Текст книги "Бабай"

Автор книги: Борис Левандовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

3

Первое, что поразило Назара, это потолок – он был необычайно высоким. Едва ли не в два раза выше, чем у них дома. Отчего и так довольно большое помещение изолятора выглядело просто огромным. И пустым – из-за того, что в нем никого не было.

В палате, которой, собственно, и являлся изолятор, стояло восемь коек – по четыре с каждой стороны, – образуя широкий проход к очень большому окну (здесь Назару все казалось непривычно большим). Каждую кровать с соседней разделяла перегородка примерно двухметровой высоты; нижняя половина перегородок была пластиковой, бледно-голубого цвета, верхняя – из толстого оргстекла. Вдоль прохода с высоченного потолка свисали четыре простых круглых плафона. В углу, напротив входной двери располагался туалет, оттуда доносилось журчание воды в унитазе. Пахло сыростью, хлоркой и нежилым помещением.

Изолятор произвел на Назара тягостное впечатление.

– Ну, – сказала ему врачиха, – выбирай место, которое тебе больше нравится. Здесь все в твоем полном распоряжении.

Назар медленно прошел в сторону окна и выбрал кровать, что находилась ближе к нему в противоположном от входа ряду. Это место казалось как-то веселее, вернее, менее тягостным. И не только из-за близости окна – межкроватная перегородка была только с одной стороны и не так сильно давила. Рядом с кроватью стояла небольшая тумбочка, над изголовьем – светильник для чтения.

Назар сел на койку и слегка попрыгал: та непривычно пружинила, глубоко продавливаясь вниз; ему еще никогда не доводилось спать на кровати с металлической сеткой.

К нему подошли врачиха и Валерия.

– Располагайтесь, я скоро вернусь, – сказала докторша и оставила их одних.

– Мне здесь не нравится, – хмуро бросил Назар.

– Мне тоже, – призналась Валерия, осматриваясь. Она расстелила ему постель, переложила в тумбочку кое-какие продукты, взятые из дому, и переодела Назара в легкий спортивный костюм.

– А если анализы будут плохими, я… тогда останусь тут, да? – спросил он, разволновавшись от этой мысли.

– О, разумеется! И мы наконец-то избавимся от тебя! – раздался в его голове торжествующий хохот, – Привести тебя сюда было просто великолепной идеей, разве нет?

– Постарайся, чтобы они оказались хорошими, ладно? – грустно улыбнулась ему Валерия, не ответив прямо на вопрос.

Назар пожал плечами и отвернулся к окну, испытывая прилив жгучей обиды на мать.

Если не считать, что он остался здесь совершенно один, Назара особо угнетали два обстоятельства: решетка на окне и дверь изолятора – она запиралась на ключ снаружи. Отчего все это здорово походило на тюрьму.

Или на место для наказания плохих детей.

После ухода Валерии первое время Назар смотрел в окно, которое выходило на просторную застекленную веранду, принадлежавшую детскому отделению. До нее было метров двадцать пять. Назар решил, что, видимо, это специальная палата для игр, потому что заметил мелькание нескольких детей, носившихся друг за другом как дикари. Потом он различил двоих, которые, вроде бы, пытались наладить игру в бадминтон; еще двое или трое занимались чем-то перед широким столом – рассмотреть толком не позволяло стекло, отражавшее дневной свет яркими бликами.

Ему и так было тошно. Назар бросил последний взгляд на веранду, где беззаботно развлекалась орава таких же, как он, детей, и отошел от окна. Затем отыскал среди своих вещей электронную игру «тетрис» и, стараясь больше ни о чем не думать, гонял темно-серые квадратики по экрану, пока в двери изолятора дважды не повернулся ключ.

Вошла медсестра.

– Привет, – она прошелестела накрахмаленным халатом между отгороженными кроватями к его «кабинке», – Держи, – и протянула термометр.

Назар поздоровался и, отложив «тетрис», сунул градусник под мышку. Медсестра повернулась спиной к окну, опершись локтями о широкий подоконник.

– Я подожду тут, не стесняйся.

