Текст книги "Святой Грааль (СИ)"

Автор книги: Борис Орлов

Соавторы: Ольга Дорофеева
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

В этот самый момент со стены полетели стрелы. Это Статли наконец оседлал со своими орлами "господствующую возвышенность", и внес в драку во дворе приятное разнообразие. Но, к сожалению, поздно…

Из донжона и второго строения пониже высыпало десятка четыре вояк в кожаных куртках с металлическими нашлёпками и в дурацких головных уборах. Ни дать, ни взять – шляпы с полями. Только железные… К гадалке не ходи – это не просто "бодрые" во главе с начкаром. Это – гарнизон! Дефективные пришельцы так нашумели, что и мертвого разбудить могли. Дело отчетливо запахло керосином…

Я увернулся от тычка алебардой, чуть-чуть не схлопотал удар копья в район печени, а вот удара мечом… Уй! Мля! Хорошо хоть, что в последний момент всё-таки успел слегка парировать удар своим клинком, и меч соприкоснулся с моим плечом плашмя. Но и этого мне вполне хватило: левая рука повисла плетью. Этот козёл мне ключицу не сломал?..

Слава Аллаху, Статли или кто-то из его парней просёк, что к их повелителю сейчас придёт полярная лисичка, и беглыми выстрелами внёс корректировку в грандиозные планы моих оппонентов. Тем двоим, что остались в живых, стало резко не до меня: один уселся на землю, пытаясь вытащить из бедра стрелу, а второй тупо пялился на правую руку, у которой срезнем отсекло кисть с мечом…

– … Командир! Командир!

Эбрил Шорс появился на выходе из донжона. За ним трое валлийцев волокут какой-то свёрток. Похоже, что кого-то закатали в ковёр… Едрить! Они же дядю Ваню скрали. Как Паниковский гуся…

– Сбор! Триста, двести, забрать с собой! Уходим!

– Уходим! – рявкнул Маленький Джон. – Na otryv, eblany! Пошёл!

И мы пошли на отрыв…

… Погоню отсекли легко. Всего пара залпов из темноты заставили преследователей резко сбавить скорость и задуматься о хрупкости человеческой жизни. Пока преследователи предавались философским размышлениям, мы в хорошем темпе добрались до коней. Двух тяжелораненых аккуратно привязали к седлам, четверых убитых положили поперёк сёдел. Маленький Джон замотал своему будущему родичу Амори рассечённое запястье, буркнув что-то вроде: "Не плачь, devochka. Подуй и пройдёт… " Хотя Амори-то как раз держался молодцом…

Возле запасного коня двое Литлей разворачивали ковёр. Из него выпал не старый ещё мужик с бородой. Он очумело мотал головой, явно пытаясь понять, где он находится, и что вообще с ним произошло? Судя по гардеробу, а вернее по почти полному отсутствию оного, жестокосердный Шорс выдернул принца прямо из постели. Спящего…

Я подошёл к нему, помог подняться на ноги:

– Добрый вечер, дядюшка. Рад встрече. Надеюсь, вы – тоже…

Интерлюдия

Рассказывает Жуаез ле Мерон, сотник рутьеров, по прозвищу «Бык»

Бежать, бежать, бежать!.. Так вот о чем болтала, оказывается, та цыганка… Не отставать! Не оглядываться! Эх, надо было чуть меньше пить и чуть больше слушать… Одно ясно: пусть уж лучше прибьют эти жуткие нелюди в шкурах лохматых, чем посадят на кол воины из охраны принца Джона!..

… А ведь как всё хорошо начиналось! Наш предводитель Красный Вепрь де Монфор собрал нас – лучших из лучших, прошедших огонь и воду, кровавивших мечи подо всеми знаменами Европы и бравших добычу на мечи соответственно.

– Король Филипп-Август, да хранит его Господь, желает, чтобы его враг, принц Джон Английский, убрался к сатане. Он готов заплатить за смерть своего врага по двадцать звонких золотых солидов на брата!

Что и говорить – судьба сулила нам удачу!

Де Монфор перевёл дух и продолжал:

– Я уже взял задаток – сотню солидов. Вот, – он поднял объёмистый кошель. – И сейчас я раздам по солиду на каждую вашу безобразную, ленивую воровскую морду!

