Текст книги "Владимир Мономах"

Автор книги: Борис Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

4

Поначалу все складывалось ладно. Он внимательно осмотрел равнину, приметил вдалеке туров, барса вроде нигде не видать. Подумал: уж не крадется ли за ланями в высокой траве? И взял правее: очень ему захотелось оленя подстрелить.

Но добро выезженный жеребец вдруг заартачился, задрав голову и норовя встать на дыбы. Владимир осадил его, охлопал ласково. Конь, несогласно фыркнув, хозяина послушался, хотя по-прежнему настороженно прядал ушами.

– Не бойся… – Владимир не договорил. Из высокой травы вылетело нечто огромное, стремительное и беспощадное…

Лютый зверь прыгнул прямо на Владимира. Княжич не был к этому готов, но жеребец именно того и ждал. Уже падая на землю, он успел ударить барса могучим копытом по голове.

Удар не остановил броска хищника, а лишь оглушил его, и барс на какое-то мгновение промедлил ударить лапой по человеку. Это мгновение позволило Владимиру загородиться щитом и выхватить из-за голенища остро отточенный нож. Щит кое-как удержал удар мощного зверя, накрыв Владимира с головой. Барс продолжал бить по щиту лапами, стремясь добраться до человека, но княжич упорно держал щит перед собой, а сам изо всех сил наносил ножом удар за ударом в брюхо барса. Но брюхо лютого зверя было прикрыто надежной броней мощных мышц, и нож княжича ничего не мог с этим поделать.

Так продолжалось в общем-то недолго, хотя Владимиру казалось, что время остановилось. Барс продолжал бить лапами по щиту, левая рука Владимира постепенно немела. И неизвестно, сколько времени он смог бы удерживать эти удары хищника, если бы… не конь.

Придя в себя после падения, упрямый жеребец попытался снова вступить в бой, и барс невольно рванулся к новому противнику. В это мгновение княжич что было силы полоснул его ножом по ничем не прикрытому мягкому горлу. Барс сверкнул клыками, рыкнул, хлынула кровь и… все было кончено.

Владимир лежал под поверженным врагом, ему не хватало воздуха, привычная кольчуга казалась тугим арканом, сдавившим грудь. Сил больше не было. Что-то яркое замелькало вдруг перед глазами, и Владимир ясно представил себе сестер, окруженных звонкими подружками-хохотушками. Вот кому надо бы рассказать, как он в одиночку одолел лютого зверя. И он непременно расскажет им… Расскажет…

Жеребец тронул его копытом, недовольно фыркнул.

– Что? – с трудом выдохнул Владимир. – Вставать пора?.. Сейчас. Сейчас…

Глубоко вздохнул, собрал все свои силы, с натугой, невероятным усилием выпрямил прижатую барсом левую руку, и лютый зверь скатился на окровавленную траву.

Владимир встал, с трудом взобрался в седло. Колени его дрожали, и сердце никак не хотело успокоиться. Сказал коню:

– Поехали…

И все понимающий конь осторожно, шагом, тронулся в обратный путь.

Княжич ни словом не обмолвился отцу о своей небывалой победе, не без оснований полагая, что суровый великий князь навсегда запретит ему выезжать в степь одному.

– В крайнем случае, – скажет, – со Свиридом. Он к тебе с малолетства приставлен.

Вот уж с кем с кем, а со Свиридом ехать на охоту Владимиру совсем не хотелось. Свирид был напрочь лишен охотничьей страсти и всему на свете предпочитал чтение в удобном кресле с вазой, полной сластей, фруктов, орехов и миндаля.

Вернувшись после схватки с барсом в княжеский дворец, Владимир сразу же прошел на женскую половину. Хотелось скорее повидать сестер и их подружек. Недаром ведь увиделись они ему как знамение, когда, выбившись из сил, опустошенный трудной победой, он лежал под навалившимся на него умерщвленным зверем. Но свернул к матери.

Великая княгиня читала.

– Матушка моя, – тихо сказал Владимир.

Анна тотчас отложила книгу. Внимательно посмотрела на сына, молча указала на ковровый пуфик.

Мономах сел.

– Рассказывай.

– Я барса убил.

– Стрелой, что ли?

– Нет. Он на меня бросился, но конь помог. Мы вдвоем бились.

– В крови весь. Ранен?

– Нет. То его кровь.

