Текст книги "Очертя голову, в 1982-й (Часть 2)"
Автор книги: Борис Карлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
Когда я почувствовал, что могу вздохнуть и пошевелиться, они стояли в противоположных углах и смотрели друг на друга. Не спуская глаз с Попова, Рахметов наклонился и вынул из-под штанины закреплённый на голени ремешками нож. Зажав лезвие в ладони, он двинулся вперёд. Я понял, что сейчас он метнёт в Попова этот нож.
Когда он поравнялся со мной, я, оттолкнувшись изо всех сил, прыгнул и вцепился зубами в его руку. И в ту же секунду Попов нанёс ему в прыжке удар в голову столь сокрушительной силы, что мы с "Шуриком" в одной связке отлетели и влипли в стену.
На этом, собственно, драка закончилась. Попов попросил меня срезать верёвку, и мы связали лежащего "козлом" – хитроумным способом, при котором связанный не может пошевелиться, не причинив себе боли. Для кляпа сгодился кусок промасленной ветоши.
На его обваренную кипятком рожу было страшно смотреть, и я трусливо отводил глаза.
– Что же теперь с ним делать?..
Почёсывая бороду, Попов о чём-то сосредоточенно думал.
– Сейчас погасим котёл, и я с ним поработаю.
– А потом?
– А потом мы его отпустим.
– Отпустим?..
– Он вернётся туда, откуда пришёл, и убьёт того, кто его послал.
Я в восхищении посмотрел на моего феноменального приятеля. А он поднял с пола пистолет, достал из своего кармана обойму и загнал её в рукоятку.
– Теперь бери его и тащи в душевую. Я так и знал, что вытяжка из рыбы фугу когда-нибудь пригодится.
– Мне кажется, он не дышит.
– Значит, он поедет туда мёртвый.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Волки и овцы
Солнечный луч наконец выглянул из-за длинного затяжного облака и осветил просторный, красного дерева с позолотой, письменный стол. Массивная бронзовая чернильница, пресс-папье, подставка для перьев, нож из слоновой кости – всё это сохранилось здесь ещё от царского режима.
Стол с ненужными принадлежностями, как и весь этот пышно обставленный кабинет, достался Юрию Владимировичу от предшественника – человека грубого и бездарного, остававшегося мужиком до конца своих дней среди всего этого богатства.
Юрий Владимирович увидел на чернильнице муху. Переливаясь цветами, она грелась на солнце и озабоченно шевелила лапками. "Что же это они..." – рука потянулась к кнопке звонка. Но нет, он уже передумал – в нём проснулся инстинкт охотника. Не сводя с мухи глаз, он свернул трубку из первых попавшихся под руку документов и, тщательно рассчитав удар, резким махом припечатал насекомое к чернильнице. Удар был внезапный и точный: сказывались долгие годы кабинетной работы.
Склонившись, Юрий Владимирович внимательно рассмотрел прилипшие к металлу останки и брезгливо смахнул их на ковёр.
Усевшись, развернул и разгладил использованные не по назначению документы. На заголовке "Всемерное ускорение и интенсификация на основе научно-технического прогресса" красовалось мокрое пятно с налипшими на бумагу мушиными внутренностями. Минутное чувство удовлетворения вновь уступило место гнетущему пессимизму – состоянию, не оставлявшему его вот уже более полугода.
Наследство, доставшееся Юрию Антропову от КПСС на 65-м году советской власти, не смогло бы обрадовать даже очень любящего и почитающего семейные традиции наследника. Страна была разграблена, хозяйство убыточно, народ уже ни во что не верил. Это был даже не тупик; это была пропасть, и земля уже сыпалась под ногами.
Ещё на своей прежней работе в КГБ, в кругу близких друзей, Антропов допускал крамольную мысль о возможности разумного отступления от некоторых марксистско-ленинских постулатов. Но разговор сразу уходил в сторону, и Юрий Владимирович понимал, что идея эта ещё не вызрела.
Ознакомившись с секретным докладом о положении дел в стране на конец 1982 года, Антропов понял, что время слепых ортодоксов закончилось, и только разумный компромисс с многовековым опытом мирового экономического развития замедлит, а может быть и предотвратит гибель системы.
