355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Борис Конофальский » Инквизитор. Башмаки на флагах. Том второй. Агнес » Текст книги (страница 4)
Инквизитор. Башмаки на флагах. Том второй. Агнес
  • Текст добавлен: 28 апреля 2021, 15:01

Текст книги "Инквизитор. Башмаки на флагах. Том второй. Агнес"


Автор книги: Борис Конофальский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Глава 7

Дел в городе оказалось у него много. Поутру, ещё до рассвета, не позавтракав, кавалер поехал к епископу, чтобы успеть поговорить с ним до начала службы в храме. Отца Теодора он встретил на пороге его дома. Старик всё ещё вел утренние службы сам, несмотря на возраст, и он уже спешил на службу, но по дороге они успели переговорить. Старый поп ещё раз повторил всё то, что уже писал в письме, но особенно напирал на распрю с графом:

– Уж не думайте, что Малены отступятся, – они медленно шли по ещё тёмным улицам к кафедральному собору, где у епископа должна была быть служба. – Их фамилия всегда была упряма и в средствах неразборчива. И вообще… Я думаю, что лучше бы вам отказаться от вдовьего надела графини. И сделать сие публично.

«Отказаться? Да ещё публично? Признать перед всеми своё поражение?»

– Нет, сие невозможно. Я обещал графине добыть ей поместье, – твёрдо сказал рыцарь. – Не захотят отдать добром, так силой заставлю.

– Силой? – епископ даже остановился. – Да не всё же можно решить силой!

– Не всё, но этот раздор можно. Приведу людей, возьму его замок и заставлю признать, что поместье принадлежит графине.

– Имейте в виду – наживёте себе вечного и кровного врага, такого унижения фамилия вам не простит, да ещё и герцог всегда будет на стороне родственников. И знать местная вся тоже, для неё вы вовеки будете чужим. Так и будете жить, лишь на меч опираясь.

– Я всю жизнь живу, на меч опираясь. Другой жизни я и не знаю.

– Вижу, отговорить я вас не смогу, – говорил отец Теодор, останавливаясь на ступенях храма. – Раз так, прошу вас быть во всеоружии. Коварен и хитёр род Маленов, иначе не стали бы они из мелких землевладельцев курфюрстами.

Он протянул кавалеру руку.

– Да, святой отец, – отвечал кавалер, целуя перстень на перчатке епископа. – Буду помнить предостережения ваши.

Уже светало, когда епископ входил в храм. Люди простые и богатые, и даже благородные, ждавшие попа у церковных ворот, старались наперебой подобраться к нему и тоже поцеловать руку, подносили к нему новорождённых или больных детей, чтобы получить для них от святого отца благословение. И старый поп никому не отказывал, со всеми был милостив.

А вот Волков был задумчив. Прежде, чем сесть в седло, взялся за луку, остановился и стоял так в раздумьях целую минуту, не меньше. А думал он лишь об одном: стоит ли тягаться с Маленами?

Так ли уж нужно ему это поместье? Епископ-то прав. Вся знать за графом пойдёт. Для них он чужак, выскочка, а они тут вместе веками живут. И герцог за графа будет. А Волков, Брунхильду ко двору провожая, уже думал о том, что она поможет ему с герцогом замириться. А если Малены ещё и город против него настроят, а они смогут, если постараются, на кого же ему тогда опереться?

Да, только на меч свой и сможет он опереться. Но поместье для сына как иначе добыть? Может, часть своей земли отдать? Но его земля – это глина, овраги, кусты бескрайние да пустоши. С Грюнефельде не сравнить.

Вот с такими думами и садился кавалер в седло.

– Надобно трактир какой найти, – сказал он, – завтракать пора.

Фон Клаузевиц, Максимилиан и Увалень спорить с ним не стали.

Нашли трактир прямо недалеко от кафедрала. На вид был хорош, а еда оказалась дрянью, видно, повара были никудышние. Поели молока, мёда и хлеба, всё остальное, что им приносили к завтраку, есть было невозможно. Принесли жареную кровяную колбасу, а она несъедобная. Такое сало было прогорклое и вонючее, на котором её жарили, что с ней и рядом-то сидеть нельзя было, не то, что есть. И пироги, видно, были с тем же вонючим салом. Волков так разозлился, что звал к себе трактирщика и таскал дурака за волосы, бранил и заставлял его самого жрать те пироги. И платить ни за что не стал, даже за молоко с хлебом.

