Текст книги "Скобелев, или Есть только миг…"

Автор книги: Борис Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Жеребец первым нащупал дно и сразу же рванулся, вынося на поводьях обессилевшего, нахлебавшегося воды проводника. С трудом выволок его на размытый глинистый берег. Следом змеёй тащился отяжелевший мокрый канат.

– Ура! – восторженно кричали донцы. – Ура, ребята! Молодец, борода!..

– Вот вам и первые ордена в этой кампании, – облегчённо вздохнув, сказал Струков Пономарёву и истово перекрестился. – Поздравляю, полковник.

– Сплюньте от сглазу…

По противоположному берегу снизу бежал Евсеич. Проводник стоял на коленях, его мучительно рвало. Рядом тяжело поводил проваленными боками Джигит.

– Живой? – вахмистр сграбастал проводника, обнял, расцеловал. – Коня ты мне спас, коня верного, Джигита моего! Брат ты мой названый теперь!

– Вяжи канат, Евсеич, – задыхаясь, сказал проводник. – Сил у меня нету…

Торопливо огладив и поцеловав в мокрую морду жеребца, Евсеич, спотыкаясь и падая, кинулся крепить канат к вбитой в откос дубовой свае. Проводник по-прежнему стоял на коленях, его все ещё мучительно рвало.

Струков переправился с первым же паромом. К тому времени проводник и вахмистр уже кое-как отдышались. Увидев подходившего полковника, встали; докладывать не было сил, особо вытягиваться тоже. Усталые тяжёлые руки вяло висели вдоль мокрых подштанников.

– Спасибо, молодцы, – Струков троекратно расцеловал каждого, протянул фляжку. – Пополам – и до дна, – дождался, когда они осушат её, добавил:

– Поздравляю с крестами, братцы.

– Рады стараться, – устало сказал Евсеич.

Проводник промолчал. Глянул умоляюще:

– Ваше высокоблагородие, уважьте просьбу, век буду Бога молить. Дозвольте с вами на турка. Посчитаться мне с ним надобно.

– Дозвольте в строй ему, ваше высокоблагородие, – попросил вахмистр. – Побратим он мой и казак добрый, дай Бог каждому. Всем обчеством просить будем.

– В казаки, значит, хочешь? – улыбнулся Струков. – Что ж, заслужил. Полковник Пономарёв, возьмёте казака?

– Фамилия?

– Тихонов Захар! – собрав последние силы, бодро отозвался проводник.

– Немчинов, запиши в свою сотню.

– Премного благодарен!

– Ну, поздравляю, казак, – Струков пожал Захару руку. – Пока при мне будешь.

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие!

Через три часа полк переправился полностью. За это время отдохнули и подкормились и казаки, и кони: шли резво, радуясь тихому и ясному солнечному дню. За Прутом потянулись нескончаемые топи и залитые половодьем низины; дорога пролегала по узкой дамбе, полк с трудом умещался в строю по трое. Полковник Струков ехал впереди с проводником.

– Дунай виден, ваше высокоблагородие, – сказал Захар. – Слева изгибы блестят, видите? Кругом вода жёлтая, а они вроде как бы стальные.

– Дунай слева, казаки! – крикнул Струков.

– Слава Богу! – отозвались казаки. – Побачим и мы, что деды наши бачили.

Перевалили через высокий холм, и Захар придержал коня. Теперь Дунай хорошо был виден впереди, а перед ним на спуске сразу начинался крупный город. На утреннем солнце ярко белели дома, зеленели омытые росой крыши.

– Галац, ваше высокоблагородие. Может, разведку сперва? Тут по Дунаю турецкие броненосцы шастают.

– Некогда разведывать. Авось проскочим.

Проскочить с ходу не удалось: перед городской заставой их встретила цепь румынских доробанцев. Они стояли спокойно, опустив ружья к ногам, и больше сдерживали толпу любопытных жителей, чем угрожали казакам.

– Пропустить не могу, господа, – сказал молодой офицер по-французски. – Сейчас прибудет господин префект, потрудитесь обождать.

Спорить было бесполезно, идти напролом Струков не имел полномочий, и полк замер в бездействии. Наконец показалась коляска. Остановилась у заставы, и из неё важно вышел полный господин, опоясанный трехцветным шарфом.