В таком компромиссе не было, в сущности, ничего нового – точно такой же опыт проделал в 1924 году сам основоположник. Ленин назвал это Новой Экономической Политикой. Впоследствии пропаганда полностью дискредитировала эту хорошую аббревиатуру – нэпманов называли спекулянтами и даже врагами народа. Потом их всех расстреляли. Необходимо назвать это дело как-нибудь по другому... Например – "Перестройка". Вполне благозвучно и, что самое главное, ничего конкретного.
Антропов взял ручку и набросал на чистом листе бумаги: "Перестройка обновление социализма на основе ленинских коммунистических идеалов". Он даже щёлкнул пальцами от полученного удовольствия.
Однако новая идея требовала в ЦК новых людей. И Антропов набросал список своей будущей "перестроечной" команды: Лигачёв, Гималайский, Рыжков, Ельцин... – всего около двадцати фамилий. А от всех этих полусумасшедших гришиных и романовых необходимо будет избавиться...
К горлу подкатила отрыжка, и Юрий Владимирович раскатисто рыгнул. В селекторе послышался голос секретаря:
– Да, Юрий Владимирович?..
– Ко мне сегодня есть кто-нибудь?
– Генерал-лейтенант Лампасов второй час сидит в приёмной.
– Ах, да. Пусть заходит.
Проклиная изжогу от съеденной за завтраком икры, Антропов выпил порошок и снова налил в стакан минеральной. В дверях появился Лампасов. Он одет в парадный мундир со всеми орденами и медалями. "Зачем он так вырядился? подумал Антропов. – А ведь он ещё лейтенант... Наверное, пришёл полковника просить."
– Садитесь, Павел Александрович. Чайку распорядиться?..
– Благодарю, Юрий Владимирович, ничего не надо. Я займу не много времени.
Теперь Антропов разглядел его как следует. Лампасов был бледен, выглядел нездоровым – как после запоя или нескольких бессонных ночей. И говорил он как-то странно – слабо и монотонно. Нет, не за чинами он пришёл...
– Так что же, Павел Александрович, что не ладится?
– Товарищ Генеральный Секретарь, я буду краток. – Лампасов попытался перейти на официальный тон, однако голос плохо его слушался. – Дело, о котором я хочу доложить, может иметь столь чудовищные последствия для страны и мира... для вас лично, товарищ Генеральный Секретарь... Извините, язык не повинуется мне... Вот рапорт. Ознакомьтесь и примите все меры, какие сочтёте необходимыми, вплоть до... Теперь позвольте мне уйти, я очень плохо себя чувствую.
Лампасов часто дышал, его бледное лицо покрылось каплями пота.
– Да. Хорошо. Идите.
Лампасов встал, развернулся и, пошатнувшись, вышел.
Но в ту же минуту в Генеральном Секретаре проснулись старые замашки гэбиста, и он поспешно добавил в дверь, ещё не успевшую захлопнуться:
– Павел Александрович! Не уходите пока из приёмной, у меня могут появиться вопросы. До моего распоряжения.
Послышался не то вздох, не то рыдание, и дверь затворилась.
Антропов снял трубку и приказал:
– Лампасова не выпускать из Кремля до моего распоряжения.
Рапорт занимал восемь машинописных страниц, пестревших опечатками. Как видно, генерал не доверил работу машинистке и, возможно, всю ночь промучался над клавиатурой. Юрий Владимирович принялся читать, и брови его постепенно поползли вверх. Текст представлял из себя сбивчивое повествование о каком-то чудовищном заговоре, о пришельцах из будущего и на треть состоял из истерических раскаяний самого Лампасова. Он заканчивался нешуточным заявлением:
"Когда вы будете читать это (слово забито буквой "х") рапорт, меня уже не будет в живых. Честь офицера диктует мне это (забито) выбор. Прошу считать меня до последней минуты коммунистом и похоронить с партбилетом в кармане. Число, подпись."
