Текст книги "Бабай"

Автор книги: Борис Левандовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

2

…Запах лежалой тысячелетней пыли, издававшей острый мышиный душок. И еще чего-то, вызывающего панический безотчетный страх. Назар будто окаменел под одеялом.

Потому что сразу же узнал этот запах.

Вот почему он проснулся.

Значит, чудовище вовсе не собиралось оставить его в покое и… – от мгновенного понимания Назар боялся нечаянно пошевелить даже онемевшими пальцами ног, словно любое малейшее его движение было способно вырастить его ужас до размеров вселенной, – …и оно лишь терпеливо выжидало все эти дни подходящего момента. Выходит, памятный случай с фильмоскопом оказался только началом. И то, что он видел тогда на стене, находилось сейчас где-то рядом…

«А если оно не просто где-то рядом, а, скажем, прямо под твоей кроватью?» – произнес кто-то в голове Назара.

Он изо всех сил вслушивался в ночную тишину комнаты, пытаясь уловить малейший подозрительный шорох, звук, движение… В особенности из-под кровати. Ведь если монстр прятался именно там, то сейчас их разделял всего лишь тонкий кусок листовой фанеры и матрас с простынею.

А может, предположил Назар, стараясь думать спокойнее и как-то прагматичнее (по-взрослому?), может, все это просто ерунда, и причина совсем иная? Просто глупые страхи, просто темнота.

«Да? – скептически возразил тот же голос в голове Назара, – Твои папа с мамой, как бы это сказать, немного выпили сегодня вечером, совсем немного, если судить по некоторым из гостей, конечно. Но и того может вполне хватить, чтобы они тебя не услышали, если ты станешь их звать. Или услышали слишком поздно, чтобы успеть к тебе на помощь. Разве, по-твоему, он об этом не догадывается? Поэтому…»

Назар заставил заткнуться голос, но не мог отрицать присутствия резкого запаха пыли в комнате. А также еще одну очевидную вещь: он становился сильнее с каждой минутой.

Ему болезненно хотелось повернуть голову назад, чтобы увидеть то место, где пять дней назад ожило изображение Того, Кто Стучит По Трубам. Но для этого нужно было приподняться и почти целиком развернуться, чего Назар не решался сделать. И, кроме того, было слишком темно, он все равно ничего не сможет рассмотреть.

А может, в том-то и было дело – что он МОГ увидеть.

От сильного напряжения у Назара вскоре затекло все тело, особенно ноги. Ниже колен их, казалось, вот-вот начнет сводить судорогой. Но Назар мгновенно позабыл о боли, вдруг услышав тесную возню и сухое громкое сопение. Прямо под собой.

Под кроватью.

И закричал.

3

Его действительно не услышали.

Скорее всего, потому, что Назару только казалось, будто он вопит громче иерихонских труб, а на самом деле этот крик звучал лишь в его сознании. Воздух из легких свободно выходил наружу, не приводя в действие парализованные ужасом голосовые связки…

Однако, видимо, ему таки удалось издать какие-то звуки, потому что в комнате родителей произошло наконец движение. Первым проснулся, кажется, отец и, вскакивая с постели, будил на ходу Валерию.

Все это закрутилось в тот момент, когда Назар уже видел размытые темнотой очертания кого-то большого, неповоротливо протискивающегося из-под его кровати.

То немногое, что ему удалось разглядеть, произошло благодаря свету далекого уличного фонаря, что стоял в дальнем углу двора, скудно сочившемуся в детскую через узкую щель между оконными портьерами.

Сперва это было похоже на огромную косматую лапу с широко растопыренными когтистыми пальцами. Потом Назару стало ясно, что так оно и есть. Лапа вытянулась вперед, слепо пошарила в воздухе в поисках опоры и ухватилась за выступ кровати, скомкав край одеяла всего в считанных сантиметрах от перекошенного лица Назара. Он невольно подался к стене, продолжая кричать, и беспомощно следил, как чудовище натужно сипит и подтягивается вперед.

Сильный толчок потряс кровать, когда монстр ухватился за внешнюю ножку у изголовья, помогая себе другой лапой. Запах пыли стал таким резким, что Назару казалось, будто вся комната кишит грызунами, а ему в нос набиваются тугие серые комья.

