, божественного и человеческого, в идеале человечества, в Христе. Ряд вселенских соборов установил учение о неразрывном единстве и гармонической связи двоякой природы Христа, против несторианцев и монофизитов, которые давали преобладание, одни человеческому элементу, другие божественному. В этом отношении Западная церковь вполне согласовалась с Восточною.
Точно так же и в вопросе об отношении светской области к духовной дальнейшее движение мысли в обеих половинах вселенской церкви состояло не в отрицании земного государства во имя божественного, а в старании привести эти два союза к гармоническому согласию. Воззрение Августина в своих основаниях шло слишком наперекор действительности. Доведенное до крайних последствий, оно противоречило самому христианскому учению, которое признавало всякую власть, следовательно и земную, исходящею от Бога. Происхождение власти римских императоров очевидно было чисто земное, языческое, а между тем церковь считала их законными князьями и сама искала их покровительства. С другой стороны, идея церковной власти не была еще развита до тех размеров, каких она достигла впоследствии в католицизме. Церковная власть ограничивалась своим ведомством и не распространялась на всю светскую область. Поэтому сами папы считали согласие противоположных властей высшею целью и совершеннейшим устройством земной жизни. Этот взгляд вполне выразился в письме папы Гелазия к императору Анастасию, покровителю монофизитов. Оно писано в конце V столетия и может служить образцом воззрений того времени. Изложенные в нем мысли не раз почти буквально повторялись позднейшими папами, на него постоянно ссылались средневековые писатели в спорах об отношении двух властей.
«Есть главным образом две власти, которыми управляется мир, – пишет Гелазий, – священная власть иереев и власть царская. Из них первые имеют тем более веса, что они должны за самих царей дать отчет Богу на Страшном суде… Христос, помня человеческую слабость, установил мудрое распределение того, что нужно для спасения людей, и разделил обе должности, назначив каждой свою деятельность и различный почет. Он хотел, чтобы его люди могли спастись, совершая свой путь в смирении, а не превозносясь гордостью, как было до его пришествия, когда языческие императоры были вместе и первосвященниками; он хотел, чтобы христианские цари нуждались в служителях церкви для вечной жизни, а последние для мирских дел пользовались бы постановлениями императоров, и таким образом духовная деятельность не подвергалась бы плотской напасти, и служащие Богу не вступались в светские дела, и, наоборот, занятый мирскими делами не управлял бы божественными. Этим сохраняется скромность каждого чина, и не превозносится облеченный в оба, но каждая должность приспособляется к свойству своей деятельности… Поэтому, – продолжает папа, – хотя ты саном первенствуешь в человеческом роде, однако ты преклоняешь выю перед правителями Божьего дела. Знай, что в этом ты зависишь от их суда, и не старайся подчинить их своей воле»[41]41
Mansi. Sacr. Concil. VIII. 31; Goldast. Monarchia Sancti Imperii Romani. T. I. С 3.
[Закрыть].
В этих словах высказывается необходимость разделения властей, с одной стороны, во имя нравственных требований, для устранения гордости, ведущей к злоупотреблению силой, с другой стороны, для того, чтобы каждая власть могла лучше исполнить свое назначение. Обе выставляются как равноправные, помогающие друг другу в достижении общей цели. Резкая противоположность двух миров, которая является у Августина, сводится здесь к единству посредством взаимодействия и внутреннего согласия противоположных элементов.
