Текст книги "Скобелев, или Есть только миг…"

Автор книги: Борис Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

5

Спешно выдвигавшиеся к Дунаю русские войска ещё не успели создать сплошной линии ни секретов, ни дозоров, ни даже часовых на ныне своём, левом берегу. Чтобы лишить турок возможности беспрепятственно вести разведку, приказано было временно ограничиться частыми казачьими разъездами ночью да наблюдением в светлое время. В сущности, это была задача боевого охранения, которую и возложили на кавалерийскую полудивизию – всего-то из двух полков – под начальствованием генерал-лейтенанта Дмитрия Ивановича Скобелева-старшего. Михаил Дмитриевич состоял при ней, а точнее – при отце, без определённой приказом должности, справедливо полагая, что его скорее отдали под родительский надзор, нежели для исполнения службы. Но он обладал редкой способностью внушения собственных идей. В особенности отцу.

– А ну как и впрямь утопнешь?

– Утопну, так себя казнить будешь, что плохо плавать учил.

Дмитрий Иванович долго хмурился и кряхтел. Потом вздохнул и нехотя буркнул:

– Тонуть запрещаю. Да и особого смысла в сём купании не вижу. Так что и не пробуй.

Быстро и густо темнело, а луна ещё не появилась, когда в укромную низинку у самого берега прискакали Скобелев в сопровождении своего адъютанта капитана Млынова и командир Донского полка полковник Нагибин.

– Вот самое укрытое место, Михаил Дмитриевич, – сказал Нагибин, спешиваясь. – И самая большая ширина. На стрежне сильно сносит, кубанцы рассказывали.

– Его Высочество главнокомандующий в кубанцев не верит, – хмуро вздохнул генерал. – А я даже сапог снимать не стану, чтоб нос ему утереть.

– В сапогах ещё куда ни шло, – полковник критически осмотрел вырядившегося, как на парад, генерала. – Но белый китель снять придётся. Через часок луна взойдёт, а ваш белый вид, как мишень на воде. Стреляй – не хочу, как говорится.

– Думаешь так? Или знаешь?

– Знаю, Михаил Дмитриевич. У меня двух казаков ранило в ночных разъездах аккурат при этой луне.

– Кто ранил?

– А кто ж знает? Может, черкесы. Шалят тут иногда, мне местные говорили.

Скобелев недовольно завздыхал, но раздеваться не торопился. Он терпеть не мог, когда кто-либо вмешивался в уже принятое им решение, даже если решение это касалось утреннего завтрака.

– Я, конечно, прощения прошу, но ответ на вопрос все-таки мне дайте ясный, – решившись, сказал вдруг Нагибин. – Что вам, Михаил Дмитриевич, этим поиском проверить желательно? Что казаки вплавь любую реку пересекут, хоть при луне, хоть при солнышке, хоть на коне, хоть рядом с конём? Так это вы знаете. Что турки на том берегу? Так и это вам известно. Тогда за ради чего вы на тот берег так упрямо стремитесь?

– Идейку одну мне проверить необходимо, – хмуро проворчал Скобелев.

– Это ж какую? – мягко продолжал нажимать полковник. – Если не секрет, конечно.

– А вот скажи мне, Нагибин, можно через Дунай конную группу перебросить? – помолчав, с искренней заинтересованностью спросил генерал. – Погулять по берегу, напугать турок, испортить связь, взорвать пару-тройку батарей?

– Не получится, Михаил Дмитриевич.

– Почему?

– Малая группа турок не напугает, а большую без шума не переправишь. Вы же кавалерист и, стало быть, известно вам, что коли лошадей более двух десятков, так хоть одна, а непременно заржёт. Так что, прощения прошу, но купанье ваше…

– Пусть искупается!

В низину спускался командир Кавказской дивизии генерал-лейтенант Дмитрий Иванович Скобелев-второй. Нагибин и Млынов вытянулись, а Михаил Дмитриевич огорчённо вздохнул.