Рассказывать о поединке ему было немыслимо трудно. Но матушка все же вытащила из него кое-что. Поняла, как запеклась и спряталась душа его и как юной, легко ранимой душе этой тяжко сейчас от запекшегося страха. Поцеловала в лоб, улыбнулась.

– Все позади, сын. Барсов будет много в твоей жизни, но ты уже научился их убивать. – Она замолчала. Задумалась. – Вот…

– Что, матушка?

– Теперь спасать пора учиться, сын.

– Кого спасать, матушка?

Великая княгиня помолчала опять, размышляя, не рано ли перелагать на неокрепшие юные плечи тяжкий гнет великокняжеских интриг. Наконец решилась:

– В спорах и суете за власть Киевскую твой батюшка вынужден был дать слово, что посадит твоего двоюродного деда, князя Судислава, в поруб. И посадил, и это было очень несправедливо, сын. Твой отец и рад бы князя отпустить, да слово дано княжеское. Вот если бы ты друзей нашел…

– Найду, матушка.

– …от клятвы этой свободных, а значит, неслуживых. И освободил бы князя Судислава. Справедливость всегда должна торжествовать.

– Я спасу деда Судислава.

– Благословляю, сын. – И она поцеловала его в лоб. – Ступай к девочкам, но о барсе им не рассказывай. Пощади душу свою.

– Да, матушка.

Сестры и их подружки очень Владимиру обрадовались, застрекотали, засмеялись, затормошили его…

А он молчал и блаженствовал, чувствуя, как оттаивает душа.

Так он никому больше об этой борьбе-битве и не сказал.

5

На третий день Владимир снова выехал на охоту. Не потому, что так уж стосковался по ней, а чтобы проверить себя. Проверить: остался в его душе хотя бы клочок страха после встречи с барсом или нет уж там никакого страха, а есть только не очень-то веселое торжество? И, вероятно поэтому, никому не сказал и опять выехал в степь один, без Свирида. Отец был занят важными переговорами и никак ему воспрепятствовать не мог.

Владимир Мономах ехал неторопливо, полной грудью вдыхая густо настоянный на тысячах трав степной воздух. Было раннее утро, равнина и сам воздух еще не прогрелись, запахи еще не очерствели и щедро одаривали степь полным набором тончайших ароматов бескрайнего простора.

Княжич приглядывался к дичи, которой в Дикой Степи было великое множество. Торпаны, олени и косули, лани, сони и дрофы вышли подкормиться утренней сладкой травой, а хищники еще пребывали в заманчивой утренней дреме. Хорошо выезженный жеребец чутко слушался шенкелей, почему княжич и бросил поводья, освободив обе руки, чтобы сподручнее было стрелять из лука, если появится достойная цель. Впрочем, о цели он сейчас почти не думал. Он любовался огромной степью, с наслаждением вдыхая ее ароматы…

Вдруг жеребец шарахнулся в сторону, да так резко, что княжичу пришлось уцепиться за переднюю луку богато изукрашенного седла.

– Ты что?..

Глянул вперед и оторопел.

Справа от него человек стоит. Невеликого роста: трава ему чуть выше подпояски бедной оборванной одежки.

– Ты кто такой? – Владимир спросил. Растерянно как-то спросил. Не по-княжески. От неожиданности, что ли.

Парнишка упал на колени: из травы торчала одна его голова.

– Великий боярин, не вели казнить, вели слово вымолвить!..

Странно все это было.

И сам сказал странно:

– Вымолви.

– От отца бежал, великий боярин, – парнишка горестно вздохнул и опустил голову. – Он зазнобу мою единственную хотел половцам продать. Палкой меня ударил, только я палку ту вырвал и сам ударил его. По обычаю мне смерть грозила, и я бежал. Не вели казнить, вели миловать.

– Милую, – усмехнулся Владимир. – Бежал, а зазнобу оставил?

– Я к братьям ее бросился, привел их, а зазнобу свистом вызвал и им передал.

– Как же ты в степи кормился?

– Лук сделал да стрелы. Без промаха научился бить. Голод – не тетка.

– А от зверей как спасся?

– А со мною друг верный, беглый закуп, – заулыбался парнишка. – Бросился было на нас лютый зверь, так Ратибор руками его порвал. И мы его с голодухи съели.

– Ну?.. – усомнился княжич. – Каков же он сам, друг твой?

– Так вот он, – сказал парнишка. – Покажись великому боярину, Ратибор.