Когда чудовище вылезло наполовину (это Назар осознал скорее интуитивно), какая-то часть его разума, все время пребывавшая в роли стороннего наблюдателя, с математической холодностью прикидывала, сумеет ли бука протиснуться между низом кровати и полом целиком и сколько пройдет времени. Вскоре этот сторонний наблюдатель пришел к справедливому, но неутешительному выводу, что дела плохи. Чудище уже начало протискивать нижнюю часть и пыталось повернуться к Назару. По рыхлому сипению монстра он сообразил, что до сих пор бабай находился к нему спиной.

И вот тогда его наконец услышали в комнате родителей. Отец.

Дверь детской резко распахнулась, гулко ударившись о плинтус обратной стороной, в люстре загорелся свет – на пороге в одних трусах стоял Михаил Левшиц, толком еще не проснувшийся, удивленно моргающий глазами, заметно припухшими и красными, в чем, без сомнений, играли не последнюю роль вечерние возлияния. Но главное, он был здесь и сейчас. И успел вовремя. Через несколько секунд за его спиной возникла Валерия. Честно сказать, выглядела она еще хуже.

– Что случилось? – это было произнесено обоими родителями одновременно, но прозвучало совершенно по-разному: Михаилом сдержанно и почти что буднично, а у Валерии голос был таким, словно она уже находилась на грани паники. Затем, спохватившись, она бросила мимолетный взгляд вниз, убеждаясь, что не влетела в комнату сына в одних трусиках, и было заметно, какое облегчение испытала, когда обнаружила, что одета в ночную рубашку. При других обстоятельствах этот эпизод мог бы показаться Назару забавным, но сейчас он будто выходил из транса и только безмолвно переводил испуганный взгляд с отца на мать и обратно, еще не уверовав окончательно, что их появление ему не пригрезилось.

– Сынок… – Левшиц первым сделал осторожный шаг к его кровати (выглядело это именно так – осторожно). – Мне показалось… ты кричал?

Назар по-прежнему молча кивнул, боясь, что вот-вот расплачется.

Валерия вдруг засуетилась и, почти оббежав мужа, присела к Назару на край кровати, точь-в-точь на то самое место, где совсем недавно комкала уголок одеяла когтистая лапа чудовища. Михаил остался стоять в прежней позе и несколько растерянно смотрел на сына.

– Ну все, все… – Валерия привлекла Назара к себе. – Господи, какой же ты весь мокрый! И горячий…

Он понял, что больше не может сдержать слез, попытался вывернуться из ее объятий, но ничего не вышло.

– Уже все хорошо, – Назар сердито размазал влагу по щекам.

– Плохой сон, – сказал Левшиц, – иногда случается.

– Я проснулся, – начал было Назар, но умолк. Для них это было просто «плохим сном». Если он начнет болтать про монстра… Он испытал огромный прилив отчаяния и бессилия – потому что не может обратиться за помощью к двум самым дорогим и близким людям на свете. Это было слишком жестоко.

– И тебе, конечно, показалось, что тут находится кто-то чужой, – понимающе докончила за Назара Валерия. – Я знаю, в твоем возрасте мне тоже иногда представлялось… – она старательно подбирала слова. – Ничего, это пройдет. Тебе уже лучше?

Назар кивнул. Она даже не представляла, насколько.

– Я думаю, он совсем успокоился бы, если бы ты его наконец отпустила, – заметил Левшиц. Валерия неодобрительно глянула на него, но перестала обнимать Назара, который сразу же залез под одеяло.

– А чем это здесь так несет? – Повернулась Валерия к мужу. – И душно, будто…

– Да, похоже, не мешало бы проветрить, – согласился Михаил, принюхиваясь к воздуху, – Может, пыли налетело через форточку?

– Но откуда столько-то? – С легким конфузом хмыкнула Валерия, направляясь к окну, чтобы раскрыть форточку пошире, – Я только сегодня здесь все вылизывала. Черт знает что!

– Ану-ка… – она нагнулась, чтобы заглянуть под кровать. Назара подбросило, он метнулся в сторону матери… но было уже слишком поздно – Валерия достигла своей цели и совершенно спокойно изучала подкроватное пространство на предмет наличия пыли в позе экзальтированной молельщицы.

– Ты чего? – недоуменно глянул на сына Левшиц. Назар смутился и вернулся на место.

– Так… ничего особенного.

– Ну, разумеется. Так я и думала, – констатировала снизу Валерия, – Это же надо! Ума не приложу, откуда ее столько взялось. Придется завтра снова убирать.