– Ты бы со мной посоветовался, прежде чем идеи сочинять, превосходительный сын мой. Кони тихо себя ведут, когда знакомы друг с другом. А когда не знакомы, отношения выяснять начинают, казак правильно сказал.

– Командир Донского… – начал было Нагибин.

– Да знаю я тебя, полковник, не шуми понапрасну, – хмуро отмахнулся Дмитрий Иванович. – Что, Михаил, во что бы то ни стало решил своими глазами турецкий берег поглядеть? Погляди, дело хорошее. Только – голым, в натуральном виде. А я тебя тут обожду. И коня расседлай, нечего зазря скотинку мучить. Давай, давай, пока луна ни вылезла. Пловец.

Скобелев нехотя начал раздеваться. Когда Млынов, расседлав лошадь, подошёл принять одежду, спросил зло:

– Ты отцу разболтал?

– Не разболтал, а ответил на прямой вопрос.

– Стало быть, он и до сей поры мои мысли читает, – озабоченно вздохнул Михаил Дмитриевич.

Он появился перед отцом в шёлковом нижнем бельё, но – с орденом Георгия на шее. Вытянулся, сомкнув голые пятки.

– Разрешите искупаться, ваше превосходительство?

– А чего это ты с Георгием на шее?

– Из суеверия.

– Ну, тогда – с Богом!

Млынов подвёл рассёдланного коня. Скобелев легко вскочил на него, принял у адъютанта повод.

– Не зарывайся, Мишка, – тихо сказал отец. – Твоя задача – течение на середине, и больше задач нет.

– Не разучился ты ещё горяченькие горбушки вовремя солить, батюшка!

Михаил Дмитриевич направил коня к реке. Следом молча шёл очень недовольный Млынов.

– А что это он – насчёт горбушек? – с недоумением спросил Нагибин.

– Это у него с детства. Бывало, как только хлеб из печи достанут, он – тут как тут. А от такого горячего живот болит: хлеб сперва вздохнуть должен, потомиться, а уж потом – ешьте на здоровье. Ну, я и сказал, что есть ему можно тогда только, когда я лично горбушку посолю. Думаю, что он от этих моих угощений в конце концов в Туркестан и сбежал.

Вернулся Млынов:

– Отплыл. Тихо кругом. Я на берегу ожидать буду, ваше превосходительство.

– Сходи к моему адъютанту – он за этим бугорком. Возьми бурку и корзину, принеси сюда и ступай на берег.

– Слушаюсь.

– Упрям, – вздохнул генерал. – Две девочки, а сынок-то один. Вот и избаловали мы его.

Млынов принёс, что велено, и ушёл на берег поджидать своего генерала.

– В корзине – водка и закуска, – буркнул генерал. – Налей по чарке, полковник.

– Волнуетесь? – осторожно спросил Нагибин, протягивая наполненную чарку.

– Мишка любую реку там переплывёт, где вдруг коня остановил, – сказал Дмитрий Иванович. – И силён, и ловок, и… И настойчив, этого у него не отнимешь. Мне генерал Леер рассказывал, что в академии дал задание своим слушателям найти место для форсирования Немана. Все отправились искать, а Михаил отъехал за кусты и уселся. Леер пошёл задание проверять, видит: сидит мой Михаил и травинку жуёт. Он ему: «Почему задачу не выполняете?» «Выполнил уже», говорит. «Как так?» А Мишка вскочил на коня и переплыл Неман туда и обратно на его глазах. «Реку форсируют там, где надо, а не там, где удобнее», сказал. Такой нрав. Ну и дай ему Бог, – генерал со вкусом осушил чарку, вздохнул. – Волнуюсь, конечно. Мне внучат-скобелят понянчить хочется, а он, бродяжья душа, с женой развёлся…

Пришлось выпить ещё по две чарки, пока услышали негромкие голоса. А вскоре подошли мокрый Скобелев с Георгием на голой шее и Млынов с конём в поводу.

– Снесло меня сажен на триста.