Скорее всего, ей не было и двадцати, хотя для Назара она была вполне и давно взрослой, худощавая, со светло-русыми волосами, собранными сзади в простой хвост.

Она разглядывала Назара с бесцеремонным любопытством, словно он являлся неким диковинным существом, удравшим из гастролирующего зоопарка и бог весть как очутившимся здесь. Тем временем Назар демонстрировал углубленное изучение линий паркета, структуры волокна на дереве своей тумбочки, проводил сравнительный анализ грязи под ногтями обеих рук – чувствуя себя все более неловко и начиная краснеть. Затянувшееся молчание нарушало лишь глупое пиликанье «тетриса», забившегося между складок смятого одеяла, который настойчиво требовал продолжения партии.

– Можно посмотреть? – сказала наконец медсестра. Назар почему-то сразу пожалел, что не отключил звук или не нажал на кнопку «пауза» раньше. Но извлек «тетрис» из складок одеяла, словно гигантского визжащего паразита из морщин фантастического животного, и свободной рукой протянул медсестре.

– А, все ясно… – она рассматривала игрушку не больше трех секунд, затем небрежно бросила на кровать. Назару даже показалось, по ее лицу скользнула брезгливая гримаска. «Тетрис» подскочил на одеяле, едва не свалившись на пол, но наконец заткнулся. Сразу стало неестественно тихо.

– Долго еще? – не выдержав паузы, спросил Назар, хотя и сам знал, что нужного времени не вышло еще и наполовину – общество медсестры вызывало острое желание снова остаться одному.

– Еще пару минут. Не страшно здесь самому? – спросила она в свою очередь, чем заслужила у Назара дополнительную неприязнь. Дело было не в ее внешности или голосе и даже не в том, что она говорила, – а как. Будто каждым своим вопросом или словом ей хотелось попасть в больное место, а затем невинно улыбнуться и дождаться следующего раза.

– Днем здесь, конечно, все иначе, а вот ночью… – медсестра выразительно глянула на него (мысленно Назар уже окрестил ее «белобрысой»). – Не боишься оставаться тут на ночь?

– Почему это? – Назар впервые посмотрел на нее прямо.

– Да так, – она пожала плечами, как бы теряя интерес к развитию этой темы, повернула голову к окну и кивком указала на веранду, – Видел уже игровую палату?

Назар промолчал, только сильнее стиснул градусник под мышкой.

– Там столько всяких…

– Мне все равно, – перебил он ее, испытывая мерзкое шевеление внизу живота.

– Ну, конечно, тебе же отсюда ничего не видно, – сочувственно вздохнула белобрысая, – Очень жаль, там и правда интересно. Хочешь, расскажу?

– Нет, – он собирался ответить как можно равнодушнее, но голос все же подвел. Тонкие брови белобрысой тут же иронично поползли вверх: неужели, не может быть!

Ему действительно было наплевать на все игры в мире и на той веранде в частности – разве дело сейчас заключалось в них? Назар ощутил, как к глазам предательски подкатывают слезы. Но ему вдруг вспомнилась минувшая ночь, когда отец, выходя из детской, подмигнул: «Молодец, я горжусь тобой» – и слезы внезапно отхлынули, будто отброшенные внезапно выросшей плотиной. Он не станет реветь перед этой белобрысой, которая, видно, того и добивалась.

Назар даже рискнул перейти в наступление:

– Почему меня закрывают? – однако это было крайне неудачной мыслью, в чем он скоро убедился.

– Так положено, – отозвалась та вполне дружелюбно. Назар даже глянул на нее удивленно, словно ожидал увидеть на месте белобрысой кого-то другого. – Изолятор, хотя и относится к нашему отделению, но стоит, как видишь, за его пределами. И его нужно закрывать потому… – на улыбающемся миловидном лице медсестры вновь появилась уже знакомая Назару брезгливая гримаса, – Чтобы заразные дети никуда не расхаживали без разрешения. Заразные – ты меня понимаешь?