Эти начала точно так же признавались и на Востоке. Они высказывались как императорами, так и святителями церкви. «Величайшие дары Божий, данные людям высшею благодатью, – говорится в предисловии к 6-й Новелле Юстиниана, – суть священство и царство, из которых одно служить Божьему делу, а другое править делами человеческими и иметь об них попечение. Оба проистекают из одного источника и украшают человеческую жизнь; поэтому у императоров нет большей заботы, как о святости иереев, ибо последние за них молятся Богу. Таким образом, если одна должность во всех отношениях является безукоризненною и исполненною доверия к Богу, другая же справедливо и разумно устраивает вверенное ей государство, то будет добрая гармония, которая принесет всевозможную пользу человеческому роду». Позднее, в IX веке, то же самое повторяет император Василий Македонянин. В его законах следующим образом излагаются обязанности императора и патриарха: «…император есть законное начальство, общее благо всех подданных; он без пристрастия распределяет награды и наказания. Его назначение – делать добро. При этом он должен приводить в исполнение все предписанное Св. Писанием, постановления семи соборов и римские законы. В православии, т. е. в том, что касается истинной веры в Троицу и ревности к религии, император должен отличаться перед всеми. В толковании законов он должен взирать на существующий обычай; лишь противное канонам не должно быть сочтено за правило. Патриарх – живой и одушевленный образ Христа, делом и словом представляющий истину. Его задача – забота о спасении душ вверенных ему людей. Ему принадлежит поучение; во имя истины и в защиту догматов он должен говорить перед лицом царя и не бояться. Ему одному присвоено толкование древних канонов, правил святых отцов и постановлений соборов… Патриарху принадлежит надзор и суд над всеми митрополиями, епархиями, монастырями и церквами… Попечение обо всех духовных делах лежит на нем… Насчет покаяния и обращения людей от грехов и ересей он один судья и решитель… Государство, – говорится далее, – устроено наподобие человека; в нем важнейшие и необходимейшие члены – царь и патриарх. Поэтому мир и благоденствие подданных, как душевное, так и телесное, зависят от согласия и дружной деятельности царства и патриархата»[42]42
Pichler. Geschichte der kirchlichen Trennung. Т. I. C. 213–214.
[Закрыть].
Однако не всегда византийские императоры держались этих начал. Нередко они вступались не только в церковный суд, но и в решение догматических вопросов. Так, первый император-иконоборец, Лев Исавр объявил себя царем и священником вместе и на этом основании считал себя вправе отменить употребление икон. Но святители как Западной, так и Восточной церкви восставали против подобных притязаний. Папа Григорий II отвечал императору: «…установление догматов принадлежит не императору, а иерею. Иное дело церковное законодательство, иное – гражданское. Тот военный смысл, нелепый и грубый, который ты прилагаешь к управлению светскими делами, неуместен в духовных»[43]43
Ibid. С. 91.
[Закрыть]. В более мягкой форме Иоанн Дамаскин писал по тому же поводу: «Никто меня не уверит, что церковь должна управляться законами императоров; не царям, а апостолам и их преемникам Христос дал власть связывать и разрешать»[44]44
Ibid.
[Закрыть]. В том же смысле Федор Студит писал императору иконоборцу: «Не нарушай церковного благочиния, император; тебе принадлежит забота об устройстве государства и о войске, церковь же оставь в покое». «О делах веры и церкви, – писал он в другом месте, – должны судить только те, которым Господь сказал: Елика аще свяжете на земли, будут связана на небесех. Кому это сказано? Апостолам и их преемникам. А кто преемники апостолов? Прежде всего первосвященник Римский, затем Константинопольский, а за ними патриархи Александрийский, Антиохийский и Иерусалимсмй. Они образуют пятиглавую власть церкви; им одним принадлежит решение в делах веры. Напротив, императоры и короли обязаны исполнять решения этих пяти и устранять вредные споры. Никакое другое право не дано князьям Св. Писанием; все остальное есть притязание… Порядок дел таков: если один патриарх заблуждается, он может быть воздержан только себе равными, но не может быть судим царем, даже если бы воскресли все православные цари»[45]45
Ibid. С 141, 142.
[Закрыть]. Но, восставая на вторжение светской власти в духовные дела, Федор Студит настаивал не столько на разделении, сколько на согласной деятельности обеих властей: «Это два величайшие блага, которые Бог даровал христианам, писал он императору Никифору; если одна из них ведет себя недостойно, то целое подвергается опасности»[46]46
Pichler. Geschichte der kirchlichen Trennung. С. 99.
[Закрыть]. Некоторые сравнивали эти две власти с двумя сестрами, Марфою и Мариею, о которых повествует Евангелие[47]47
Ibid. С. 287.
[Закрыть].