И раздал. И мы хорошо погуляли на эти солиды! В округе миль на десять не осталось ни одного не разнесённого кабака, ни одной не целованной девки и не одного не побитого мужика!..

И потом всё было хорошо. Дорога до Шербура была легкой и веселой. Любой путь лёгок, когда в кармане бренчит серебро. А в Шербуре, где прятался принц Джон, собралась такая тьма воинов из стольких разных мест, что затеряться среди них было так же просто, как камушку на берегу моря. Разошлись по кабакам и трактирам – вот и спрятались!

Пройдоха Тощий Жиль, наш лучший соглядатай и лазутчик, уже через два дня завел дружбу со слугой барона Совиньи – коменданта того самого замка, где жил принц. А через пять дней мы уже внимательно изучали план стен, внутреннего двора и донжона. Принц Джон не любил выходить из своих покоев – чуял, верно, что за его головой вот-вот начнётся охота. Но нам это было только на руку: когда мы придем, так не придётся рыскать по всему замку в поисках. Достаточно просто войти в опочивальню.

К тому же Тощий Жиль разузнал, что верных и надежных слуг у Джона Английского нет: последний паж сбежал от него с месяц тому назад. Так что никто не поднимет тревогу, если подойти к покоям, приоткрыть дверь и…

Красный Вепрь скомандовал быть готовыми к ночи, а потому запретил пить, да и вообще – расходиться далеко. Ну, мы и не возражали: де Монфор знает, что делает, и просто так придираться не станет. На собственной шкуре знаем, что к бою нужно быть готовыми и бодрыми. Солиды – штука хорошая, только вот мертвецу они – без надобности. Заупокойную мессу бродячий монах и за пару денье отслужит.

И вплоть до самого замка, к воротам которого мы подошли около полуночи, всё было точно так, как и задумал наш командир. Мы приблизились к замку никем не замеченные, легко – даже слишком! – сняли часовых и вошли во двор. И вот тут-то всё и началось…

Стрела, вылетевшая откуда-то из темноты, вонзилась в спину младшего брата де Монфора – Гийома, легко пробив кольчугу двойного плетения. Красный Вепрь рванулся назад, чтобы вытрясти душу из проклятого лучника, но тут с другой стороны вылетели ножи. Образина Лука и Жак-Коротышка верно так и не узнали, что отправило их на тот свет…

А потом отовсюду появились какие-то люди в странных одеждах. Шкуры лохматые, но готов поставить солид против денье! – нет таких зверюг! И не было, поди…

Только это мы потом разобрались, что против нас – люди. А поначалу-то решили – демоны. И то сказать: один как под ноги всем бросился – только я успел, что своего святого помянуть, а уж глядь – валяюсь на земле. Рядом Жак-Долговязый лежит, а де Монфор – готов. Этот лохматый ему пузо снизу вверх пропорол.

Тут опять стрелы полетели, а двое этих нелюдей у ворот встали. Да как принялись топорами размахивать – только брызги во все стороны! И это еще что: со всех сторон нас режут, а мы – точно бараны на бойне! Даже сообразить ничего не можем. Ну многие с перепугу заорали, конечно…

На вопли наши гарнизон подвалил. Я уже думал – все, Жуаез-Бык, отгулял ты свое. Сейчас либо зарубят, либо поутру отведут потанцевать с пеньковой тётушкой. Вырваться из замка тебе точно не светит…

Только смотрю: лохматые и с гарнизоном рубиться принялись. Тот, что Красного Вепря порешил, высоченный парнище, один от семерых отбивается, да еще как-то уверенно так. Словно для него это и не в новинку вовсе. Так и оказалось: он – лохматый этот, гарнизонных уверенно под стрелы своих и подвел. И положили их, болезных, первым же залпом.

Я тут и скумекал: держись-ка ты, Жуаез, этих ребят. Они-то из замка, верное дело, уйдут, а ты, когда дураком не будешь – с ними вместе. Не зря тебе цыганка наворожила встречу неожиданную и счастье негаданное. Только так подумал – вот оно! Кто-то заорал, вроде как зовёт, а этот лохматый сразу руку поднял и кричит что-то вроде:

– Сбор!