Всё это было похоже на бред опасного сумасшедшего, но никак не на рапорт военного человека. Антропов потянулся к кнопке вызова секретаря... Но в тот момент, когда его палец уже коснулся кнопки, по всему зданию прокатилось гулкое эхо выстрела. Юрий Владимирович застыл на мгновение, затем отдёрнул руку и замер. Ему очень захотелось залезть под стол и подождать, пока всё разъяснится. Но вот в коридорах послышалась беготня, и в кабинет без стука проскользнул перепуганный секретарь. Он прикрыл за собой дверь и доложил:
– Минуту назад из личного табельного оружия в туалете застрелился генерал-лейтенант Лампасов.
Некоторое время Антропов, молча смотрел на секретаря. Первым чувством, которое он испытал, было облегчение: это не заговор и не покушение. Затем взгляд его упал на испещрённый поправками нелепый текст рапорта. Несомненно, Лампасов был сумасшедшим. При нём было оружие, и он, пойми в разговоре что-нибудь не так, вполне мог...
– Почему у него не изъяли оружие при входе в Кремль?
– Я сейчас же, немедленно это выясню, товарищ Генеральный Секретарь.
– Идите.
Сумасшедший он или нет, с этим рапортом следовало что-то решать. В нём указывались конкретные фамилии, и среди них фамилия Председателя КГБ СССР, бывшего его заместителя, генерал-полковника Змия.
Не смотря на свою собственную прежнюю устрашающую должность, Юрий Владимирович не владел искусством дворцовой интриги. Он попросту решил вызвать Змия к себе и потребовать от него решительных объяснений.
– Вызовите ко мне Змия, – приказал он секретарю. – Пусть захватит планы работы на четвёртый квартал.
– Слушаюсь, Юрий Владимирович.
______________
В отличии от "зелёного" генерала Лампасова, Змию не пришлось ждать в приёмной. О его прибытии доложили сразу, и он, не чувствуя ни малейшего стеснения, прошёл в кабинет генсека.
– Рад вас видеть в здравии, Юрий Владимирович.
– Садись... Какое тут здравие, весь день корвалол пью.
– Да, это он что-то неожиданное выкинул. Прямо-таки ума не приложу... Ничего особенного за ним не было...
– Ты вот что... Я с тобой этого, вола не буду. На вот, держи и читай. Потом поговорим.
Антропов отдал рапорт, отошёл к окну и закурил. Змий склонился над бумагами и в считанные секунды проглотил весь текст.
Надо сказать, что он был готов к этой встрече. О самоубийстве Лампасова Змий узнал одновременно с генсеком, то есть, через минуту после выстрела. Он быстро просчитал возможные сценарии до выстрела и после – и в общих чертах всё понял. До конца не было понятно только то, в какой именно форме Лампасов донёс на своих товарищей – в письменной или устной, и в какой степени поверил ему Антропов. Получив от генсека заурядное приглашение для беседы, Змий, хорошо его знавший, понял, что он либо не поверил Лампасову, либо вообще ничего не знает.
Перелистывая страницы только для виду, Змий напряжённо продумывал свою дальнейшую линию поведения. В глубине души он уже торжествовал: рапорт был написан столь нелепо, что принять его всерьёз было бы трудно даже мнительному и трусливому Руководителю.
Докурив, Антропов затушил сигарету в стоящей на подоконнике пепельнице, повернулся к Змию и с удивлением увидел, что тот беззвучно смеётся. Глядя на шефа, Змий, будучи не в силах произнести ни слова, молча потыкал в листки лампасовского рапорта и хрипло расхохотался во весь голос.
Пример его был столь заразителен, что губы Юрия Владимировича несколько раз невольно подёрнулись в улыбке, а в следующую минуту он, не удержавшись, тоже зашёлся смехом.
Когда оба немного успокоились, Змий сказал:
– Я уже давно начал замечать, что он немного того, спятил. Я даже велел за ним понаблюдать. А вот и не доглядел...
Погрустнев на мгновение, Змий опустил глаза.
– Но ты послушай, что он здесь пишет!..
И он начал зачитывать вслух наиболее виртуозные пассажи из сумбурного лампасовского текста.
______________
Вернувшись к себе, Змий крикнул Коршунова.
