Текст книги "Гувернантка из ЦРУ"

Автор книги: Борис Чехонин

Соавторы: Юрий Корнилов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Были обнаружены на конспиративной квартире и письма желающих вступить в секту. Их оказалось немного, но они были, и в каждое вложены «Мое обещание» плюс «членские взносы» – 25, 50, 150 рублей. Обманутых не только вовлекали в антигосударственную деятельность, их заставляли создавать для нее «местный» денежный фонд. Видимо, там, за океаном, хотели убить сразу двух зайцев. Впрочем, только ли обманутые жертвовали на ЕХО? Среди тех, кто вкладывал деньги в конверты, давал обещания «бороться с социализмом», хватало и уголовников, у которых были свои счеты с Советской властью. Например, некая П. Коваленкова. К «Моему обещанию» и двадцатипятирублевой купюре она присовокупила две справки органов МВД об освобождении из мест лишения свободы. Так, мол, будет вернее. Что же, Коваленкова в своих расчетах права: такие, как она, в самом деле нужны не только Муну, но и в первую очередь ЦРУ…

Опрос задержанных закончен. Составлен и подписан акт задержания… «Что ждет меня?» – терзается Памела. Сейчас, наверное, защелкнут наручники и отправят в камеру. Но нет. Корректный молодой представитель власти говорит ей: «Вы можете быть свободны. Держать ответ за свои действия вам придется в Москве».

Мы не знаем, как проходила исповедь «миссионерки» в посольстве США. Известно лишь, что 16 мая 1983 года, не дождавшись, когда соответствующие документы прибудут в компетентные органы из Калинина, гувернантка поспешила дать тягу из СССР.

Что сказать в заключение?

Итак, с Памелой Карне вроде бы все ясно. Неясна лишь роль во всей этой истории мистера Уильяма Планкерта, дипломата из посольства США в Москве. Действительно, по каким причинам он разрешал своей «гувернантке» столь частые поездки в другие города, причем в нарушение установленного в обеих странах для работников их посольств порядка, который требует официального уведомления властей? Не при его ли помощи получила Памела незаконно ввезенную подрывную литературу и антисоветские издания НТС, изъятые у нее на сборище сектантов? Может быть, отсюда также и вся «щедрость» скромной «гувернантки», предоставившей деньги на кооперативную, а вернее, конспиративную квартиру в Калинине? Наконец, чем мистер Планкерт объяснит, что на работу гувернанткой в свою семью он взял эмиссара ЕХО, напрямую связанного с ЦРУ?

Когда приходит прозрение…

Гражданин США Джерри Сур, как значилось в его паспорте, ехал по ленинградским улицам и проспектам. Ехал, часто меняя виды транспорта – автобус, троллейбус, такси. Кружил по городу. Этим уловкам его упорно и долго учили на Западе перед тем, как послать на «стажировку» на курсы русского языка при Ленинградском университете…

Джерри нервно петлял по городу не зря. Под подкладкой его плаща был упрятан только что полученный от "информатора" объемистый сверток. В нем – туго перевязанные бечевкой разного рода антисоветские печатные материалы и, главное, список предателей Родины, отбывающих в СССР наказание по суду. Бывшие агенты гестапо, каратели, убийцы, на совести которых сотни жизней советских людей. Есть и "свежие жертвы" режима: шпионы, продавшие Родину, матерые рецидивисты, бандиты, насильники. В сфабрикованном списке уголовники значились как "узники совести" в СССР. Удастся ли вывезти за кордон полученные материалы? В генконсульстве США его предупреждали: надо быть осторожным, очень осторожным…

В консульстве высоко ценили "информатора", который передал Джерри клеветнические материалы. Да и сам Джерри был об этом "информаторе" высокого мнения: вид интеллектуала, одет не броско, но со вкусом, в разговоре сдержан. Пожалуй, только одна деталь резанула Джерри Сура: то, как "источник" представился. Протянул визитную карточку с затейливым типографским шрифтом: Репин Валерий Тимофеевич, выпускающий еженедельника "Ленинградский рабочий". "Тщеславие?" – подумал Джерри. Рассказал об этом эпизоде шефам. Те успокоили: не стоит придавать значения. Мелочь, обостренное самолюбие…