Потом еще велел триста чего-то одного и двести другого с собой забрать, да к воротам и рванул. Остальные лохматые – следом. Говорит он чудно, не все сразу разберешь, но меня жизнь помотала, еще и не такие наречия слыхал… А откуда он такой лохматый да голосистый взялся, подумать можно и потом, так что я мешкать не стал – дёрнул так, словно мне черти пятки припекают. В толпу ихнюю влетел – авось и не заметят…

Не заметили. Бежим вместе, только вдруг слышу, командует опять кто-то:

– Отсекай!

Удивиться не успел, лохматые разом встали, и те, у которых луки были, выстроились в ряд. Раз, два, три! Три залпа по погоне дали – я аж вздрогнул. Думал раньше, что у Красного Вепря ребята подобрались бравые да умелые, а тут… Я три раза только вдохнуть успел, а они уже по три стрелы каждый высадили. И тут же все опять побежали. Ну и я – с ними…

… До дюн добежали – а там у них табун коней. Гляжу: сверток какой-то перед одним разворачивают, а в том свертке ковровом – мужик! Голый почти, верно из постели выдернули. Мужик – на карачки, башкой вертит, а этот, горластый – теперь-то уж точно ясно, что он тут главный! – поднял его на ноги, поздоровался, да и…

– А ты что за птица?!

Ой! Как же это я так? Проглядел, а вот теперь – кинжал у горла, и держат крепко. И, хоть про птиц спрашивают, ясно, что дело не в гусях и не в утках. Делать нечего – признаваться буду, пока не прирезали…

– Я… рутьер… у Красного Вепря… мы – за принцем Джоном пришли…

Больше сказать ничего не успел: дали мне по башке, да так, что вырубился…

… В себя пришёл – скачем куда-то. Связали меня – спасибо, что хоть в ковер не закатали! – попрёк седла бросили, вот и едет Жуаез-Бык, хоть и на лошади, да не верхом, а тюком. Паршиво да тоскливо. Правда, тосковать долго не пришлось: чувствую – останавливаемся. Тут меня с коня сняли, да и потащили куда-то. Причем тащит-то один. Вот же медведь! Я ж не доходяга – даром что ли "Быком" прозвали. А этот меня волочет, словно тюк полотна. Дотащил, с плеча сбросил и говорит важно так, медленно, что я почти все слова разобрал:

– Вот, командир-король! Эта… прибился, значит. Сказал, что он – вепрь красный… эта… за дядюшкой твоим… значит… шёл.

Король? Беда с этими иноземцами, чего только не нагородят забавным своим языком! Я голову поднял – Пресвятая Дева! Тот самый лохматый, что де Монфора прибил! Неужто в самом деле – король?!

Тут этот лохматый стянул с себя свою одежку несуразную, смотрю – одет небогато, не по-королевски. Только вот по одежде судить – вернее всего ошибиться. А держится он уверенно, по-хозяйски, уж король там или нет, это мы поглядим, но что он ихний командир – сомнений нет.

Пока я его разглядывал, он – меня тоже осмотрел с ног до головы и спрашивает:

– Так, говоришь, за дядей моим, принцем Джоном, шли? А зачем?

Почуял тут я, что врать – себе дороже выйдет. И всё как на исповеди ему и выложил, как смог. И про Филиппа Французского, и про солиды, и про принца Джона Английского. Этот выслушал, и, даром что чужеземец, а толковый, видать, прекрасно меня понял. Хмыкнул, а потом и говорит:

– Konkurirujushchaya firma? – А дальше уже по-понятному: – Наемник, значит? Воин?

Тут я вспомнил, что ребята болтали, будто король Робер, который в Англии, очень хороших воинов уважает. А выходит, что это и вправду он. Кому ж еще Джон Английский дядей-то приходится? А он так оценивающе глядит, ровно корову на торгу выбирает. Или прикидывает: оставить этого щенка в живых, или в кадку с водой сунуть.

Разом мне полегчало. Есть-таки бог на свете! Я – воин не из последних. Авось приглянусь этому странному королю, который сам не гнушается с луком и мечом за дядькой своим сходить. Впрочем, отец его – славный король Ричард, говорят, таков же был. В каждую драку самолично лез. Верно уж сыночка-то по своему образцу воспитал.

