Текст книги "Триумф великого комбинатора, или Возвращение Остапа Бендера"

Автор книги: Борис Леонтьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

– Товарищ, наш редактор не принимает!

– Меня примет. Работайте, товарищи, работайте!

Посетитель торкнулся еще сильнее. За стеклом, будто швейная машинка, сердито застучали каблучки. Ключ в замочной скважине повернулся, дверь шумно отворилась на обе половины, показалась заспанная секретарша.

– Что это за стукотня! – возмутилось что-то среднее между пионервожатой и руководительницей кружка домоводства. -Что же вы тут, товарищ, буйствуете!

– Товарищ не буйствует, – возразил посетитель, товарищ ищет свои законные права.

Бендер уже проник в приемную и озирался, точно в самом деле искал, не завалялись ли где его права.

Секретарша окинула посетителя ненавидящим взглядом.

– Главный редактор никого не принимает!

Но настырный посетитель уже исчез за дверью редакторского кабинета.

Редактор сидел за столом и смачно сморкался в носовой платок.

– Вы из обкома? – рассердился он, всматриваясь в лицо посетителя. – По какому делу?

– Я по важному делу.

Начав с этой лаконичной импровизации, великий комбинатор уже не сомневался, что успех обеспечен.

– По важному? – удивился редактор.

– По сугубо важному! По архиважному!

– Хорошо, я согласен... – Редактор кашлянул. Последнее слово его, видимо, убедило. – Если по очень важному...

– Моя фамилия Гурий. Администратор Прилежаевского конного завода, – представился Остап.

– Прилежаевский конный завод?

– Наш директор, товарищ Ляшко, вы его, вероятно, знаете, – начал посетитель с грустной улыбкой, – весьма обеспокоен тем обстоятельством, что ведущая областная газета предательски молчит об организованном нашим заводом международном конном пробеге...

– Пробег? Международный?

– Ростов-Дон-Париж, – продолжил Остап уже со вздохом. -Поначалу хотели до Праги, но потом подумали и решили: до Праги, пожалуй, не сможем, а вот до Парижа дотянем. Чему быть, того не миновать! Правильно говорю?!

И Остап похлопал редактора по плечу.

– А мы действительно замалчиваем?.. Да, странно. Весьма странно. – Редактор вызвал секретаршу. – Вот что, Агнесса, немедленно ко мне нашего лучшего репортера!

– Аполлинария Холодного?

– Давай, давай, давай! И побыстрее!

Не прошло и десяти секунд, как в кабинет редактора приплыла акула ростовского пера.

– Что же вы, товарищ Холодный? – кашлянул Аггей Трифонович.

– А что я, товарищ редактор? – сердито отозвался репортер.

– Не налаживаете разлаженное дело? – осведомился Длинноногов. – Как же это?!

– Как же не налаживаю, когда налаживаю?! – возразил репортер.

– Нет, не налаживаете.

– Налаживаю. Вот как раз сейчас пишу статью о Межконпробе "Ростов-Дон-Париж"!

– Как? – почесывая за воротником, удивился редактор. -Вы в курсе?!

– Помилуйте, Аггей Трифонович, вся страна в курсе!

– А почему же я не в курсе?

– Так ведь... – заколебался репортер и тяжело вздохнул.

– Что вы там бубните?! – возмутился редактор.

– А-а... – протянула акула пера. – Я как раз вам сообщаю об этом.

– Немедленно в печать! – изо всей силы напрягая свой голос, приказал главред. – Хорошенько общелкайте материал и немедленно в печать! Понимаете? Немедлено!

Третье "немедленно" выскочило по инерции, так как Холодного в кабинете уже не было.

– Спасибо, товарищ, – сказал "трудармейский" начальник, обращаясь к администратору Гурию, – спасибо! – Благодарность плескалась в его глазах. – Вы нам очень, товарищ, помогли. Спасибо вам, товарищ, от всех сотрудников и от меня лично!

– Да что вы! – скромно протестовал товарищ. – Не за что.

– Есть за что. За большую новость, которая разбудила нашу газету и, в частности, ее редактора.

Тем временем Аполлинарий Холодный, сотрясая своим голосом весь второй этаж, звонил по телефону.