Репина в генконсульстве США в Ленинграде знали с конца 1970-х и ценили за энергию, хватку, предприимчивость. Эти качества он проявлял, конечно же, не на посту выпускающего газеты, а выполняя поручения своих закордонных шефов. В консульстве были в курсе и того, что в Мюнхене, где при подрывной радиостанции "Свобода" свила осиное гнездо кучка перебежчиков и отщепенцев, давно уже ведется на Репина пухлое досье. Личная папка на "подающего надежды" антисоветчика имелась и в штаб-квартире ЦРУ в Лэнгли. Чего там только не было! Похвалы и доносы друзей. Подробности его биографии. Все детали кривой падения – измены Родине…

Как же случилось, что советский человек, родившийся и выросший в годы Советской власти, получивший возможность овладеть интересной профессией, материально обеспеченный, докатился до грани предательства?

Мы могли, конечно, узнать об этом из материалов открытого судебного процесса, состоявшегося над Репиным в марте 1983 года в Ленинграде, – обвинительного заключения, стенографической записи опроса свидетелей, последнего слова обвиняемого и, наконец, из самого приговора, вынесенного судебной коллегией по уголовным делам Ленинградского городского суда. Но хотелось заглянуть за официальные рамки судебного дела. Как видит свою жизнь, свое падение сам Репин? Мы встретились с ним в колонии строгого режима, где он отбывает срок заключения.

– Буду откровенен, – говорит наш собеседник. – Не потому, что надеюсь на какое-то снисхождение. Просто моя история и трагична и поучительна. Она – наглядный пример того, как зарубежные органы пропаганды и связанные с ними иностранные разведки расставляют свои сети, рассчитанные на советских граждан. Расставляют хитро, я бы сказал, тонко. Конечно, улов у них небогатый. Но сам я попал в число тех, кто оказался в этих сетях.

Однажды после работы Репин настроил радиоприемник на музыкальную передачу из США. Музыка скоро кончилась. В эфире зазвучал голос на русском языке. Речь шла о "борцах за права человека в СССР". Эти борцы, вещал диктор, есть и в городе на берегах Невы. Он расписывал их как этаких бескорыстных людей, чья единственная цель – добиться установления "подлинного демократического строя" в своей стране.

Репин на минуту замолкает, как бы собираясь с мыслями. Да, наверное, нелегко ему здесь, в колонии, вновь и вновь перебирать в памяти цепь прежних ошибок… Он рассказывает о том, как постепенно, шаг за шагом, приучил сам себя к слушанию закордонных "радиоголосов" и вскоре уже не мог обходиться без них, подобно тому, как наркоман уже может не одурманивать себя все новыми порциями опиума.

А "голоса" искусно, капля за каплей, вливали в душу и разум этого человека яд антисоветизма, навязывали ему чуждые нашему обществу взгляды, сеяли в нем семена вражды к окружающему и, спекулируя на действительных, а чаще всего – мнимых, ими же изобретенных недостатках и трудностях, вовсю превозносили "свободный" и "процветающий" Запад…

Те же "голоса" внушали Репину: он, дескать, не одинок, в СССР уже создано чуть ли не некое "движение в защиту демократии". Из западных радиопередач он узнал фамилии московских и ленинградских "подвижников" на ниве прав человека: Любарский, Гинзбург-Жолковская, брат и сестра Ходорович, Исакова, Давыдов. Со временем Репину удалось найти и их адреса, войти в контакт с ними.

– Как вы можете охарактеризовать ваших прежних друзей?