– Выпей, – отец протянул чарку. – Надень сухое бельё, мундир, тогда и доложишь.

Сын молча отступил в темноту.

– Ф-фу… – вздохнул Дмитрий Иванович. – Теперь и гора с плеч. Если, конечно, Его Высочество не слишком разгневается…

6

Главнокомандующий вставал в пять утра: как многие из Романовых, он мнил себя прямым последователем Петра Великого. В шесть – после туалета и завтрака – Непокойчицкий уже докладывал ему о перемещениях войск, турецких контрмерах, действиях речных флотилий и – особо – о состоянии Дуная.

– За истёкшие сутки уровень воды понизился ещё на три фута, Ваше Высочество. Старожилы из местных уверяют, что через неделю, много – через десять дней, Дунай войдёт в берега.

– А что же течение?

– Скорость потока снизилась, Ваше Высочество. Во всяком случае, генерал Скобелев минувшей ночью переплыл на ту сторону и благополучно вернулся обратно.

– Где? – резко спросил великий князь.

– Возле Журжи.

– Один?

– На коне, Ваше Высочество, – Артур Адамович достал бумагу. – О чем доложил письменно с точным указанием, на сколько именно саженей его сносило при переправе.

– Рейд предлагал?

– Нет, Ваше Высочество, только скорость на стрежне. Он, что же, проверял возможность рейда?

– Он помешан на них. Привык гоняться за азиатскими туарегами, а здесь совершенно иной противник. Совершенно иной.

Артур Адамович счёл возможным промолчать. Тем временем Николай Николаевич старательно заносил последние данные на огромную, лично им исполненную и любовно раскрашенную цветными карандашами схему местности. И по этой схеме получалось, что турки все ещё не потеряли возможности помешать русским переправам сверху: в нижнем течении реки их флот был уже частично уничтожен, частично оттеснён к морю, но здесь, в месте основного сосредоточения русских армий, ещё представлял грозную силу.

– Последняя дыра. – Карандаш элегантно скользнул по схеме. – Заткни её и, помолясь, будем готовиться перепрыгнуть.

– Я уже отдал распоряжение капитану первого ранга Новикову об установке минных заграждений, Ваше Высочество. Напротив местечка Парапан.

– Поручи прикрытие Струкову.

– Слушаюсь.

– И тоже будем на коне, – неожиданно сказал великий князь и улыбнулся.

В соответствии с этим решением вечером 7 июня от деревни Малу-ди-Жос отошла флотилия из десяти паровых катеров и шести вёсельных шлюпок, нагруженных минами. Подойдя к местечку Парапан, моряки приступили к минированию Дуная, заняв предварительно остров Мечку отрядом спешенных казаков. Башибузуки, охранявшие турецкий берег, открыли было огонь по минёрам, но дружные залпы казаков быстро сбили их с береговых позиций.

Уже на рассвете турки выслали паровой фрегат, вооружённый пятью орудиями. За ним в кильватере шёл бронированный монитор с пушечным вооружением, намеревавшийся огнём с близкого расстояния потопить и разогнать суда минного отряда. Одновременно противник из Рущука отправил берегом конную батарею: турки всерьёз были обеспокоены разворотом минных работ на Дунае.

Паровая миноносная шлюпка «Шутка» под командованием лейтенанта Скрыдлова, выделенная в охранение отряду капитана Новикова, стояла за мысом заросшего лозой и камышом острова Мечки. Лейтенант Скрыдлов и его механик прапорщик Болеславский, сидя на надстройке, безмятежно болтали с увязавшимся с ними в качестве охотника Василием Васильевичем Верещагиным, к тому времени не только известным художником, но и Георгиевским кавалером, получившим орден за личную храбрость в боях под Самаркандом. Василий Васильевич угощал офицеров испанским хересом и рассказывал о Париже, откуда только что прибыл с персональной выставки.

– Бог мой, живут же люди! – восторгался наивный прапорщик, не бывавший нигде далее Бухареста.