– С кем имею честь?

Струков отрекомендовался, попросил разрешения пройти через город.

Префект энергично замотал головой:

– Нет, нет, господа, об этом не может быть и речи. Я не получал соответствующих указаний и не имею права позволить вам вступать в мой город ни при каких обстоятельствах. Но я не могу и запретить вам двигаться в любую сторону.

– Извините, господин префект, я не понял вас.

– Я не имею права ни позволить, ни запретить, – туманно повторил префект.

– Как?

– Я все сказал, господа.

Струков недоумении повернулся к Пономарёву:

– Вы поняли, что он имеет в виду?

– Хитрит, – пожал плечами Пономарёв. – Нас мало, а турецкие мониторы ходят по Дунаю.

– Что будем делать?

– Чего он бормочет-то, начальник ихний? – нетерпеливо спросил Захар.

– Через город не пускает.

– Ну, так я задами проведу, эка беда. Задами-то, чай, можно, не его власть?

– Молодец! – облегчённо рассмеялся Струков. – Веди.

– А вот направо, через выгон.

– До свидания, господин префект, – Струков вежливо откозырял. – Полк, рысью!..

Префект молча обождал, пока полк не свернул с дороги, огибая город. Потом снял шляпу, вытер платком лоб, сказал офицеру, вздохнув с облегчением:

– Догадались, наконец.

Полк беспрепятственно обогнул Галац, вновь вернулся на дорогу. Отсюда хорошо был виден Дунай и пристань Галаца, вся в дымах от множества пароходов. Пароходы разводили пары, торопливо разворачиваясь, уходили вверх и вниз по реке.

– Турки, – сказал Захар. – Слава Богу, броненосцев нет. Быстро мы добрались, не ожидали они.

Струков перевёл полк на крупную рысь. Десять вёрст скачки – и за поворотом открылись станция Барбош и длинный железнодорожный мост через Серет.

– Цел, слава Тебе, Господи! – вздохнул Струков. – И охраны нигде не видно.

– Да тут её сроду не было, – усмехнулся проводник.

– Первой сотне спешиться! – скомандовал полковник. – На ту сторону бегом, занять оборону!

Казаки первой сотни, бросив поводья коноводам, прыгали с сёдел. Срывая с плеч берданы, бежали по мосту на ту сторону Серета. Командир сотни, добежав первым, замахал руками, подавая знак: его казаки, рассыпавшись, уже занимали оборону.

– Слава Богу! – Пономарёв снял фуражку, широко перекрестился, и за ним закрестились все казаки. – Поздравляю, казаки, перед нами – Турция.

– Ошибаетесь, полковник, – негромко поправил Струков. – Перед нами Болгария.

2

В то время как казаки 29-го Донского полка спешно занимали оборону вокруг захваченного в целости и сохранности Барбошского железнодорожного моста, в Кишинёве на Скаковом поле в присутствии императора Александра II заканчивалось торжественное молебствие по случаю подписания высочайшего манифеста о начале войны с Турецкой империей.

Батальоны вставали с колен, солдаты надевали шапки, священнослужители убирали походные алтари. Многотысячный парад и толпы местных жителей хранили глубокое благоговейное молчание, подавленные торжественностью и значимостью происходящего. Лишь изредка всхрапывали застоявшиеся кони, да неумолчно орали воробьи, радуясь ясному солнечному дню. Государь и многочисленная свита сели на лошадей и отъехали в сторону, освобождая середину поля для церемониального марша назначенных к параду войск. Стоя в строю Волынского полка перед своей ротой, капитан Бряной ощущал, что искренне взволнован и умилен, что его сомнения и неверие куда-то делись, что цель его теперь проста и ясна. Он повторял про себя запавшую в память строку из манифеста: «Мера долготерпения нашего истощилась…» – и удивлялся, что не чувствует в себе ни иронии, ни раздражения, которые всегда возникали в нем при чтении выспренних монарших слов. Сейчас он верил, что перед Россией едва ли не впервые в истории поставлена воистину благороднейшая задача, решение которой зависит уже не от воли всевластного повелителя. Решение это зависело теперь от всей России, от всего народа её, а значит, и от него самого, капитана Брянова. Он вспомнил вдруг своего деда, тяжело раненного под Смоленском, отца, погибшего на Чёрной речке в Крымскую войну, и с гордостью подумал, что идёт отныне по их нелёгкому пути. Пред этим ощущением померкло даже его собственное волонтёрское прошлое, даже личной отвагой заслуженный им в Сербии Таковский крест[31]31
  Этой наградой, учреждённой королём Сербии, чаще всего награждали русских офицеров-добровольцев, воевавших за свободу Сербии.