Так и не наевшись, поехали они к ратуше, где кавалер хотел повидать бургомистра и поговорить с ним о проделках этого графского холуя фон Эделя. Что он говорит, да с кем встречается, да к чему призывает славных горожан. А заодно и выяснить, что господа городские советники думают насчёт дороги.

Проезжая по улице Печников, в одном проулке, что выходил на эту улицу, он увидал человека. Человек тот был верхом и было сразу видно, что он из добрых людей. При железе нешуточном, при кинжале, в бригантине, бородат отменно, серьёзен, глаза у него острые и непокрытая голова. Горяч.

Волков, встретившись с ним взглядом, уже думал господину поклониться, так как казалось ему, что он где-то его видел, да господин тот вдруг глаза отвел и стал разглядывать старую, закопчённую вывеску колбасной лавки.

Ну и ладно, поехали дальше.

Бургомистр, как и положено, был в ратуше. К нему люди шли вереницами. Но как показался Волков, так всех иных людей он оставил.

– Рад сообщить вам, друг мой, что вопрос по дороге до владений ваших почти решился положительно, – сразу заговорил господин первый консул города Малена Виллегунд.

– И что же повлияло на решение господ советников? – спросил Волков с чувством приятного удивления.

– Во-первых, уголь, который стал возить ваш племянник в город, а во-вторых, причастность к сему делу господина Кёршнера.

– Не понимаю, а что господ советников так взволновало?

Бургомистр чуть ближе наклонился к кавалеру:

– Часть городского купечества стала волноваться, что Кёршнер сам построит дорогу до вашей пристани, – многозначительно сказал Бургомистр.

– Ах вот как…

– Да, – продолжал тот, – уголь, что вы привезли в таких хороших количествах, многих господ негоциантов удивил. Говорят, они посылали верных людей смотреть ваши пристани на реке, ваши склады. И после того стали волноваться, как бы ваш родственник Кёршнер не построил к вам дорогу сам. Они думают, сам построит, да потом никого к ней не допустит. А у них уже к вашей       пристани аппетиты имеются.

Это было очень хорошо. Волков обдумывал услышанное, а бургомистр продолжал:

– Господа негоцианты уже думают о покупке земли у вас, чтобы строить себе склады у вашей пристани при амбарах.

– Мне стоит подумать о том, – отвечал кавалер нейтрально.

«Чёрта с два они получат хоть аршин моей земли. Будут пользоваться только моими складами. Кажется, мне и барж парочку стоит прикупить».

Приятно всё это было слышать, но сейчас кавалера волновал другой вопрос:

– Друг мой, дошёл до меня слух, что некий господин фон Эдель в городе, не скрываясь, интригует против меня.

Господин первый консул развёл руками:

– Никто не может ему того запретить, – он чуть помолчал. – Тем более, что представляет он фигуру в наших краях весьма значимую.

– И что же думают о том уважаемые в городе люди?

– Ваши позиции незыблемы, уважаемый господин фон Эшбахт, – улыбаясь отвечал бургомистр. – И уже не будем говорить о ваших славных делах и победах, а вспомним лишь о вашей пристани и доступе к реке. О вашем угле из Бреггена и о лесе, который лежит на вашем берегу и дожидается лишь хороших дорог. Все говорят сейчас только об этом, уверяю вас, а все усилия графа и господина фон Эделя тщетны.

– И это всё, что говорят? – уточнил Волков.

– Ну говорят ещё, что городу на руку вражда двух важнейших в графстве персон, за одним из которых стоят все земельные сеньоры, а за другим три сотни солдат и боевой опыт. Советники и главы гильдий говорят, что сии персоны отныне будут более сговорчивы, так как будут у города искать поддержки. То нам надо обращать городу в выгоду.

Спорить с таким было глупо. Волков понимающе кивал.

– А ещё говорят, – продолжал бургомистр, – что вы во Фринланде разбили огромный лагерь и собираете там тысячи солдат. Говорят, что война с кантоном Брегген скоро опять возгорится. И что вы пойдёте к ним на их берег.