– Сегодня – как продажных антисоветчиков, предателей Родины, жадных, корыстных, подлых, лицемерных злопыхателей. Финансовые подачки Запада эти отщепенцы заглатывали, давясь, большими кусками, отталкивая друг от друга, как свиньи, от корыта… Да, сегодня все это для меня – очевидная истина, но тогда, до того как я разобрался в происходящем, что называется, съел со своими бывшими единомышленниками пуд соли, они казались мне поборниками свободы…

"Поборники свободы". Что скрывалось за этой маской? Собеседник знакомит нас с тактикой так называемых диссидентов по втягиванию "новобранцев" в антисоветскую деятельность.

– …Сначала была проверка: в обстановке уютных ленинградских квартир, за рюмкой дорогого французского коньяка заводили мои новые знакомые, которых я столь поспешно и бездумно возводил в ранг друзей, разговор о нашей советской жизни, о существующих в стране проблемах и трудностях, о недостатках, находивших отражение на страницах советской прессы. От меня ждали критических оценок, задавали наводящие вопросы и, как я позже узнал, незаметно записывали ответы на магнитофонную ленту.

Так продолжалось долго, до тех пор, пока диссидентские "ловцы душ" не убедились – жертва прочно находится на крючке, можно подключать ее к выполнению первых проверочных заданий. Репину поручают навещать родственников "узников совести", то бишь лиц, отбывающих наказание за противоправную, уголовно наказуемую деятельность. В ходе бесед, учат его, ты должен подбадривать их, убеждать – Запад им, несомненно, поможет.

Дальше – больше. Усердному ученику вменяют в обязанность собирать клеветническую, враждебную нашему строю информацию и переправлять ее за рубеж. Потом дело доходит и до главного – изготовления антисоветских фальшивок и сбора сведений, которые будут позднее классифицированы судебной экспертизой как секретные. Через гувернантку генерального консульства США некую Э. Вуд и стажера курсов русского языка при ЛГУ американца Д. Турнбалла Репин получил так называемый вопросник – своего рода инструкцию по сбору шпионских сведений об СССР.

– Только за период с конца 1980 года по май 1981 года, – рассказывает он, – я передал гражданам США Э. Вуд, Д. Турнбаллу, Д. Суру для последующей пересылки через генконсульство США в Ленинграде десять так называемых "информационных писем", содержащих сведения закрытого характера…

Для связи с западными спецслужбами и подрывными антисоветскими "голосами" Репин использовал и так называемый туристский канал. На встречу с ним в Ленинград под видом туристов из Голландии приезжали некие Свильденс Эллен, Лаура Старинк, Хэлла Розенберг. "В посланиях, которые они забирали у меня, – расскажет позже на следствии Репин, – излагались сведения о порядке содержания особо опасных государственных преступников в исправительно-трудовых учреждениях, приводились их заявления с призывами бойкотировать Олимпийские игры в Москве и т. п."

– Были, конечно, и грязные пасквили, состряпанные мной и моими наставниками, – признается наш собеседник. – В них мы старались убедить радиослушателей "Голоса Америки", "Свободы", "Немецкой волны", что в СССР царят террор и насилие. Мы знали: такого рода материалы без проверки, с маху, как наживка голодной акулой, заглатываются подрывными идеологическими центрами за рубежом…

– Кому вы высылали клеветническую стряпню?

– Антисоветские материалы шли в основном в диссидентские "почтовые ящики" в ФРГ, точнее – в Мюнхен, в адрес неких Любарского и Давыдова. Эти лица, отбыв в свое время в СССР наказание за антисоветскую деятельность, затем эмигрировали на Запад, рассчитывая, что их покровители не оставят их своей заботой…

Как же сложилась в действительности судьба эмигрантов-перебежчиков? Об этом рассказал в своей книге "ЦРУ против СССР" известный советский публицист Н. Н. Яковлев. Потолкавшись на Западе в поисках работы по специальности, они вскоре поняли: бесперспективное это дело! Свои чувства на этот счет изложил потом в одном из писем на Родину Кронид Любарский, астрофизик по образованию: "Большая, конечно, проблема для нас, эмигрантов, это – работа. Все блага жизни здесь, в общем-то, даются при единственном серьезном условии: надо работать не за страх, а на совесть, так, как мы не умеем. Синекур тут нет, темп и интенсивность работы не выдерживаются…"