С шумом великим раздалась трава, и перед княжичем Владимиром возник детина никак не меньше двух сажен с добрым гаком.

– Вот это да… – озадаченно протянул Владимир. – Тут не вам, тут мне чуру просить надобно.

– Мы тебе роту на верность принесем, – успокоил паренек. – Принесем, Ратибор?

– Принесем, Добрынька, – пророкотал детина. – На всю жизнь, как славяне приносят…

«Вот!.. – вдруг мелькнуло в голове Владимира. – Вот и помощь мне в правом деле…»

– Так для роты оружие к ногам положить требуется, – усмехнулся княжич. – А вы что положите?

– Головы свои положим!..

Хором крикнули.

– Нет, так роту не приносят. Вы сначала оружие заслужите.

– Как это? – рокотнул громоподобным басом Ратибор.

– Коль поможете деда моего двоюродного, князя Судислава, из поруба вытащить, полным оружием награжу. И брони дам, и меч, и шлем, и кольчугу, и нож засапожный. Вот тогда оружие к ногам, и роту – мне. Как полагается по правилам.

– Веди, великий боярин! – вразнобой гаркнули новые помощники. Но разнобой их был дружным.

– Тогда – к Киеву. За мной.

Поскакал к воротам не оглядываясь. Знал, что Добрынька бежит рядом, ухватившись за стремя, а позади, гулко топая, поспешает Ратибор.

– Князь Судислав мешал в усобицах княжеских, – объяснял Владимир по дороге. – Он всегда за справедливость и правду горой стоял. Вот бояре его в поруб и сунули, и великий князь Всеволод, отец мой, крест целовал, что не выпустит его. А я креста не целовал, на мне греха нет и не будет. И деда я освобожу.

– Это при свете-то солнечном? – недоверчиво спросил Добрынька.

– В стольном Киеве ночи дождемся, я охрану уговорю. Когда они отвернутся – за мной. Только поначалу свяжу вас для вида.

– Это зачем же? – насторожился Добрынька. – Не-ет, не надо нас связывать.

– Чтобы стражники у ворот не пострадали. Скажут своему воеводе, что я пленных в Киев провел на боярский суд.

– Вяжи, – буркнул Ратибор.

Княжич осторожно снял с передней луки седла аркан, ловко крутанул над головой, и петля легла на плечи богатыря.

– Возьмешь Добрыньку за шиворот и поведешь перед собой…

– Я не…

Ратибор молча схватил Добрыньку за шиворот и даже встряхнул его.

– Куда велишь, великий боярин?

– Держи пока. Мне надо сначала с охранниками потолковать.

Охранники оказались знакомыми. Так как княжич уже не раз выезжал на охоту, к его выездам привыкли. Владимир что-то сказал им, охранники засмеялись и отвернулись.

Владимир махнул рукой:

– Быстро!

Так втроем они проскользнули в город, свернули в глухой переулок и спрятались за полуразрушенными старыми сараями.

– Ждать здесь.

– Боязно, – вздохнул Добрынька.

– И ни звука…

Примолкли…

Вскоре пастух громко защелкал кнутом, подгоняя коров, которые паслись на выгонах за городскими стенами. Послышался дробный перестук копыт, мычание стада.

– А если коровы в эти сараи пойдут? – спросил Добрынька.

– Они по избам разойдутся, – тихо сказал Владимир. – Приучены.

Коровы и впрямь поспешили по домам, пастух тоже ушел, и все замерло.

– Сидеть здесь будем до сумерек.

– Так это ж… – начал было Добрынька.

– И не разговаривать.

Не разговаривать Добрыньке было трудно. Однако рта он больше не раскрывал – только вздыхал от души. А Ратибор стойко помалкивал.

Сумерки опустились быстро, и Владимир вздохнул с облегчением. В такое время киевляне из домов не выходили, на улицах лишь изредка появлялась ночная стража.

– Пора, – сказал княжич. – Если повстречаемся со стражей, молчите. Я с ними разговаривать буду.

– Как повелишь, великий боярин.

– За мной. И без шума.

Темнело. На улицах никого не было, да и сами стражи куда-то подевались. Притих стольный град Киев.

– Долго еще нам с боязнью идти? – спросил нетерпеливый Добрынька.

– Поруб в переулке за Десятинной церковью. Недалеко осталось.

