Текст книги "Триумф великого комбинатора, или Возвращение Остапа Бендера"

Автор книги: Борис Леонтьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Глава 6
ПУТЕВОДНАЯ ЗВЕЗДА

В один из весенних дней 1931 года через Немешаевск, точно по расписанию, проследовал на Москву курьерский поезд. Он приостановился не более, чем минуту и оставил на платформе молодого человека лет тридцати – в морской фуражке с белым верхом.

Когда солнце выглянуло из-за хромово-серых туч и заиграло на золоченых куполах пока еще не снесенных церквей, молодой человек вышел на Центральную площадь и устремил свой взгляд на одинокий ларек с курьезной вывеской "Пиво-водка". Рядом кучковались городские почитатели пива и водки.

Ларек обслуживал не только членов профсоюза, но и всех желающих. Это обстоятельство приятно удивило приезжего, уже приготовившегося предъявить ручной штучной работы билет члена профсоюза старгородского Учкпрофсожа. Немного помедлив, он протянул в окошко несколько монет и, дождавшись долива, получил массивную стеклянную кружку пенистого солодового напитка.

– По всей видимости, наркомат внутренней торговли не жалует это шиковое заведение своими кредитами, – заключил молодой человек, сделав небольшой глоток. – Напиток похож на мое любимое маджарское алиготэ, но только с привкусом сена. Бутлегер Тыра в своем медвежьем углу поил меня гораздо лучшим суррогатом.

Воленс-неволенс, любитель маджарского алиготэ оказался свидетелем весьма любопытного спора. Захмелевшие рабочие-ударники, торговцы антиквариатом, работники немешаевской типографии "Заря социалистической печати", интеллигент в пенсне и прочие городские активисты чесали свои языки по поводу предстоящего сноса в Москве Храма Христа Спасителя.

– Да вранье все это... – без особого жара заявил пройдоха с вытаращенными глазами, косясь на балахон молодого человека.

– Храм Спасителя сносить будут. Это же ясно как день, и понятно, как пень! – прочувственно воскликнул рабочий-ударник с красной мордой. – Это же, товарищи, решенный вопрос.

– Да поймите же вы, наконец, – звонко воскликнул интеллигент в пенсне на вздернутом носу. – Как же может быть вопрос решен, когда Храм Христа имеет пирамидальный силуэт и одинаковостью фасадов роднится с Кремлем, а значит, и с партией. – Интеллигент снял пенсне и начал протирать стекла носовым платком. – То есть снести его никак не можно. Никак не можно.

– А я согласен: снесут, – вмешался добрый толстяк с коммивояжерскими баварскими усиками. – И только эта дурацкая, как ее там... Александровская церковь останется.

– И ее, товарищи, снесут, точно вам говорю, кому она нужна? – довольно грубо простонала красная морда.

– А форма и абрис глав, – не унимался интеллигент. -Это куда? А компактность объема? Это как? Храм контрастен с Кремлем! Это что? Только он доминирует над городом и вместе с Иваном Великим создает главный силуэт столицы республики. Не снесут! Партия не допустит!

– И что это вы, гражданин, вечно выражовываетесь в нашем общесте? Напились – ведите себя прилично, – с военной отчетливостью произнес лупоглазенький гражданин, усики которого выдавали в нем красноармейца.

– Я не выражаюсь, а доказываю вам, малограмотным: будет стоять Спаситель. Будет! Что я могу сделать, если у вас сердца мохом обросли!

– Молчал бы ты в тряпочку, вшивый, а то как дам больно! – пригрозил лупоглазенький. – Товарищи, а может это контра? А?

"Сам ты контра", – подумал интеллигент, напиваясь своим пивом.

– Алкаш-выпивоха, а под интеллигента подстраивается, сказал в унисон гавканью подзаборной собаки узколобый тюфяк. -Недоносок, заткни фонтан!

Эти слова, влетевшие в голову, будто их туда вкрутили отверткой, непременуемо отразились на лице интеллигента: лицо посерело. Интеллигент забеспокоился: начал вертеть во рту палец, грызть ногти.