Несколько секунд она пристально смотрела на него, улыбаясь с тем же выражением: «Ты меня понимаешь, маленький ублюдок, заразные дети! Как ТЫ! Вот то-то…»

Восемь лет все еще возраст открытий – Назар сделал следующее и уже не первое важное открытие за последние дни: некоторые взрослые, оставаясь наедине с детьми, снимают маски и превращаются в монстров с холодными глазами. Главное, чтобы в тот момент их никто не видел – кроме одного, того самого ребенка, перед которым они снимают маску – и это другая, не менее важная вещь, иначе остальное теряет для них всяческий смысл. Если бы в изоляторе находился кто-то третий, белобрысая только измерила бы ему температуру и ушла, ничего больше. И все – из-за третьего.

Эти Шутливые Оборотни заходят сначала издалека: что-нибудь говорят, делают или задают различные безобидные вопросы и внимательно наблюдают за реакцией – они используют все это, как самураи – невидимых разведчиков-ниндзя, чтобы подкрасться поближе и отыскать слабое место в обороне. А затем переходят в наступление. Потому что им доставляет удовольствие делать больно и наблюдать исподтишка, что из этого получится. Им нравиться, к примеру, указать на веранду за окном с веселящимися детьми и тут же наглядно объяснить своему ребенку – что такое заразные дети. А потом снова улыбнуться, будто отличной шутке.

Новое открытие было воспринято скорее чувствами, нежели осознанно. Оно запечатлелось в душе Назара за ничтожную долю секунды, никак не успев отразиться на его лице.

– А еще, – продолжила белобрысая, – чтобы в изолятор не проник кто-нибудь посторонний. Например… знаешь, о ком я говорю? О Фред-ди Крюгере. Слышал о Фред-ди-и?

Назар смотрел пару фильмов, но решил не отвечать… и внезапно поймал себя на том, что медленно кивает головой, будто кто-то дергал ее вниз за невидимую нить.

– Ну, это, конечно, шутка, – белобрысая коротко хохотнула, не сводя с него внимательных леденистых глаз, – Но вот что действительно плохо… – она присела к Назару на кровать и заговорила доверительным полушепотом: – На соседнем этаже… да, точно, на соседнем внизу – находится больничный морг. Знаешь, это такое место, куда относят умерших людей, а потом разрезают вот так… – она провела себе ребром ладони вдоль туловища от горла до живота, – Это называется вскрытие.

Из коридора донесся знакомый Назару скрип подымающегося лифта, затем кто-то вышел на их этаже, лифт отъехал, шаги стихли где-то вдалеке.

Белобрысая косо глянула в сторону двери изолятора, якобы опасаясь, что сейчас может войти кто-то ужасный, о ком она еще не успела рассказать, и наклонилась к Назару совсем близко, почти касаясь своей челкой его волос.

– Очень нехорошо, что тебе придется остаться здесь на ночь одному. Я случайно слышала от тех, кто работает в больнице давно… Понимаешь, этот изолятор находится на ничейной территории, сюда вход с лестницы, ты сам видел. А морг расположен одним этажом ниже. Так вот, иногда здесь случаются страшные вещи.

Она придвинулась к нему вплотную. Прикосновение ее бедра вызвало у Назара отвращение.

– Однажды все мертвецы выбрались из того морга и стали подниматься по лестнице сюда, потому что здесь ничейная территория. Их кишки вывалились из разрезанных животов, размотались и тянулись за каждым на пять-шесть метров. Вся лестница, все ступени были покрыты зеленой вонючей слизью. А потом мертвецы начали ломиться в эти вот двери, чтобы добраться до одного мальчика, который…

– У вас неприятно пахнет изо рта! – выкрикнул Назар, отстраняясь от белобрысой. – Мне противно!

– Что ты с… – подскочила та, меняясь в лице.

– И еще… я все расскажу врачу! – добавил Назар, и у него перехватило дыхание, казалось, сердце вот-вот застрянет прямо в горле.

Медсестра изумленно прижала обе руки к груди и вдруг рассмеялась, укоризненно качая головой:

– Господи, я же просто шучу! Разве не понятно?

Случись это пятью минутами раньше, Назару бы даже на ум не пришло, что сейчас она может смеяться не искренне.

– Такой большой, неужели поверил? Тебе не стыдно?