Назару вдруг подумалось, что если недавний кошмар действительно был лишь плохим сном? Точнее, ему очень хотелось поверить в это. И на долю секунды почти удалось. Вот только…

– Хочешь, мы немного побудем с тобой? – Предложила Валерия.

– Действительно, хорошая мысль, – поддержал ее Михаил. Выглядел он уже не таким помятым, как еще несколько минут назад. Назару, правда, этот отрезок времени показался несколькими часами; просто не верилось, что между моментом, когда монстр вот-вот был готов выбраться целиком, и этими словами не вместился бы даже блок телевизионной рекламы.

– Может, так и сделаем? А? – Левшиц с каким-то сложным, не типичным для него выражением лица разглядывал детскую.

Назару очень хотелось сказать «да», и поэтому он поступил так, как поступает большинство мальчишек его возраста – ответил «нет».

Твердо, но самую малость запальчиво.

– А вообще, – одобрительно подмигнул ему Левшиц, когда они с Валерией выходили из комнаты, – Молодец, я тобой горжусь.

Но настольная лампа осталась гореть.

Так, на всякий случай.

4

Спустя десять минут Михаил Левшиц осторожно коснулся плеча уже задремавшей жены.

– Лера, я вдруг подумал…

– Что? – сонно отозвалась та с явным недовольством в голосе.

Левшиц даже приподнялся на локте.

– А если… в той комнате действительно что-то есть.

– Где? В детской?

– Угу.

– Ну, разумеется. Наш… Что ты имеешь в виду? О, господи! Спи.

Левшиц медленно опустился обратно на подушку и, повернувшись спиной к жене, начал внимательно вслушиваться в ночную тишину. Из детской больше не доносилось ни звука.

Пробормотав себе что-то под нос, он уснул.

5

Взрослым не свойственна иррациональная вера в сверхъестественное, с годами они склонны забывать собственные страхи из путешествий по Ночному Государству. Лишь изредка, в особые минуты – в жестокую бессонницу или в темном коридоре по пути в уборную – накатит что-то, зашевелится в глубине памяти, как давно забытый мешок в углу подвала, когда вдруг возникает необоримое желание оглянуться…

В своей реальной жизни взрослые боятся совершенно иных вещей: провалов в карьере, инфляции, неизлечимой болезни, рухнувших планов, роста цен, чужого успеха…

И даже не подозревают (а попросту – не помнят), что после их ухода из детской спальни, где остается в одиночестве ребенок – все внезапно изменяется. Стены комнаты превращаются в незримую границу, которая заключает внутри себя неизвестную, запредельную страну, где в любое мгновение может случиться что угодно. И даже отголоски внешнего мира не в силах разрушить причудливое существование этого обманчиво хрупкого государства.

По углам, сгущаясь, собираются зыбкие тени, мебель вдруг не правильно меняет очертания, беззвучно на спинке стула пошевеливается снятая одежда, постепенно превращаясь в молчаливого наблюдателя; то тут, то там оживают подозрительные шорохи, кто-то осторожно движется за шторой или тихо дышит под кроватью, в бесконечном ожидании свесившейся вниз руки…

Государство, из которого не возвращаются случайно попавшие в него взрослые.

Назар долгое время лежал с открытыми глазами, хотя включенная настольная лампа призывала к надежде на безопасность. Но одно дело жуткий сон и совсем другое – ощутить наяву тяжелое прикосновение монстра к твоей постели.

Впрочем, что-то Назару подсказывало – этой ночью ему уже ничего не угрожает, – этой ночью.

В конце концов он закрыл глаза.

… И еще. Один момент никак не желал укладываться рядом с другими событиями. После того как косматая тварь убралась обратно под кровать, но еще до того, как примчались родители, Назару почудилось, что откуда-то снизу – но он был уверен, не из соседней квартиры – какое-то словно бы эхо принесло далекий-далекий плач маленькой девочки…

Глава 4
ИЗОЛЯТОР

1

Утром Назар проснулся с высокой температурой.

– Все ясно, – сказала Валерия, стряхивая градусник и хмурясь. – Поздравляю!

Хотя самочувствие у Назара было еще тем – он охрип, нос будто бы заложило мокрой ватой, раскалывалась голова – посмотрев на мать, он захихикал.

– Очень смешно, – Валерия мрачно вздохнула и спрятала градусник в футляр.