– Его надо под холодный душ, – залихватски сплюнула красная морда, – чтобы из него дурман вышел и побольше нашатыря, чтоб он в себя пришел.

– Из-за таких вот интеллигешек и говорят, что блестящее будущее Немешаевска осталось позади! – проталдычил идиот без лица, то есть лицо-то у него имелось, но запомнить его было невозможно, даже прожив с этим идиотом год в одной комнате.

– А я слышал, что уже приказано снести, – зевнул и одновременно окнул заскучавший брюнет с ненатуральным лицом. -Прессу читать надо. Чего тут спорить?

– Памятник царю перед храмом снесли, и Спасителя снесут, – самодовольно сообщила красная морда. – Вопрос, товарищи, решенный.

Интеллигент в пенсе молчал.

– А что же на его месте? – с неожиданной суровостью протянули красные глаза. – Что?

– А я вам говорю, что уже и артель "Монолит" создана и проект готов. "Памятник освобожденному труду" называется, отрывисто ответствовала красная морда. – Этот, как его...

– Дворец Советов, – послышалось с соседнего столика.

– Да, правильно, – согласилась красная морда. – Дворец Советов строить будут.

– А помните в том году антипасхальные и антирождественские митинги? А выступления членов Союза Воинствующих Безбожников? Как вы думаете, для чего все это? ничуть не смутившись, хихикнул только что подошедший белобрысый гражданин. – Для чего?

– Точно! – со смехом воскликнула красная морда, протягивая белобрысому лопатообразную ладонь. – Здорово, Силыч!

– Для сноса, – вставил добрый толстяк с баварскими усиками. – Не стоит и сомневаться.

– Значит снесут, – кукарекнул красноармеец. – Да и черт с ним.

– А я думаю, что вся эта антирелигиозная истерия лишь для того затеяна этими эсвэбэвцами, чтобы мы с вами здеся вместо пива сельтерскую с вишневым сиропом глушили, – неожиданно для всех прокомментировал мужчина лет сорока с брюхом хлебного агента. – Вот тогда и посмеемся.

– Это почему? – удивились коммивояжерские усики.

– Откуда я знаю? Думаю так, – пожал плечами хлебный агент.

– А вы как думаете? – прохрюкала красная морда, обращаясь к интеллигенту, собравшемуся уходить.

– Спросите у Антипина, – огрызнулся спрошенный, сверкнув пенсне.

– А что тут говорить? По газетам известно, что идет реконструкция Москвы, – великодушно ответил за очкарика гражданин средних лет с фараонской бородкой, по всей видимости, работавший гардеробщиком в "Немправде". – Сами знаете... Что было сделано из Тверской? Улица Горького. А из Предтеченского переулка? Большевистский. Значит, и из Спасителя Дворец Советов сотворят.

– А где, я вас спрашиваю, Сухарева башня и Красные ворота? – возмутился собутыльник фараонской бородки гражданин в очках с фининспекторским личиком. – Где? В сортире. Там же и церковь Успения и собор Казанский. Снесли, а строить ни черта не хотят. Так же и Спасителя снесут, а на его месте – шиш! А вы все на свой салтык талдычите: снесут, снесут. Снесут – да! А построят – шиш с перцем!

– И я говорю, что дворец не построят, – не унимались вытаращенные глаза.

– Шиш там построят, – закрывая лицо руками, пробубнил фининспектор. – Это на три аршина в землю видно.

– Не шиш, а дворец, – послышалось откуда-то сбоку. -Монумент.

"Какая осведомленность о столице. Для такого захолустья это не просто гениально, а конгениально!" – подумал молодой человек в балахоне, а вслух подзудил:

– Памятник вождю пролетариата на месте Храма поставят!

Эта фраза усилила страсти. Но молодой человек вместо того, чтобы окунуться в бурлящий спор, отошел от захмелевших эрудитов подальше. Он оказался в обществе человека с побитым лицом. Через минуту из его горла вырвалось невольное удивление:

– Вы что, на похоронах были? На вас смотреть тошно!