И… ему действительно стало стыдно. Хотя дело было не в том, что он поверил или испугался ее россказней. У него вдруг возникло ощущение, что он поступил как-то плохо.

У Шутливого Оборотня всегда наготове пара испытанных трюков.

– Ладно, давай посмотрим, – белобрысая нависла над ним, протягивая руку за термометром. Назар, не поднимая глаз, отдал ей стеклянную трубку.

– Ну-у?.. – она долго рассматривала шкалу, – Тридцать семь и… три. Мальчик, ты болен. – Белобрысая так и не удосужилась спросить, как его зовут, хотя, возможно, и так знала из выписки, но все равно ни разу не назвала его по имени. – Ты очень, очень болен. Так и запишем.

Он совсем не ощущал, что после жаропонижающего укола температура снова начала подниматься. Впрочем, наверное, заразному ребенку вовсе и не обязательно знать, какая у него на самом деле температура.

После этого никто из них не проронил ни слова. Белобрысая вышла из палаты, заперев дверь на замок – ключ проворачивался чрезвычайно медленно, будто она испытывала удовольствие от этого действия.

С ее уходом Назар ожидал крупного облегчения, но только почувствовал, как давно переполненная дамба – еще с прошлой ночи – дает течь. Плотину подмыло, подпорки рухнули…

И зарылся лицом в подушку.

4

– О-го! Да тут есть, где набрать высоту, – смеясь, Левшиц подбросил счастливого Назара чуть ли не под самый потолок; изолятор огласил восторженный вопль маленького индейца, сорвавшегося со скалы. – Дела явно идут на поправку, – прокомментировал Михаил.

– Мы не надолго, – с ходу предупредила Валерия.

Меньше чем за минуту перед этим Назар глядел на большое решетчатое окно изолятора, постепенно темнеющее, безо всякого аппетита ковыряя вилкой гречневую кашу с овощной подливой, принесенную санитаркой на ужин, и представлял, что сейчас происходит дома. Чем реальнее ему удавалось это вообразить, тем тоскливее становилось в огромном молчаливом изоляторе с семью из восьми пустующими койками.

Но тут случилась приятная неожиданность, когда в сопровождении дежурной докторши вошли родители.

– Кажется, скоро мы сможем забрать его домой? – Левшиц опустил Назара на пол и повернулся к врачихе, – Что говорит педиатрия?

– Думаю, вы слишком торопитесь, – прямо ответила та. – Скорее всего, успели проявиться только первые симптомы.

– Значит, ягодки… – помрачнел Левшиц.

– Только бы не дифтерия, – еле слышно вставила Валерия, будто магическое заклинание.

– Завтра утром возьмем мазок из горла, – сказала врач. – И тогда будем знать точно. Не стоит…

– Бежать впереди паровоза, – кивнула Валерия. – Я помню.

Докторша наклонилась к Назару:

– Ну, как ты устроился у нас?

Еще днем он решил пожаловаться на медсестру, приносившую термометр, но та ни разу больше не появилась (возможно, сдала смену), и к вечеру многое стало казаться другим – о белобрысой он и думать забыл.

– Ну, так… – сказал он неопределенно. Докторша понимающе кивнула, мол, я и сама знаю, что здесь не Диснейленд, но нам всем приходится мириться с такими условиями, верно?

Валерия поставила на тумбочку небольшой пакет с продуктами, которые разрешили для передачи, вопросительно посмотрела на Левшица, изучавшего с сардонической миной прутья решетки на окне, и обняла Назара.

– Ну, вот… увидимся завтра.

5

Взяться за исследование других семи тумбочек в изоляторе, тулившихся к койкам, Назара побудило следующее: занимаясь перекладыванием мелких вещей в выдвижной ящик своей тумбочки, расположенный над дверцей основного отделения, он обнаружил в нем послание.

Точнее, целый «ворох» посланий, оставленных прямо на фанерном днище.

Большинство были совсем короткими и скорее являлись обычными «автографами», какие можно часто встретить на спинке сидения в автобусе, в кинотеатре или на парковой скамейке, вроде: «Здесь был А. С.», «Л. О. – коза поиметая!» и т. д.