При всем том, когда две раздельные власти должны действовать согласно, естественно, что смотря по обстоятельствам может получить преобладание или та, или другая. И точно, на Западе приобрела перевес духовная власть, на Востоке – светская. Это различие вытекало и из самого хода жизни, и из различного воззрения на церковное устройство, установившаяся на Востоке и на Западе. Византийская церковь утвердилась среди народа дряхлеющего, привыкшего к удобствам образованной жизни и к обаянию власти. Византийские императоры имели права, полученные не от церкви, а наследованные от Древнего Рима, права освященные давностью и уважаемые всеми. Императоры дали церкви господствующее положение в государстве и защищали ее от еретиков. Одним словом, Византийская империя являлась остатком древнего государства, сохранившегося среди христианского мира; в ней светская власть должна была занимать преобладающее место. Напротив, Римская церковь после падения Западной империи осталась одна на развалинах древнего мира, среди народов новых, юных, исполненных силы, носящих в себе безграничное чувство свободы, не повинующихся светским князьям и покорных единственно голосу святителей церкви. Папская власть одна могла внести некоторый порядок в хаос средневековых сил; она одна хранила в себе и предания Древнего Рима. По ее мысли и воле венец римских императоров был возложен на главу германского князя. Понятно, что на Западе идея церковной власти должна была достигнуть таких размеров, каких она не имела на Востоке.
К этому присоединялось различное воззрение на церковное устройство в обеих половинах вселенской церкви. Когда христианство упрочилось и сделалось господствующим, первоначальным делом церкви было утверждение догмы и установление церковного закона. Такова первая задача всякой религии вообще и в особенности религии, осуществляющей в себе высший нравственный закон. Эта законодательная деятельность требовала особых органов; такими были вселенские соборы, состоявшие из епископов. Церковь в то время управлялась аристократически. Обе ее половины, и Восточная и Западная, одинаково участвовали в законодательном деле, Восточная преимущественно разработкою догматов, Западная – твердым противодействием произволу светской власти. Но когда завершился этот законодательный процесс, когда главною задачею церкви сделалось охранение и введение в жизнь установленного уже закона, тогда направления разделились. Западная церковь искала прочного порядка в единстве церковной власти, господствующей над всем. Папы издавна изъявляли на это притязание: приписанное им церковью первенство они хотели развить в главенство. Эти стремления постепенно выработались в полную систему, которая была безусловно признана на Западе и требовала себе признания и на Востоке. Здесь однако она встретилась с совершенно иными взглядами. Восточная церковь понимала единство церкви не как внешнее, а как внутреннее единство, основанное не на силе власти, а на духе веры и любви, связывающем все члены тела Христова. Тогда как Западная церковь для видимого союза требовала и видимого главу в лице папы, восточная признавала в духовном теле единственно невидимого главу – Христа. Ни одному из членов не приписывалось полновластия, но каждый должен был воздерживаться другими. Понятие об организме повело к теории пяти патриархов. Они сравнивались с пятью чувствами, управляющими человеческим телом и равно необходимыми для его совершенства[48]48
См. выше выписку из Федора Студита, а также Пихлера <«Geschichte der kircklichen Trennung>». T. I. С. 191, 261, 268.
[Закрыть]. Но и миряне не исключались из участия в общем деле. Церковное предание, хранящее и прилагающее закон, блюдется не одними иерархами, но всеми членами церкви, в совокупности которых живет направляющий их дух. Поэтому светская власть призывается здесь к самостоятельной деятельности не как орудие в чужих руках, а как член, имеющий свое собственное назначение. При чисто духовном единстве церковного союза охранение внешнего его единства было предоставлено светской власти. Поэтому в Византии мы видим иные понятия о значении светской власти для церкви, нежели на Западе. «Попечению Императора, – пишет Константин Багрянородный, – вверены и церкви, ибо и они заключаются в судне житейском, а потому подлежат заботе управляющего им»[49]49
Pichler. Geschichte der kircklichen Trennung. T. I. C. 216, примеч. 4.
[Закрыть]. Вместо того резкого разделения светской области и духовной, которое проводили в то время папы, здесь оба ведомства нередко сближались и даже смешивались, императоры издавали законы, касавшиеся и церкви. В 7-й Новелле Льва Философа сказано: «…если государственный закон более церковного приходится к делу, то ему должно быть дано предпочтение, и наоборот»[50]50
Ibid. С. 215, примеч. 2.
[Закрыть]. В основание приложения закона полагалось, следовательно, начало общей пользы, а судьею его могла быть только светская власть.