– Я потерял, гражданин, партийный билет, – проговорила побитая физиономия.

– Тоже мне! Нашли, над чем слезы лить.

Тут молодой человек действительно услышал жалкие всхлипывания.

– Да... положение. Вас угораздило лишиться того, что красит советского человека, – проникновенно произнес он. – Я вас понимаю. – Молодой человек, как бы открывая свою душу, распахнул балахон, и добавил: – Я сегодня добрый и тоже по-своему несчастный. Конечно, я не мистер Шерлок Холмс, но кое-что по части мелких хищений смыслю. Применительно, конечно, к Советской России.

Партиец поднял подбородок и сверкнул глазами.

– Вы сотрудник ОГПУ?

– Я что, по-вашему, похож на чекиста? – вопросом на вопрос ответил приезжий.

– Нет, но я... – замялся побитый, а про себя подумал: "Значит, жулик".

– Я не чекист, товарищ потерпевший.

– Вы, правда, можете мне помочь?

– Слово "помочь" отсутствует в многотомном словаре Остапа Бендера. Вы можете называть меня Остапом Ибрагимовичем. Но я, пожалуй, внесу его в свой словарь: глядя на вас, можно умереть от сострадания.

– Я был бы вам очень признателен. Ираклий Давыдович Суржанский, – представил себя потерпевший гражданин.

– Суржанский? Да вас можно сажать только за вашу фамилию! Об имени и отчестве я вообще молчу... Но это не столь важно. Где вы последний раз его видели?

– Кого?

– Партбилет, конечно. Ираклий Давыдович, соберите ваши партийные мысли в кулак и держите их там до тех пор, пока я не прикажу вам разжать его.

– Да-да! Я все понял, товарищ Бендер. Последний раз партбилет находился у меня в бумажнике.

Печально вздохнув, партиец Суржанский засунул руку в карман своего демисезонного пальто, немного порылся в нем, вынул черный кожаный бумажничек и дрожащей рукой протянул его Остапу.

– Вот в этом...

Остап, бубня себе под нос "пальто с кошельком в кармане и ключ от квартиры, где деньги лежат...", взял бумажник и, бесцеремонно порывшись в нем, вынул две ржавые булавки, пять рублей мелочью и двести рублей купюрами. Спрятав деньги в свой карман, Остап засунул булавки и мелочь назад, искусственно зевнул и вернул бумажник Суржанскому.

Партиец выразил одной половинкой лица исступление, а другой огорчение.

– Вы взяли двести рублей!

– Таковы расценки сыскной конторы "Бендер без К"!

– Но...

– Катастрофически интересно! – быстро меняя тему диалога, сказал Остап голосом городового. – Сразу видно, что здесь замешаны как раз те самые вилы, которыми пишут по воде!

Поэтому вопросов больше не имею.

И тут же спросил:

– Вы что же, всегда носите эту вещь с собой?

– Да, – отозвался Ираклий Давыдович, еще держа в руке отощавший кошелек.

– Так вы работаете в исполкоме? И там тоже бумажник всегда был при вас?

– Да, я его из пальто перекладываю в пиджак.

– Значит не там... Вы кого-нибудь подозреваете в краже? – В краже? – удивился Суржанский.

– В краже, в краже. А в чем же еще?

– Неужели вы думаете, что партбилет могли выкрасть?

– Именно.

– Но для чего? И кто? Кому это надо? С какой целью? Может, враги партии?

– Цели у людей бывают разные. У вас, кроме врагов партии, есть другие враги?

– Как вам сказать...

– Как есть.

– Один враг, если можно так сказать, появился недавно. Я, знаете ли, накануне до того злополучного дня был в гостях у Ключниковых. Они меня сами, сволочи, пригласили. А потом Александра Станиславовна набила мне морду. Фонарь поставила. Представляете? Какие же они гады!

– Ключниковы?

– Они... Этот нэпман пустил по ветру все мое состояние. Я имею в виду двадцать тысяч. Сейчас этот гад собирает барыши. Вот это шинок – собственность его акционерного общества. А я только и имею одно право – выпить здесь кружку пивка.