Но попадались и совершенно иные – это были Настоящие Послания.

Очень скоро Назар выяснил, что ошибся – именно последние занимали львиную долю поверхности, все днище ящика было буквально испещрено ими. Чтобы прочитать все, Назару пришлось вынуть его целиком.

«Меня зовут Рита, – было выведено детским почерком почти в самом центре фанерного дна, – я тут уже третий день. Мне очень страшно. Я одна.»

Сразу под этими словами был нарисован маленький человечек с цветком в непропорционально длинной руке, вытянутой в сторону, словно он хотел кому-то его подарить. Рисунок и слова, как заметил Назар, явно принадлежали одной руке, пользовавшейся темно-синим карандашом.

Ниже он прочел другое послание:

«Я в этой тюрьме сижу неделю. Сначала со мной был еще один мальчик, но вчера его куда-то увели. А потом я увидел его на большой веранде на той стороне. Или это был не он. Здесь плохо. Я хочу домой.

Т. 8 сентября 89 г.»

Еще ниже:

«Я Вадим 10 лет. Кажеца тут пять или шесть дней. Каждое утро мне гооврит врач что миня выпишут завтра. Мне надоело ждать. Ночью сдесь…» — дальше было тщательно зачеркнуто длинной густой линией чернил, поэтому Назар смог разобрать лишь дату в конце: «91 год».

Подобных посланий в ящике его тумбочки оказалось двадцать три (Назар специально пересчитал, хотя это и не имело никакого смысла). Некоторые было трудно разобрать из-за того, что они слишком близко лепились одно к другому, налезали краями; кое-где просто вытерлись.

Двадцать четвертое он обнаружил на внутренней стороне дверцы полочного отделения:

«Мама, забери меня отсюда!!!» – взывал чей-то красный фломастер.

Над посланием лепилась окаменелая жвачка. Назар осторожно потрогал ее кончиком указательного пальца, будто опасался, что она может внезапно зашевелиться, и понял только сейчас, насколько успело стемнеть в палате.

Сначала он собирался включить общий свет, но выяснилось, что выключатель расположен слишком высоко для его роста.

Чего-то вроде стула или другого предмета, способного исправить этот временный недостаток, в изоляторе не нашлось.

Глава 5
АТАКА ШУТЛИВЫХ ОБОРОТНЕЙ

1

…Время было слишком позднее, чтобы рассчитывать на внезапный визит кого-нибудь, например, докторши, которую он мог бы попросить оставить свет включенным на ночь, – Назар с возрастающим волнением обдумывал способ, как бы не остаться одному в темноте.

Изолятор произвел на него тяжелое впечатление с первого взгляда, однако теперь, когда он обнаружил эти послания, – стал навевать еще более зловещие чувства. К тому же, следует добавить, Назар ни на секунду не забывал о минувшей ночи дома, и поэтому прекрасно отдавал себе отчет, что в подобном месте может запросто случиться все, что угодно.

Истории белобрысой медсестры о мертвецах, тянущих за собой по лестнице выпущенные кишки, были здесь ни при чем. Просто, как и все дети, он небезосновательно полагал, что темнота делает его более уязвимым. Это было то самое врожденное чутье, которое сохраняется до глубокой старости благодаря урокам, усвоенным в детстве.

Некоторое время он бессильно наблюдал, как изолятор постепенно погружается во мрак, окутываясь в густеющую паутину теней, словно ее плели сотни загадочных невидимых существ. И вдруг с несказанным облегчением вспомнил о светильниках для чтения, висевших над каждой кроватью. И, не сдержав восторга, даже позволил себе громкий хлопок в ладоши, который рикошетом отбился от потолка и оставил неприятный звон в ушах.

Когда Назар взялся за выключатель светильника над своей кроватью, его внезапно посетила мерзкая мысль, что лампочка могла в нем давно перегореть, равно как и в остальных светильниках – не слишком-то похоже, чтобы здесь это кого-нибудь особенно волновало.

Но, к счастью, все оказалось в порядке – его «кабинку» и находящуюся рядом с окном часть изолятора залил вполне удовлетворительный свет.