Вот и пошли Любарский и Давыдов, приучившие сами себя, что их "работа", их источник доходов – эксплуатация лжи об СССР и диссидентская болтовня, по старой дорожке – приняли предложение ЦРУ стать связниками между спецслужбами Запада и отщепенцами на их бывшей Родине. Именно поэтому и поселились-то они не где-нибудь, а в Мюнхене, там, где свил гнездо рупор ЦРУ – радиостанция "Свобода" (РС).

Но продолжим анализ кривой падения Репина, этого самозваного "борца за права человека", автора антисоветских фальшивок, охотника за шпионскими сведениями. У качественной трансформации отщепенца была и еще одна ступень. Ступень, которой сам Репин в свое время даже гордился, которая особенно льстила его честолюбию, давала ему возможность пыжиться в обществе таких же, как и он, диссидентов, изображая из себя вершителя их материальных судеб. Дело в том, что с 1979 года Репин стал выполнять в Ленинграде обязанности распорядителя так называемого "русского общественного фонда помощи политическим заключенным в СССР и их семьям". Именно от Репина в значительной степени зависело, сколько сребреников и кому выдать за сбор секретных сведений и клеветнической информации, за инспирирование – как на воле, так и в стенах исправительно-трудовых учреждений – враждебных антисоветских акций. Как установлено в ходе судебного процесса, за период с 1979 по 1981 год Репин израсходовал на эти цели ни много ни мало – 60 тысяч рублей. Удивляться, впрочем, не приходится. Известно, что у "общественного фонда" прочная материальная база. Официально он образован на Западе на деньги предателя Солженицына. Но это, так сказать, для отвода глаз. Действительный источник средств "фонда" другой – ЦРУ…

…Наше свидание близится к концу. В заключение мы просим Репина рассказать о "фонде". "Цели "фонда", – говорит он, – если судить по его уставу, выглядели безобидными: благотворительность на западный манер. Но в действительности доноры "фонда" пеклись отнюдь не о благотворительности. Они мечтали, что путем оказания материальной помощи, а проще говоря – подкармливания разного рода отщепенцев, лиц, отбывающих наказание, и членов их семей им удастся создать в Советском Союзе нечто вроде эдакой пятой колонны…"

Вот несколько достойных "помощи", с точки зрения Запада, людей. Г. Селивоник, осужденная за попытку вооруженного захвата самолета, Л. Лубман – изменник, пытавшийся переправить за границу пухлый "труд", который был красноречиво назван им самим "Экспромт для ведомства г-на Тэрнера, ЦРУ". В нем, кстати, заявлялось, что США-де "должны поторопиться уничтожить СССР с использованием любых, доступных цивилизации, средств". На 248 страницах Лубман сообщал составляющие военную тайну сведения, высказывал рекомендации по активизации подрывной работы против СССР путем проведения шпионажа, террора, диверсий и радиопропаганды.

Не побрезговал взять под свою опеку Репин и тех, кто в годы Великой Отечественной войны обагрил свои руки кровью советских людей. "Благотворительная помощь", в частности, оказывалась некоему Карповичу, бывшему полицаю, служившему в карательном батальоне СС, бандеровцу Ткачуку, повинному в смерти многих советских людей, бывшему старшине одного из концлагерей Синягинскому, лично участвовавшему в истреблении женщин, детей в душегубках.

– Посылая деньги, – рассказывает Репин, – я давал понять: "помощь" даром не дают, ее надо отрабатывать. Не можешь собирать шпионские сведения или клеветническую информацию? Принимай участие в инспирированных "фондом" "акциях", изображая из себя "узника совести". Помни: за твоим поведением неусыпно следят. Стоит тебе попытаться стать на путь исправления, как нам сразу же сообщат. Тут уж "помощи" не жди.