[Закрыть].

Торжественно и звонко пропели трубы кавалерийский поход. Первыми развёрнутым строем на рысях поэскадронно двинулись через поле кубанские и терские казаки, отряженные в этот день в собственный Его Величества конвой. Под сухой строгий рокот сотен барабанов сверкнули на утреннем солнце вырванные из ножен для салюта офицерские клинки: 14-я пехотная дивизия генерала Михаила Ивановича Драгомирова начинала торжественный марш. Ряд за рядом, рота за ротой шагала она через Скаковое поле, ощетинившись тысячами штыков, и капитан Брянов, печатая шаг, шёл впереди своей роты раскованно и гордо.

Следом за последним, Минским полком 14-й пехотной дивизии шли два батальона, солдаты которых были одеты в новое, непривычное для русской армии обмундирование: в меховые шапки с зелёным верхом, чёрные суконные мундиры с алыми погонами, перекрещённые амуницией из жёлтой кожи, в чёрные же шаровары и сапоги с высокими голенищами. Появление их в парадном марше вызвало бурю восторга в толпе зрителей, и даже император совсем по-особому поднял руку в знак приветствия: то шли первые два батальона болгарских добровольцев. Кого только не было в их рядах: безусые юнцы и кряжистые, поседевшие отцы семейств, студенты и крестьяне, торговцы и священники, покрытые шрамами гайдуки и бывшие сербские волонтёры с Таковскими крестами на чёрных новеньких мундирах. Шла не только будущая народная армия свободной Болгарии – шёл её завтрашний день, и поэтому так восторженно встречали первых ополченцев жители Кишинёва.

И было это 12 апреля 1877 года. Впервые после разгрома Наполеона Россия вступала в войну за свободу и независимость других народов.

3

– А жаль, князь, что дела в Сербии закончились столь поспешно, – вздохнул генерал свиты Его Величества Михаил Дмитриевич Скобелев, любовно огладив пшеничную, старательно расчёсанную на две стороны бороду.

Он стоял у окна, заложив за спину руки и привычно развернув украшенную орденами грудь. За окном сиял весенний кишинёвский день, и в каждой луже дробилось солнце, а в стекле отражался сам генерал свиты Его Величества. Князь Насекин молча наблюдал за ним, утонув в глубоком продавленном диване. В гостиничном номере было тускло, холодно и сыро; князь привычно мёрз и кутался в шотландский плед.

– Да, жаль, – ещё раз вздохнул генерал. – Ей-богу, князь, плюнул бы на все и укатил бы к Черняеву. А там пусть судят: семь бед – один ответ.

– Любопытная мысль, – лениво усмехнулся князь. – Если солдат – слуга отечества, то генерал – слуга правительства. Вы слушаете, Скобелев? Отсюда следует, что если солдат-бунтарь принадлежит суду, то бунтарь-генерал принадлежит самой истории. Я правильно вас понял, Михаил Дмитриевич?

– С меня моей славы хватит, – ворчливо буркнул Скобелев, не оглядываясь.

– Фи, Мишель, – вяло поморщился князь. – Когда-то в далёкой юности мы поклялись говорить друг другу правду. Кстати, вы помните, где это случилось?

– Париж, пансион Жирардэ, – улыбнулся Скобелев. – Прекрасная пора юного вина, юных женщин и юных желаний. Потом мы почему-то решили стать учёными мужами и оказались в университете. Без юных женщин и юного вина.

– Вас с колыбели изматывал бес тщеславия, генерал. Если братья Столетовы пошли в университет за знаниями, я – по врождённому безразличию, то вы – лишь в поисках лавровых венков.

– Что с вами, князь? – обеспокоенно повернулся Скобелев, впервые перестав разглядывать самого себя в оконном отражении. – Вы, часом, не больны?

– Наоборот, Мишель. Я выздоравливаю.

– Странно вы говорите, однако.