– Что вы говорите?! – с фальшивой ноткой возмущения в голосе воскликнул Остап. – Так этим ларьком владеет ваш Ключников?

– И не только этим. Под ним практически все питейные заведения Немешаевска.

– Это очень хорошо и как раз то, что мне нужно. Акционерное общество, говорите?

– Да. "Карт-бланш" называется.

– Конгениально. "Карт-бланш" и император-кооператор! Зачем же вы пришли к чете этих "Карт-бланшей"?

– Они меня сами пригласили, товарищ Бендер, я не мог отказаться. Я пришел. А они мне морду...

– То есть, вы получаете удовольствие, делая то, что вам не нравится? Вы что, идиот?

Ираклий Давыдович не смутился. Он всем туловищем подался вперед, придвинулся вплотную к Остапу и, приставив губы к его уху, зашептал:

– Я знаю, как этот тип стал владельцем "Карт-бланша"... Ключников, едят его мухи, весь город к рукам прибрал. Весь город, товарищ Бендер. Это я вам говорю, как Ответ-работник исполкома. Я ему сам во всем помогал.

– Понимаю. Получаете взятки. Тесните честных людей. Награждаете негодяев. – Остап поднял палец. – Статья сто четырнадцатая. До трех лет.

И он изобразил на пальцах небо в клеточку.

– Не шутите так, товарищ Бендер, – не отходя от Остапа, прошептал Суржанский. – Он очень богат. Очень. Весь город, стервец, к рукам своим нэпмановским прибрал...

Внутри у Ираклия Давыдовича кипела тайная злоба, а зависть без жалости терзала его партийное сердце. Остапу даже показалось, что этот партоша вот-вот лопнет от мести.

– Хорошо! – Бендер сурово посмотрел на партийца. – Но вернемся от вашей познавательной околесицы к нашему следствию. Итак, до последней встречи с четой Ключниковых ваше запятнанное взятками лицо было невредимым?

– Да, товарищ Бендер. – Слово "взятками" Ираклий Давыдович предпочел не оспаривать.

– И партбилет был на месте?

– Да, товарищ Бендер.

– Понятно. И вы не знаете, кто у вас свистнул партийный билет?

– Нет. А откуда мне знать? Думаю, потерял где-то. Ведь так? Так.

– Вы уже с кем-нибудь беседовали о пропаже?

– Беседовал? Вам, товарищ Бендер, легко говорить. Беседовал! Это, извините великодушно, мягко сказано. Беседовал! Вы видите мое лицо? Следователь ОГПУ со мной побеседовал!

– Так что же, вас забирали в "гепеу"?

– Я сам к ним пришел.

– Сами? Вы это – серьезно?

– Вполне.

– Нет, вы точно – идиот! Теперь мне совершенно ясно, что ваша голова до краев наполнена только решениями партактивов. – А что мне оставалось делать? Потерять партбилет – не шутка вам. Это хуже, чем потерять деньги. Потеря партбилета это потеря партийной чести. Это плевок в рабоче-крестьянские завоевания. Партия этого не прощает. А я, товарищ Бендер, человек честный!

– И вас вот так просто отпустили?

– С тем, чтобы через неделю я вернулся с партбилетом. Или...

Но Остап не дал ему договорить.

– Все ясно. Из нашей слезощипательной беседы я почерпнул три бесповоротных факта. Первое. Я четко знаю виновника вашего так называемого горя. Второе. Здесь чувствуется неплохая комбинация. И третье... Вы живете один?

– Один... Уже восемь лет. Муся, моя супруга, чтоб она гикнулась, ушла от меня в двадцать третьем...

– Это хорошо. Я буду жить у вас.

– Пожалуйста, живите себе на здоровье, – умоляюще произнес Суржанский. – Только найдите мне партбилет. Заклинаю вас, товарищ Бендер.