– Вижу дым, ваше благородие! – крикнул матрос. – Сверху пароход!

– По местам! – Скрыдлов вскочил. – Василий Васильевич, прошу немедленно покинуть «Шутку».

– Давай команду, – улыбнулся Верещагин. – С шуткой и помирать не страшно.

– Василий Васильевич, я требую…

– Вижу фрегат! – закричал Болеславский. – Здоровенный фрегатище, господа, с пушками!

– Отваливай! – скомандовал лейтенант. – Полный вперёд, на сближение! Минёры, не зевать! Ну, Василий Васильевич, у меня ведь и спрятаться негде.

– Хлебни, – Верещагин протянул бутылку. – Хороший херес, правда?

Шлюпку уже трясло и било на волнах. Дрожа всем корпусом, она на полных оборотах шла навстречу тёмной громаде фрегата, все увеличивая скорость. С турецкого судна громыхнул залп, снаряды разорвались позади шлюпки, а пароход вдруг начал резко сбавлять ход, отваливая к турецкому берегу.

– А, не нравится тебе наша «Шутка», мусульманская душа! – радостно кричал Скрыдлов. – Давай обороты, Болеславский, давай мне обороты!

– Вали к нему вплотную, чтоб из пушек не накрыл, – посоветовал Верещагин.

Он аккуратно допил херес, бросил бутылку за борт и поёжился: в лицо бил ветер, с волн срывало водяную пыль.

Шлюпка вырвалась вперёд так стремительно, что турки не успели со вторым залпом: Скрыдлов уже проскочил в мёртвую зону, куда не могли лечь снаряды. Но из-за отвалившего фрегата вынырнул монитор[36]36
  Монитор – мелкосидящий бронированный военный корабль с сильной артиллерией, предназначенный для операций у морских берегов и на реках.


[Закрыть]: пушка носовой башни медленно двигалась, нащупывая цель. Лейтенант круто заложил руль.

– Держитесь, Верещагин!..

Снаряд с монитора разорвался у правого борта, окатив шлюпку водой. И почти одновременно с фрегата раздался ружейный залп, пули с треском кромсали обшивку. Скрыдлов судорожно охнул.

– Ранен? – спросил Верещагин.

– Готовьсь! – крикнул лейтенант минёру, стоявшему на носу. – Спокойно, Виноградов, не спеши только!

– Есть не спешить!

С минёра залпом сбило фуражку, брызги мешали смотреть. По команде Скрыдлова он подключил контакты к шесту, на конце которого была закреплена мина, и изготовился.

Лейтенант вёл шлюпку прямо на фрегат, внезапно застопоривший машины. Расстояние уменьшалось с каждым оборотом винта, и Верещагин видел лица турецких моряков. Они уже не стреляли, а повалили к противоположному борту, и даже капитан бросился с мостика вниз, на палубу.

Второй ружейный залп раздался с монитора. Брызнули разбитые в щепы ручки штурвала, болезненно вскрикнул Скрыдлов, а Верещагин ощутил вдруг сильный удар в зад.

– Ну, нашла место, – морщась, проворчал он. – Ни сесть, ни лечь.

Из плеча лейтенанта, как стрела, торчала большая щепа, кровь заливала китель, но он уже ни на что не обращал внимания. Его целью, задачей, страстью, всем смыслом жизни был сейчас турецкий фрегат. Он подвёл «Шутку» почти вплотную и круто развернул, чтобы разойтись бортами.

– Рви!..

Минёр ткнул миной в борт парохода рядом с колесом. Тут же замкнул контакты электровзрывателя, нырнул за блинду[37]37
  Блинда – бронированный щит, укрывающий от снарядов.


[Закрыть], но взрыва так и не последовало.

– Нету!.. – крикнул он. – Провод перебило!.. – Черт!.. Рви «по желанию»[38]38
  То есть самостоятельно, напрямую замкнув контакты, что неминуемо влекло за собой смерть взрывающего.