При такой противоположности взглядов и направлений распадение церковного союза было неизбежно. Известно, что первым поводом к столкновению было низложение Игнатия и возведение Фотия на патриарший престол в Константинополе. По этому поводу между папою Николаем I и императором Михаилом III возникла полемическая переписка, в которой выражаются взгляды Римской церкви на значение духовной власти и на отношения ее к светской. Письма императора, к сожалению, не дошли до нас, но в письмах папы высказываются уже те притязания римского престола, которые повели сперва к разделению церквей, а потом к ожесточенной борьбе властей в течение средних веков. Мы найдем здесь зародыш тех начал, которых полное развитие увидим впоследствии.
В доказательство прав, принадлежащих римскому первосвященнику, Николай I ссылается на известный текст Евангелия, который всегда служил опорою властолюбивым стремлениям пап: «Ты ecu Петр, и на сем камени созижду церковь мою, и врата адова не одолеют ей. И дам ти клюги царства небеснаго: и еже аще свяжеши на земли, будет связано на небесех: а еже аще разрешшшл на земли, будет разрешено на небесех» (Мф. 16: 18, 19). Отсюда папа выводит, что апостол Петр был сделан всеобщим пастырем, главою всех церквей. От него это главенство перешло на преемников его, римских епископов[51]51
Patrologiae Cursus completus. Ed. Migne. Т. CXIX. С. 773, 785–786.
[Закрыть]. «Как сыновья, хотя и недостойные, святых апостолов Петра и Павла, – пишет Николай, – мы установлены князьями над всею землею, то есть над вселенскою церковью» (constituti principes super omnem terram, id est super uni-versam ecclesiam)[52]52
Ibid. С. 949.
[Закрыть]. Эти привилегии, будучи дарованы самим Христом, вечны и непреложны. Они не могут быть уменьшаемы, нарушаемы или изменяемы, ибо основание, положенное Богом, не может быть уничтожено человеком. Вселенская церковь и соборы, говорит папа, всегда признавали и уважали эти права; искони существовало правило, что никакое соборное решение не может быть исполнено без согласия римского епископа. Однако эти права не установлены соборами, ибо соборы могли дать только то, что имели, а никакой собор не пользовался таким полновластием, как Петр, и не получал правления всех Христовых овец. Вся вселенская церковь имеет свое начало от Петра[53]53
Ibid. С. 948–950.
[Закрыть]. От Рима исходит и весь порядок церковной дисциплины. Поэтому римскому епископу принадлежит суд над всею церковью[54]54
Ibid. С. 1031.
[Закрыть]. То, что установляется его полновластием, не может быть устранено никаким противоречащим обычаем, исходящим от человеческого произвола, но должно быть исполняемо твердо и ненарушимо[55]55
Ibid. С. 786.
[Закрыть]. Фотий, напротив, утверждал, что обязательно для христиан только то, что предписано Св. Писанием и вселенскими соборами, в остальном же каждый может следовать своему обычаю[56]56
Ibid. Т. СИ. С. 606.
[Закрыть]. Этим способом общие уставы церкви сочетаются с местного свободою. Впрочем, в других случаях, например в споре об опресноках, папы отстаивали местный обычай против обвинений греческих святителей, которые упрекали их в нововведениях, несогласных с общим преданием церкви.
Опираясь на присвоенные римскому престолу права, папа Николай произносит свой суд в деле Игнатия и Фотия. Прежде всего он отрицает у светских князей право низлагать и возводить правителей церкви; он обличает императора в захвате не принадлежащей ему власти. «Вы, – пишет он императору, – созвали на него (Игнатия) собор, и по вашему мановению сошлись все низшие, и вы сами, внимая голосу мирян и сошедши с императорского престола, вступили на епископскую кафедру, и по настоянию его врагов, забывши царский скипетр, в подражание некоему израильскому царю, вы для его осуждения присвоили себе должность епископского сана, тогда как ваша власть должна довольствоваться ежедневным управлением общественными делами, а не захватывать то, что прилично только служителям Бога. Скажите, прошу вас, где вы читали, чтобы ваши предшественники когда либо участвовали на соборах? Разве когда дело шло о вере, которая общая всем, которая касается не одних духовных лиц, но и светских, и всех христиан»[57]57
Ibid. Т. CXIX. С. 943.