Выпрямился я гордо, насколько руки связанные позволили, да и говорю:

– Ну, уж не хуже иных прочих… – да тут и вспомнил, перед кем стою. Поклонился, как получилось, и добавил… – Ваше величество.

Тот усмехнулся ехидно так и говорит тому, что меня приволок:

– А проверь-ка его, гран-сержант. Да только не сейчас: некогда. И вот еще что: проверять станешь – скажи своим, чтобы не убивали и, вообще – не сильно усердствовали.

– Дык эта… ясно, командир-король… – рычат из-за спины. – Чего ж тут… эта… усердствовать? Dushara…

Это я тогда не понял, что такое dushara, а потом… ох! Но это потом было, а тут этот здоровенный гран-сержант меня каким-то своим передал, велел приглядывать, и скоро-скоро, до вечера еще, отплыли мы.

Два корабля, и на обоих порядок такой… Вот ей-ей: словно танцуют все! Один веревку бросает, вроде как и не смотрит – куда, а там уже второй вырос, ловит. И ведь не было его там – не было, когда первый веревку бросал! А уж то, что эти с оружием вытворяют! Тут-то ясно мне стало: Красный Вепрь нас на смерть завел. Всех. И самого себя. Нечаянно, потому как ни Тощий Жиль, ни кто еще, ни даже сам Господь этих зверей-чертей не одолел бы! Да если они схватятся один против десятка, так это нечестно будет. В смысле, для тех десяти. Они один двадцати стоят…

Тут-то я перетрухнул малость. Во многих битвах бывал, но против этих – новичок зеленый, больше и нет ничего…

Кормили в пути хорошо. Бобы с салом, ветчины шмат, кружка вина, а к ним – сыру, хлеба и эля от пуза. Видно Робер понимает: как воин поел – так и повоевал. С таким харчем дорога короткой показалась.

Пристали мы у высокого замка. Один из тех, что меня стерег, рассказал, будто это – Дувр. И вот прямо год тому король Робер со своим воинством этот замок приступом взял. За одну ночь. Окинул я взглядом эту твердыню, да сперва и подумал, что врет рассказчик. Мыслимое ли дело такую крепость за один день взять? Никак не возможное дело…

Тут меня с корабля вывели, гляжу: король с рыцарем каким-то обнимается. По спине его похлопал, потом поворачивается, а там принц Джон стоит. Одетый так, что последний бродяга лучше оденется. Сапоги не просто чужие – разные. Поверх рубахи простой плащ накинут. А на голове – колпак ночной. И вид у принца такой, что сразу ясно: не решил еще принц Джон – наяву это с ним всё делается, или снится?

Король усмехнулся, а потом и говорит:

– Вот, дядя, рекомендую вам моего ближайшего друга и помощника, командира Третьего Дуврского, Окрасивших Белые Скалы Дувра в Красный Цвет Кровью Врагов Пехотного полка, коменданта Дуврского замка графа Кент. Кстати, Энгельс: найди-ка дяде Vane, в чего переодеться. А то, видишь, он у нас какой…

– Ща сделаем, Ромейн, ваше величество, – рубит этот Энгельс, а сам видно еле держится, чтобы не заржать. – Приоденем королевского родича…

Тока дальше я не видал. Меня проверять взялись… Я думал – не выживу, но когда раз трёхсотый по песку катился с ног сбитый, услыхал:

– К швабам его в самый раз. Годится.

Вот и вышло все, как цыганка нагадала: и встреча неожиданная, да не абы с кем, а с королем, и счастье негаданное – потому как нет ничего дороже, даже для такого как я, чем жизнь свою многогрешную сохранить…

Глава 11
О грустном и печальном, или встретились два одиночества

Робер вернулся из Франции с перевязанной рукой. Я встревожилась, но видя, как он вышагивает по двору – румяный, довольный и еще более деятельный, чем всегда – пришла к мысли, что его рана не опасна.

– Смотрите, мама, кого я вам привез! – гордо улыбнулся мне "сыночек" и слегка приобнял здоровой рукой стоящего рядом мужчину в поношенном плаще. – Мой дядя был хороший малый, как говорится… да был посажен под замок. Его я в Англию доставил, к любимой маме приволок!