Конечно, кавалер прекрасно понимал, что втайне от всех его лагерь держать не удастся. Но такие слухи… Он даже и не знал, что ему на это сказать. Надо было ещё подумать, что было бы для него лучше: подтвердить эти слухи или опровергнуть их. Наверное поэтому, несмотря на заинтересованный взгляд бургомистра, Волков ему так ничего и не сказал на сей счёт.

Он бы ещё поговорил с господином первым консулом, но у того было много просителей и посетителей. Поэтому кавалер не стал его задерживать. И предложил поехать к родственнику, купцу Кёршнеру, на обед.

Господа фон Клаузевиц, Максимилиан и Увалень были этому весьма рады – все знали, что дом купца славится гостеприимством и весьма богатым столом.

Самый богатый и самый большой дом Малена, чего уж тут говорить ещё. Большая конюшня, слуги. Огромный обеденный зал. Слуги так расторопны, а хозяева так радушны, что Волков чувствовал себя тут едва ли не герцогом. Кухня? О кухне и говорить нечего. По сравнению с кухней дома Кёршнеров кухня графов Маленов была мерзкой трактирной стряпнёй. Даже повара-монахи епископа не могли тягаться с поварами богатейшего купца графства.

Конечно, начались разговоры с родственниками. И, конечно, начались просьбы. Госпожа Клара Кёршнер завела разговор про своего сына Габриэля. Вздумалось купчихе, чтобы второй её сын пошёл по стезе военной. И пригласила сына, чтобы кавалер на него взглянул, пока слуги накрывали на стол. Родственница просила кавалера взять его к себе в выезд. Габриэль Кёршнер оказался весьма крепок на вид. Да разговор вёл разумно и с большим почтением; выражал желание состоять при доме фон Эшбахтов.

Волков, может, и взял бы его, но была одна загвоздка. Молодые господа, выезд кавалера, могли и не захотеть служить вместе с сыном купеческим, да ещё со внуком вонючего кожевенника. Уж такие спесивые юноши как Фейлинги точно не упустили бы возможность хотя бы позлословить. А в среде молодых людей воинского достоинства всякое злословие легко могло закончиться поединком, а поединок – смертью. Волков и обернуться не успел бы, как ему доложили бы о мертвеце. В этом кавалер не сомневался, служа в гвардии видел всё не раз, хотя среди гвардейцев поединки были запрещены настрого, но они случались систематически.

Но отказывать родственникам, конечно, нельзя. И тогда Волков придумал простой способ решить проблему:

– Георг, – обратился он к фон Клаузевицу, который присутствовал при разговоре, – не будете ли вы столь любезны и не возьметесь ли опекать и учить господина Кёршнера? Думаю, что отец его за сие учение не пожалеет некоторой суммы денег, например, пяти талеров в месяц.

Фон Клаузевиц был абсолютно беден. Всё, что он получал, так это деньги за походы, да полагающуюся ему часть военной добычи, которую тратил тут же. На одежду, новые доспехи, и как теперь уже Волков знал, на распутных девок. Пять талеров в месяц ему совсем не помешали бы.

– Опекать и учить господина Кёршнера? – удивлённо переспросил молодой рыцарь.

– Уж мы были бы вам так благодарны, – с улыбкой говорила госпожа Клара Кёршнер.

– Почту за честь, – фон Клаузевиц встал и поклонился хозяйке дома.

Вопрос был решён. Уж никто из молодых повес не осмелится задирать того, кого опекает фон Клаузевиц – рыцарь, который не побоялся в сложный момент выступить чемпионом сеньора и принять вызов любого фехтовальщика графства. После того случая Георг среди молодых людей, да и среди офицеров тоже, пользовался большим авторитетом, несмотря на свою молодость.

Тут появился и хозяин дома, сам господин Кёршнер, который был до этого занят делами:

– Друзья мои, – говорил он, кланяясь и улыбаясь радушно, – стол накрыт, прошу вас обедать.

Ах, что это был за стол! Особенно для людей, которые со вчерашнего вечера ничего толком не ели.