[Закрыть]. «Если бы светской власти дозволено было таким образом судить правителей церкви Божьей, – пишет папа в другом месте, – это повело бы к пагубе всей церкви, и в настоящем, и в будущем. Обратите на это внимание, и вы поймете это. Теперь уже нечестие так возвысило голову, что, устраняя служителей церкви и попирая канонический порядок, миряне держат бразды церковного правления и по своему произволу одних низлагают, а других возводят на их место, и то что ныне одобряют, скоро сами отвергают по легкомыслию. Те же миряне, чтоб иметь возможность по своей воле совершать всякие преступления, не дозволяют возводить в высший сан из духовных лиц, а выбирают епископов из самих себя»[58]58
Ibid. Т. CXIX. С. 858.
[Закрыть]. Последнее относилось к Фотию, который был возведен в патриархи прямо из мирян. Папа утверждал, что подобное избрание противно каноническим правилам, а потому не имеет законной силы; Фотий же, напротив, говорил, что он такого правила, обязательного для церкви, не знает. «Из всего этого очевидно, – пишет далее папа, – что Игнатий не мог быть низложен императорским приговором. Если же и последовало согласие епископов, то ясно, что это было действие лести, а не законное утверждение»[59]59
Ibid. С. 961.
[Закрыть].
Впрочем, папа отрицал и у епископов право судить и низлагать патриарха, приписывая это право единственно себе. Здесь вполне выразились взгляды римского престола на отношения начальствующих и подчиненных. Высшие сановники церкви, говорит Николай, являются отцами своих подчиненных, а законы, как божественные, так и человеческие, предписывают детям почитать родителей. Если такова обязанность детей в отношении к отцам по плоти, то тем более это должно иметь место относительно отцов духовных, которые настолько выше плотских, насколько дух выше тела[60]60
Patrologiae Cursus completus. Ed. Migne. T. CXIX. С 936.
[Закрыть]. «Уважение детей к отцу и учеников к наставнику, – пишет далее папа, – должно быть так велико, что они не должны сметь не только его судить, но даже слегка его осуждать…[61]61
Ibid. С 937.
[Закрыть] Дела начальников не должны быть поражаемы мечом уст, и если, хотя в малом, язык согрешит, необходимо принести покаяние, опасаясь суда Того, кто поставил начальствующего над подчиненным…[62]62
Ibid. С 938.
[Закрыть] Отсюда ясно, – заключает папа, – что подчиненные не могут законно судить о жизни начальника, разве он впадет в ересь, и дерзко осуждать его, каков бы он ни был. Св. Дионисий Ареопагит говорит, что, даже когда иерей грешит в деле веры, непозволительно судить его низшим, чтобы в церкви не было неустройства и чтобы в ее состоянии не произошло замешательства…[63]63
Ibid. С 939.
[Закрыть] По церковным законам жалобу всегда следует подавать высшему, которому принадлежит и суд. И чем возвышеннее тот суд, на который подается жалоба, тем выше следует восходить. Таким образом, надобно идти по ступеням, до тех пор пока дело не дойдет до того престола, которого решение может быть изменено к лучшему только им самим же, смотря по обстоятельствам, или должно быть предоставлено суждению Бога. Это и есть престол первого апостола, который установлен главою всех остальных»[64]64
Ibid. Т. CXIX. С. 944–945.
[Закрыть]. в другом месте папа доказывает свое верховное право суда следующим образом: «Так как по церковным правилам суд над низшими принадлежит высшему, то ясно, что решений апостольского престола, над которым нет высшей власти, никто не вправе отменять, и никто не может судить о его суде. На него нет апелляции»[65]65
Ibid. С 954.
[Закрыть]. Мы видим здесь теорию верховной власти, сосредоточенной в главе церкви.
Отправляясь от тех же начал, папа осуждает участие смещенного епископа Григория Сиракузского в соборе, низложившем Игнатия. Он спрашивает, на каком основании Григорий мог быть снова принят в число святителей? Светская власть не могла сделать этого сама собою, ибо она не имеет права связывать и разрешать. Последующее согласие епископов опять дело лести или страха, а не законное утверждение. Приговор же духовенства, предшествующий решению светской власти, в этом случае не имеет силы, ибо разрешить может только тот, кто связал, или высший. Поэтому возвращение сана низложенному епископу могло принадлежать одному римскому престолу[66]66
Ibid. С. 1029.
[Закрыть].