Было около десяти. Окно детской было расшторено; судя по дообеденной погоде, день обещал выдаться жарким и сухим, по крайней мере до вечера. С улицы долетали голоса играющих детей, где-то радостно гавкала собака, кто-то истошно звал маму, этажом выше ссорилась молодая пара, в чей диалог бэк-вокалом встревал возбужденный Рикки Мартин…

Короче, нормальное воскресное утро.

– Привет! – возник в дверном проеме Михаил. Он поднялся позже Валерии и заглянул, направляясь в ванную. – Как спалось?

Назар вывернул голову на подушке в сторону отца и, чтобы лишний раз не напрягать саднящее горло, вскинул руку в жесте, мол, нормально.

– Что-то по тебе не скажешь, парень, – усомнился Левшиц, – Глаза как у нашего шефа опосля запою… Опять снилось?

– Он заболел, – сообщила Валерия, нервно постукивая пластиковым футляром термометра по выглядывающему между полами халата колену. Левшиц глянул на нее, затем на сына:

– Ну-у, тоже мне. В этот раз крупный недобор – еще целых десять дней каникул. Вот уж!.. – он сокрушенно всплеснул руками, намекая на бесспорный талант Назара удлинять себе каникулы, заболевая в первый же день занятий. Вообще-то Назар болел не слишком часто, как на ребенка его возраста, но, как шутили в семье, зато по-снайперски. В прошлом учебном году «попасть в десятку» ему удавалось дважды: осенью и зимой. Весной была «девятка» – первый день он все-таки успел отметиться в школе.

– Похоже, начинаешь терять квалификацию. Промах в полторы недели – это аматорство, – Левшиц укоризненно покачал головой, – А мы-то с мамой так тобой гордились!

Назар засмеялся.

Валерия, никак не отреагировав на веселость мужа, опять мрачно вздохнула:

– Ну, что ж… Придется брать больничный. Мне, конечно.

– Логично, – согласился Левшиц, – А сколько набежало? – это уже Назару.

– Тридцать восемь и девять! – С гордостью сообщил тот. Невзирая на минувшую ночь и недуг, настроение у него было до странности отличным. Во всяком случае, прямо с утра.

– О-го! – изумился Михаил, – Не мо…

– Тридцать восемь и два, – сказала правду Валерия, подымаясь с кровати чем-то страшно довольного Назара, – Нужно бы вызвать врача, но сегодня ведь воскресение. Ох, как все это некстати…

– А когда это бывает кстати, – посерьезнев, резонно заметил Левшиц, – Тем более, летняя простуда.

– Боюсь, у него ангина… У нас закончилось жаропонижающее, сходишь в аптеку?

– Это ж надо! Толкаю пилюли чуть ли не вагонами, а в собственном доме даже нет аспирина, – покачал головой Левшиц, – Схожу, конечно. Только за таблетками, или что-нибудь еще?

– Естественно, – Валерия улыбнулась впервые за утро, – У нас закончился сахар, спагетти, молоко…

– Ладно, я понял, – спешно закивал Михаил, пока Валерия не добралась до двузначных чисел.

– … и сосиски.

– И мороженого! – вякнул Назар.

– И ремня, – сказала Валерия, – Шнель! – она вытолкала из комнаты впереди себя Левшица-старшего, – Я хочу, чтобы он быстрее принял аспирин, – а сама отправилась на кухню готовить легкий завтрак и чай с малиной для Назара.

Возвращаясь домой с пакетом из гастронома в руке и двумя упаковками шипучего аспирина в кармане, Михаил Левшиц размышлял над ночным кошмаром сына.

Ведь был еще его вчерашний визит в детскую за стулом, вечером, когда ему показалось… В комнате Назара у него возникли те гнусные ощущения, которые он списал на перемену обстановки, послеотпускной синдром и прочее. А еще тот странный случай шесть дней назад сразу после переезда, когда Назара буквально пулей вымело в коридор, и он был чем-то сильно напуган.

Сейчас эти воспоминания породили в нем даже не тревогу, а какой-то до нелепости глубинный трепет. Словно… Нечто подобное ощущает человек, впервые идущий узнать свое будущее у гадалки, но не верящий во все эти штучки-дрючки. Это-то и было занятнее всего.

Но комната Назара действительно внезапно перестала ему нравиться.

Возможно, дело в радиации? А ведь – черт возьми! – в стране, где после взрыва атомной электростанции всяким предприимчивым недоумкам позволяется растаскивать во все стороны запчасти с грузовиков, совершивших односторонний рейс с командой смертников в агонизирующий Чернобыль – такое было еще как ВОЗМОЖНО!