Вот и Десятинная церковь, заложенная еще великой княгиней Ольгой и достроенная великим князем Владимиром. Свернули в переулок и остановились перед срубом без окон.

– Неужто и вовсе не кормят узника? – ужаснулся Добрынька.

– Кормят, – вздохнул Владимир. – Два раза в день кормят. Утром и вечером. На срубе крыши нет, через верх забрасывают.

– И князя Судислава тоже через верх забросили? – спросил Ратибор.

– Князя ввели через дверь, а потом ее дубовыми досками заделали. Сумеешь проломить, Ратибор? Очень на тебя рассчитываю.

– Проломлю, – Ратибор кивнул.

– А если охрана на шум прибежит? – насторожился Добрынька. – Ратибор без шума ничего делать не умеет. Так что…

– Поруб никто не охраняет, но ты все же присмотри.

– Присмотрю.

И Добрынька, вздохнув, нехотя отошел на порученный пост.

– Ломай, Ратибор.

Богатырь отступил от двери шага на три, а потом с разбега ударил ее плечом. Дверь треснула пополам, и Ратибор тут же выломал остатки.

– Что еще делать повелишь?

Владимир молча отстранил его, громко крикнул в сумрак:

– Ты свободен, князь Судислав!

В разломанном дверном проеме появилась фигура высокого худого старца.

– Здрав буди, князь Судислав!

И Добрынька с Ратибором подхватили:

– Здрав буди!..

Княжич снял с себя меч с перевязью, поцеловал лезвие и протянул старцу:

– Прими мой дар, князь Судислав. – Владимир помог старику надеть перевязь меча через плечо. – Где спрятаться думаешь?

– У супруги своей, которая давно уж вдовушкой себя считает.

– Да, князь, – вздохнул Владимир.

– За кого мне Господа молить?

– За Мономаха, князь.

– Ты будешь самым знаменитым князем на Руси, Владимир Мономах, – громким ясным голосом возвестил старец. – Слава великому князю!

– Слава! Слава! Слава! – поддержали славословие Ратибор и Добрынька.

Князь Судислав уже скрылся в густых сумерках, а Владимир все еще глядел ему вслед. Потом вздохнул почему-то невесело и сказал:

– Пошли оружие добывать.

– Грабить, что ли? – растерянно спросил Добрынька. – Так оружного не ограбишь…

– Мы грабить не будем, – усмехнулся Мономах. – Мы попросим, может, дадут.

Они подошли к противоположному от парадного входу в Большой великокняжеский дворец. Княжич подозвал какого-то гридня.

– Мне принесешь меч, а моим друзьям – полное дружинное снаряжение.

– Я с ним пойду, – пророкотал Ратибор. – Я к мечу не приучен, мне дубина нужна. Да и никакая кольчуга на меня не налезет.

– Это уж верно, – усмехнулся Добрынька. – Я тоже кольчугу примерить хочу.

Они ушли. Гридин проводил их и вернулся, неся меч Владимиру Мономаху.

– Примерь по деснице, княже, – сказал он, протянув оружие.

Владимир прикинул по руке меч.

– Подходит.

А сам подумал, что желание матушки он сегодня исполнил. И на душе стало тепло.

6

Из дворца вышли Ратибор и Добрынька. Добрынька был в кольчуге, на поясе его висел меч, а из-за спины выглядывал легкий дротик. Богатырь нес на плече корявую дубину.

– Мы при оружии, – сказал Добрынька. – Дозволь роту тебе принести, великий боярин.

И, поклонившись Владимиру, положил перед ним на землю меч, дротик и засапожный нож. То же проделал и Ратибор со своей дубиной.

– Прими нашу роту, великий боярин…

– Неверно, – сказал Мономах. – Опуститесь на левое колено и поднимите правую руку.

Указание было тотчас исполнено, и Добрынька опять затянул:

– Прими, великий боярин, нашу…

– И снова неверно, – перебил Владимир. – Повторяйте за мной: прими, князь Владимир Мономах, нашу роту на верность.

Ахнул Добрынька:

– Князь?!

И тут же спохватился. Забормотал:

– Прими, великий князь…

– Нашу роту на верность, – закончил Ратибор густым басом.

– Вот так будет правильно. Я принял вашу роту. Отныне Добрынька отвечает за мою левую руку, а Ратибор прикрывает меня со спины.

– Со спины? – уточнил Ратибор.

– Со спины. Запомнили?

– На всю жизнь, великий князь!..