На основе таких сообщений из мест заключения Репин вел специальную картотеку о поведении каждого из числящихся в списке. Вот как эта картотека выглядела на практике: А. осужден за измену Родине. Семья порвала с ним. Пометка Репина: "Нуждается в моральной поддержке, и желательно добиться, чтобы на его имя посылала письма от себя его дочь".

Б. Убийца. Пометка Репина: "Мало развит. Требует моральной и материальной поддержки, так как тяжело переживает свою отсидку. Желательна переписка внутренне воспитательного характера для приобретения уверенности и моральных истин".

В. Осужден за измену Родине, пометка: "Помочь развить обширную переписку с земляками".

Г. Уголовник-рецидивист под кличкой "Люцифер", пометка: "Помогать".

Е. Пытался наняться в агенты ЦРУ. "Ввиду своей стойкой позиции и участияв правозащитной борьбе, – пишет Репин, – нуждается в усиленной моральной поддержке. Также материальной".

В. Бывший полицай-уголовник. "Плохих отклонений от лагерной морали не замечено. Вроде порядочный. Нуждается в материальной поддержке".

И так далее в том же духе.

По мере того как пухла картотека Репина, как все чаще и чаще за шпионскими сведениями к нему прибывали закордонные эмиссары, он начинал все отчетливее осознавать, что расплаты за содеянное не миновать. Страх лишал сна. Надежда была на одно: он, Репин, теперь известен на Западе, закордонные "голоса" превозносят его как "борца за демократию, за права человека", – неужели же его зарубежные покровители не смогут, если потребуется, взять его под защиту? Не смогли! В один из летних дней 1982 года Репин был арестован.

Следственный изолятор Ленинградского управления Комитета государственной безопасности. Репин считал, что, если его арестуют, сразу же начнутся допросы с "пристрастием": он ведь и сам сочинял небылицы о таких допросах "узников совести" и переправлял эту клевету на Запад. Действительность оказалась иной. С ним беседовали вежливо, спокойно. Мне, заявил он впоследствии на суде, доброжелательно помогали разобраться в преступлениях, которые я совершил, помогали проанализировать те причины, которые толкнули меня на нарушение законов…

Беседы, следствие длились несколько месяцев. В конце концов Репин понял, в какую трясину завлекли его недавние "друзья" и те, кто стоял за их спиной. "Неопровержимость доказательств и беседы со следователем, который, проявляя тактичность и терпение, со всей убедительностью показал мою неприглядную роль в политических махинациях, проводимых разного рода антисоветчиками из числа моих знакомых, убедили меня, как глубоко я ошибался и какой вред своей деятельностью я нанес нашей стране, нашему народу", – скажет он впоследствии на суде.

В своих показаниях, в выступлении по телевидению Репин еще раз подтвердил, что само существование в СССР так называемых диссидентов – жалкой горстки оторвавшихся от советского общества лиц – стало возможным лишь благодаря тому, что противники социализма подключили к этому делу западную прессу, дипломатические, а также разведывательные и иные специальные службы. "Дело Репина" подтверждает и то, что "диссидентство" стало своеобразной профессией, которая щедро оплачивается валютными и иными подачками, что, по существу, мало отличается от того, как расплачиваются империалистические спецслужбы со своей агентурой.

…Мы расстаемся с В.Т.Репиным. "Я прошу, – еще раз повторяет он, – поверить, что мое признание, мои действия после того, как я был арестован, объяснялись не стремлением умалить собственную вину. Я хотел и хочу, чтобы моя судьба явилась наглядным уроком для тех, кто подпал под влияние разного рода подрывных, подстрекательских западных голосов и других средств враждебной нам пропаганды".

Господин Никто

С Эльбертом Тугановым мы встретились на киностудии «Таллинфильм». Разговор получился не сразу.