– Конечно найду, – уверенно пообещал Остап. – Ваша книжица теперь для меня стала путеводной звездой. Как говорил друг моего детства Мишель Буане, начало комбинации есть. Карты розданы. Игроки расселись. Командовать игрой буду я. Звучит талантливая фантазия для фортепиано с оркестром. Аплодисментов не жалеть! Ничего, взойдет солнце и перед нашими воротами! Ну же, шире шаг! Ведите меня в свой замок, благородный барон в изгнании!

Глава 7
СОННЫЙ ДОМИК ПАРТИЙЦА СУРЖАНСКОГО

Некоторое время спустя две фигуры появились в Студенческом переулке. Исполкомовский барон в изгнании и его молодой спаситель подходили, обнявшись, к сонному домику, построенному из горизонтально уложенных бревен в духе классической колхозной архитектуры: двускатная крыша, покосившийся фундамент и расхлябанные наружные ставни.

На глазах Ираклия Давыдовича показались первые за несколько последних дней лишений счастливые слезы.

– Я знаю, как этот тип стал владельцем "Карт-бланша", прошепелявил он, учтиво открывая дверь.

– Меня это не интересует, – сухо промолвил Остап, пока не интересует, так будет точнее. Расскажите о состоянии его сегодняшних дел. В частности, о его связях с исполкомом, местными деловыми кругами и банком.

– Деловыми кругами? Вы смеетесь! Дела теперь всюду в упадке. От старого уже почти ничего не осталось. Ключников это и есть "деловые круги" нашего города. Его терпят только потому, что он напрямую связан с товарищем Канареечкиным.

– Это кто?

– Председатель исполкома...

– И что же?

– Скоро и "Карт-бланш" сожрут. Читали последние постановления? Хотя... что я говорю? Вы же...

В домике Суржанского оказалось три комнаты. Вся обстановка в доме свидетельствовала о том, что его хозяин был холостяком. На выбеленных известкой стенах висели многочисленные портреты партийных и государственных деятелей. Дощатый пол был окрашен в светло-коричневый цвет. Пол был грязный. В первой комнате возле окна стояли кровать и письменный стол. Вторая комната, которая, судя по всему, функционировала как спальня или как еще черт знает что, была меблирована железной кроватью. Постель имела беспорядочный вид. Дверь в третью комнату оказалась закрытой. – А вы, соломенный вдовец, неплохо устроились.

Остап радовался в душе, что ему повезло в этом богом забытом Немешаевске.

– А что в той комнате?

– Это комната моей бывшей супруги, – поспешно ответил Суржанский. – Вам, правда, у меня нравится?

– Да. Типичное жилье советских партийцев, не обремененных семейными узами. Для полного комфорта не хватает настенных часов с кукишем.

– А почему вас заинтересовал "Карт-бланш" и Ключников, чтоб его мухи поели?

– Ираклий Давыдович, пока вопросы задавать буду я! А вы будете отвечать. Так как именно мне вы обязаны своим будущим спасением, – нервно ответил Остап. – И вообще, долго я тут с вами пестоваться не намерен. Будете плохо себя вести, – Бендер улыбнулся, – превращу ваш дом в виварий, а подопытным кроликом назначу вас.

Тут Ираклий Давыдович сжался в комок, вытаращил глаза, начал ими дергать, после чего поводил взглядом сначала по комнате, затем по Остапу, и, наконец, понял, что его спаситель просто пошутил. Изобразив на своем круглом лице светлую улыбку, партиец нежно проворковал:

– Да-да-да. Я просто так спрашиваю... чтоб разговор поддержать. Вы не поймите меня правильно.

– Просто так только кошки плодятся, – с некоторой насмешливой ноткой в голосе заметил Остап. – Какие лично у вас имеются связи в исполкоме?

– У меня? Лично?

– Кто у вас в исполкоме заведует регистрацией предприятий? Как получить разрешение на изготовление печати?

– По поводу регистрации – это к Ключникову, – зашептал Суржанский. – Он там весь орготдел скупил. А печать можно изготовить в мастерской на улице Хлюпкина-Спаскина. Напротив типографии.

– Типографии? В этом убогом городе есть типография? – с оскорбительной вежливостью поинтересовался Остап.