– Аллоу? Это "Атеист и коммунист"?.. У вас нет материала по Межконпробу?.. Холодный из "Трудармейца" говорит... Как не знаете? Вы понимаете, что тяжелый свинский скандал назревает? Что?.. Нет, вы прекрасно знаете, что я не строю гипотез!.. И я про то же! Молнируйте немедленно!.. Аллоу? "Ростовская правда"? Это Холодный из "Трудармейца". Врубель Гепардович? У вас информации о Межконпробе не имеется? Нет?.. Как не знаете? Да вы что! Вы понимаете, что назревает гнусный скандал?.. Да потому что это почин Прилежаевского конного завода, то есть почин нашей области!.. С самим Куйбышевым согласовано. Ну вы даете!.. А?.. Как что?! Международный конный пробег Ростов-Дон-Париж. Почетный приз – "Золотой хомут"... Москва, говорите?.. Я уже послал пять телеграмм... Пять, говорю! Как, и вы послали? Десять? С минуты на минуту ответа ожидаете? Коротковолновики эфир наполняют? Тогда понятно... Врубель Гепардович, ну вы уж тогда меня-то не забудете? Если что, телефонограммку продиктуете? Ага! Хорошо! Форсировать события, говорите? Совершенно с вами согласен!..

Остап вышел на широкую улицу Энгельса. Прямо перед ним распластался сквер с высохшим фонтаном и узкими асфальтовыми дорожками. Под погасшими керосино-камильными фонарями шел немногочисленный митинг. – Товарищи, гадина империалистического застоя своим позорным жалом насилует наши социалистические завоевания! Еще немного – и республика будет беременна! – зверским голосом вещал толстый во все стороны оратор. – И, что самое важное, мы ничего не можем этой твари противопоставить!

– А ну ее в болото! – вмешался участник в костюме цвета уснувшего морского животного.

– Вы считаете, что этого будет достаточно? – трубил агитатор.

– А то! – подтвердил свое предложение участник.

– Товарищи! Похоже, что в наши ряды затесалась одна из этих паршивых сволочей! – с угрозой в голосе воскликнул толстяк, соскочил с трибуны и дал серебрянному в нос.

Дул легкий ветерок, он приятно шевелил волосы и забирался через воротник под пиджак к самому телу. Остап бесконечно потянулся и, испытывая удовольствие, торжественно молвил:

– Конгениально! Кашу на огонь я поставил. Пусть варится. Будем ждать.

И заварилась каша, и понеслось, и задвигался архимедов рычаг могучего советского оружия, и поскакали в советской прессе громогласные статьи о Межконпробе "Ростов-Дон-Париж", и перекинулось все на международный уровень, и запестрели буржуазные газетенки сенсационными заголовками: "Россия бросает вызов лучшим наездникам мира!", "Азиаты-революционеры стремятся попасть в цивилизацию на кобылах!". Затрясся от сообщений эфир: "Неужели "Золотой хомут" получат большевики?", "Почему молчит Лондон?", "Кто же получит почетный приз?" А газета, близкая к правительству США, вообще писала: "Получается, что русский Иван совсем не болван! Русский Иван подарил миру Межконпроб!" Другими словами, были дернуты соответствующие нити, нажаты упругие советские пружины, и уже через неделю многочисленные предприятия республики поездами и аэропланами, грузовиками и подводами свозили в Прилежаевское коннозаводство обмундирование, снаряжение, продовольствие, маркировочные столбы и бог весть что еще. Товарищ Ляшко забыл, что такое сон. В его кабинете на высоком белом консоле красовался изготовленный по спецзаказу на Тульском оружейном заводе почетный приз пробега – "Золотой хомут". Что до товарища Гурия, то он ограничился общим руководством. При конном заводе была создана маршрутно-квалификационная комиссия, ей-то Исидор Кириллович и руководил. Днями и ночами пыхтела МКК над общей картой маршрута. Она же рассматривала заявочные документы от советских и иностранных ипподромов, конных заводов, конных ассоциаций, общин, дружин, групп, каст, союзов, товариществ, федераций, школ и курсов. Заявок было хоть отбавляй! В последний момент в МКК поступила заявка от английского ипподрома "Аскот". Наездникам Новой Гвинеи и Республики Зимбабве, после обстоятельной беседы с начальником МКК Гурием, по непонятной причине, дали от Полежаевских ворот поворот. Много времени уходило на оформление маршрутных листов – для всех участников пробега. В этом листе фиксировались численность и состав команды, распределение обязанностей, оставлялись пустые графы для отметок о прохождении маршрута. Остап лично дышал на новенькую печать МКК, с предельной бюрократичностью хлопал ею по маршрутному листу, макал перо и залихватски расписывался. В финале этой процедуры, к удовольствию председателя МКК, по оформленным документам скакало пресс-папье с ручкой в виде золотой лошади. 15 июня, ранним утром, когда небо засинело так притягательно, что подбивало на энтузиазм, на Прилежаевском конном заводе по случаю Международного конного пробега "Ростов-Дон-Париж" под лозунгом "Даешь Межконпроб!" открылся грандиозный митинг. Взрыв вездесущего оркестра ударной волной окатил конный завод. Музыканты, обжигая губы о горячие металлические мундштуки, играли церемониальный марш. Текли величественные звуки, пробуждающие в сердце гордость за советских наездников. Под звуки оркестра участники Межконпроба вели под уздцы холеных жеребцов. Торжественно развевалось кумачовое знамя. Гудела разношерстная толпа, состоящая из представителей крупнейших газет и телеграфных агентств мира, коннозаводческого населения и маститых наездников. Поднявшийся на трибуну Ляшко обдал собравшихся теплыми словами. Каждую минуту громкий дикторский голос, усиленный репродуктором, объявлял:

– Товарищи! Отойдите за пределы досягаемости задних копыт!

Жеребцы снисходительно поглядывали по сторонам. Сияющий Ким Родионов трусил вдоль трибуны на небольшой белой лошадке. За ним бежала взъерошенная лошадь с подвешенными боками. На низкорослой пегой кобыле, покрытой красной скатертью, с чувством собственного достоинства, держась за уздечку из переплетенной широкой зеленой тесьмы, разъезжал злой бухгалтер Нечаев. Недалеко от конюшни конюх Савелич дергал за узду горячую лошадку, задирая ее голову кверху. Из кормового сарая доносился голос Петровича: "Ах ты, старая холява!" Когда у товарища Ляшко от обжигающей речи высохла глотка, его место занял поэт Фома Несдержанный.

Словно раскаты грома, раздались стихи:

Раздув меха, звучит гармонь:

Пою тебе, советский конь! Тяну к тебе свою ладонь, Горит в душе моей огонь!

И этот славный атрибут, Бесценный "Золотой хомут", Пройдя извилистый маршрут, Уж точно снова будет тут! Так погоняй коня овсом! Пусть он несется напролом! Зовет парижский ипподром! Вперед! Во Францию верхом! Со стороны британских участников неслось на ломанном русском:

– У меня в Манчестере теперь три жеребца! Три, понимаете, май френд? И поэтому ежедневно проходят припуск около пяти кобыл! О, это большая работа! На ваш пробег мы взяли апрельских двухлеток. Это прекрасные кони! Мы будем первые!

– А зато у нас все жеребцы государственные! – отвечал представитель Анапского конного завода.

– А у нас застрахованы!

– У вас все лошади с наследственной леностью!

– А у вас без родословной!

– Это у нас без родословной?!

– А у нас все кобылы плодовиты!

– А у нас трудолюбивы!

– У нас все лошади – предки победителей "Дерби"!

– А у нас... все кобылы покрыты исключительными жеребцами! Во-он, видите? Примерно такими!

Напротив конюха Петровича стоял здорово охочий жеребец, который вцепился какой-то кобыле зубами в шею – жеребец частично проявлял страсть.

– Зато они у вас болеют!

– Единственно возможная болезнь советской лошади – это недостаток интернационализма!

И вдруг все стихло.

На конном поле появилось три правительственных авто. Эскорт пестрых, сверкающих на солнце наездников скакал позади. Авто остановились возле трибуны. Товарищ Ляшко, в сопровождении администратора Гурия и секретарши Ирины Ивановны Мащенко, с хлебосольным подносом двинулся навстречу правительству.

Жирный зной попостнел.

Вездесущий оркестр заиграл туш. Счастливо залаяли псы. Восторженно заржали лошади. Длинный полотняный лозунг "Долой тяпства!" с трепетом заколыхался на ветру.