Обсудив таким образом все дело, папа дает свое решение: «Мы хотим и определяем (volumus et decernimus), чтобы всякое духовное лицо подвергалось законному приговору, а не судилось мирянами, не изгонялось тираническим образом, не лишалось своей церкви без допроса и чтобы над ним произносился приговор не низших, а высших. Мы хотим и повелеваем рассматривать проступки как этого, так и других святителей, и наказывать их вину, не преступая отцовских прелепов. не попирая святых канонов и не нарушая указов апостольского престола, на которые опирается и которыми защищается вся церковь. Наконец, мы хотим и определяем, чтобы всякое духовное лицо подвергалось суду, дабы права церкви, которою оно управляет, не нарушались чьею-либо дерзостью. Ибо право церкви не может стоять твердо, если начальник ее может быть изгоняем по произволу и с такою легкостью»[67]67
Ibid. Т. CXIX. С. 1026.
[Закрыть].
Вместе с тем папа внушает императору, какое уважение он обязан питать к священному сану. Император, по-видимому, со своей стороны писал папе весьма сильные письма. «Вашему благочестию, – отвечает папа, – следует оказывать уважение священникам, каковы бы они ни были, во имя Того, кому они служат, а не оскорблять их. Повторяя слова св. папы Григория, мы скажем вам. что в Св. Писании они называются иногда богами, а иногда ангелами. Поэтому и император Константин благочестивой памяти, когда ему принесли жалобы на епископов, созвал последних и сжег эти листы, сказавши: вы боги, установленные истинным Богом; идите и судите свои дела между собою, ибо мы недостойны судить богов. Сами язычники, не знавшие истинного Бога, оказывали величайшую честь своим священникам; что же мудреного, что их должны уважать христианские императоры?»[68]68
Ibid. С. 928.
[Закрыть] Михаил в письме к папе предписывал выслать к себе некоторых лиц, которые искали убежища в Риме; тот отвечает: «…это далеко от обычая благочестивых императоров, соблюдавших почтение к апостольскому престолу… Они писали: просим и приглашаем; вы же, как будто наследуя от них одну власть, а не благочестие и не уважение, предписываете и повелеваете. Но мы не помним, чтобы кто-нибудь когда-либо повелевал нам нечто подобное. И вы сами прежде просили, а не повелевали»[69]69
Patrologiae Cursus completus. Ed. Migne. Т. CXIX. С. 930–931.
[Закрыть]. Император в своих письмах употреблял и угрозы; папа заявляет, что он угроз не боится и напоминает погибель Сеннахерима. «Чтобы человек, который прах и червь, не вздумал грозить, в Писании сказано: что гордится прах и зола? Чтобы не вздумал надуваться водяной пузырь, которого через мгновение и нет… Что сделает властитель? Убьет ли человека? Более он ничего не может совершить. Но это может сделать и вредный гриб. О император! К тому ли приводится ярость человека, сильного в нечестии, что он сравнивается с вредным грибом!»[70]70
Ibid. С. 953.
[Закрыть] Папа напоминает императору, что чем выше власть, тем более она должна смиряться; смирение же выражается прежде всего в том, чтобы властитель слушал голос жалующихся и наставления увещевающих. «Правда, – пишет он, – драгоценный жемчуг, который обретается не только в царских сокровищницах, но и в нечистых местах; тем более надобно ожидать ее от престола св. Петра[71]71
Ibid. С. 1017.
[Закрыть]. […] Таким образом, любезный сын, – кончает папа, – не будь в числе детей неблагодарных и непослушных, но, подражая благочестивым царям, внимай покорно то, что мы постановили о Константинопольской церкви. Пусть твое благочестие не презирает нас, помня слова Господа: кто вас слушает, меня слушает, и кто вас презирает, меня презирает». В случае неповиновения Николай грозит предать анафеме всех подписавших, исполнивших и внушивших отступления от церковных правил, письмо же императора, к стыду его, сжечь публично[72]72
Ibid. С. 1041.
[Закрыть].