– А вы как думали? Недавно выстроили. Директором там у нас значится э... Леонид Маркович Курочкин. Прямо скажу, взяточник до мозга костей.

– Это хорошо, что взяточник.

Остап потер руки и несколько минут сидел в задумчивости. – Итак, Ираклий Давыдович, пишите отношение из исполкома в типографию. Не мне вас учить: "Дано сие тому-сему (такому-сякому) в том, что ему разрешается то да се, что подписью и приложением штемпеля удостоверяется". Ясно?

– Сейчас напишу. Я, товарищ Бендер, для вас все сделаю. Только умоляю – найдите мне билет партийный.

– Вы что, не понимаете? Я только этим и занимаюсь.

После этих слов партиец Суржанский окончательно растворился в высоком интеллекте великого комбинатора. Поэтому, малую толику погодя, он воскликнул бархатным контральто:

– Большое человеческое спасибо, товарищ Бендер!

Глава 8
ОФИЦИАЛЬНЫЙ ВРАЖЕСКИЙ ВИЗИТ

На следующее утро спаситель взял у барона в изгнании «напрокат» его выходной костюм. Стоя перед большим зеркалом, атлетически сложенный Остап с удовольствием разглядывал гражданина с джентльменской прической и коротенькими фартовыми усиками.

Позавтракав на скорую руку, джентльмен отправился на улицу Хлюпкина-Спаскина.

Мастерская штемпелей и печатей, как сиамский близнец, прилипла к одноэтажному обувному магазину, фасад которого был украшен надписью:

МЫ ОБУЕМ ВСЮ ЕВРОПУ!

Остап порадовался за Европу, но отвернулся от сиамских близнецов. Он обратился к "Заре социалистической печати". Солнце било в чистые типографские стекла, и они горели золотом, отражаясь в зрачках великого комбинатора. Ему показалось, что там, в этом золоте, возник на мгновение лик Фортуны.

Так стряслось, что бетонный куб немешаевской типографии "Заря социалистической печати" был построен как раз накануне тринадцатой Октябрьской годовщины. Здание было до того чистым и светлым, что в нем вполне можно было проводить конгрессы Коминтерна.

Внутри типографского куба, кроме производственных помещений, бухгалтерии и отдела кадров, располагался просторный кабинет директора Леонида Марковича Курочкина. В кабинете пахло циркулярами, отношениями, требованиями и прочей бумажной продукцией, которой был завален длинный, покрытый малиновым сукном, рабочий стол товарища Курочкина. Возле стола стояла плетеная мусорная корзинка, над которой висел портрет местного руководителя – товарища Канареечкина. От одного портрета к другому тянулся плакат с ни к чему не обязывающей надписью: "Привет шефам!" Время от времени в кабинете звонил телефон. Трубку Леонид Маркович снимать не любил. Иногда раскрывалась дверь, накрашенная до одури секретарша Леночка подходила к столу, открывала папку и выкладывала на стол директора несколько листков бумаги. Леонид Маркович расписывался и взмахом руки отпускал секретаршу, даже не взглянув ни на бумаги, ни на смазливую мордашку. Леночка кокетливо фыркала, но покорно уходила.

Несмотря на свою закатную молодость, Леонид Маркович был человеком демократического склада и достаточно отпетым взяточником. Голова у него была круглая, костюм – черный, жилет – серый, короткие каштановые волосы блестели, точно шерсть у морского котика. До революции Леонид Маркович был генеральским денщиком. Но Октябрь его раскрепостил, и он начал продвигаться по службе так стремительно и с таким рвением, что, в конце концов, товарищ Канареечкин оценил по достоинству заслуги Курочкина перед городом и сделал из бывшей генеральской задницы первое лицо немешаевской "Зари социалистической печати".

"Я страшно люблю деньги, – говорил товарищ Курочкин своей жене Надежде Пантелеевне. – Я не могу без них никак. Нет, Надечка, я не взяточник, я хороший! Верь мне, душечка, я хороший!" Душечка не верила и кормила Ленечку из ряда вон плохо.