– Все так, все так. Через год вы переметнулись в кавалергарды, и из всей нашей четвёрки терпеливо закончил в университете один Столетов-младший[32]32
  Столетов Александр Григорьевич (1839—1896), русский физик, автор классического исследования магнитных свойств железа, трудов по внешнему фотоэффекту; исследовал газовый разряд, критическое состояние и др. В 1874 году основал физическую лабораторию в Московском университете.
  Его старший брат, Николай Григорьевич Столетов (1834—1912), был генералом от инфантерии. Он основал Красноводск, руководил Амударьинской научной экспедицией. В период русско-турецкой войны 1877—1878 годов руководил обороной Шипки.


[Закрыть]. Вот ему-то и достанется самая прочная слава, помяните моё слово. И только лишь потому, что он о ней не думает совершенно. А вам всего мало, Скобелев. Мало орденов, мало званий, мало славы, почестей и восторгов толпы. Впрочем, я искренне завидую вашей жадности: она – зеркало ваших неуёмных желаний.

Скобелев молчал, теперь уже с видимым удовольствием слушая монолог князя: он любил, когда о нем говорили, и не скрывал этого. Он не просто жаждал славы – он яростно добивался её, рискуя жизнью и карьерой. Он искал её, эту звонкую военную славу, бросаясь за нею то в Данию, то в Сардинию, то в Туркестан. Он ловил свою удачу, азартно вверяя случаю самого себя.

И слава нашла его быстро, но у этой шумной славы оказался привкус скандала. И этот проклятый привкус перечёркивал все, даже ту воистину легендарную личную храбрость, в которой Михаилу Дмитриевичу не могли отказать даже непримиримые враги. А их было нисколько не меньше, чем друзей: Скобелев был размашист, бесшабашен, резок в оценках и безрассудно отважен в решениях. Обладая прекрасным образованием и острым умом, он так и не научился показному светскому хладнокровию: в обществе его не любили за детское неумение и нежелание прикрываться язвительным юмором или спокойной иронией. Этот большой, сильный, шумный человек воспринимал театр военных действий прежде всего именно как театр. Ему всегда требовалась главная роль и публика. И ещё – противник, и чем сильнее был противник, тем талантливее становился Скобелев.

Об этом думал князь, насмешливо поглядывая на Михаила Дмитриевича, мерявшего номер большими шагами. Ордена празднично звякали на груди.

– Не тратьте на обиды столько внутренних сил, Мишель, – нехотя, словно превозмогая себя, сказал он. – Москва не верит ни слезам, ни слухам.

– Верит, – Скобелев упрямо мотнул головой, – ещё как верит!.. Впрочем, вы правы, и я тоже не люблю Петербурга. Нерусский и не искренний город! В нем есть что-то лакейское: Пушкин недаром сравнивал Москву с девичьей, а Петербург – с прихожей. Москва болтлива, шумна, слезлива и отходчива, а град Петров пронырлив, хитёр, молчалив и злопамятен. Нет, нет, я москвич душою и телом, напрасно улыбаетесь, князь.

– А ну как Государь не простит?

– Что – не простит?

Скобелев спросил с паузой, и в этой паузе чувствовалось напряжение. Будто он сам подумал о том же, а, подумав, сжался. Не струсил – он уже привык волей подавлять в себе страх, – а именно сжался, съёжился внутренне.

– Генерал свиты Его Императорского Величества Скобелев внезапно бросил свои войска, губернатор Скобелев столь же внезапно оставил вверенную его попечению область… Не слишком ли много для одного человека? Было бы что-нибудь одно – ну, Бог с вами, Михаил Дмитриевич, пошалили – прощаем. Но вы же едины в двух лицах, и оба эти лица без монаршего соизволения оказываются сначала в Петербурге, потом в Москве, а затем и в Кишинёве.

– Я требую, чтобы меня предали суду! – громко сказал Скобелев. – Я готов предстать перед любыми судьями, лишь бы положить конец порочащим меня гнусным сплетням. Намекнуть об исчезновении казны кокандского хана в то время, когда я штурмом беру этот самый Коканд – да за это убить вас мало, господа корреспонденты! Ну, убью, допустим, а что толку-то? Слух назад не отзовёшь, слух пополз, затрепыхался, взлетел даже! Уж из дома в дом перепархивает, из гостиной в гостиную: «Слыхали, генерал-то Скобелев-второй кокандскую казну… того, знаете, этого…» Ну и что прикажете делать? Что? Как им глотки заткнуть да языки болтливые окоротить? Единственно, что остаётся, – искать защиты у Государя. Единственно!..