Все вокруг начали восхищаться очередным проявлением поэтического дара Робера, а кто-то даже подобострастно упомянул, что в науке стихосложения наш король явно превзошел своего отца Ричарда. Марион гордо улыбалась и прижималась к обожаемому супругу, Робер выжидательно поглядывал на меня, я же смотрела на Джона Плантагенета… Среди всеобщего ликования боевой трофей моего сына, напротив, вовсе не выглядел счастливым, хотя, казалось бы, произошло именно то, чего мой деверь и желал…

Сначала я даже не узнала его, столь потерянным и не похожим на самого себя он выглядел. Конечно, мы с ним виделись всего пару раз и довольно давно, и за это время он мог сильно измениться… Но не настолько же! Тогда, несколько лет назад, он показался мне довольно милым и во многом чем-то неуловимо похожим на Джоанну. Но в тот момент он занимал не так много места в моих мыслях… А, вернее, почти совсем не занимал. И хотя после рассказов Джоанны я полагала, что хорошо знаю, что за человек Джон, мне казалось, что сейчас передо мной стоит совершенно незнакомый мужчина.

У него был вид человека, из последних сил старающегося сохранить остатки достоинства. И, к сожалению, это удавалось ему с трудом. И дело вовсе не в одежде с чужого плеча – знавала я тех, кто и в рубище выглядел повелителем! – а в том, что, очевидно, творилось у него в душе. Но приступать с расспросами я не сочла возможным и лишь понадеялась, что после должного отдыха мой деверь почувствует себя лучше.

Я, как могла, поблагодарила Робера, но мне показалось, что он ожидал большей или, скорее, иной похвалы. Вообще, в последнее время наши отношения с ним как-то… нет, не то чтобы испортились, но неуловимо изменились. В той ситуации, когда только мы двое знаем всю правду, мне хотелось бы чувствовать, что мы на самом деле – вместе. А сейчас мне так не кажется… Он по-прежнему советуется со мной и с готовностью выполняет мои просьбы, но – Боже мой! – как он это делает! Иногда, кажется, лучше бы и вовсе не выполнял!

В последнее время я боюсь проснуться однажды утром и обнаружить, что я ему больше не нужна. А такое вполне может случиться – ведь сейчас с ним происходит то, что уже происходило на моих глазах с другими: он почувствовал вкус подлинной власти. Правда, в этом вкусе он не разобрался. Словно изысканное блюдо подали голодному, три дня не евшему человеку…

Из всех, кого я знала, только Юсуф, пожалуй, спокойно принимал свое положение, но не только потому, что был рассудительным и мудрым, а потому, что успел к этому положению привыкнуть. А вот Ричард не привык, и пил власть как вино – жадно и взахлеб. Каков же будет король Робер? Он иногда так пугающе напоминает мне Ричарда, что уж и не знаю, чем все может кончиться. Власть меняет людей, и далеко не всегда в хорошую сторону…

Но не буду думать о плохом. Подумаю о чем-нибудь приятном. В конце концов, я теперь свободна от уз этого ужасного брака! Может, выйти еще раз замуж? Но за кого? Даже два моих самых рьяных поклонника не годятся: этот одержимый уже женат на милом ребенке (надо будет, кстати, завтра снова заняться с Элли вышиванием!), а вечно пьяная пародия на духовное лицо мужем не может быть в принципе. Да и так ли уж мне надо замуж? Мое нынешнее положение таит в себе куда больше преимуществ… Да, кстати, не мешало бы обсудить с моим дорогим "сыном" вопросы наследства, которое должно перейти ко мне как к вдове Ричарда. Понимаю, что для Робера это вряд ли важно, во всяком случае, пока. Ведь он не знает, в чем оно заключается.

Он вообще еще очень многого не знает, но тут уж ничего не поделаешь – чтобы разбираться во всех тонкостях, надо в этом мире вырасти. Хотя вот Джон – он, казалось бы, лучше любого другого знает и понимает все, что нужно настоящему королю. Но каков результат? А Робер за пару лет преодолел путь от разбойника до короля. Не знаю, кому бы еще это было под силу.