– Слушай сюда внимательно, – заговорил он предельно серьёзно. – Рапорт этого идиота отправили на психологическую экспертизу. Надо будет сделать так, чтобы документ был случайно уничтожен. Залит кислотой, реактивом... По вине лаборанта. Иди, зайтись этим немедленно.
– Слушаюсь, Владилен Казимирович.
Как подполковник Хромов
увидел во время дежурства
сон, непредусмотренный Уставом
и даже неприличный,
а Людмила Каримовна увидела сон
ещё более невероятный и странный
Было четвёртое сентября, лето закончилось, и вечерняя прохлада уже предвещала промозглую осень. В Ленинграде шёл дождь, а в пахнущем лесом и созревшими в садах яблоками Подмосковье закатывалось за горизонт яркое малиновое солнце.
В знакомой нам спальне огромной, но очень уютной правительственной дачи над широкой атласной кроватью зажглись два перламутровых светильника.
– Поздно приехал и ничего не рассказываешь. Тебя кто-нибудь обидел? потребовала мужа к ответу Людмила Каримовна.
– Лампасов застрелился. Прямо в Кремле, на приёме у Генерального.
– Да что ты говоришь!.. – Людмила перестала растирать крем на руках. – Это тот самый красивый блондин в приталенном кителе? В пятницу он был на обеде... о господи!
– Да.
– Как же так?!
– Говорят, что сошёл с ума.
Людмила охнула и оба некоторое время лежали молча.
– Скоро у нас будут большие перемены, Юра что-то затевает, – заговорил Павел Андреевич. На той неделе я имел с ним разговор с глазу на глаз. Он набирает себе команду в ЦК, будет крутой поворот влево.
– Почему влево? Может быть, не надо так круто?
– Надо, надо. Иначе – полный абзац. Халява закончилась.
– Уже?.. Что же теперь будет? Когда?
– На весеннем пленуме.
– Все согласны?
– Нет, не все. Многие хотят дожить спокойно.
– А я тоже хочу спокойно. Ещё неизвестно, как это всё у вас обернётся. Скажи ему что-нибудь, отговори...
Но Павел Андреевич безнадёжно махнул рукой и, пожелав супруге спокойной ночи, погасил светильник. Людмила тоже немного погодя погасила свой, но ещё продолжала лежать на спине с открытыми глазами.
– А что ты решил с этими вымогателями – ну, ясновидящими? А вдруг это они Лампасова? А потом и тебя...
– Не знаю, ещё не решил.
– А я думаю, что они сумели расшифровать Нострадамуса. Его ведь до сих пор ещё никто хорошенько не смог расшифровать, а у этих, стало быть, получилось. Вот теперь мы и живём как подопытные: они наш каждый шаг наперёд знают. Сходи к Змию, поговори с ним, пусть разберётся.
– Людмила, – в голосе Павла Андреевича появилось страдание, – не говори мне про Змия, это страшный, страшный человек! Он жесток и хитёр как дьявол, артист, комедиант из преисподней, никогда, ни за что не догадаешься, что у него на самом деле на уме. Для него вся жизнь – игра, а люди – пешки. Ему только ухватить тебя за волосок – и ты уже навсегда в его власти. Сатана, воистину Сатана!..
Павел Андреевич так разволновался, что когда пил своё вечернее молоко, поперхнулся и долго кашлял.
______________
"Сатана, воистину Сатана!.."
В тесном отсеке сверхсекретного отдела с бронированной звуконепроницаемой дверью работала хорошая вентиляция, иначе бессменный дежурный подполковник Хромов давно бы лишился чувств от переутомления и усталости. Впрочем, вентиляция работала здесь не для повышенного комфорта дежурных, но была необходима для бесперебойной работы звукозаписывающей аппаратуры.
Когда в наушниках послышалось похрапывание Гималайского, а затем и посапывание его супруги, Хромов устало потянулся и переключил магнитофон с гигантскими бобинами плёнки на самую медленную скорость. С некоторых пор он научился применять эту маленькую хитрость, позволявшую ему не менять бобину до самого утра. А потом, за десять минут до звонка будильника в спальне высокопоставленных супругов, его самого разбудит выскочивший из ручных часов хитроумный штырёк. Он кольнёт в запястье и не уберётся до тех пор, пока не измучает и не заставит проснуться окончательно. Потом Хромов встанет с кресла, поменяет бобину и установит обычную скорость записи. Полчаса спустя он переключится на микрофоны, вмонтированные в потолке столовой, а ещё через час – на микрофон в спинке сидения автомобиля. Но это будет завтра. А сейчас...