– Стоит ли ворошить прошлое? – спрашивал собеседник. – Ведь все, что можно сказать в объяснение моего поступка, я уже изложил в заявлении для общественности Эстонии…

Что ж, настроение Туганова в какой-то мере можно было понять. За многие годы работы на "Таллинфильме" этот известный в Эстонии режиссер и художник успел привыкнуть к тому, что если представители прессы и обращаются к нему, то речь обычно идет о его творческих успехах и планах, о его работе по созданию стереоскопических кукольных фильмов. А тут от него ждут рассказа на тему совсем иного рода – об обстоятельствах тяжкого проступка, который он чуть было не совершил против Советской Родины. Эту позорную страницу своей биографии он, Туганов, хотел бы раз и навсегда перевернуть, забыть. Но что поделаешь! – слишком уж поучительна его история, чтобы ее замолчать. Она, эта история, наглядный пример того, как спецслужбы западных стран, используя самые грязные приемы, ведут работу против советских людей, находящихся за рубежом.

…Это случилось в 1982 году. Осенью, в октябре, Эльберт Туганов в составе группы советских кинематографистов вылетел в туристскую поездку по Марокко и Испании. Его провожали жена, две дочери. Обычные слова прощания, просьбы беречь себя. Они любили Эльберта, гордились им. Видели в нем не только мужа и отца, но и наставника, друга. Вечерами в большой комфортабельной квартире в новом жилом районе Таллина – Ласнамяэ – или на даче перед камином он часами просиживал со старшей дочерью Катрин, выпускницей художественного института, над ее дипломной работой. И позднее, когда Катрин уже стала членом Союза художников Эстонии, старался помогать ей в работе. Для младшей, Керсти, любил играть роль Деда-Мороза. Только подарки его были значительно внушительнее – например, автомобиль "Запорожец"…

И вот интересная, полная новых впечатлений поездка. Правда, он, Туганов, за границей не впервые – ему уже доводилось, и не раз, бывать в зарубежных туристских путешествиях. Ему хорошо знакомы и шумные, чем-то похожие друг на друга международные аэропорты, и отели для туристов, и напоминающие гигантские аквариумы туристские автобусы… В Марокко Туганов легко и бездумно свел знакомство с некоей разговорчивой и, казалось, весьма дружественно настроенной супружеской парой из ФРГ. Потом, неделю спустя, эта же пара неожиданно встретилась ему уже на улицах Мадрида. Странное совпадение? Туганов над этим не задумался, не удивился: чего в жизни не бывает…

Сели на скамейку в парке и снова, как в Марокко, разговорились "по душам". Незаметно западногерманский "турист" от погоды и красот испанской столицы перешел к политике. Ах, как свободно, как смело критиковал он ушедшее в отставку в ФРГ правительство Гельмута Шмидта! Какие остроумные отпускал замечания, какими сыпал меткими и ядовитыми репликами! И когда "турист" внезапно перевел разговор на тему о Советском Союзе, где он якобы побывал три года назад, Туганов решил перещеголять собеседника собственными "откровениями"…

Позднее в своем заявлении "История моего заблуждения" он так охарактеризовал свое поведение: "Я не особенно следил за выражениями и, давая оценку людям и явлениям, не думал о том, верны ли, правдивы ли мои обобщения, опирающиеся на отдельные, чаще всего совершенно нехарактерные для нашей страны факты. Я говорил о явлениях, которые относятся к области советской демократии и демократического централизма, касаются роли личности в истории, выбирал такие примеры, которые, по моему мнению, можно было расценивать отрицательно".

Словом, Туганов выглядел эдаким тщеславным павлином, распустившим пышный хвост краснобайства, замешанного на клевете. Поглядите, дескать, на меня – экий я независимый, раскованный "свободный художник", мыслящий широко космополитически!