[Закрыть], ещё раз подведу! – Скрыдлов повернул к Верещагину мокрое, побелевшее от боли лицо. – Чего стоишь? Готовь крылатую!

Верещагин, припадая на правую ногу и громко ругаясь, выбрался к борту, где за броневыми блиндами хранились плавучие крылатые мины. Успел бросить тройку за борт, когда с монитора вновь грохнул орудийный выстрел, и картечь с визгом пронеслась над головой.

– Все провода перебило! – кричал минёр с носа. – Взрывать не могу, контакта нет!..

– Черт! Черт! Черт! – в отчаянии кричал Скрыдлов, колотя кулаком по расщеплённому штурвалу.

– В машинном вода! – донёсся крик Болеславского. – В двух местах борт пробило!

– Задний ход!..

«Шутка» медленно пятилась назад. Лейтенант развернул её носом к берегу: провода электрозапалов были оборваны, вести бой стало невозможно. Фрегат молчал, напуганный дерзкой близостью миноноски, но монитор медленно наползал сверху по течению, отрезая шлюпке путь к спасению.

– Не проскочим, – сказал Верещагин, кое-как втащившись в рубку. – А мне, пардон, задницу продырявило.

– Сколько продержимся? – не слушая его, крикнул Скрыдлов прапорщику.

– С полчаса! – глухо отозвался Болеславский. – Фуражками вычерпываем!..

– Атакую монитор! – крикнул лейтенант. – Виноградов, подсоединяй батареи напрямую! Как столкнёмся, рви руками!

– Есть рвать руками!..

– Полный вперёд! Не унывай, ребята, второй смерти не будет!.. Ну, Василий Васильевич, прыгайте за борт, «Шутка» кончилась. Берите второй пробковый пояс, и дай вам Бог удачи. Может, картину про нас напишете.

– Картину про нас кто-нибудь другой напишет, – проворчал Верещагин, неприятно ощущая текущую по ногам кровь. – Жалко, хереса больше нет. Хороший был херес…

Дрожа всем корпусом, «Шутка» отчаянно спешила навстречу бронированному монитору. С него раздался ещё один, по счастью совсем уж неприцельный выстрел, и броненосец, заметно сбавив ход, стал отваливать влево, уступая фарватер.

– Уходят! – восторженно кричал минёр Виноградов. – Струсили, нехристи окаянные, струсили!.. Жми, ваше благородие, у меня все готово! Жми, я руками рвану! Я их к Аллаху ихнему с полным удовольствием доставлю!

Видя, что монитор разворачивается, фрегат тут же дал задний ход. Оба турецких судна, вооружённых артиллерией, отступали перед отчаянным натиском безоружной русской миноноски.

– Все, – с облегчением вздохнул Скрыдлов, закладывая шлюпку к своему берегу. – Еле стою, пятка у меня оторвана. Только не говорите никому.

– Давай я поведу.

– Я моряк, Василий Васильевич, я штурвал и мёртвым не отдам. Сзади вас в нише – фляжка. Там, правда, не херес, а наша родимая, но все равно дайте глоток.

– Что же ты раньше молчал, чертушка, – недовольно проворчал Верещагин, доставая фляжку. – Из меня кровища хлещет, как из кладеного кабана, а ты жадничаешь.

– Раньше никак нельзя было. Раньше бой был.

Вскоре полузатопленная шлюпка ошвартовалась у пристани, и с берега грянуло «ура» в честь моряков. Отсюда внимательно следили за ходом боя, и санитарные экипажи уже ожидали раненых. Но раньше врачей на «Шутке» оказался Скобелев.

– Все видел! – восторженно крикнул он, обнимая болезненно охнувшего Скрыдлова. – Молодцы! Молодцы, моряки, спасибо за мужество ваше, спасибо и поклон вам!

– Поосторожнее, Миша, – хмуро сказал побледневший от потери крови Верещагин. – У него три ранения да заноза в плече, а ты как медведь, право.