Хромов с удовольствием стащил с себя сапоги, повесил на холодную батарею сырые портянки, сполз в полулежачее положение, раскинул по полу босые ноги, поправил на голове наушники, почмокал губами – и в ту же секунду захрапел, присоединившись своим третьим голосом к несколько более утончённому, уже звучащему в наушниках дуэту.
В эту ночь, как и во все предыдущие, ему снились супруги Гималайские, ставшие ему, вот уже неделю оторванному от прочего окружающего мира, почти родными. Ведь он был незримым свидетелем абсолютно всех их деловых и личных разговоров, а иногда, по некоторым звукам и междометиям, мог догадываться даже о самых интимнейших сценах на супружеском ложе...
Хорошо это или плохо, но никто не может контролировать сюжеты своих собственных сновидений, и вряд ли найдётся человек, которого хотя бы раз в жизни не обожгло бы краской стыда за увиденное во сне. Не будем же судить мужчину в военной форме, запертого в бронированной комнате, не имевшего возможности видеть и даже слышать свою семью, состояние разума которого постепенно становилось близким к помешательству.
Сначала Хромову приснилась одна Людмила Каримовна. Она лежала, бесстыдно раскинувшись на шёлковом покрывале огромной кровати и, мечтательно вздыхая, гладила ладошками свою большую упругую грудь и широкие бёдра. Поскольку Хромов ни разу в жизни не видел Людмилу, она представлялась ему пышной голубоглазой блондинкой с умопомрачительными линиями фигуры.
Открылась боковая дверь, и из ванной вышел её супруг Павел Андреевич, одетый в трусы и майку. Он подошёл к Людмиле, присел на край кровати и стал гладить её по разным частям тела поверх и даже под покровом полупрозрачной сорочки. Людмила заёрзала, задышала... И тут с обеих сторон начались такие бесстыдные действия, подобные которым Хромов видел только на фотографиях в конфискованных сотрудниками отдела Социалистической Нравственности похабных иностранных журналах и какие он не позволял никогда даже наедине со своей женой.
Не смотря на паскудство происходящего, Хромову приятно. Он елозит по полу босыми ногами, хмыкает и высовывает язык.
Но вот причудливые сексуальные игры, по существу ещё только прелюдия полового акта, нарушены появлением в спальне третьего лица.
Это страшное, отвратительное существо с козлиными ногами, копытами, свиным рылом, гибким туловищем, покрытым шерстью, и длинным, поднятым к затылку, хвостом. Хромов понимает, что это существо – генерал-полковник Змий, и он же Сатана...
Павел Андреевич тревожно принюхивается, оборачивается и видит Сатану. Лицо его искажается ужасом, он раскрывает рот, но не может произнести ни звука. Чудовище плюёт ему в лицо, и с несчастного начинает сползать, стекать кожа и плоть, обнажаются и падают на пол кости, рассыпаются порошком и исчезают.
С хохотом чудовище вскидывает покрытый шерстью член с веретено...
И тут Людмила Каримовна начинает душераздирающе кричать. Не во сне, а по-настоящему, в наушниках.
Хромов тоже кричит, срывает с головы наушники, швыряет их на пол и, продолжая кричать, топчет их босыми ногами. Внезапно опомнившись, смотрит по сторонам и замирает.
______________
Людмила Каримовна тоже увидела сон страшный и удивительный.
...Вот полная луна выплывает из-за чёрных туч и освещает спальню, в которой на кровати, поверх покрывала, лежит она сама и её муж Павел Андреевич. Оба одеты как для торжественного приёма или визита: она – в строгом вечернем платье; он – в костюме и лаковых полуботинках. Оба лежат на спине, руки по швам. Спят.
Но вот старинные часы во всём доме громкой разноголосицей начинают бить полночь, за оконным стеклом пронзительно кричит в полёте ночная птица – и супруги одновременно открывают глаза.