Просто иногда мне бывает очень грустно… И одиноко… Но такова уж, видимо, моя судьба. По сравнению со жребием принца Джона это далеко не самое худшее.

При этой мысли я сразу вспомнила, что до сих пор так и не объяснила единственному оставшемуся в живых сыну и наследнику Генриха Плантагенета, что же на самом деле собой представляет его венценосный "племянник" и его окружение. Да, это оказалось совсем непросто, потому что и на следующий день я увидела перед собой человека, который словно только что пробудился от страшного сна и до сих пор не понимает, где он – в привычной жизни или в еще большем кошмаре. Конечно, я не ждала, что Джон примется балагурить и вести себя как Солсбери или Адипатус. Как там говорила Джоанна? Толстяк-слизняк? Толстым он не был, но почти все время молчал и держался со всеми скованно и неловко. Не знаю, таковы ли слизняки, но надо признать, что и желающих выказать ему каким-либо образом свое почтение, помимо формальных церемоний в день приезда, оказалось немного… Его бывшие сторонники не жаждали обратить на себя его внимание, а те, кто раньше сражались против него – и подавно.

Да, на нем теперь была богатая одежда, его светлая борода была аккуратно подстрижена и расчесана, кожа умащена розовым маслом, к столу ему подавались лучшие блюда, а под рукой всегда был слуга, готовый выполнить любое его распоряжение… но все это происходило лишь потому, что я сама отдала соответствующие приказания.

Я могла заказать для него и другую одежду или украшения, постараться придумать еще дюжину тем для разговоров, усаживать каждый раз рядом с собой во время трапез, и сделать еще множество вещей, которые обрадовали бы любого, чуть менее знатного и родовитого человека. Но не в моих силах было дать брату короля Ричарда то положение при королевском дворе, которое он должен был бы занимать по праву, раз уж он здесь оказался. Это мог сделать только Робер. Должен был бы сделать, если уж предпринял столь рискованное путешествие для того, чтобы увезти Джона к нам в Англию! Но, казалось, что бедняга и нужен был Роберу только для того, чтобы мой сын смог еще раз продемонстрировать свои таланты. И привезя его в Тауэр и насладившись произведенным на окружающих впечатлением, Робер тут же занялся другими делами и о Джоне совершенно забыл. Так дитя, наигравшись с щенком или котенком, бросает его ради другой, более увлекательной игры… Нет, Робер вовсе не был ни жестоким, ни грубым, я не раз имела возможность в этом убедиться. Напротив, если он хотел, то мог быть очень нежным. Но, впрочем, это к делу не относится… Он просто, по своему обыкновению, о подобных вещах не задумывался. Его ближайшее окружение тоже не выказывало ни малейшего интереса к гостю, а придворные попроще… что ж, они, как и следовало ожидать, выжидали, куда подует ветер. А Джон… Мне было больно смотреть на его растерянное лицо и словно постоянно извиняющуюся за что-то улыбку, с которой он принимал все происходящее.

И как досадно, что за все эти дни мне ни разу не удалось остаться с Робером наедине – он все время был занят, куда-то спешил, бежал, на ходу раздавая распоряжения и отмахиваясь от моих попыток начать разговор. Понимая всю важность его забот, с каждым днем мне все сильнее хотелось схватить его за рукав, заставить остановиться и, уведя в какое-нибудь укромное место, где нам никто не сможет помешать, наконец-то поговорить по душам. Да уж, порядочно тем накопилось у меня для бесед с ним с глазу на глаз…

К сожалению, даже Марион сейчас ничем не могла мне помочь – она сама видела моего дорогого сыночка не намного чаще, чем я. Да и интересовали ее не государственные дела или совершенно ненужный ей принц Джон, а то, как растет ее малыш Генри.

А больше помощи в этом деле мне ждать было не от кого…

Джон тоже не был расположен к разговорам. Он бродил по покоям дворца, рассеянно улыбался попадающимся на глаза придворным и отвечал невпопад на мои вопросы. А потом и вовсе стал все больше времени проводить в своих личных покоях.

Через несколько дней в самом конце ужина Бен Маймун непривычно настойчиво, что вовсе не в его натуре, стал испрашивать разрешения поговорить со мной наедине.