Отрезвление наступило внезапно. Когда, критический раж Туганова пошел на спад, он вдруг увидел, как западногерманский "турист" выключил висящий на шее магнитофон-малютку.

– Что вы делаете! – опешил Эльберт.

Собеседник усмехнулся:

– Интересно было услышать откровенные высказывания советского деятеля культуры.

"Турист" из ФРГ явно был удовлетворен. Еще бы: он умело "разговорил" советского человека, толкнул его на заявления более чем сомнительного свойства, точнее – на клевету против собственной страны и зафиксировал эту клевету на магнитофонной пленке. Его задача "загонщика" (а именно так именуют на жаргоне ЦРУ тех, кому поручено шантажировать находящихся за рубежом советских людей) выполнена. Остается лишь ждать указаний, что делать с "добычей".

– Неожиданно я понял, – вспоминает Туганов, – что встреча в Мадриде, готовый к записи и умело скрытый магнитофон, разговор, который провоцирует на критиканство, – все это не было случайностью. Речь шла о самой настоящей, продуманной, заранее спланированной провокации, начало которой было положено в Марокко.

Что же сделал Эльберт Туганов, как реагировал он на происшедшее? Вместо того чтобы, осознав ошибку, рассказать о случившемся товарищам по группе, посоветоваться с ними, словом, найти в себе мужество эту ошибку исправить, он выбирает иной путь – путь предательства.

– Меня охватил страх, почти паника, – продолжает он. – Я думал, что стоит лишь мне вернуться в СССР, меня тут же задержат и осудят за клевету. Так созрело опрометчивое решение не возвращаться.

В тот же вечер тайком он пишет в номере письмо коллегам-кинематографистам по группе. "Уважаемые друзья, прошу меня не ждать и не искать. Я попал в такое положение, что не осмеливаюсь вместе с вами вернуться в Советский Союз. Я остался тут не потому, что мне нравится капиталистический мир. Я знаю, что мне будет тяжело…"

– Я не хотел, чтобы мои коллеги по группе и там, в Эстонии, считали меня предателем, перебежчиком. Мое возвращение на Родину стало невозможным просто из-за глупого случая, – говорит Туганов.

Что же, хотелось бы поверить ему. Не большое это удовольствие – прослыть предателем среди друзей и близких! Но мы знаем и другое: Туганов не только пытался объяснить в письме причины своего поступка, он счел возможным включить в него и некоторые из тех клеветнических утверждений, которыми щеголял перед западногерманским "туристом". Зачем? Чтобы обеспечить себе путь на Запад, напялив тогу "идейного борца"? Или доказать "невозможность" своего возвращения на Родину? Так или иначе, Туганов явно поддался соблазну представить себя и перед соотечественниками, и перед своими будущими хозяевами на Западе эдаким "диссидентом". Недаром за его письмо ухватилась впоследствии окопавшаяся в Мюнхене (ФРГ) радиостанция "Свобода" (РС), эта содержанка и рупор ЦРУ. Чтобы раздобыть копию письма Туганова, профессиональные провокаторы из РС не пожалели ни средств, ни сил и даже специально привлекли для выполнения своего плана некую обитающую в Париже националистку-эмигрантку Майре Мянник, именующую себя "ревнителем эстонской культуры", а в действительности являющуюся агентом ЦРУ.

– Я опасался, – рассказывает Туганов, – что товарищи по туристской группе не передадут моего письма на Родину. Поэтому я решил воспользоваться услугами Майре Мянник, моей старой знакомой по прежним поездкам за рубеж. Сколько часов провели мы у нее дома в Париже за откровенными, как мне тогда казалось, беседами, в том числе и на политические темы! И всегда дружеское участие было в ее глазах. Ей-то я и направил из Мадрида четыре копии письма, попросив переправить их моей семье, в студию кукольных фильмов, в "Таллинфильм" и в правление Союза кинематографистов Эстонии. Я не знал, я и подумать не мог, что Мянник изготовит пятую копию – специально для парижского эмиссара "Свободы" Карасева-Оргуссаара…