В тот самый момент рабочего дня, когда Леонид Маркович, дохнув на кругленькую печатку, с удовольствием поставил оттиск на финансовом отчете за первый квартал, в приемной директора типографии появилась корпусная фигура великого комбинатора. Остап быстро прошел мимо стола, за которым пудрила свой носик секретарша Леночка и на миг остановился у дерматиновой двери с табличкой "Без доклада не входить". Леночка спрятала черепаховую пудреницу, окинула пришельца эротическим взглядом и поняла, что это свеженький, как со льдины, заказчик. Остап ей подмигнул и живо открыл дверь.

– Здравствуйте, товарищ Курочкин, – напористым, не допускающим возражений голосом сказал он, войдя в кабинет.

– Добрый день, – произнес Леонид Маркович несколько озадаченно. – Вам что, товарищ? Вы от какой организации?

– Вы сами прекрасно знаете, от какой, – Бендер значительно посмотрел на директора и, бесцеремонно сев в стоявшее у окна кресло, добавил: – Семен Никитич Люксембурцев. Республиканское ГПУ.

При этом правая рука "Семена Никитича" извлекла из нагрудного кармана красное удостоверение и снова отправила его в карман.

Леонид Маркович встал, раболепно поклонился, поправил галстук и сейчас же снова опустился на прежнее место, почувствовав себя генеральским денщиком.

Наступила продолжительная пауза, в течение которой, в душе денщика раздавался тихий стон гибнущего индивидуума.

– Здравствуйте, товарищ Люксембурцев. – Леонид Маркович начал внимательно и в то же время осторожно рассматривать посетителя.

– Необходимо срочно выполнить секретный заказ. Это в порядке эксперимента. По линии Совнаркома. Вот эскиз и письмо. Необычный заказчик, наклонясь вперед, протянул два листка бумаги, на одном из которых было написано:

Секретно Срочно Директору Немешаевской типографии "Заря социалистической печати" тов. Курочкину Л.М.

Приказываю отпечатать тиражом в 10000 (Десять тысяч) экз., по прилагаемому эскизу, и выдать готовую печатную продукцию тов. Люксембурцеву С.Н.

Начальник ГПУ PСФСP Подохлестов Н.О.

Эскиз представлял собой неплохой рисунок, выполненный акварелью и походивший на этикетку от плоской бутылки "Зубровки". В верхней части рисунка был намалеван желтый затушеванный диск финского солнца с несколькими полосочками и тенями по кругу. По центру было красиво написано:

"Черноморский херес", ниже: "крепкое", и еще ниже: "Изготовлено в Испании. Исключительно тонкий букет.

Альдегиды и эфиры – по нулям. Продлевает жизнь. Похмелья не вызывает. Аромат меда и цветов ромашки. Содержание спирта 20%". Прочитав письмо, директор типографии вытаращил, насколько это возможно глаза, округлил руки, словно в них был поднос с фужерами, чуть покосился на финское солнце и, захлебываясь от радости, что ему ничего не будет, почти закричал:

– Так, что ж вы, товарищ, сразу не доложили!.. Конечно! – Мне нужен тираж максимум через три часа, – произнес Остап довольно неприятным голосом и посмотрел на часы. -Сейчас одиннадцать, значит к обеду все должно быть готово.

– К обеду – так к обеду, – проделикатничал Леонид Маркович и между тем подумал: "Этот свое возьмет без всяких подачек. Да, плохой день".

Он кивнул головой, витиеватым росчерком наложил резолюцию: "В производство!", вызвал секретаршу и, передавая ей бумаги, подчеркнул: "Это срочно!" – Пожалуйста, товарищ Люксембурцев. Сейчас же займутся вашим заказом. Можете не сомневаться, Семен Никитич, сделаем! Великий комбинатор поднялся во весь рост и быстро направился к выходу. Но, собравшись было открыть дверь, он вдруг обернулся и сказал с чарующей, хотя и грубой улыбкой:

– Ах да, совсем забыл, Леонид Маркович... Тут мое начальство попросило выяснить, так сказать, вскрыть истину, или точнее, вылупить на свет правду...