Репортеры, выпятив животы, побежали к трибуне. Десятки фотоаппаратов нацелились на правительство. Вспыхнул магний. Товарищ Сталин, а также тт. Ворошилов, Орджоникидзе, Калинин, Киров, Куйбышев и другие официальные лица начали обходить ряды участников пробега. Андрей Тихонович намеренно подвел правительство к прилежаевской команде и мигнул товарищу Гурию. Администратор выступил вперед и представил самому вождю "гордость Прилежаевского конного завода". Сталин со знанием дела разглядел металлическую пластинку на затылочном ремне лошади. На пластинке было выгравировано: "Черный Вихрь". Рулевые советского государства уставились на Черного Вихря. Сильный жеребец с крепкими округлыми мышцами, гибкими суставами, напряженными сухожилиями выглядел по-королевски пышно. Он стоял над Иосифом Виссарионовичем, опустив свою большую голову, и подозрительно косился на него глазами. Вождь ему не нравился. Сталин потребовал морковку. Ему дали. Сталин начал кормить ею Черного Вихря, одновременно гладя его по щеке. Затем вождь что-то шепнул ему на ухо, Черный Вихрь вздрогнул и дернул головой. Вождь сделал шаг, похлопал коня по гнедому крупу и молвил проникновенным голосом:

– Волшебная лошадь! Как вы считаете, товарищ Киров?

– Да, лошадь хоть куда! – согласился с вождем один из любимцев партии.

– Прямо социалистический алмаз! – выпорхнуло из уст всесоюзного старосты.

"Фантастический скакун!" – подумал Клим Ворошилов. – Ему три года, товарищ Сталин! – дергая щекой, задушевно воскликнул Ляшко. – На моих глазах вырос. Мы возлагаем на него большие надежды.

– Большие надежды возлагаете... – размеренно повторил вождь. – А не тот ли это жеребец, которому все газеты предсказывают победу?

– Это жеребец чистых кровей, – ворвался в разговор администратор Гурий. – Вы с ним поосторожней, товарищ Сталин, он у нас раздражительный.

– А вы кто такой? – нахмурил брови вождь.

– Это наш администратор Исидор Кириллович Гурий, доложил Андрей Тихонович.

Вождь вгляделся в лицо товарища Гурия. Лицо ему понравилось.

– Чистых кровей, говорите, эта лошадка?..

– Чистых, товарищ Сталин! – голосом наибольшей звучности откликнулся администратор.

– Это хорошо, что чистых! – улыбнулся, как на портретах, вождь. – Я безоговорочно восхищен Черным Вихрем!

– Он к вам тоже привязался, товарищ Сталин! – радостно воскликнул администратор.

Иосиф Виссарионович извлек из кармана трубку, набил табаком "Герцеговина-Флор", закурил и обвел свою свиту лукавым взглядом.

– А кто руководитель этой команды? – спросил он после некоторого молчания.

– Так вот Гурий и есть руководитель! – музыкально мурлыкнул товарищ Ляшко.

Вождь повернулся к администратору, затянулся, выпустил изо рта дым, слегка взмахнул трубкой и тихо спросил:

– Значит, Черный Вихрь пойдет под вашим личным руководством?

– Да, товарищ Сталин! – так же тихо ответил администратор.

– А кто наездник? – не унимался вождь.

– Ким Родионов, товарищ Сталин! – быстро сообщил администратор.

– Так за кем же будет победа, товарищ Гурий?

– Победа будет за нами, товарищ Сталин! – со всей патриотической ответственностью заявил Исидор Кириллович.

"Как хорошо сказал, шельмец! – подумал вождь. – Надо запомнить". И запомнил.

– Удачи вам, товарищ Гурий! Возвращайтесь с победой!.. Начинайте, товарищи!

Администратор щелкнул пальцами. Ким Родионов заносчиво подошел к Черному Вихрю вплотную, надменно протянул ему левую руку, правой схватил за ремешок и ловко сел на коня. Затем он крутанулся и двинулся по дорожке на стартовое поле пробега. Повсюду загудело.

От трибуны группами прорывались репортеры – все хотели видеть вождей и лошадей с близкого расстояния.

Репродуктор рычал-надрывался:

– Товарищи! Отойдите за пределы досягаемости задних копыт!

Но тут раздалась команда приготовиться. Дали старт. Лошади с поразительной быстротой понеслись от бушующей трибуны на запад. Их неудержимо влекло в Париж.

Глава 32
В ДЕШЕВОМ ЭЛЕКТРИЧЕСКОМ РАЮ

Таксомотор перевалил через мост и тихо пополз по набережным Сены. Справа плыл «кораблик» Сите со знаменитой Парижской Богоматерью. Всюду, куда ни глянь, царило великолепие! Кружилась голова и захватывало дух.

Гвардейцы кардинала... Именем короля!.. Один за всех и все за одного!.. Либертэ, эгалитэ, фратернитэ... Дерни за веревочку, дитя мое, дверь и откроется!.. Государство – это я! А ля гэр ком, а ля гэр... После нас хоть потоп!.. Вставай, проклятьем заклейменный!..

В голове Остапа Бендера пронеслась вся великая история Франции.

Он попросил шофера остановить недалеко от бульвара Распай. На другом берегу Сены по-прежнему стоял Лувр. Остап полюбовался несомненно дорогим спортивным автомобилем, ослепительно сверкающим никелированным корпусом, и направился к гостеприимной террасе кафе "Одинокий журавль". Под длинным полотняным тентом стояли столики. Остап миновал столики, вошел в кафе, остановился у зеркала, поправил галстук с маленькими подковками, смахнул пылинку с черного люстринового пиджака и направился в зал. Тут было шумно и тесно. С крохотной сцены под фортепианный аккомпанемент ровно лилась заунывная тягучая песня:

В вечерних ресторанах, в парижских балаганах В дешевом электрическом раю, Всю ночь ломая руки от ярости и муки, Я людям что-то жалобно пою...

Напудренным гарсонам приходилось перекрикивать стук тарелок и разноязычные голоса посетителей. Остап щелкнул пальцами, подозвал одного из гарсонов и выдавил из своего горла несколько французских слов:

– Я ищу Джона, Джона Кервуда.

Гарсон подбородком указал на столик неподалеку от невысокой стойки, около которой теснились три американца в коричневых парусиновых брюках и русский полковник с седыми подусниками. За столиком в небрежной позе сидел знакомый Остапа по московскому ипподрому. Он пил кофе со сливками и медленно откусывал сандвич с красной икрой.

– Итак, вы приехали! – Остап пожал Джону руку. -Здравствуйте, мистер Кервуд.

– Здраствуйте, мой дорогой русский друг!

– Вот уж, действительно, в яблочко. Я теперь, на самом деле, дорогой!

– Вам что-нибудь заказать?.. Месье! – Джон щелкнул пальцами. – Чашку кофе, коньяк и сaviar rouge!

Остап закурил.

– Вы предпочитаете красную икру черной, господин Кервуд? Посмеялись.

– Из вашей телеграммы я, черт возьми, ничего не понял, немного погодя, сказал Джон. – Вы сообщили "срочно". К чему такая спешка?

Остап начал деловито.

– Во вторник советские участники Межконпроба отправляются на родину. У нас с вами – три дня.

– Три дня?

– Именно. Три дня и десять часов. – Плохо понимаю.

– Джон, вы хотите...

– Можете не продолжать, мистер Бендер. Да, хочу! Опять гениальная комбинация?

– Вы в курсе последних событий?

– Каких событий? – с веселым удивлением спросил Джон.

Великий комбинатор проницательно улыбнулся.

– Об этом самом пробеге, мистер Джон.

Остап бросил на стол утренний выпуск "Сиффле". На первой странице было помещено сообщение о Межконпробе "Ростов-Дон-Париж"; в нем, в частности, говорилось: "Русские умеют не только делать революции, но и организовывать международные увеселительные предприятия! Блестящая победа советских наездников. Второе место разделили наездники Великобритании и Франции. Третье..." – Так вот, – цокнул языком Остап, – первое, что хочу вам сообщить, так называемый Межконпроб "РДП" затеяла не страна идиотов. Смех сказать. Заварил кашу один из ее представителей. – Как?! Вы?! Неужели это возможно?!

– Как говорят американцы, а почему бы и нет! В совковском ристалище все возможно.

Кервуд задорно улыбнулся.

– Я вами восхищаюсь!

– Голь, господин Джон, как известно, хитра на выдумки. -Остап многообещающе подмигнул. – Это была не комбинация, а обыкновенное бегство.

– Вас разыскивало "гепеу"? – тоже подмигнув, спросил Джон. – Как же вы перешли границу?

– Я фигура неприкасаемая. Сам вождь пожелал мне удачи... но это все лирика. Мы теряем время.

– Я вас слушаю.

Остап докурил папиросу и положил окурок в пепельницу.

– Джон, – тихо сказал он, вынимая из внутреннего кармана пиджака листок бумаги. – Мне нужен покупатель. Ознакомьтесь вот с этим. Это копия...

Глаза Джона забегали по бумаге.

– Черный Вихрь?! Он продается?

– Я хочу проститься с советскими околотками последней комбинацией.

– Отличная родословная! На миллиона три потянет без всяких напрягов. – Нужно запросить больше.

– Мой куш?

– Куша не будет. Фифти-фифти.

– Я опять повторюсь, я вами восхищаюсь!

– Давайте без лирики. Сomme il faut, как говорят французы.

– Вы мне можете все это оставить?

– Разумеется. Когда вы выезжаете в Лондон?

– Только завтра...

– Никаких "завтра"! Выезжайте немедленно.

– Маленький ньюанс. Эта лошадь будет украдена?

– Вы хотите сказать, не пахнет ли это дело парижской тюрьмой Санте? Нет, не пахнет! Все будет оформлено по всей форме – адвокат, юрист, все дела. Вот адрес моей гостиницы... – У вас телефон в номере есть?

– Никаких телефонов. Как вернетесь из Лондона, немедленно приходите в гостиницу. У портье спросите администратора Гурия. – Гурия?.. Хорошо.

– Я вас провожу. Это ваш авто сияет на улице?

Джон кивнул.

– Итак, в путь.

Они вышли из кафе. Лакей в смокинге, галстучке-фокстрот и брюках с узким черным лампасом проворно открыл дверцы авто и после того как компаньоны сели, встал в лакейскую позу, поднес руку в лимонной перчатке к фетровому шляпсу и наиобольстительнейшим образом попрощался.

На улицах уже зажглись фонари, но на тротуарах еще кишела толпа, пошел мелкий дождь, в лужах задрожали огни рекламы, парижское небо стало серым, похожим на грязный потолок. Сплошным студенистым потоком с грохотом двигались по шоссе разномарочные авто. Вдали возвышалась Эйфелева башня, увенчанная трехцветным флагом. Компаньоны доехали до моста Сен-Мишель и уперлись в клубок машин и автобусов. – Сворачивайте, – скомандовал Остап. – Пробка апендицит цивилизации. Терпеть ненавижу.

На выезде из города полицейские проверяли документы. – У вас паспорт в порядке? – на всякий случай спросил Джон.

– В самом полном, – поспешно ответил Остап.

– Они здесь не церемонятся.

Автомобиль Джона пропустили, не проверяя.

– Что значит класс машины! – усмехнулся Джон, включая четвертую передачу.

– Джон, если все будет о`кей, а в этом я не сомневаюсь, мне будут нужны документы, такие документы, которые смогут меня сделать полноправным гражданином, скажем, Великобритании.

– Сложно, но можно.

– А что если это поставить в условие нашему покупателю? – Хотите стать бароном?

– А почему бы и нет! Почему бы мне не нанять расторопного слугу с телеграфным блокнотом? Думаю, вы согласитесь с тем, что барон Бендер – это звучит.

– Сделаем.

– Знаете чего мне сейчас хочется? Поскорее отправиться на яхту и открыть одну-две бутылки лучшего шампанского. Пора бы отметить свой триумф!

– У вас уже есть яхта?

– Образно, мистер Кервуд, образно! Но все это не за горами.

– А как же Бразилия?

– По завершении комбинации!

– Вы все-таки...

– Увлеченность Рио канула в Лету еще в Немешаевске. Там в России. Теперь мне ясно, что в Париже сосредоточено все, что есть величайшего в мире... Нет, просто смерить глазами. Нужно же узнать, куда стремился советский паломник-пилигрим. Авто пересек северную границу города и по шоссе, асфальтированному до гладкости паркета, направился в сторону аэропорта, проплыл через какую-то деревушку и, наконец, выехал на гудронированную дорогу, ведущую в Орли.

Простившись с Джоном, великий комбинатор взял такси и как раз в то время, когда Кервуд пересекал Ла Манш, возвратился в Париж. Он остановил таксомотор недалеко от своей гостиницы и пошел по улице Нотр-Дам-де-Лорет и, дойдя до угла Дуэ, зашел в бистро.

– Кофе с двойным ромом, – монотонно сказал он, усаживаясь за один из свободных столиков. За стойкой сидело четверо посетителей. Было уже поздно. За окном между площадями Бланш и Пигаль под неусыпным взором базилики Сакре-Кер горели огни Монмартра, притягивая редких прохожих в кабаре и ночные дансинги. Прикончив кофе, Остап расплатился, купил пачку "Сamel", две бутылки кубинского рома и вышел на улицу. Тротуарные плиты были несколько мокрыми от дождя. Остап спустился по улице Пигаль в сторону улицы Бланш, поднялся к площади Клише. Через пять минут он был в гостинице. Был первый час ночи. До отъезда советской команды оставалось трое суток. Остап прошел по коридору и как бы случайно остановился у номера Ляшко. Андрей Тихонович спал: был слышен храп. Остап попробовал приоткрыть дверь, она поддалась. Он легко вошел в номер и, поставив на трюмо бутылку, быстро вышел. То же самое он проделал в номере Кима Родионова. "Для чего я им презентовал этот чертов перебродивший сок? – думал Бендер. – Я не знаю, как прокрутить эту комбинацию? Может, проще снять двух девчонок на Пигаль? Нет, не будем поступью великана занимать мост. Не купится. Париж Парижем, а система в него въелась по самые кости. Значит, остается только этот, последний, вариант. Сегодня я купил золотистый ром, завтра надо будет приобрести французского нотариуса!" С этими думами великий комбинатор поднялся по лестнице, покосился на рыхлого с рыжеватой бородой коридорного, вошел в свой номер и, не раздеваясь, плюхнулся на кровать.

Под утро его разбудил телефонный звонок. Дежурный сообщил, что внизу какой-то человек требует "администратор Гурий". Остап быстро спустился. В вестибюле на зеленом диванчике сидел Джон. Под глазами у него были черные мешки. Видимо, компаньон Бендера не спал всю ночь.

– Май дарлинг, на вас нет лица!

Джон сразу перешел к делу.

– Покупатель готов. – Конгениально.

– А у вас все готово?

– Сейчас только утро. К вечеру, мой друг, к вечеру. Как говорят французы, все дело в шляпе. Где вас найти? Или нет. Вам не хочется выпить старого доброго лимонада перед ланчем? Нет? Тогда отправляйтесь в мой номер и хорошенько проспитесь. Вечером будет небольшая пьянка.

– Sorry?

– Little party... Drink... Ясно?

– О, ясно!

– До вечера. Вот вам ключи. Если кто будет вами интересоваться, представьтесь французским коммунистом, так сказать, мы с вами воевали в гражданскую.

– Кем представиться?

– Позже...

Бендер вышел из гостиницы. Взглядом он приказал швейцару поймать такси. Швейцар засуетился и зовуще взмахнул рукой: подъехала "альфа-ромео". Швейцар добродушно открыл дверцу. Остап влез на заднее сиденье.

– Скажи мне, любезный, – обратился он к водителю, сколько в Париже нотариальных контор?

– Нотариальных? Вы хотите сказать, адвокатских? Очень много, месье, очень много.

– Мне нужна самая обыкновенная, средненькая контора.

Толстый с багровыми щечками водитель несколько секунд подумал, завел мотор, дернул скоростной рычаг и повел машину в сторону Монмартра. Через двадцать минут он остановился недалеко от бульвара Ришар-Ленуар и, указав пальцем на вывеску "Адвокатская контора Жан Оноре", прикрякнул так:

– Если "Оноре" вас не устроит, поедем на бульвар Сен-Мишель, там между клубом "Пижон" и букинистическим магазином находится конторка "Фернан Жентон", похуже, чем эта, но весьма недурная.

– Хорошо, я скоро.

Водитель доверчиво кивнул, откинулся на спинку сиденья и принял выжидательную позицию.

По левую руку простиралась глубокая улица, по правую прохладная, с мыльным запахом станция метро, рядом с метро старушка, торгующая орешками какаут, прямо – живописная аллея! Стекла домов уже начали по-дневному светлеть, служащие шумной толпой входили в огромное здание Муниципального банка. Великий комбинатор пересек аллею, подошел к двухэтажному дому, углы которого были украшены деревянными изображениями апельсиновых деревьев с аккуратно нарезанными ветвями, поднялся по ступенькам на крыльцо и нажал кнопку звонка.

Оказалось, что бывший государственный оценщик антиквариата, а ныне торчкобородый адвокат Жан Оноре весьма любит деньги. Особенно ему нравились крупные суммы. А когда Бендер выписал ему чек на сумму в сто тысяч франков, доктор Оноре, почти не знавший русского языка, сказал по-русски:

– Я до гроба ваш, месье Бендер!

– Вот до гроба не надо, – ответил ему на это Остап. -Итак, в пять вечера на Шмэн-Вер.

– Я буду там гораздо раньше.

Остап возвратился к машине.

– Бульвар Сен-Мишель отменяется. В гостиницу! Или нет. Пусть поспит. Никогда не был в "Мулен-Руж". Поехали в кабаре!

К вечеру великий комбинатор был в своем номере.

– Итак, мой друг, вы французский коммунист, – плавно начал он. – Откуда я вас знаю? По гражданской войне. Вместе сидели в окопах. Там вы и познали великий могучий русский язык. Далее. Приехали, скажем, из Марселя. Ваша комячейка испытывает финансовые трудности. Но это лирика. Главное – вы ветеринар-профессор, дока. Понимаете? Сейчас я вас представлю Ляшко! Он уже должен быть под мухой. В сопровождении Андрея Тихоновича мы прокатимся в Сен-Жерменский лес. Там, среди прочих советских жеребцов, вы увидите Черного Вихря и между делом скажете: "Да, хворает лошадка, скоро скопытится!" и тут же переводите разговор на другую тему. Далее. Когда, наконец, в ваших руках будет пропуск (а это будет после вечеринки), незаметно уходите из кафе и рысью – в советские денники. Помните, в нашем распоряжении будет только ночь. Утром он проснется, будет скандал, но мы уже должны быть в Лондоне. Вы все поняли?

– Почти.

– Вот вам вырезка, в ней статья о болезни Борна. Статью надо выучить наизусть.

– Сказать пару слов... статья...

– Затем вечеринка на Шмэн-Вер.

– Это кафе? А может затащим его в самый дорогой ресторан Парижа?

– Тащить его в Пера?! Да вы что? Вы имеете дело с обыкновенным советским бюрократом, который считает, что если быть проще, тогда к тебе потянутся люди.

– На Шмэн-Вер, так на Шмэн-Вер.

– Ну вот и прекрасно. Вперед, к Ляшко!

Молодые люди спустились на этаж ниже, обронили свои взгляды на поднимающихся по лестнице вертлявых, в белых передниках, горничных с утюгами и шемизетками, зашагали по коридору и вошли в номер Ляшко.

– Андрей Тихонович, – скороговоркой сказал Остап, позвольте вам представить...

Но Андрей Тихонович его оборвал.

– Добрый день, уважаемый Исидор Кириллович, добрый день! – На трюмо стояла наполовину опустошенная бутылка рома. Директор был навеселе. От него несло ромом. – Представляете, товарищ Гурий?! Просыпаюсь, протираю глаза, смотрю... бутылка отличного рома! Этот ром я пил еще в годы... А-а! Ты хотел меня познакомить... Что, здесь, в Париже, встретились?!..

– Чисто случайно.

– Камарад Пьер, – представил себя Джон.

– Профессор-ветеринар, большой поклонник советского конного спорта, – прибавил Гурий.

– Вместе в гражданскую воевали.

– Ах! ах! ах! – заахал Ляшко. – А под чьим командованием сражались? Я, например, с басмачами... Очень приятно, очень, товарищ Пьер!.. Мировая революция не за...

– Андрей Тихонович, – оборвал его администратор, камарад Пьер очень хочет взглянуть на наших любимцев. Надо показать. Я хотел было сам, но все же с директором будет пообстоятельнее.

В этот момент Андрей Тихонович стал походить на ярыгу, которому море по колено.

– И вы еще спрашиваете?! – директор всплеснул руками. -Поехали, поехали! Камарад Пьер, у нас лучшие в мире жеребцы! Понимаете? Лучшие! Едем, едем... Так, портфель... боюсь его здесь оставлять. Буржуи все-таки! Сопрут...