– Что случилось, друг мой? – я еле смогла удержаться, чтобы подождать с вопросами до того, как мы наконец-то остались одни.

– До меня дошли печальные известия, моя королева, – произнес старый лекарь. – И думаю, для всех будет лучше, если вы узнаете их первой.

– Что случилось?!! – у меня все похолодело внутри… Неужели что-то с Робером? Он уехал вместе с Солсбери по своим бесконечным делам и должен был возвратиться только дня через три. – Он жив?!!!

– Если ты о нашем добром короле, то он жив и здоров, моя госпожа… – Бен Маймон пожевал губами. – И, надеюсь, будет столь же силен и крепок еще долгие годы… Но не всем дается такое отменное здоровье.

– Это верно. Так в чем же дело?

– Род Плантагенетов много нагрешил, моя госпожа. Но бывает так, что за грехи одних часто расплачиваются другие…

– Меня мало заботит участь нагрешивших Плантагенетов, а философские вопросы и того меньше. Говори немедленно, что произошло!

– Простите меня, ваше величество, но наши люди передали, что ваша золовка… Она разрешилась от бремени, но небесам было угодно призвать и ее, и невинное дитя… Я взял на себя смелость…

Поверить не могу.

Джоанна.

Сестрица моя.

Утешительница и подруга…

Я смогла вымолвить только:

– Благодарю вас… а теперь, прошу, я хотела бы остаться одна…

Старый еврей тут же заторопился к двери, но перед уходом сказал:

– Вы сами скажете ее брату или хотите, чтобы…

Я перебила его:

– Да, я сама. А теперь уходите.

Я решила рассказать ему обо всем завтра. Но через пару часов поняла, что больше не могу выдержать, и пошла к Джону. У входа в его опочивальню крепко спал нерадивый слуга, и я без труда и лишних свидетелей отворила дверь. Джон не спал и испуганно сел в постели, лишь я появилась на пороге. В пламени свечи его лицо показалось мне искаженным страхом, или то была игра теней?

– Это я, Джон… простите за то, что нарушила все приличия и ваш сон, но я должна была прийти.

– В чем дело, дорогая сестра? – спросил он напряженным голосом и пошарил рядом с собой рукой. Ищет оружие? Только этого мне не хватало!

– Мне надо поговорить с вами…

– Я слушаю… – он, кажется, немного успокоился, а у меня вдруг перехватило дыхание. Я стояла и понимала, что просто не могу заставить себя произнести ни одного слова.

– У вас что-то случилось? – он уже встал и, набросив сюрко, подошел ко мне. – Я вижу, вы встревожены… Я рад был бы помочь, только скажите, чем!

Мне стоило огромных усилий произнести:

– Джон, мне очень горько, что именно я должна сказать вам это…

– Моя участь… – он запнулся на мгновение, – должна перемениться, я полагаю? Что ж, я готов…

Он стоял и смотрел на меня обреченно-ожидающе, и это было невыносимо.

– Джоанна умерла.

Он растерянно посмотрел и переспросил:

– Что? Что вы сказали?

– Джоанна умерла родами в Фонтевро, и ребенок тоже.

Он надолго замолчал, словно оцепенев, а потом вдруг произнес:

– Беренгария, а ведь во всем этом огромном замке только для нас с вами "Джоанна" – это не просто безликое имя…

– Это человек, которого мы любили… – вот все, что я смогла ему ответить, и хотела тут же уйти, потому что это было бы слишком – расплакаться прямо здесь… Я сделала шаг к двери, но он неожиданно попросил:

– Умоляю, не уходите… Поговорите со мной… Я ничего не понимаю… Зачем я здесь?

– Мы выполнили вашу просьбу, мой дорогой брат, и теперь вы с нами, как сами того и желали. Надеюсь, что все ваши лишения позади – Робер будет рад оказать вам услугу и обеспечить ту жизнь, которую вы заслуживаете по праву.