Сначала лакеи несли паштеты. Причём два на выбор: один из мяса дикой птицы с морковью, луком и базиликом, а второй из гусиных печёнок с чёрным перцем. Паштеты подавались с горячим белым хлебом и мягким сливочным маслом с укропом и чесноком. К паштетам приносили тёмный и крепкий портвейн.

Волков усмехался, глядя как его молодые люди жадно едят паштеты. Уж он знал, что за паштетами последуют другие блюда, он даже хотел сказать Увальню, чтобы тот так не спешил, но подумал, что это будет жестоко. Александр Гроссшвюлле жил, кажется, для того чтобы есть. Он снял свою огромную кирасу, шлем и стёганку, и сидел за столом, одетым на грани приличия – в одной нижней рубахе. Но, как ни странно, именно он среди всех людей за столом находил наибольшую симпатию хозяина дома. Они оба любили поесть. Именно Увальню господин Кёршнер советовал новые сочетания в еде и радовался, когда тот отвечал ему:

– Это очень вкусно! Уж не думал я, что паштеты с маслом так вкусны.

– Запивайте обязательно портвейном, но лишь глотками малыми, самыми малыми, у нас сегодня будут ещё и другие кушанья, нам пьянеть ещё рано, – советовал ему купец, радуясь отменному аппетиту этого большого человека.

Не дав гостям насыться, хозяин велел уносить блюда с паштетами и нести птицу. Вальдшнепы, лесные голуби, рябчики тут же появлялись на больших блюдах. Хорошо зажаренные, без всяких пряностей, чтобы великолепный вкус птицы ничем не перебивать.

Тушки были лишь посолены и немного присыпаны перцем. Самую малость. Больше было и не нужно. Повара знали своё дело. К птице подавали самое светлое пиво и лёгкое красное трёх лет.

Тут уже господин Кёршнер оставил Увальня и решил, что настало время для серьёзного разговора. Так как Волков сидел по левую от главы дома руку, то купец мог говорить тихо. Так он и говорил:

– Все только и говорят в городе о вашем угле. Мало кто поверить мог, что вы из кантонов сюда уголь привезёте. До сих пор удивляются. Говорят, что пристань вы не зря поставили, что оттуда думаете по всей реке торговать. Весь Мален о том только и говорит.

Волков, с удовольствием разрывая рябчика, кивал: да, мне уже о том известно.

– Думаю, до наступления тепла вы весь уголь распродадите. Ваш племянник на удивление способный молодой человек, уж как мне ни обидно, но приходится ставить его в пример моим сыновьям и племянникам.

И про то, что Бруно Фолькоф умён и ответственен, кавалер и сам знал. Волков опять согласно кивал, он всё ждал, когда эти прелюдии закончатся, и купец перейдёт к делу.

– Ничего не упускает ваш племянник, всё записывает, на слово никому не верит, всё пересчитывает, для его лет сие редкая разумность. Будет большим купцом.

– Очень на то надеюсь,– отвечал кавалер, и тут же, беря новую жареную птичку, добавлял,– ах, что у вас за повара, я попрошу по старой памяти святых отцов из Инквизиции проверить их, уж не колдуны ли они.

Все за столом смеялись шутке. А те, кто шутку не расслышал, переспрашивали, про что она. Даже вечно серьёзный фон Клаузевиц смеялся.

– Прошу вас, дорогой родственник, не налегайте на птицу,– умолял его купец, – у нас ещё красная рыба будет, везли её от холодного моря в бочках со льдом, вкус у неё изумительный, и лучшие лимоны к ней будут, и вино белое, а потом ещё и барашек молодой, уже томится в камине на углях.

– Желаете умертвить меня едой, дорогой родственник? – смеялся Волков.

И опять все смеялись вместе с ним.

– Врагам не удалось убить меня ни железом, ни ядом, так вы меня ягнёнком собираетесь добить? – продолжал шутить кавалер.

Но купец его убивать не хотел. Посмеявшись со всеми, он снова тихо продолжил свой разговор:

– Уже все в городе говорят, что будет до ваших владений дорога, хоть граф тому противится и козни против строит. Говорят, что дело решённое. Что многие купцы, гильдии и даже коммуны желают вступить в концессию.

– Что ж, пусть вступают, – сказал кавалер с видом безразличным, словно это всё его мало заботило.