– Зачисляю в личную дружину. Пошли теперь с парадного крыльца. Там вас в дружинников переоденут, а потом я вас отцу представлю. Великому Киевскому князю Всеволоду.

– Веди, князь!.. – Дружно гаркнули.

Мономах провел обретенных дружинников в великокняжеский дворец главным входом. Гридни низко кланялись, стражники враз вытягивались в струнку, прижимая левую руку к своим мечам. Никто не задавал вопросов.

Все трое во главе с Владимиром прошли в приемный зал.

– Здесь положить оружие.

– Зачем? – недовольно и вроде бы даже недоверчиво спросил Добрынька.

– Вход к великому Киевскому князю с оружием запрещен всем, кроме меня. – Владимир поправил кольчугу, меч, снял шлем, положив его на изгиб локтя. – Ждать, пока не позову.

Два рослых воина, стоявших у двери, ведущей в палату великого князя, молча расступились перед Мономахом. И распахнули перед ним двери.

Владимир вошел в покои.

– Здрав буди, батюшка мой…

И стражники тотчас же двери закрыли.

– Зачем пожаловал? – сурово спросил великий Киевский князь. Очень не любил, когда сын тревожил его без достаточных на то оснований.

– Своих новых дружинников решил тебе показать, батюшка.

– Зачем? Они же – твои.

– Один из них барса руками порвал.

– Не верю…

– Дозволишь позвать его?

– Любопытно мне на лгуна посмотреть.

– Хорошо, – усмехнулся Мономах.

Прошел к дверям, распахнул:

– Ратибор, великий князь зовет!

Ратибор вошел, низко, коснувшись пальцами пола, поклонился.

– Здрав буди, великий князь!

– Ого!.. Сын мой говорит, будто ты барса руками порвал?

– Порвал, великий князь.

– Ну так докажи.

– Так барса нет.

– Ишь ты. А чем тогда докажешь?

– А дозволишь?

– Дозволяю.

Ратибор подошел к великому князю, нагнулся, взялся за ножку кресла и на вытянутой руке поднял его вместе с князем над головой.

– Хватит! Хватит!.. – кричал великий князь. – Поставь на место!..

Владимир хохотал.

– Поставь…

Ратибор осторожно опустил кресло вместе с великим князем на место.

– Ну как, батюшка, доказал?

– Доказал… – отдуваясь, покивал головой великий князь. – А второй? Такой же?

– Нет, батюшка. Но из лука в сосновую шишку попадает. Добрыня!

Добрынька с робостью заглянул в покои, поклонился до земли.

Великий князь с неудовольствием покачал головой, вздохнул:

– Ну, спасибо, сын. Уважил…

– Ступайте, – сказал Владимир своим новым телохранителям.

Новые дружинники низко поклонились великому князю и вышли.

– Хороши мои дружинники?

– Хороши, – угрюмо проворчал отец. – С такими дружинниками тебе самое время и на княжение… Вели, чтобы мне квасу принесли.

– Квасу! – крикнул Мономах, подойдя к двери. – Квасу похолоднее великому князю!

Глава вторая

1

– Поедешь княжить в Ростов, – сказал сыну великий князь Киевский Всеволод после того, как напился квасу и продышался. – Пора уж тебе, наследник, управлять учиться.

– Спасибо, батюшка.

– Три дня на сборы.

– Четыре.

– Четыре. Ступай.

Новый Ростовский князь вышел, но вместо того, чтобы готовиться к поездке в Ростов, разыскал князя Судислава.

– Здрав буди, князь Судислав.

– Здравствуй и ты, князь Мономах.

– Дозволь спросить тебя.

– Говори.

– Отец меня в Ростов Великий княжить отправляет. Найду я там конницу добрую?

– Не знаю, но не думаю, князь Мономах. Ростов Великий в тиши и покое живет, воевать ему особо не приходилось.

– А кому приходилось?

– Вот Смоленское дворянство дело иное. Им все время от врагов отбиваться приходится. Кривичи Великий торговый путь из варяг в греки стерегут. От озера Нево до Черного моря.

– Прими мою благодарность, князь Судислав.

– За что же благодаришь?

– Батюшку упрошу, чтобы он меня к смоленским кривичам княжить направил.

– Погоди, князь. Кривичи – люди особые.

– Что значит – особые?

– А то, князь, что до сей поры племенным строем живут, до сей поры чужаков не очень-то жалуют, а главное, до сей поры веры христианской так и не приняли.