– И что же Государь? – лениво поинтересовался князь. – Пожалел вас, пособолезновал? Или понял вашу оскорблённую душу и тотчас распорядился с судом?

– Как бы не так, – шумно вздохнул Скобелев. – Государь сказал, что генералов своей свиты он под суд не отдаёт, рекомендовал отдохнуть на водах и… И вот я не у дел. Генерал без войск, правитель без территории. А за спиной шушукаются, на улицах не узнают, а скоро и в гостиных руки подавать не станут.

– И все же вы не ответили, генерал без войск и правитель без территории: боитесь вы гнева монаршего и лишь бравируете или и впрямь не боитесь?

– Не боюсь, – улыбнулся Скобелев. – И вовсе не из безрассудства, а по точному расчёту, князь. Удивлены, поди: расчёт – и Скобелев. Однако расчетец имеется, поскольку в моем послужном списке значится Гродненский гусарский полк – служил там корнетом в шестьдесят четвёртом. Государь же был шефом этого полка с семилетнего возраста, а однополчан, как известно, прощают. – Он шумно завздыхал, потеребил обеими руками любовно расчёсанные бакенбарды. – Да, жаль, жаль все же, что в Сербии замирились[33]33
  Имеются в виду освободительные войны Сербии и Черногории против Турции. В июне 1876 года Сербия и Черногория объявили Турции войну. Турция, нанеся поражение Сербии, вынуждена была, благодаря вмешательству России, заключить перемирие, а затем мир 16 февраля 1877 года на условиях сохранения довоенного положения. В апреле 1877 года Черногория, не подписавшая мирного договора, а затем и Сербия возобновили войну против Турции, которая стала частью русско-турецкой войны 1877—1878 годов.


[Закрыть]: ударил бы я османам под дых куда, как вовремя бы то было!

– По пулям соскучились?

– Напрасно иронизируете, пули имеют и свою благодатную сторону. Когда они свистят, в вас сами собой просыпаются желания: лечь, убежать, пригнуться. А вы их подавляете и в миг тот – живёте. Полной жизнью живёте, князь!

– Ну, что касается пуль, так они скоро засвистят, Михаил Дмитриевич.

– Где засвистят, здесь? – Михаил Дмитриевич невесело усмехнулся, покрутив головой. – Это всего лишь шумная демонстрация, Серж, уверяю вас. Мы боимся воевать, мы все больше на политику надеемся. Побряцаем оружием, погорланим песни, постреляем на полигонах, а там, глядишь, и выторгуем себе что-нибудь. И – полки назад, по зимним квартирам.

– Не похоже что-то на демонстрацию, – сказал князь. – Россия воевать захотела, генерал, сама Россия, здесь уж никакой политикой не отделаешься. Так что терпите. Враг тут поинтереснее, чем в Туркестане, а время от времени нужно менять не только друзей, но и врагов. Вам – особенно.

– Не врагов я менять стремлюсь, а закоснелые планы наши, – вздохнул Скобелев. – Признаться вам со всей полной откровенностью? Не утерпел, каюсь, опять не удержался, и светлейшему князю главнокомандующему идейку одну все же подкинул. У вас нет карты? Ну, нет, так и черт с ней. В Румынию ведёт от нас железная дорога. Возле самого Дуная дорога эта пересекает реку Серет через Барбошский мост, который турки непременно взорвут, как только мы войну им объявим. Значит, абсолютно необходим дерзкий поиск. До объявления войны кавалерийский рейд для захвата Барбошского моста. Просто? Гениально просто: турки и опомниться не успеют, как мы…

Без стука распахнулась дверь, и вошёл коренастый мужчина с седоватой бородкой, в странном меховом пиджачке нерусского покроя, с медной бляхой корреспондента на левом рукаве. Снял мягкую шляпу, обнажив изрядную плешь, сказал по-английски:

– Видимо, мне суждено первым узнавать все главные новости. Так вот, император одиннадцатого прибывает в Кишинёв. А двадцать девятый казачий полк уже двинут к границе, за ним следуют селенгинцы. Передовой отряд поведёт личный адъютант главнокомандующего полковник Струков.