– Пусть-пусть вступают, – кивал господин Кёршнер, – но речь-то они ведут о дороге только до ваших владений. А дальше-то что? Весной и зимой дальше они как ездить думают? По глине да по воде лошадей надрывать?

«Уж не вы ли, мой дорогой родственник, хотите дорогу дальше, до пристани строить?»

– Об этом я тоже думаю, – говорил кавалер.

– И правильно думаете, – продолжал Кёршнер. – Дорога хорошая, что в любое время года доступна будет, дело недешёвое. Знаю я, что в средствах вы ограничены из-за войны. Ходят слухи, что собираете вы большую армию к лету.

Кавалер посмотрел на купца и ничего не сказал, как и бургомистру. Пусть думают, что хотят.

Кёршнер хотел уже дальше продолжить, да тут к ним подошёл лакей и поклонился.

– Ну, чего тебе? – раздражённо спросил купец у лакея. – Не видишь, дурак, люди разговаривают. Говори, чего хочешь?

– К господину кавалеру фон Эшбахту монах прибыл, – сообщил лакей.

– Монах? Какой ещё монах? – воскликнул купец. Ему этот монах был ох как некстати, он как раз такой серьёзный разговор с гостем затеял.

– Монах от епископа, – сообщил лакей.

– От епископа? – господин Кёршнер уже был более мягок.

– Да, от епископа. Спрашивает господина кавалера. Прикажете звать?

– Нет, – произнёс тут Волков, вылезая из-за стола и бросая салфетку рядом с тарелкой, – не зови, сам пойду спрошу, что ему нужно.

Глава 8

На вид монах был из тех, кто не от сладкой жизни подался в монастырь. К тому же был крив. Правый глаз его был навеки зажмурен.

– Ну? Говори, – начал Волов, оглядывая монаха.

– Его Высокопреосвященство занедужил, просит вас быть, – взволновано отвечал монах.

– Высокопреосвященство? Это архиепископ. Что, в Ланн меня просят быть? – удивился кавалер.

– Ой, нет. Не в Ланн, не в Ланн. Я перепутал. К нашему епископу, к отцу Теодору, – поправлялся монах.

– А что случилось? Что за хворь с ним приключилась?

– Не знаю, господин, – отвечал монах как-то натужно.

«Убогий какой-то, среди монахов таких немало».

– Мне велено было вас сыскать да позвать в дом епископа, – бубнил монах.

Будь кавалер трезвее, так обязательно спросил бы, как монах его нашёл. Но им было уже изрядно выпито, и поэтому он сказал только:

– Беги к епископу, скажи, что сейчас буду.

Он вернулся в обеденную залу, где продолжались пир и веселье, и сказал:

– Господа, нас спросят быть у епископа.

Молодые люди стали подниматься, а господин Кёршнер спросил взволновано:

– Что случилось, кавалер?

– Епископ захворал, просит быть, – отвечал Волов коротко.

– Очень надеемся, что с епископом всё будет в порядке, – сказала госпожа Кёршнер.

– Надеемся, что вы вернётесь, – улыбнулся купец.

Волков обещал им, что если хворь епископа отпустит, то они обязательно вернутся.

Отчего-то он волновался. Зачем зовёт его епископ так спешно, в час, когда уже приближаются сумерки и все нормальные люди сидят за столом? Что могло случиться? Даже если епископ и захворал, зачем он зовёт его, а не лекаря? Почему не написал письмо, уж два слова мог чиркнуть или совсем плох епископ?

Может, что-то граф затеял?

На дворе, когда уже он садился в седло, а Увалень держал ему стремя, он окликнул Максимилиана:

– Максимилиан, пистолет при вас?

– Да, кавалер.

– Зарядите. Господа, прошу всех вас быть настороже.

Выехали со двора купца, на улицах ещё было людно. Волков ехал первым, за ним Максимилиан. Он на ходу заряжал оружие. Зарядил и передал кавалеру. Тот засунул его за пояс сзади слева. Под левую руку.

От дома купца, сразу направо за угол от ворот, была улица Святого Антония, которая как раз вела к кафедральному собору. А от него было уже рукой подать до резиденции епископа.