Эльберт Туганов не знал… Он многого не знал, а точнее– не хотел знать, не желал вдуматься в последствия своего поступка! Не знал того, что Майре Мянник не спросит разрешения на то, чтобы запустить в эфир его "Письмо" и представить сбежавшего жителя Таллина, этого в общем-то далекого от политики и малодушного человека, как "давнего идейного борца за, политические свободы в СССР". Не знал и того, кто, какого сорта господа будут в радиостанции "Свобода" заниматься "делом Эльберта". А они кинулись на это "дело", как свора оголодавших псов на брошенную кость…

Здесь, пожалуй, уместно сделать небольшое отступление и рассказать о том, кто в Мюнхене взялся за "раскручивание", разумеется, в злобно антисоветском, провокационном ключе, истории с "невозвращенцем Тугановым". Указание подготовить серию радиопередач о перебежчике дал лично Дж. Бакли, экс-сенатор США, махровый реакционер и антикоммунист, в 1982 году назначенный Белым домом на пост "президента" "Свободы" и "Свободной Европы" (РС/РСЕ). За выполнение этого указания взялся Александр Террас, заведующий эстонской редакцией РС. Кто он такой? Родился в 1920 году в Таллине. В 1943 году подался в Финляндию, находившуюся в состоянии войны с СССР, был зачислен в органы военной разведки, где собирал интересующие враждебные спецслужбы данные о населении советских Прибалтийских республик. Затем перебрался в Швецию, где с 1947 по 1949 год сотрудничал с разведкой одной из западноевропейских стран. В 50-х годах завербован ЦРУ. В 1956 году направлен для работы на радиостанцию "Голос Америки", где вскоре возведен в ранг "идейного борца за свободу Эстонии", в 1975 году переброшен в Мюнхен для "укрепления" эстонской редакции РС. Свое "политическое кредо" этот предатель и авантюрист, кормящийся антисоветчиной, сам с достаточной откровенностью изложил в эмигрантском листке "Театая": "Главное место в передачах радиостанции "Свобода" должно отводиться дискредитации любыми методами внешней и внутренней политики Советского Союза. Особый упор необходимо делать на включение в повестку дня различных международных форумов вопросов о так называемой "прибалтийской проблеме".

А вот еще два сотрудника РС, которые, следуя указаниям шефа, всячески пытались раздуть "дело Туганова" в эфире. Уроженка Таллина Кристи Таммик. Бывшая артистка варьете. В 1975 году выехала со вторым мужем – иностранцем – на короткий период к родственникам в ФРГ. Очутившись на Западе, быстренько нашла себе любовника, ушла от мужа и приняла решение не возвращаться на Родину. Для советских людей моральный облик К. Таммик ясен: женщина, отказавшаяся не только от Родины, но и бросившая в Таллине ради любовных и прочих утех ребенка. Но такая "мораль", видимо, вполне устраивает хозяев "Свободы". Недаром они немедленно предложили бывшей артистке активно участвовать в клеветнических радиопередачах антисоветского толка, на которых специализируется подрывной мюнхенский радиоголос. Участвовать, естественно, не бесплатно, а за тридцать сребреников в марках ФРГ.

Рихо Месилане. Родился в 1949 году в Пярну. Бывший диктор Эстонского телевидения. В 1978 году выехал в туристскую поездку по Дунаю и остался в Вене. Незадолго до этого развелся с женой, бросил шестилетнюю дочь и женился вторично. Когда уезжал за рубеж, его новая жена ждала ребенка. Беременна была и его любовница. Что же, еще один вполне достойный кадр для тех кругов на Западе, которые так любят читать другим мораль на тему о том, как им следует устраивать свою жизнь…

Но вернемся к Туганову, который, как он утверждает, "многого не знал". В октябре 1982 года он явился в один из полицейских участков Мадрида с просьбой предоставить ему политическое убежище.