– Вот и война, господа[34]34
  Русско-турецкая война 1877—1878 годов была начата Россией для укрепления влияния на Балканах, она способствовала освобождению народов Балкан от владычества Османской империи. Её основными событиями были: 1877 год – сражение при Шипке, осада и взятие русскими войсками Плевны и Карса (в Закавказье), 1878 год – зимний переход русской армии через Балканский хребет, победы у Шипки-Шейново и Филиппополя, взятие Адрианополя. Война завершилась Сан-Стефанским миром 1878 года, решения которого были пересмотрены на Берлинском конгрессе.


[Закрыть], – князь перекрестился. – Откуда это все известно вам, Макгахан?

– Тайна корреспондента, – улыбнулся американец.

– И здесь меня обошли! – Скобелев с маху ударил кулаком по столу. – Ах, крысы штабные, боитесь скобелевской славы? Ну, ещё поглядим! Прощайте, господа!

– Куда же вы, генерал?

– К черту, к дьяволу, к Его Высочеству главнокомандующему, только бы на войну не опоздать!..

– Без высочайшего разрешения? – удивлённо поднял брови Насекин.

Но дверь за Скобелевым уже захлопнулась.

4

Дежурный адъютант ввёл Скобелева в кабинет главнокомандующего и тут же беззвучно вышел. Скобелев громко и ясно – все Романовы любили эту громкую ясность – доложил, но Николай Николаевич, мельком глянув на него и даже не кивнув при этом, оборотился к кому-то невидимому:

– Государь не простит нам напрасных жертв.

Из угла плавно выдвинулась фигура начальника штаба генерала от инфантерии Артура Адамовича Непокойчицкого[35]35
  Непокойчицкий Артур Адамович (1815—1881), генерал от инфантерии и генерал-адъютант, образование получил в Пажеском корпусе и Николаевской Академии Генерального штаба. С 1841 года участвовал в военных действиях на Кавказе, а с 1849 года в венгерской войне, где особенно отличился в сражении при Германштадте. В 1854 году участвовал в военных действиях на Дунае и отличился при осаде Силистрии. В войну 1877—1878 годов был начальником главного штаба действующей армии на Дунае.


[Закрыть]. Скобелев только сейчас разглядел его и молча поклонился.

– Напрасных жертв не бывает, коли все идёт по плану, Ваше Высочество.

Речь Непокойчицкого была гибкой, сугубо доверительной и проникновенной. Он никогда не повышал голоса, никогда не спорил и никогда не настаивал; он всегда словно только подсказывал, напоминая известное, забытое лишь на мгновение.

– Да, планы, планы, ты прав. Соблюдение планов и дисциплина – святая святых армии. Святая святых! – Бесцветные глаза главнокомандующего остановились на стоявшем у дверей Скобелеве. – Где ты был, Скобелев?

– Обедал, Ваше Высочество.

– С вином и с бабами? Знаю я твои солдатские замашки.

– С вином, но без баб, – резко сказал Скобелев.

Непокойчицкий остро глянул на него, из-за спины Николая Николаевича неодобрительно покачав головой. Осторожно взял со стола какую-то папку:

– С вашего позволения я хотел бы подумать над вашими предложениями, Ваше Высочество.

Это было сказано вовремя: великий князь уже выпрямился, начал багроветь и надуваться, готовясь разразиться гневом. Слова начальника штаба, сказанные спокойным, умиротворяющим тоном, переключили медлительный и тяжёлый, как товарный состав, ум главнокомандующего на другие рельсы.

– Да, да, предложения, предложения, – озабоченно сказал он. – Ступай. Мы все будем думать. Все.

Непокойчицкий вышел. Николай Николаевич строго посмотрел на дерзкого генерала, милостиво кивнул:

– Проходи и садись.

Скобелев прошёл в кабинет и сел, нимало не заботясь о том, что сам великий князь остался стоять и что широкие белесые брови его строго поползли навстречу друг другу при виде столь быстрого исполнения его же приказания. Однако на сей раз ему хватило здравого смысла не раздражаться.