– Как не приняли? – удивился Мономах. – Еще мой прадед повелел…

– Вот они одну бедную церковку и построили по повелению Киева, а больше – ни-ни.

– Ну, я заставлю…

– Это – как получится.

– Упрусь.

Князь Судислав усмехнулся:

– Попробуй. И учти при этом, что кривич не жилец без своей земли. Отлучаясь по службе либо по торговле, берет щепотку земли с собой, чтоб хворь не приключилась.

– Это правильно, – сказал Владимир. – Своя земля лечит.

– Лечит, – подтвердил Судислав. И посмотрел на Мономаха.

– А что еще скажешь, княже?

– Слушай дальше. Хлеб кривичи пекут на кленовых листьях, круглым, как солнце. И на свадьбах священник водит пары строго по солнцу.

– Солнцепоклонники, что ли? – удивился Владимир. – Слыхал о таких.

– Нет, князь, не солнцепоклонники. С нечистой силой так борются, так как нечистой силы в земле кривичей больше, чем чистой.

– Странная вера, князь Судислав.

– Племенная. Нечистая сила эта не любит людей, света не выносит и сразу исчезает, когда человек посмотрит на кого-нибудь из них в упор.

– А креста они что, не боятся?

– Кто? Нечисть эта?

– Я про кривичей.

– С крестом Божьим у кривичей свои дела, нам неизвестные. Помни об этом.

– Запомнил. А еще что?

– Домашний огонь берегут. Истопив, горячие угли сгребают и присыпают золой, чтоб домашний огонь дожил до другого дня. И никогда, никогда не плюют в огонь. Это ты особо учти.

– Грех плевать в то, что нас согревает и путь освещает.

– Вот потому-то всякий раз, переходя в новый дом, кривичи огонь берут из старого, иначе счастье потеряешь. Каждой весной делают домашнему огню праздник. Белят печь, украшают зеленью и кормят огонь салом и мясом.

– Язычники, значит?

– Нет, веруют.

– В кого? Неужто в Иисуса Христа?

– И в него – тоже.

– Что значит – «тоже»?

– Значит, больше – в своего племенного бога. Он у них веселый и незатейливый. Вреда никому не делает, но подшутить над людьми очень даже любит. И помощники у него тоже озорные шутейники. Веселая у кривичей вера, князь.

– Ну, что у них там еще веселого?

– К примеру, в доме живет дедушка Домовой и его прислуга – шапетники. Они шутки разные творят. То вещь домашнюю куда спрячут, то что-нибудь страшное хозяйке в дремоте нашепчут, то по ковшику стукнут, чтоб вода на хозяйку пролилась. Если вещь куда спрятали, то надо левой рукой осторожно дедушке Домовому бороду завязать, чтоб он шапетников своих приструнил. И никто его никогда не обижает. А если строят новый дом, то под угол для него непременно кладут петушиную голову. На ворота либо под поветь кладут хлеб-соль с молитвой: «Хозяин честной, хлеб-соль прими, мое именье и надворья сбереги».

– Кощунство какое-то… бесовское, – проворчал Мономах.

– Кощунство не может быть озорным. А эту озорную и веселую веру кривичей знать тебе надобно, коли станешь князем Смоленским.

– Послушаю их заветы.

– Готов?

– Готов.

– Слушай и запоминай. В заговины, в день поминовения усопших, приглашай к столу домовых господ. Явно придут – не пугайся, зла не сделают. Не забывай приветить хлебника с гуменником – они ночами за нас двор прибирают.

– Запомнил.

– Четырежды в год кривичи справляют дни-деды. Девять разных блюд готовят. От всех блюд хозяин сам на стол кладет по три куска и три ложки. Стол на ночь не убирают – деды прилетают кормиться.

– Правильно делают, – сказал Владимир. – Дедов помянуть следует.

– В лесу, в болотах живут лесовики, водяные, лихорадки. Они бегут от человека. Есть еще бесы, что живут в болотах, – продолжал князь Судислав. – Но сильнее всех бесов, домовых и лесных человек, который все знает. Князь кривичей знает. И непокорные кривичи верят только своему князю Воиславу.

– Вот к чему ты все мне рассказал, – улыбнулся Владимир.

– Подумай об этом, князь Мономах.

– Прими мою благодарность, князь Судислав. Очень ты мне помог.

На том они и расстались.