Он отлично запомнил один телерепортаж о десятилетнем мальчишке, за два месяца попросту увядшем без видимых причин и в конце концов, находясь в тысяче километров от места катастрофы, скончавшемся… от лучевой болезни! Потому что при изготовлении бетонного блока стены, возле которой стояла его кровать – среди арматуры застряла одна из таких вот железяк…

Левшиц даже сбился с шага.

Семья того ребенка тоже едва успела переехать на новое место, и Назар так внезапно заболел… И еще в самом начале ему показалось, – нет, он был абсолютно уверен – что детская находилась в той комнате и раньше, хотя у прежних жильцов детей вроде бы не было, а они, судя по бумагам, оставались единственными хозяевами с момента постройки дома.

Спокойно! – осадил он себя тут же. – Во-первых, их нынешний дом был построен в начале семидесятых, когда в мире было гораздо больше хорошего и значительно меньше дерьма, а подобные штуки еще знали свое место. Болезнь Назара? Это куда сильнее напоминало самую обычную простуду, грипп или, как полагала Валерия, ангину – чем лучевую болезнь, отравление радионуклидами и тому подобное. А что касалось бывших хозяев квартиры, они запросто могли отправить детей к кому-нибудь из родственников на время каникул, и вообще – это не его дело.

Однако сразу возникла другая версия – повышенная токсичность. Что если при последнем ремонте в комнате использовались непригодные для жилья материалы? Например, какая-нибудь краска, содержащая вещества, способные вызывать негативные психические реакции.

Но как тогда быть с Валерией? Если бы у нее возникли проблемы подобного рода, она обязательно с ним поделилась бы, вот в чем дело. Или, может, данные токсины как-то иначе воздействуют на женский организм? – они с Назаром это чувствуют, а она нет. Вчера он попытался завести с ней разговор о комнате сына… Должно быть, выглядел последним идиотом.

Левшиц вдруг обнаружил, что стоит перед стеклянным ларьком и с интересом разглядывает выставленные на витрине ряды пачек сигарет.

Ужасно хотелось закурить.

Он бросил шесть лет тому назад по настоянию и самоотверженной поддержке Валерии, которая за всю жизнь не выкурила ни единой сигареты, но, казалось, бросала тогда вместе с ним. А теперь он стоял перед красочными рядами зелья, испытывая такую тягу, словно выбросил последнюю сигарету шесть часов назад.

Пока он заторможено колебался, стоит ли начинать все сначала, вперед протиснулся тип без возраста в затасканном до дыр спортивном костюме, от которого даже со спины убойно разило махровым перегаром, мочой и чем-то вроде тухлой рыбы. Повелитель пробок, – как называл про себя Левшиц алкоголиков, не саботирующих процесс. Тот оперся острым плечом о ларек и сунулся в окошко.

– Тебе чего? – брезгливо бросил продавец, – Здесь только штучный товар. Наливают через дорогу.

Алкаш прохрипел нечто замысловатое, недоступное пониманию простых смертных, и вопросительно замер. Его даже перестало шатать, будто он ступил с палубы неустойчивого судна на твердый берег.

Ларечник замахал руками и раздельно проскандировал:

– Моя по-чукотски не понимать! Наливать через дорога!

Дабы наконец прояснить ситуацию, алкаш полез себе за пазуху и извлек наружу завернутый в какую-то грязную тряпицу аудио-плейер.

– Хиляй отсюда, – беззлобно отмахнулся ларечник.

Тот разочарованно запихал сверток обратно, заинтересованно было глянул на Левшица, но молча отчалил через дорогу, определив наметанным глазом, что Михаил Левшиц уже утерян для паствы.

Проводив алкаша взглядом, Михаил подумал, что умник, пустивший в ход фразу, будто истина ведома лишь сумасшедшим и алкоголикам, либо ни разу в жизни не встретил настоящего повелителя пробок, либо – попросту был дураком.

– Я вас слушаю?

Левшиц повернулся к окошку.

– Две пачки «дирола».

2

После обеда Назару пришлось вызывать неотложку. Сперва температуру удалось сбить аспирином, но вскоре она подскочила до тридцати девяти.

– Они скоро приедут, – сообщил Левшиц, вернувшись в комнату.