– Пора. – На одной мёртвой ноте произносит Гималайский, и они легко, не шевельнувшись, принимают вертикальное положение. Стоящая у тлеющего камина кочерга летит в руки Павла Андреевича; Людмила оказывается сидящей верхом на длинной метле. Оно распахивается, и супруги-призраки один за другим вылетают в сумрак ночи.
Набрав высоту, они видят позади яркие огни Москвы с кремлёвской звездой посередине, а внизу под собой – тёмный лес. Поднявшись ещё выше, устремляются на север.
Теперь под ними темнота с редкими, поблёскивающими кое-где огоньками. Скорость полёта уже такая, что от встречного ветра глаза слезятся, а волосы, будто сделанные из проволоки, топорщатся назад.
Вот они уже миновали Ленинград, раскинувшийся пёстрым светящимся ковром, и начали понемногу снижаться.
Посреди дремучего леса, залитого молочным туманом, горят костры, выложенные пентаграммой, вокруг которых собираются члены Политбюро. На деревьях кумачовые транспаранты:
Привет участникам 666-го Слёта
ВКП(б) – КПСС – ВКП(б) !
Защитим социалистические завоевания
от происков агентов империализма,
и их внутренних пособников!
Подлетающие со всех сторон на боровах, козлах, в ступах и даже на драконах участники Слёта, приземлившись, раздеваются в сторонке догола, натираются снадобьями и чинно, словно индейские вожди, рассаживаются вокруг костра. Но круг этот умышленно не замкнут: свободное пространство усыпано подушками и цветами – это место для Председателя.
Гималайский тоже быстро сбрасывает одежду и натирается мазью, похожей на чью-то сперму. Людмиле стыдно раздеваться, но муж торопит, и она подчиняется. Она натирается мазью и сразу перестаёт смущаться, наоборот, ей становится легко и приятно.
Но вот, теперь, когда все на местах, из темноты появляется величественная фигура Председателя. Это Змий в образе Сатаны. Над его головой, между длинными рогами, играет пламя; его руки, сложенные на груди, покрыты шерстью и заканчиваются копытами. Через плечо – орденская лента с золотом и драгоценными камнями. Он выше всех по меньшей мере на голову.
Улыбаясь торжествующе и зловеще, Председатель становится на подушки и поднимает хвост. Все опускаются на четвереньки и в порядке очереди целуют ему анус. Совершив ритуальный круг, они снова садятся на свои места. На их лицах восторженные улыбки. Людмила, единственная здесь женщина, незаметно сплёвывает и утирает губы.
Председатель поворачивается и торжественно произносит:
– Товарищи коммунисты! Шестьсот шестьдесят шестой Слёт Всесоюзной Коммунистической партии большевиков объявляю открытым!
Все дружно встают и устраивают овацию. Выждав с минуту, Председатель делает жест копытом, все смолкают и садятся. К маленькой фанерной трибуне выходит Антропов и читает доклад о возрастающей роли Партии. Изредка его прерывают бурными и продолжительными аплодисментами.
Доклад длинный, непонятный и скучный; Людмила Каримовна начинает клевать носом. Незаметным тычком в бок Гималайский будит жену.
Но вот все доклады закончены, Слёт приступает к самой главной части программы. Над костром подвешивается огромный котёл, и Председатель начинает бросать в кипящую воду подаваемых ему младенцев – будущих врагов советской власти.
Все начинают хлопать, пританцовывать и грубо, неслаженно скандировать:
– Ленин! Партия! Ком-со-мол!..
С удивлением и неприязнью Людмила видит, что все знакомые ей всегда подтянутые и одетые в строгие костюмы члены Политбюро имеют физические патологии: у кого-то на груди три соска, у другого на месте копчика болтается маленький хвост... Почти все бледные и жирные, с огромными свисающими складками, которые в танце трясутся и колышутся из стороны в сторону.
– А теперь выберем царицу Слёта! – выкрикивает кто-то из актива.
– Царицу! Хотим царицу! – с готовностью подхватывают остальные и начинают скандировать: – Ца-ри-цу! Ца-ри-цу!..