– Государь недоволен тобой, Скобелев, – сказал он, огорчённо вздохнув. – Да, да, не спорь! Никогда не спорь со мной. Ты нестерпимо упрям, своенравен и способен вывести из себя даже моего брата. Кто разрешил тебе покинуть Кишинёв?

– Я полагал, что для этого достаточно согласия моей совести, Ваше Высочество.

– Ты генерал свиты Его Императорского Величества! Не забывайся, Скобелев.

– Именно это я и хотел бы напомнить Вашему Высочеству, – вспыхнув, сказал Михаил Дмитриевич.

Он хотел добавить что-то ещё, но усилием воли сдержал себя, упрямо продолжая сидеть. Николай Николаевич озадаченно посмотрел на него и нахмурился.

– Дерзок, – он ещё раз вздохнул. – Однако я желал бы услышать объяснения.

– Ваше Высочество, – умоляюще сказал Скобелев, – какой я ни есть, но я генерал боевых действий, а не светских салонов. Действий, а их нет. И пока не предвидится. В казачьей дивизии моего отца, при которой вы повелели мне состоять, осталось два полка: ингуши, как вам должно быть известно, отправлены с марша обратно в Одессу. И эти два оставшихся полка несут караульную службу. Вы предлагаете мне заняться разводом караулов, Ваше Высочество? Я исполню ваше повеление, но, осмелюсь заметить, без желания и страсти. Дайте мне хотя бы бригаду, хоть полк, хоть батальон, Ваше Высочество. Клянусь, я способен на большее, клянусь!

– У меня нет свободных полков и батальонов.

Усилием воли Скобелев заставил себя промолчать. Великий князь глянул на него, отошёл к большому, заваленному картами письменному столу и начал просматривать какие-то записи, сверяясь с картой. Потом спросил:

– Что перед нами, Скобелев?

– Передо мною стена, – хмуро ответил генерал.

– Я не шучу, – терпеливо пояснил главнокомандующий. – Перед тобой, возможно, и стена, а перед нами – Дунай. И вся Европа смотрит со злорадством, как-то мы через него перескочим. Подобной задачи ещё не приходилось решать ни одному главнокомандующему. – В голосе Николая Николаевича зазвучала тщеславная нотка. – Каковы турецкие укрепления? Где их батареи? Сколько у них орудий и какого калибра? Где расположены резервы, каково их количество и какова связь? Вот вопросы, которые необходимо изучить, чтобы ответить. Ты согласен со мной, Скобелев?

– Совершенно согласен, Ваше Высочество, – тотчас же откликнулся генерал, слушавший последние слова великого князя с особым вниманием. – Задача действительно чрезвычайно сложна, но мы обязаны решить её во что бы то ни стало. Громить Турцию предстоит здесь, на этом театре военных действий: на Кавказском фронте нет возможностей для широкого манёвра.

– Правильно, – одобрительно заметил главнокомандующий. – Я разделяю эту мысль.

– Есть идея. – Скобелев вскочил, подошёл к столу. – Разрешите глубокий поиск, и я привезу вам ответы на все вопросы.

– Какой ещё поиск?

– Разрешите форсировать Дунай вплавь во главе кубанской бригады, пока турки не создали сплошной линии обороны. Мы промчимся по всему берегу, нарушим их связь, разметем их батареи, спутаем им все карты…

– Ты сошёл с ума в Туркестанских песках, Скобелев! – рявкнул Николай Николаевич. – Это тебе не баккара. Кроме того, ты непременно утопишь всю бригаду в Дунае и сам потонешь на потеху турок и всей Европы!

– Я держусь на воде, как пробка от шампанского, а кубанцы умеют форсировать реки…

– Молчать!

Скобелев тяжело вздохнул. Великий князь погрозил ему пальцем, но потом им же милостиво провёл по карте:

– Вот твой участок, хоть ты и без должности. Строгий порядок, охрана, постоянное наблюдение за противником, рекогносцировки – все с тебя спрошу.

– Благодарю, Ваше Высочество, – уныло сказал Михаил Дмитриевич.

Главнокомандующий уловил его разочарование. Покачал головой с несоразмерно большим лбом:

– Нет, Скобелев, ты положительно мне непонятен. Положительно. Ступай в Журжу и сиди там, покуда не позову. И не смей своевольничать, слышишь?

Скобелев молча поклонился и вышел из кабинета.