Остап занял позицию у окна и продолжил:

– В наше управление, видимо, от ваших заказчиков, поступила странная, но ужасно интересная жалоба.

Леонид Маркович вздрогнул и ясно почувствовал приближение внутреннего насморка.

Посетитель по-канцелярски спокойно вынул из кармана брюк желтый листок бумаги и, развернув его, прочитал:

– "Немешаевская мясная артель "Моршанские шницеля" сообщает..." Жалоба на вас, товарищ Курочкин... да, на вас. Ну что, голуба, делать-то будем?

Голуба от страха потеряла дар речи. Юношеские румянцы быстро сошли, лоб покрылся блестящим потом, а остальная часть лица – траурными морщинами.

– Дело ясное, – жестко сказал Бендер. – По глазам вижу, что вы взяточник с большим стажем.

На взяточника прямо жалко было смотреть. Дремлющая совесть начала покусывать все его существо.

– Я...

– Нехорошо, Леонид Маркович, нехорошо. Вам, значит, доверили такой пост, а вы, пользуясь служебным положением облимониваете государство. Втираете заказчикам очки. Таскаете республику за нос. Третируете Советскую власть.

– Но, товарищ, ведь я же...

– Вы кого хотите оставить с носом? Советскую власть?

– Нет, я не хочу ее оставлять с носом!

– Вы кого хотите оставить в дураках? Партию?

– Клянусь! нет! нет! нет! я не хочу оставлять партию в дураках!

– Мне придется сообщить товарищу Свистопляскину.

Остап заложил руки за спину и прошелся по кабинету.

– Нехорошо, нехорошо, – сказал он, остановившись. -Очень нехорошо. Даже и не знаю, что теперь нам с вами делать... Ведь что получается? Уголовный кодекс. Глава третья. Должностные преступления...

Леонид Маркович знал, что делать. Он почти бегом приблизился к несгораемому шкафу, открыл дверцу, достал новенькую, перевязанную шпагатом, пачку. Деньги посетителю были протянуты обеими дрожащими руками так торжественно, словно происходила церемония вручения маршальского жезла.

– Вот, возьмите.

Остап схватил взяточника выше локтя, посмотрел ему в глаза отеческим взглядом, спрятал пачку в карман и сказал просто, без обиняков:

– Да вы что? По сто четырнадцатой загреметь хотите? Если вы так будете работать, то ваш лозунг на стенке не далее как через пару месяцев будет заменен другим: "Железной рукой погоним человечество к счастью!" Стыдно, Леонид Маркович, очень стыдно. Ладно, пока прощаем.

Великий комбинатор грустно пожал взяточнику руку и деловой походкой направился к выходу. Заглушив хлопнувшей дверью бой кабинетных часов, он подарил секретарше Леночке громкий воздушный поцелуй. Леночка вздрогнула, поправила прическу и очаровательно улыбнулась. Но улыбка на фоне большой, как артиллерийская мишень, стенной газеты, стала усиленно агитационной. Это обстоятельство отпугнуло Остапа и он вымолвил так:

– Мадемуазель, вы обворожительны.

Слово "мадемуазель" он произнес кротко, "вы" сонно, а "обворожительны" у него вообще завязло в горле. Тактично добавив: "Девушка, от вас исходит такое амбре, что я просто захлебываюсь от восторга!", Остап отчалил со своими комплиментами из приемной.

Через десять минут он был в печатном цехе, где лично руководил процессом по выпуску этикеток "Черноморского хереса". После обеда фургончик с односкатными задними колесами остановился в Студенческом переулке и свеженькие типографские пачки были выгружены во двор сонного домика с покосившимся фундаментом.

Вечером товарищ Суржанский весело рассказывал своему благодетелю, как выполнил его задание. Задание Бендера, согласно задуманной комбинации, заключалось в том, чтобы в качестве Ответ-работника исполкома поговорить с сотрудником "Немешаевской правды" Фицнером, известным своими критическими статьями.