Затем Назар вставил на место тумбочный ящик и вернулся к прерванному занятию. Проблема с темнотой была разрешена, а следовательно, перестала заслуживать дальнейшего внимания. Назар перешел в соседнюю «кабинку», где, включив еще один светильник, вытащил следующий ящик.

Как того уже следовало ожидать, он был испещрен посланиями не меньше. Разница состояла лишь в яблочном огрызке, который присох к задней стенке и захрустел как крекер, когда Назар его отодрал, чтобы тот не мешал читать.

Первое, что он здесь прочел, было:

«Я Антон, мне 11 лет. Когда меня привезли сюда мне здесь тоже не понравилось. Тут решетки на окне и двери закрываются на замок как в тюрьме. И еще я боюсь засыпать потомучто всегда снятся плохие сны. Хочу домой к Лиле и Кипарису. 14 октября 82 года»

Затем Назар просмотрел еще несколько подобных посланий.

А потом увидел одно, которое его даже развеселило:

«Все вы трусы и сыкуны! Мне здесь совсем не страшно! Я не боюсь, не боюсь не боюсь»

Прочитав все послания, Назар обнаружил признание в любви безымянной девочки некоему Диме, которое находилось на задней внешней стенке ящика и его было возможно увидеть только одним образом – вытащив ящик целиком. Быстро, однако, выяснилось, что Назар был далеко не первым, кто его нашел. Рядом с трогательным признанием другой рукой и, судя по всему, гораздо позднее было дописано: «Потрахай меня», а чуть в стороне находилась еще одна приписка – «ДИМА – ЭТО Я».

Назар засмеялся, но сразу умолк. А потом целую минуту с бухающим сердцем сидел на кровати с ящиком на коленях. Все громкие звуки изолятор разламывал так, что у Назара создалось впечатление, будто с ним одновременно засмеялся кто-то еще.

Успокоившись, он перешел в третью «кабинку». Здесь его особое внимание привлекло послание, написанное очень аккуратным почерком синей шариковой ручкой:

«Всем привет! Оказывается нас здесь целая компания, ха-ха! Меня зовут Марина. Вчера исполнилось пятнадцать лет – попасть сюда было отличным подарком к дню рождения… Кажется, у меня что-то с легкими. Я даже не знаю, зачем все это пишу, ведь по-правде меня никто не слышит. Все это самообман. Ау? Вот, никого. Мне тоже тут немного жутко. Как глупо, зачем писать? О! Привет всем, кто придет ПОТОМ! Да, и еще. Для чего тут на окне решетка – это камера для преступников? Меня это тоже покоробило. (В конце почерк внезапно утратил свою каллиграфическую аккуратность) Господи, здесь целый день не с кем поговорить!!!»

В остальных ящиках Назара ожидала та же картина: они были исписаны посланиями давних постояльцев – точнее, подневольных заключенных – изолятора, как древние скрижали, пронесшие через время тайны ушедших поколений. Постепенно ему начало мерещиться, что он видит множество детских лиц, наслаивающихся одно на другое, может уловить тихий шепот десятков голосов, полных страха и одиночества, словно весь изолятор наполнился призраками. Призраками заточенных здесь до него детей.

Именно это и потрясло Назара – странный, почти пугающий сдвиг во времени – когда он обратил внимание на даты, стоявшие в конце некоторых посланий. Те, кого он естественно воспринимал как своих ровесников, давным-давно уже превратились во взрослых людей. А кое-кто был даже старше его родителей. И в одночасье они навсегда остались бродить в этих стенах теми самыми испуганными детьми, чьи послания из года в год жили здесь своей причудливой загадочной жизнью.

Он переходил из одной «кабинки» в другую, зажигая новые светильники и оставляя включенными те, что зажигал раньше, отчего изолятор приобрел мрачновато-феерический облик: в нем так и не появилось никаких намеков на перенасыщение яркостью ламп, будто каждая «кабинка» существовала как бы по отдельности, удерживая свет внутри себя. Изолятор напоминал застывший кадр из некоего фантастического фильма о потерпевшем крушение корабле пришельцев.