Теперь всё внимание обращено к Людмиле Каримовне; она смущена, ей приятно. Её подводят к Председателю и почему-то кладут на жертвенный стол. Почувствовав недоброе, Людмила пытается вывернуться, но её руки и ноги уже крепко привязаны.
– Жертву Председателю! Царицу в жертву Председателю!.. – даёт затравочку подхалим из актива, и все дружно подхватывают.
Некоторое время Сатана, чуть заметно улыбаясь, водит копытом по груди и животу своей соблазнительной жертвы. И вдруг над её чревом несколько раз вздымается и опускается длинный окровавленный кинжал...
Срывая голос, Людмила Каримовна пронзительно закричала. Её муж спросонок тоже невнятно проголосил и принялся звонить и звать на помощь. Сбежалась охрана и прислуга, кто-то протянул Людмиле под нос нашатырный спирт. Она вдохнула, широко раскрыла глаза и огляделась. Люди, окружившие кровать, попятились. Павел Андреевич дрожащей рукой тыкал ей в губы чашку с молоком.
Хромов подобрал с пола расколотые эбонитовые наушники, с перепугу оделся и застегнулся на все пуговицы. Поменял бобину и переключил магнитофон на положенную скорость. Наспех перетянул наушники липкой лентой, нахлобучил их на голову. В мембранах слышна возня и приглушённые голоса людей. Да сон ли это был?..
Бумеранг
– От него ничего нет, – озабоченно доложил Коршунов, прикрыв за собой дверь кабинета.
Зажмурившись, Владилен Казимирович нервно потёр ладонями лицо. В последние дни его особенно мучили геморрой и хроническая бессонница.
– Я же просил, просил вас никогда не надевать этот галстук...
Не сводя глаз с командира, Коршунов развязал узел, стянул галстук с шеи, запихал его в карман и поправил воротник рубашки.
– Если это необходимо, я сам готов выехать в Ленинград.
– Не надо одолжений. Поехал бы, хочешь или нет... Сейчас важнее другое. Медлить больше нельзя. Завтра донос напишет кто-нибудь ещё, и спасти положение будет почти невозможно. Время "Икс" – седьмое ноября. Концентрацию техники и войск в крупных городах население отнесёт к подготовке военного парада. Что?..
Коршунов, не издавший до этого ни звука, уверенно подтвердил:
– Очень правильное и смелое решение, Владилен Казимирович.
– Да, да... В оставшиеся два месяца придётся много поработать...
Искоса бросая на командира настороженные взгляды, Коршунов занял своё обычное место за пустым совещательным столом и начал неторопливо раскладывать перед собой бумаги.
– Вы нашли кандидатуру для...
– Да, я вас понял, Владилен Казимирович, такой человек есть, с ним уже работают.
– Кто же это?
– Танкист, гвардейский лейтенант, свежий выпускник с военного училища. Понизив голос, Коршунов с расстановкой добавил: – Сын Павла Александровича Лампасова.
– Не слишком ли это... прямолинейно?
– Именно то, что нужно, Владилен Казимирович. Генеральный Секретарь подлостью и обманом довёл славного генерала Лампасова до самоубийства, и сын отомстит за своего отца. Он убьёт тирана и застрелится сам, смыв своей кровью позор семьи.
– Не слишком ли всё это наигранно?
– Да, немного по-корсикански, но это смерть, достойная офицера. Военным, на которых мы намерены опираться в ближайшие месяцы, это понравится.
Змий подумал, что его референт гораздо хитрее и опаснее, чем он мог предполагать. И он остановил на Коршунове свой долгий и пристальный взгляд.
В селекторе послышался голос дежурного офицера:
– Товарищ генерал-полковник, в здание вошёл капитан Рахметов.
Генерал и его референт живо переглянулись. Но им обоим показалось, что в голосе дежурного есть неуверенность и даже удивление...
– Что-нибудь не так? Ну, говорите!
– У него что-то с лицом...
– Что! Что именно?..
Но в коридоре уже слышались уверенные шаги.