– Вася, друг ты мой милый, герой Самарканда и Дуная! – Генерал ценил храбрость превыше всех человеческих качеств. – Дай я тебя расцелую!

– И меня не надо тискать, – непримиримо ворчал художник. – У меня пуля там же, где была у Мушкетона, если ты не позабыл ещё «Трех мушкетёров».

– Нашёл, что подставить! – расхохотался Скобелев. – Санитары, бегом!

Он дождался, когда раненых отправят в госпиталь, вскочил на коня и, не разбирая дороги, помчался к Парапану. Там оказался адъютант главнокомандующего полковник Струков, награждённый золотым оружием за рейд к Барбошскому мосту. Скобелев хмуро выслушал его представление, спросил обиженно с глазу на глаз:

– Стало быть, опять тебя вместо меня?

– Михаил Дмитриевич, ну помилуйте, ну я-то тут при чем?

– Вырвал ты у меня золотое оружие из рук, Шурка, – горестно вздохнул Скобелев. – Обидно.

– Все ещё впереди, – улыбнулся Струков. – Война только начинается.

– Это у тебя все впереди, а у меня, похоже, позади. Ну, скажи, чего он на меня взъелся? Из Журжи приказал никуда не выезжать. Вот в Парапан прискакал – и то поджилки трясутся: как бы опять нагоняй не получить.

– Но это же ваш участок.

– Участок мой, а послали тебя. Не доверяют. Хоть ты тресни, не доверяют более Скобелеву.

– Ваше превосходительство!..

– Сахаров бежит, – сказал Струков. – Что там ещё?

– Ваше превосходительство!.. – кричал на бегу капитан генерального штаба Сахаров. – Турки возле наших минёров батарею разворачивают!..

– В шлюпки! – гаркнул Скобелев, вмиг позабыв о всех своих опасениях.

И первым бросился к пристани.

В шлюпки садились наспех, не разбирая, кто и откуда. Кроме матросов-вёсельных, в них набились казаки, капитан Сахаров, командир Минского полка полковник Мольский, прискакавший доложить, что его полк на подходе, и Скобелев со Струковым. Понимая, как дорога каждая секунда, матросы гребли изо всех сил, весла выгибались дугой. Но Скобелеву и этого было недостаточно: он понимал, что вся минная флотилия будет сожжена и разгромлена, если капитан Новиков замешкается с отходом.

– Давай! Давай! Давай!.. – кричал Скобелев.

До острова оставалось саженей около ста. Тяжёлые шлюпки сносило течением, они с трудом выдерживали направление на остров Мечку, где в бездействии столпилось полторы сотни спешенных казаков. На то, чтобы сообщить Новикову об опасности, требовалось время, и Скобелев, каждое мгновение ожидавший прицельного артиллерийского залпа, уже не мог усидеть на месте.

– Тащите шлюпки на руках через косу! – крикнул он, ни к кому, в сущности, не обращаясь. – Стрелки пусть немедленно открывают огонь, чтоб турок отвлечь!

Прокричав это, он вскочил и головой вниз бросился в воду. Вынырнул и, забыв об уплывающей по течению генеральской фуражке, быстро поплыл к катерам капитана Новикова.

– Куда же вы, генерал? – растерянно спросил Мольский.

– Полковник, вы – старший! – крикнул Струков. – Тащите шлюпки в залив, спасайте людей с острова!

И вслед за Скобелевым полетел в воду. То ли плавал он лучше, то ли просто был сильнее, а только вскоре нагнал генерала.

– А ты зачем? – сердито спросил Скобелев.

– Боюсь, опять обиды разведёте, почему вам одно, а мне другое, – улыбнулся Струков; роскошные усы его сосульками свисали по подбородку. – Теперь полное равенство: либо вдвоём потонем, либо двоих ругать будут.

– Понятно, – хмыкнул генерал. – Для придворного лизоблюда ты неплохо держишься на воде.