Так и поехали. Горожане уже заканчивали дела. Лавки запирались. Ставни затворялись. Последние рассыльные с пустыми тачками спешили домой. Кто-то стоял на пороге своего дома, болтал с соседом, кто-то уже зажигал лампу перед домом – солнце-то уже садилось.

У одного проулка кавалер увидал трёх людей, что на старой пустой бочке играли в кости. Люди были при оружии, непростые люди. А у стены прислонены были протазан и крепкая алебарда.

На городскую стражу людишки не похожи.

«Отчего на промозглом сыром ветру играют, а не в тёплом кабаке? Охрана чья-то? А чья, дома тут не богатые?»

Он ехал и внимательно смотрел на них, проезжая мимо.

«Все в бригантинах, они из добрых людей или… разбойников?»

И тут он увидал человека, что уже сегодня видел. Это был тот человек, с которым он встретился взглядом, и тот глаза свои отвел.

На этот раз господин был пешим. И опять он, едва взглянув на кавалера, глаза отвёл и стал говорить со своими спутниками. А спутников с ним было двое, и оба при оружии. И как наитие снизошло на Волкова, как открылось ему. Он вспомнил, что до того ещё видел этого господина у церкви, когда прощался кавалер с епископом, и там, у церкви, он был тоже пеший. Это уже было странно. Уж слишком много было встреч с этим господином и уж слишком много было с ним опасных людей.

В воинском деле всё просто – коли видишь что-то странное, так будь готов к тому, что странность это обернётся бедой. Его чутьё спасало его не раз и не два. Товарищи его всегда ценили за наблюдательность и внимание. Именно эти его качества спасали от засад и внезапных атак. А тут вон всего сколько, одно к оному ложится: глупый монах, неожиданный вызов к епископу, добрые люди при алебардах и протазанах на улице, играющие в кости, странный господин, которого он сегодня видит уже в третий раз, и опять же он с опасными спутниками.

«Нет, всё это неспроста. Неспроста».

– Стойте! – крикнул кавалер, поднимая руку, и сам остановил коня.

Увалень и фон Клаузевиц остановились сразу, а Максимилиан проехал чуть вперёд.

Играющие в кости как по команде уставились на него, про кости забыли сразу. Один из них, как-бы между делом, взял от стены протазан в руку. Они втроём глядели на него, словно его знали.

И ведь уже не повернёшь, не поедешь назад. Беда была в том, что кавалер и его спутники уже проехали их, эти трое были уже позади. А поскачешь, так на протазан и алебарду налетишь. Волкову и его людям ну никак нельзя было вернуться, чтобы не сцепиться с этими тремя на узкой улице. А сбоку из темноты проулка уже шёл к ним господин с двумя спутниками, а у спутников-то тоже алебарды. Видно, до нужной поры к стенам были прислонены, чтобы в глаза не бросались. А тут, кажется, уже понадобились.

Увалень, фон Клаузевиц и Максимилиан ещё ничего не понимают – озираются. Дети малые, да и только. Даже Георг, и тот оглядывается по сторонам, всё ещё почти безмятежен.

Кавалер смотрит вперёд по улице – если кинуться туда, но скорее всего и там их ждут. Ну конечно, так и есть. Из ворот сгнившего дома выходят добрые люди. Их трое, тащат за собой рогатку, которой стража ночью перегораживает улицу. У них тоже копья и алебарды. У этих господ и в людях, и в оружии явный перевес. А ещё… Кавалер уверен, что у них где-то должен быть стрелок.

Больше сомнений у Волкова не было:

– К оружию, господа! – орёт кавалер, выхватывая меч. – Это засада, скачем назад, все назад, к дому купца!

Он разворачивается и, чуть не сбив с ног лошадь Увальня, со всей прыти, со шпор, кидает своего коня на тех троих, что играли в кости у бочки – если их смести, Волков и его люди смогут ускакать обратно.

И ему это почти удаётся. Со всего маха он врезается в них, они все вместе, опрокидывая бочку с костями и роняя алебарду, летят на мостовую. Загвоздка лишь в том, что тот мерзавец, что взял протазан, прежде чем упасть на камни, встретил кавалера, как положено опытному солдату – он загнал оружие в грудь коня Волкова, загнал на всё лезвие. Конь тут же валится на передние ноги, а Волков через его шею и голову, теряя меч, летит в кучу сбитых наземь и опрокинутых на стену дома разбойников.