Я говорила еще и еще что-то подобное, чтобы хоть немного успокоить Джона и успокоиться самой, но в собственные слова верилось мне с трудом. Ну не могла же я сказать своему деверю: "Он прочитал ваше письмо и понял, что перед ним почти невыполнимая задача: освободить вас. А раз так – он занялся этим немедля. Просто потому, что он такой… "

Джон внимательно выслушал меня, и лишь спросил:

– Вы действительно так думаете? Я был бы счастлив, если даже половина из того, о чем вы говорите – правда…

Я принялась убеждать его, что все так и есть, и он мне поверил, потому что хотел верить хотя бы во что-то. И чувствовала я себя при этом отвратительно.

– У вас вырос прекрасный сын, дорогая сестра! – произнес он. – Он принесет много славы Плантагенетам и сделает Англию счастливой…

И я не могла с ним не согласиться. Мы проговорили еще долго, почти до самого утра. Удивительно, но у меня с каждой минутой крепло чувство, что я говорю не с деверем, которого видела всего несколько раз в жизни, а с по-настоящему близким мне человеком, с которым прожила рядом чуть ли не всю жизнь. Я поняла, что надо заканчивать разговор, когда поймала себя на желании рассказать ему обо всем. Даже о Робере. Конечно, я этого не сделала, да Джон бы вряд ли мне и поверил, но оставаться здесь было больше нельзя. Я прервала беседу, мы как-то неловко попрощались, и я ушла с мыслью о том, что поговорю с Робером, как только он спешится со своего Адлера. Ну, разве что дам ему обнять Марион и расцеловать малыша Генри.

Мне удалось ненадолго забыться сном. Мне приснилась Джоанна. Она уходила от меня куда-то по полю из золотой пшеницы, а в ярко-голубом небе пели птицы. Или ангелы, не знаю…

Интерлюдия

Рассказывает принц Джон Плантагенет, неожиданно для себя – герцог Аквитанский

Я всё еще слышал её голос… Первый человек, с которым я мог говорить, но которого, казалось, мог понять и без слов. Беренгария. Бе-рен-га-ри-я. Так и эдак я катал её имя на языке и чувствовал какую-то легкую сладость, нежный аромат, словно у весеннего мёда.

Чтобы успокоить себя, я присел у камина и принялся смотреть на огонь. Обычно, это зрелище умиротворяет и завораживает, но не сегодня, не сегодня. В пляшущих языках пламени мне чудились её улыбка и искорки в глазах, в убегающих струйках дыма я видел нежные, плавные движения и стройный стан прекрасной дочери Наварры, а в потрескивании поленьев слышались легкие шаги Беренгарии. Теперь я окончательно понял, отчего Ричард пренебрёг этой женщиной. Не по размеру пришлась тебе твоя жена, дорогой братец! Не было в тебе того, что помогло бы оценить её по достоинству! Для этого нужно человеческое сердце, а у тебя было только львиное.

Я не мог думать ни о чём и ни о ком, а только мечтать, что Господь в неисчислимой милости своей пошлёт мне еще встречи с Беренгарией. Вот прямо сейчас и пошлёт. Вот сейчас откроются двери, и…

Дверь с грохотом распахнулась, и в комнату вошёл Робер, а следом за ним человек пять его великанов-телохранителей. Племянник широким шагом подошёл ко мне, не чинясь, придвинул тяжеленное дубовое кресло и сел напротив.

– Как здоровье, дядя? Оклемался после Шербурского заточения?

– Да, ваше величество, благодарю вас…

– Ни в чем недостатка нет? – он протянул ноги к камину и, блаженно зажмурившись, откинулся на спинку. – Ты, если чего – говори, не стесняйся.

Я вспомнил, как по приезде, после того как закончилось официальное представление моей скромной особы всем во дворце, Робер, уже уходя по своим делам, вдруг хлопнул себя по лбу и, буркнув что-то вроде "Да, у тебя ж денег нет!", снял с пояса кошель и сунул мне в руки. Точно какому-то слуге. Я вспомнил это и содрогнулся…

– Нет, царственный мой племянник. Благодаря вам я не испытываю ни в чем нужды…

– Ну и klassno… – непонятно произнёс он, переменил позу и замер, должно быть, наслаждаясь покоем.

Глядя на его костистое, осунувшееся лицо, я вдруг понял, как же смертельно устал этот молодой человек, взваливший на себя столь непомерный груз. Сейчас он выглядел намного старше своих лет – едва ли не моим ровесником…