– Надеюсь, это не дифтерия, – Валерия ни на шаг не отходила от сына, часто меняя ему смоченные в уксусном растворе марлевые примочки на лоб.

– Сомневаюсь, – попробовал успокоить ее Левшиц, – ему делали все необходимые прививки. Помнишь?

– Я слышала, некоторые дети все равно болеют, – возразила Валерия, – В относительно легкой форме, но…

– Может, стоит позвонить родителям?

– О!.. Только этого мне сейчас не хватало, – закатывая глаза, саркастически хохотнула Валерия, – Меньше всего мне нужно, чтобы кто-то начал метаться под ногами, причитая и навязывая мудрые советы.

Назар с подушки наблюдал за их разговором, будто сквозь горячее марево, обволакивающее его упругим коконом, приглушающим звуки – скорее даже, делающим те какими-то притупленно-звонкими, как в маленьком помещении с голыми стенами – но усиливающим обычный свет до рези в глазах. Прикосновение холодной марли отзывалось во всем теле приятным легким ознобом, растекающимся ото лба к ногам.

Через десять минут в дверь позвонили.

– Будет лучше, если мы его заберем, – сказал врач после осмотра.

Назару вновь измеряли температуру, сестра сделала жаропонижающий укол.

– Вы думаете, что-то серьезное? – встрепенулась Валерия, – Дифтерия или…

– Не будем бежать впереди паровоза, – ответил врач. – Но вряд ли. Скорее всего, у мальчика фолликулярная или лакунарная ангина, завтра уже выяснится точно. А это так, на всякий случай – в больнице ему сделают анализы, пару дней понаблюдают… Зачем рисковать?

Валерия, заволновавшись еще сильнее, закивала и посмотрела на мужа. Левшиц пожал плечами.

– Ну, если это действительно необходимо…

– Мама, я не хочу! – подал голос Назар. Ему еще никогда не доводилось попадать в больницу, но от этого мероприятия он заведомо ничего хорошего не ожидал. Тем более все складывалось так неожиданно – ночной визит монстра, внезапная болезнь… И теперь, когда он больше всего нуждался в присутствии самых близких людей, его собираются увезти чужие люди в накрахмаленных белых халатах, увести в какое-то незнакомое место, где он никогда не бывал и никого не знает.

– Ничего-ничего, – Валерия нагнулась к нему и успокаивающе поцеловала в горячий лоб. – Это всего на день-два. Мы с папой будем часто тебя навещать, и скоро ты опять будешь дома.

– Конечно, – поддержал ее Михаил.

– Вот видишь, – Валерия обернулась к врачу. – Ведь это так?

Врач, мужчина лет пятидесяти с густыми черными усами щеточкой, защелкнул докторский чемоданчик и согласно кивнул:

– Собирайте мальчика.

– …А завтра, когда будут готовы анализы, можно будет поставить точный диагноз, – говорила дежурный врач детского отделения, спустившаяся в приемный покой, чтобы забрать Назара и сопровождавшую его Валерию. Это была очень высокая полная женщина средних лет с внушительной бабеттой на голове из крашенных черных волос; глядя на нее, Назар ожидал, что массивная прическа вот-вот рухнет, рассыпавшись, или сползет на бок, особенно когда та колыхалась. Потом долгое время именно такой тип ассоциировался у него с детскими врачами-женщинами.

Они подымались в просторном, необычайно медленном лифте, запирающемся изнутри вручную старомодными дверцами-гармошками из металлических пластин. Можно было наблюдать, как вниз неторопливо проплывают больничные этажи; заграждения были из мелкой сетки, как и сама шахта лифта. Поэтому Назар успевал хорошо рассмотреть каждый этаж. Вниз-вверх по лестнице сновали взрослые больные и медперсонал. Иногда удавалось заглянуть внутрь отделений, где тянулись длинные коридоры с постами медсестер и рядами дверей палат по обе стороны. Поскольку сегодня было воскресение, в больнице казалось довольно малолюдно. Лифт поскрипывал, и от этого необычного скрипа – совсем не такого, как в жилых домах – он представлялся Назару еще более необычным. К тому же, этим лифтом управлял лифтер – седой старичок, который сам казался неотъемлемой частью кабины с узорчатой драпировкой на стенах, лаковыми деревянными панелями красно-коричневого оттенка и трехногим маленьким стульчиком в углу. От всего этого исходил непривычный дух старины и чего-то таинственного.