– Благодарю, ваше превосходительство. – Струков по пояс выпрыгнул из воды, крикнул:

– Новиков! Новиков, уводи катера!.. О, да здесь, оказывается, мелко, Михаил Дмитриевич. Становитесь на ноги, не тратьте силы.

Со стороны острова раздался ружейный залп. Оттуда не могли видеть турецких артиллеристов, но, как и было приказано, стреляли, отвлекая внимание. Этот внезапный огонь, а также вид бредущих по отмели мокрых и грязных полковника и генерала заинтересовал моряков. Предчувствуя недоброе, опытный Новиков тут же приказал свёртывать минные работы.

Казаки продолжали азартно палить. Привлечённые пальбой турки первый залп дали не по катерам, а по острову, опасаясь десанта. Стреляли они с закрытых позиций, снаряды падали частью в воду, частью рвались в камышах. В грохоте, сумятице и неразберихе капитан Новиков спокойно вернул всех минёров и теперь уводил свои катера из зоны возможного обстрела.

– Одно дело сделано, – Скобелев облегчённо вздохнул. – Молодчина Новиков, отметь его в реляции.

Михаил Дмитриевич стоял по грудь в воде и ждал, когда подойдёт ялик, посланный за ними предусмотрительным Новиковым. Струков достал из кармана кителя портсигар: в нем оказалась каша из размокших папирос.

– А продавали за непромокаемый.

На ялике подошёл черноглазый ловкий матрос. Помог взобраться в лодку.

– Куда прикажете?

– К острову!

Казаки и матросы уже перетащили шлюпки на глубокую воду, но турецкие артиллеристы, упустив катера, обрушили на остров беглый огонь. Было убито двое, семеро ранено и вдребезги разнесло одну шлюпку.

– Отходить немедля, – приказал Скобелев. – Кто не поместится в шлюпках, тащить за собою на ружейных ремнях.

Перегруженные шлюпки медленно отваливали от острова среди сплошных снарядных разрывов. Струков и Скобелев на ялике замыкали караван.

– Дай-ка погреюсь, – сказал Струков, садясь на весла. – Ох, давненько я фрейлин не катал по царскосельским прудам!

Скобелев оценил выпад, улыбнулся:

– А ты вроде ничего, Шурка. Ладно уж, владей золотым оружием. Дарю.

– Благодарю, Михаил Дмитриевич, – усмехнулся полковник. – Эй, матрос, махорка найдётся? Дай закурить его превосходительству, чтоб он дробь зубами не выбивал.

– С нашим полным удовольствием. Только трубка у меня. Не побрезгуете?

– Был бы табачок хорош.

– Тютюн добрый, из Крыма, – матрос набил трубку, раскурил, протянул генералу. – Пожалуйте нашего флотского, ваше превосходительство.

– Спасибо, братец, – Скобелев, попыхивая трубкой, вольготно развалился на корме. – Плавней, плавней подгребай, недотёпа. И не брызгай!

– Р-рады стар-раться! – улыбался Струков, налегая на весла. – Ох, и влетит же нам за эту прогулочку, Михаил Дмитриевич! По первое число влетит!

За «прогулку» влетело, но, как всегда, одному Скобелеву.

– Ты что, подпоручик? Почему сам в воду полез?

– Мгновения берег, Ваше Высочество.

– Полез! Дважды за неделю полез! А если бы утоп? Русский генерал сам собой в Дунае утоп – то-то радости туркам!

– Так ведь не утоп же.

– А мог! Мог! Дважды мог! Признайся, что мог вполне!

– Не мог, Ваше Высочество, – упрямо пробурчал Скобелев.

Великий князь глядел строго, но строгость была напускной, и Михаил Дмитриевич это чувствовал.

– За сегодняшнее геройство прощаю, за прошлое самоуправство наказываю. Завтра Государь изволит прибыть в Плоешти, но ты его встречать не будешь. Ты в Журже будешь торчать безвылазно. Безвылазно, Скобелев!

– Слушаюсь, Ваше Высочество, – с облегчением сказал Скобелев, радуясь, что дёшево отделался.