Несмотря, однако, на эти понятия о церковной власти, понятия, идущие далеко за пределы того, что мы видели у церковных писателей IV века, папа все еще не считал себя владыкою гражданской области. В письмах Николая I почти буквально повторяются слова приведенного выше письма Гелазия о разделении властей. Призывая императора к покорности, папа отстаивал только полную самостоятельность церковного союза. «Мы просим вас, – пишет он императору, – не помышляйте наносить ущерб церкви Божьей, ибо и она не наносит никакого ущерба вашей власти, но молит Бога за ее прочность и за ваше здравие и вечное спасение. Не помышляйте присваивать себе то, что принадлежит ей одной, отнимать у нее то, что ей одной вверено, зная, что всякий, ведающий мирские дела, настолько же должен быть устранен от духовных, насколько иерей и служитель Бога не должен вступаться в дела житейские. Каким образом люди, которым дозволено править только человеческим, а не божественным, осмеливаются судить тех, которые управляют божественным, этого мы не понимаем. Были до пришествия Христа некоторые лица, преобразовательно представлявшие в себе вместе и царя и священника, как повествует Св. Писание о Мельхиседеке; впоследствии же дьявол, подражая им в своих членах, присваивал себе в тираническом духе то, что прилично было божественному служению, вследствие чего языческие императоры считали себя вместе и первосвященниками. Но после того как пришел Христос, который был вместе и царем, и священником, ни император не присваивал себе иерейского сана, ни священник императорского имени». Затем повторяются слова Гелазия[73]73
Ibid. Т. CXIX. С. 960–961.
[Закрыть].
Но возрастающие притязания пап на этом не остановились. При новом столкновении Западной церкви с Восточною в XI веке папы говорят уже иным языком, все ограничения их власти исчезают. Николай I ссылался в своих письмах на подложные Исидоровские декреталии, которые, разумеется, не признавались Восточною церковью; Лев IX в доказательство принадлежащей папам светской власти представил константинопольскому патриарху Михаилу Керуларию мнимую грамоту Константина Великого, которою вся Западная империя отдавалась в дар папе Сильвестру. Объяснив затем по своему текст «ты ecu Петр» и прочее, папа заключал: «Этим и другими свидетельствами вы должны удостовериться в земной и небесной власти, или, лучше сказать, в царском священстве святого Римского и апостольского престола»[74]74
Pichler. Geschichte der kircklichen Trennung. Т. 1. С. 177–178, примеч. 1.
[Закрыть]. Конечно, подобные притязания не могли найти на Востоке ни малейшего отголоска. На Западе они произвели борьбу светской власти с духовною. В истории этих прений мы увидим те доводы, на которых папы основывали свои требования.
Так распался христианский мир, первоначально единый. Богословская сторона спора до нас не касается, для нас важен только вопрос политический. С исторической точки зрения можно сказать, что каждая из обеих половин вселенской церкви исполнила свое назначение. Западная церковь, проводя с изумительною энергией усвоенные ею начала, укротила грубые нравы и воспитала к новой жизни юные, вверенные ей народы. Смиряя произвол князей, заставляя их склоняться к подножию папского престола, она тем самым содействовала и развитию свободы. Сила духовной власти, вносившей всюду начала порядка и дисциплины, сделала излишним чрезмерное развитие власти светской. Наконец, независимость церкви всегда находила в папском престоле самую крепкую опору. Как историческое явление католицизм играл в развитии человечества такую роль, которой высокого значения нельзя не признать. Во всяком случае, он представляет одно из величайших духовных зданий, когда-либо воздвигавшихся в мире. Восточная церковь имела гораздо менее видную долю: она помогла племенам европейского Востока перенести магометанское иго, на Севере она воспитала юный народ, которому предстояло играть значительную роль в истории Европы. Меньшее развитие духовной власти дало здесь более простора и вызвало большую силу власти светской, которая сделалась руководительницею русского народа на пути гражданственности и просвещения. Восточная церковь не имела такого блеска, такого преобладающего значения, как церковь Западная, но она более приближается к идеалу христианства. С исторической точки зрения в этой противоположности нельзя не видеть развития различных сторон церковного союза. Если первою задачею церкви, нераздельной и управляемой соборами, было установление закона, то при распадении обеих ее половин на Западе, в католицизме. воплощается начато в пасти, на Востоке, напротив, осуществляется идея церковного союза, гармонически сочетающего в себе все элементы. Наконец, позднее, в XVI веке, является новая, последняя форма христианства, основанная на начале свободы. Сообразно с этим развиваются и различные элементы церковного устройства и управления: в первый период преобладающее значение имеет духовенство, составляющее церковную аристократию, затем на Западе – первосвященник, на Востоке – монашество, представляющее идеальную сторону христианства, наконец, у протестантов – миряне, которые все уравниваются со святителями. Таким образом, и здесь проявляется различие основных элементов всякого общежития.