Вокруг витали во множестве и разнообразии больничные запахи, которые Назар так и определил, как «больничные»; они чем-то напоминали те, что он запомнил в редкие посещения поликлиники. Еще он заметил, что с прохождением очередного этажа «больничный запах» как-то неуловимо меняется. Наверное, потому, решил Назар, что в разных отделениях разные болезни, и удивился этой догадке – выходило, что болезни могут пахнуть. Ну, конечно, дело еще и в лекарствах…

Укол начал действовать по дороге в больницу – в пятнадцатиминутном путешествии в машине «скорой помощи», вызвавшей у Назара немалый интерес – и сейчас он чувствовал себя значительно лучше. Видеть такие машины изнутри раньше ему доводилось только в фильмах; в жизни это оказалось не так красочно, зато куда интереснее. Он даже на целых несколько минут отвлекся от мыслей, что его везут в больницу и собираются оставить в ней.

В общем-то, ему уже стало настолько лучше, что он подумал – а если он и вправду заболел какой-нибудь короткой болезнью? – Назару очень захотелось сказать об этом Валерии и врачихе, но он удержался. Было совсем не похоже, что его теперь вот так просто возьмут и отпустят.

Он насчитал уже три целиком пройденных этажа, выползал низ четвертого.

– К сожалению, главный изолятор детского отделения сейчас полностью заполнен, – продолжала врачиха, обращаясь к Валерии, – Возможно, завтра мы переведем вашего мальчика туда, если освободится место. А сегодня он побудет в старом изоляторе.

Валерия вопросительно посмотрела на врачиху.

– Им сейчас почти не пользуются, разве что в редких случаях, например, как ваш, но ему там будет хорошо, – пояснила докторша, – Наша больница старая, и ее, как бы сказать, было решено частично переоборудовать, приспособить под настоящие потребности некоторые помещения. В том числе и старый изолятор. Вот только никак пока не дождемся побольше средств.

Валерия кивнула, мол, в наше время это неудивительно. Когда-то она и сама лежала в детском отделении этой больницы. Правда, в изолятор не попадала – ее тогда сразу перевели в специальную палату с боксами, куда на первые несколько дней размещали всех новеньких. Оказавшись здесь снова, она как-то внутренне ощутила, что за все эти годы традиции тут совершенно не изменились. Возможно, оно и к лучшему, – решила она про себя и ласково потрепала Назара по голове. Он кисло улыбнулся в ответ.

Ему так сильно хотелось домой, что он готов был заплакать. Все вокруг казалось таким чужим, неприветливым и даже враждебно таинственным. И он бы, наверное, заплакал, если бы не присутствие этой незнакомой полной врачихи с черной башней волос на голове. Да и сама докторша выглядела очень строгой, хотя не обратилась к нему прямо еще ни разу.

– Там чисто, через день приходит уборщица, и вполне… – врачиха улыбнулась, – Впрочем, вы сейчас сами все увидите. Разве что, – она чуть наклонилась к Назару, – будет немножко скучно одному. И нет телевизора. Но это ведь ненадолго, – мягко произнесла она, и вдруг перестала казаться Назару такой уж строгой. Он немного повеселел и кивнул.

Лифт наконец остановился. На шестом, предпоследнем, этаже. Старичок-лифтер с отсутствующим выражением лица раздвинул дверцы, толкнул площадочную браму, выпуская своих пассажиров на свободу.

– Вот сюда, – врач повела их за собой.

Оказалось, идти совсем не далеко. Большая, выкрашенная белой масляной краской дверь находилась в углу просторной лестничной площадки всего в пяти-шести шагах от выхода из лифта. Когда тот заскрипел, отбывая, Назар повернулся и увидел, как за опускающейся кабиной на стальных тросах следует, будто нескончаемо длинная пуповина, связка толстых проводов. Старичок уже сидел на своем стульчике, сложив руки на коленях, и безразлично смотрел куда-то в стенку.

Дверь изолятора находилась рядом с входом в детское отделение; та дверь была двойной, наполовину стеклянной, разрисованной хорошим художником, который изобразил известных мультипликационных героев – картинки были очень яркими, жизнерадостными и, казалось, это не просто двери в больничное отделение, а ворота в маленькую детскую страну. Через стекло между красочными рисунками Назар успел заметить нескольких детей разного возраста.

– Все, пришли. – Сказала врачиха, открывая большим ключом тяжелую невзрачную дверь изолятора.