Он больно бьётся больным коленом о брусчатку. Его кто-то пинает сапогом в бок. Сильно пинает. Конь за шестьдесят талеров хрипит, заливая всё вокруг своей кровью, валится тут же, почти сверху, на барахтающихся людей, начинает бить копытами в агонии. Кто-то копошится рядом, пытаясь схватить Волкова за горло крепкой рукой, но может только вцепиться в ворот колета и тянуть на себя.

«Свалка? Опять? Да когда же это кончится?»

Он думает о том, что всю свою взрослую жизнь мечтал о том моменте, когда ему больше не придётся драться.

«Слава Богу, что надел свой колет, а лучше бы кирасу мне надеть. И шлем».

Но это он так думает, а рука по старой привычке уже ищет за голенищем сапога стилет. Вот он, родной! Лёг в руку, как будто и не покидал её никогда.

Кавалер бьёт копошащееся рядом тело. В железо! Бьёт ещё раз, сильнее. В железо! Ещё! Опять в железо, как бы руку своим же оружием не распороть. Но он всё равно бьёт ещё раз, и лишь теперь старая сталь находит свою кровь. Его руку обожгла чужая кровь. Враг заорал резко, стал отползать от него, отбрыкиваясь, но он ещё раз удачно загнал клинок в мясо. Напоследок, так сказать.

А кругом шум, звон железа, крики.

– Бей коней, бей коней! – истошно кричит кто-то.

Звонко и жалостливо заржал молодой конь, кажется, это конь фон Клаузевица.

Сумерки всё гуще, но на земле белеет полоса. Это его меч. Вот это радость! Он нащупывает эфес. Да, это он, его драгоценный меч.

Кавалер встаёт, оглядывается, оценивает ситуацию. Максимилиан один на один дерётся с большим и тяжёлым мерзавцем. Ему будет нелегко. Но молодой человек быстрее здоровяка и не стоит на месте, хотя тот пытается наседать на него и теснить.

Александр Гроссшвюлле – вот уж кто молодец. Один своей огромной алебардой сдерживает троих. Тех троих, что перегородили дорогу рогаткой. Александр вообще не умеет пользоваться алебардой. Размахивает как оглоблей, ничего он врагам сделать не может, и не рубит, и не колет, страх больше нагоняет, а на него сыпятся удары, он словно собирает все их выпады на себя. Но Увалень за неимением лёгкой брони надел свои основные доспехи, и теперь его не так-то легко взять в его кирасе, шлеме, стёганке и укреплённых железом сапогах. Сволочи пытаются попасть ему по рукам и в лицо, но его алебарда весьма велика, а он весьма рьян, так что у мерзавцев пока ничего не получается.

Фон Клаузевиц, сцепился с двумя, один из которых тот самый бородатый господин, а второй крепкий, весьма крепкий мужчина с алебардой. Казалось бы, нет у молодого человека шансов. Но не зря, не зря Георг вызывался быть чемпионом кавалера.

Он очень ловок, особенно хороши его ноги. Ноги сильные, движения их быстры, пружинисты, что ни шаг, то верная позиция для защиты, ещё быстрый шаг, и верный, очень опасный выпад, что едва не закончился на лице господина. Меч фон Клаузевиц держит так легко, что, кажется, вот-вот выронит. Но ничего он не выронит. Шаг назад, и алебарда, которая должна была разрубить ему ногу, пролетает мимо, рассекая лишь воздух, а Георг тут же кидается вперёд и в длинном выпаде тянется, тянется клинком… И дотягивается!

– А-а! – орёт мерзавец с алебардой, и та со звоном падет на мостовую. А сам враг хватается за бок и, покачиваясь, уходит прочь, в проулок.

Фон Клаузевиц достал его, достал, загнав клинок меча на два пальца прямо в его незащищённую доспехом часть тела, подлецу в подмышку.

Фон Клаузевиц смог избежать пары ударов и сделать свой великолепный выпад так быстро, что кавалер и до пяти не успел бы сосчитать. А Георг уже нарисовал мечом в воздухе дугу, стряхивая с клинка капли крови и как бы приглашая господина продолжить: ну, давай, мол. Начинай.