В одну секунду прокрутив возможные объяснения такого поведения Рахметова, его невыход на связь и, в особенности, странное замечание дежурного по поводу его лица, Коршунов сделал молниеносный и единственно правильный в сложившейся ситуации вывод: это не Рахметов... И он украдкой нащупал под пиджаком оружие.
От Змия не ускользнул этот жест, но он сам в эти мгновения понял другое: референт в заговоре с Рахметовым намерены лишить его дееспособности или вообще ликвидировать, чтобы сделаться хозяевами положения... И Владилен Казимирович, пристально глядя в растерянные глаза Коршунова, незаметно выдвинул верхний ящик стола, нащупал пистолет и снял всегда взведённый курок с предохранителя.
Дверь распахнулась.
На пороге стоял человек в грязном плаще, с обожжённым лицом и немигающим взглядом. Не произнеся ни слова, он осмотрел кабинет и, найдя глазами генерала, двинулся к нему, одновременно просовывая правую руку за пазуху плаща. Боковым зрением Змий увидел, что референт плавно соскальзывает под совещательный стол. По глазам труса генерал понял, что с этой стороны выстрела опасаться не следует.
– Именем Перестройки, – сказал Рахметов, и в тот момент, когда в его руке блеснула рукоятка пистолета, Змий выстрелил ему в голову.
Рахметов отшатнулся, сделал шаг назад, но устоял на ногах. В середине лба у него появилась тёмно-красная дырочка, в глазах – растерянность.
Змий вышел из-за стола и в упор выпустил ему в лицо ещё две пули.
Раскидывая руки и роняя пистолет, Рахметов повалился на спину. Склонившись над ним и остервенело тыкая дулом в грудь, Змий всадил в мертвеца всё, что оставалось в обойме. Щёлкнув несколько раз пустым затвором, он медленно распрямился. Его лицо было багровым, он хрипло и тяжело дышал, мокрые волосы спутались на лбу.
На шум сбежалась охрана. Материализовавшись в самой гуще событий, Коршунов хлопотал больше всех и даже помог вынести тело из кабинета. Ему очень не хотелось возвращаться, но вернуться пришлось. Он ходил по кабинету, бессмысленно двигал мебель и что-то взволнованно говорил.
– Почему вы не стреляли? – холодно произнёс, не глядя на него, Змий, и Коршунов осёкся на полуслове.
На несколько мгновений сделалось очень тихо.
– Сердце... прихватило. Товарищ г...генерал.
– Значит, вы больны?
– Да... то есть, нет... мне уже лучше, товарищ г...генерал.
– Чем же вы лечитесь?
Коршунов беззвучно подёрнул дрожащими губами.
– Почему вы молчите? – Змий поднялся из-за стола.
Коршунов отступил.
– Стоять!!! – заорал Змий так, что задребезжали стёкла, и снял со стены тяжёлый кожаный хлыст, подарок Министра сельского хозяйства.
Не подчинившись, референт быстро обошёл стол и направился к выходу. Увидев такой манёвр, Змий в два прыжка отрезал ему путь, и в следующую секунду тишину кабинета прорезал неожиданный звук, более уместный на скотном дворе.
Удар был настолько силён, что Коршунов повалился грудью на стол. Пиджак на спине разошёлся, наружу проступила легкомысленная подкладочная ткань.
Следующий полоснул его по ногам и, захлестнув тоненьким хвостом, рассёк кожу на внутренней стороне ляжки. Крича и умоляя, референт принялся бегать по кабинету, но тщетно: рассекавший воздух со страшным свистом, бич настигал его повсюду.
Игра продолжалась до полного изнеможения обоих участников.
Шоссе в никуда
Спустя месяц, дождливым октябрьским утром, с территории известной нам правительственной дачи выехала чёрная "Волга". Солдаты охраны отдали проезжающим честь, тяжёлые стальные ворота медленно затворились.
– Паша, – проговорила Людмила Каримовна, – мне опять снилась какая-то гадость. У меня плохое предчувствие.
– Ну что опять, дорогая...
– Брось всё и поедем во Францию; в посольстве снова открылась вакансия.
– Антропов не отпустит, я тебе уже говорил. Силы в Политбюро фифти-фифти, сейчас многое решается...