И вдруг Георг схватился за голову. За левую строну головы, что выше уха.

Схватился, покачнулся и… выронил меч. А потом ещё раз пошатнулся. Сделал шаг, переставив ноги, словно пытаясь не упасть. Тут уже бородатый господин ударил его наотмашь тесаком, слева направо. Быстро, точно, сильно.

Георг фон Клаузевиц падал на брусчатку уже, кажется, мёртвым.

Волков уже прятал стилет в сапог и левой рукой тянул из-за пояса пистолет. Он знал, отчего лучший его фехтовальщик выронил меч.

Нет, кавалер не видел за ухом молодого рыцаря торчащего оперения болта.

Просто знал, что оно должно оттуда торчать, а ещё он знал, откуда был произведён выстрел.

Локтем правой руки, которой он держал меч, он откинул крышку с пороховой полки, и сразу поднял оружие.

Он не мог ошибиться, будь он арбалетчиком в этой засаде, он бы сам там уселся. И опыт десятков лет на войне его не подвёл. Арбалетчик и вправду сидел на сарае, на одном из скатов его крутой крыши, сидел совсем рядом, прямо над схваткой. Оттуда ему всё было отлично видно. Все цели как на ладони. Но и его чёрный силуэт прекрасно был различим на розовом фоне предсумеречного неба.

Колёсико со свистом завертелось, высекая маленький снопик белых искр. Шипение!

Пах!!!

По крутой крыше сарая рассыпались и покатились вниз болты, один за другим, а потом пополз вниз и арбалет. Арбалетчик схватился за правый бок и стал на седалище съезжать по крыше, пока не спрыгнул вниз за забор.

С ним было кончено.

И тут каким-то чудом, наитием, краем глаза Волков увидал движение слева от себя. Не иначе то было провидение Господне. В общем, он отпрянул, а пистолетом словно закрылся от чего-то того, чего не смог разглядеть. И этим спасся.

Удар алебарды пришёлся ему не на голову, а на пистолет и на левое плечо. Он уже и забыл, как болело это плечо; хорошо его тогда монах из Деррингхофского монастыря вылечил. Но теперь он вспомнил эту боль. Пистолет отлетел в сторону к мёртвому его коню, а перед ним уже опять человек с алебардой – видно, из тех, что был у бочки, да ещё тот господин бородатый, будь он проклят.

В левом плече острая боль, да никто ждать не станет, пока она пройдёт. Снова бандит размахивает алебардой, а за ним и бородатый с окровавленным тесаком, вот они, тут. Уворачиваясь от алебарды, кавалер делает выпад. Да нет же, до фон Клаузевица ему далеко. Бородатый легко отводит его меч и сам рубит его под правую руку, в бок.

Господи, благослови того ламбрийца, что пришил кольчугу под его колет! Слава Богу, кольчуга выдержала. Но удар у бородатого такой, что дыхание у кавалера перехватило. А тут снова, да со всего размаха, разбойник, что слева, рубит его алебардой.

«Да будь ты проклят!»

Здоровый, собака, широкий в плечах, морда перекошенная, злая. Попадёт, так никакая кольчуга не поможет. А размахивается он так, что и мысли у кавалера нет защититься, только отступать. А много он на своей больной ноге не набегает. А тут ещё и бородатый лезет со своим тесаком. Заходит сбоку, так и норовит рубануть справа.

Вечер, зеваки попрятались, смотрят из-за углов. Бабы, правда, кричат: убивают, стража, убивают! Но, кажется, то дело пустое.

Дело дрянь, тянуть нет смысла. Появится стража городская или нет, непонятно, а может, ей заплатили за то, чтобы она тут не появилась.

Сейчас Увалень упадёт, ему уже тяжко, даже отсюда видно, что он устаёт, да и бурые пятна на полах стёганки не сами по себе появились. Максимилиан всё скачет, он ещё бодр, но ничего со своим противником он сделать не может. А эти двое всё наседают на кавалера, и не устают, и говорить с ним не собираются. Всё, что им нужно, так это убить его.

И опять, опять его выручает солдатский опыт. Казалось бы, всё, уже и надежды нет, но драться нужно всегда до конца. Так он и раньше выходил живой изо всякой безнадёги.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю