Текст книги "Поход «Седова» [Экспедиция «Седова» на Землю Франца-Иосифа в 1929 году] "

Автор книги: Борис Громов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

В ЛЕДЯНОЙ КРЕПОСТИ

– Скоро достигнем кромки, – авторитетно заявил капитан. – Холод и туманы – верные предвестники льда.

И правда. Уже к вечеру, переливаясь зеленовато-голубой окраской, мимо нас пронеслись огромные ледяные крепости – айсберги. А на рассвете Воронин обнаружил и долгожданную кромку.

Сначала на горизонте появились мелкие льдинки, потом «Седов» вошел в разрозненный лед, который, по мере продвижения к северу, становился все плотнее и плотнее. К 10 часам вечера продвигаться вперед уже стало затруднительно. Перед ледоколом появились огромные ледяные поля с темными прорехами – полыньями. Под напором стального тарана – носа ледокола – лед дает длинные, извилистые трещины; гигантские блестящие глыбы с шумом переворачиваются в бурном водовороте. С каждым шагом продвигаться к северу становится все труднее.

А тут еще на горе – сильный ветер сдвинул вплотную отдельные льдины. Разрозненные глыбы сковало в одно сплошное поле, упругое и твердое.

Вот тут-то ледоколу и пришлось продемонстрировать свои качества. Отойдет он назад и со всей силой бросается на лед так, что конец его носа вылезает на поверхность льда. Тогда под тяжестью ледокола льды дробятся в куски, и образуется небольшое пространство свободной воды. Опять отходит ледокол назад и опять бросается на льды и так – до бесконечности. Продвигается почти шагом, настойчиво проникая на север.

Но вскоре и это становится бесполезным. Кругом нас – сплошная ледяная крепость. Толщина льда доходит до 3-4 метров. Итти вперед – бесполезно. Мы встали перед задачей искать другой, более удобный проход к Земле Франца Иосифа.

Тогда-то капитан и предложил сделать попытку прорваться в другом направлении. Мы повернули немного в сторону – носом на восток. Этот маневр оказался исключительно удачным. Прежде всего, как и предсказывал Воронин, мы встретили более разреженный лед с частыми широкими разводьями, хотя нагромождения ледяных глыб-торосов стали крупнее и заходили выше наших маленьких иллюминаторов. Но в этих условиях «Седов» еще мог работать. Хоть и медленно, но неуклонно мы продвигались вперед.

С первого же дня, как только мы вошли в лед, к нашей экспедиции присоединились неожиданные спутники: целые стаи белоснежных серебряных чаек сопровождали ледокол в ледяной пустыне. Они легко кружились вокруг судна, низко, едва не зацепляя концами крыльев, планировали над водой или вдруг стремительно, камнем, плюхались в волны, выскакивая с маленькой, извивающейся рыбешкой во рту. Оказывается, наш ледокол им неожиданно приготовлял хороший и вкусный стол. Из-под льда, который дробил ледокол, на поверхность воды, в страшном смятении и испуге, стайками выскакивала рыбешка, которую ловко подхватывали насторожившиеся чайки. Через несколько дней появились мрачные и угрюмые глупыши-буревестники – солидные серые птицы, с исключительно красивым полетом. В противоположность крикливым чайкам, они молча летали вокруг, хищными желтыми глазами выискивая в зеленой воде едва заметные силуэты добычи.

Ужасный треск и грохот, когда ледокол проламывает лед. Тяжелые глыбы с шумом ударяются в железные бока судна, поднимая целый водоворот воды и пены.

Воронин нервничает. Днем и ночью он бессменно на своем посту. Всегда его можно найти наверху, вымеряющим квадрат капитанского мостика.

Скоро земля. Там, далеко, за густой серой вуалью тумана, должен быть желанный берег. Это мы прекрасно знаем, об этом заявляет компас и настойчиво твердят сложные измерительные приборы, по солнцу определяющие местоположение ледокола.

Напрягаются, нервной дрожью трясутся машины, со свистом и вздохами шаркают тяжелые поршни. Напрягаются и люди. Обжигаясь в волнах огня где-то на дне трюмов, в дыму и пыли, копошатся полуголые тела, без перерыва подбрасывающие в прожорливые, ненасытные пасти топок лучший кардифский уголь.

Надо дойти до земли – острым лезвием врезалась эта мысль в сознание всего коллектива, каждого участника экспедиции – от измазанного матроса до спокойного, голубоглазого капитана.

ЗЕМЛЯ, ЗЕМЛЯ…

Сегодня с утра капитан растопырился у огромной сорокакратной цейсовской пушки – бинокля, который установлен на самом верхнем мостике. Его опытный глаз помора, с детства привыкший к разливам тумана, уже давно нащупал еще неясную мелькающую точку.

– Земля! Впереди земля!

Маленький, насквозь пропитанный угольной пылью чумазый кочегар, сверкая белизной оскала, нервно тычет пальцем в туманную даль. С быстротой радиоискры по маленьким клеткам кают пронеслась радостная весть. Черные от сажи, наспех накинув тужурки, повыскакали участники экспедиции наверх. Идут оживленные толки, в каком направлении находится этот давно желанный осколок материка.

Внезапно длинный луч тусклого, негреющего солнца стрельнул по туману, и медленно, словно нехотя, раздвинулся тяжелый занавес. Где-то вдали, у самого горизонта, за острыми изломами торосов к широкими разводьями полыней, наметилась извилистая черная полоска, по мере прояснения влажного воздуха принимавшая форму крутых обрывистых гор, с большими пятнами снега и сверкающим руслом ледника-глетчера.

Где мы находимся? Что это за остров?

Капитан хмурится и молчит: сейчас сказать этого нельзя. Ибо так же внезапно, как появилось, пропало светило. А на море определить свое местоположение можно только по солнцу. Нет солнца – и плыви в неизвестности.

Свежее морозное утро встречает нас радостной вестью. Мы достигли архипелага Земли Франца Иосифа и находимся на 80° северной широты, у острова Гукера.

Медленно, ощупью, ежеминутно промеряя глубину, приближается «Седов» к берегу. Дальше итти нельзя, ибо дно неизвестно, и мы рискуем сесть на мель. С грохотом ползет вниз ржавая змея якорной цепи. Сверху в машинное отделение летит распоряжение: «стоп». Ледокол остановился.

О. Ю. Шмидт выбирает команду, которая на шлюпках поедет на берег. Со скрипом спускаются в воду вместительные морские боты, а за ними по узкому шторм-трапу (веревочной лестнице) участники экспедиции.

– Раз, два, дружно! – тяжелые весла ловко врезаются в волны, и окрыленная лодка, прыгая на гребнях, медленно пробирается к берегу.

ФЛАГ СОВЕТОВ НА СЕВЕРЕ

Вот и земля. Ноги, привыкшие к качке, уже усвоившие своеобразную растопыренную и ковыляющую походку, с радостью ощущают твердую опору.

Надо несколько суток быть в океане, надо пережить шторм, качку, надо болезненно, ежеминутно знать, хотеть землю, чтобы почувствовать всю радость вступления на берег. Суетливый оператор Новицкий не выдерживает, прыгает в воду, чтобы успеть заснять прибытие правительственной экспедиции на остров.

Суровый полярный север предстал в своей неприветливой, скудной яркими красками красоте. Седой туман густыми хлопьями висит на выветренных выступах тысячелетних гор, в ложбинах и уступах которых смелыми мазками вкраплены блестящие пятна искрящегося миллионами солнечных брызг снега. Огромная ледяная река – глетчер – закинула свои устья к самому океану, волны которого с упорной настойчивостью размывают вековую толщу, подготовляя будущие ледяные крепости – айсберги.

У подножья отвесного ската – дикий хаос из камней и обломков скал, гигантской рукой разбросанных по всему отлогому побережью. Мертвая тишина. После стуков машин, грохота цепей она кажется особенно подчеркнутой. Лишь беспокойная чайка, встревоженная неожиданным визитом, с истерическими криками вьется над лодкой, да с ледников, весело журча, несут свои прозрачные кристаллические воды звонкие весенние ручьи.

Цветы – здесь в царстве стужи, в стране буранов и великого холода – нежные, лимонно-желтые бутоны, целые полянки желтых венчиков, скромно приютившихся к подножьям скал на фоне дикой, неприветливой природы. Этот резкий контраст воистину производит ошеломляющее впечатление.

Быстро обходим побережье в поисках подходящего места, обнаруживаем поляны темно-красного водянистого моха и массу выброшенных на берег полусгнивших желтых водорослей.

Проф. Самойлович и географ Иванов не теряют времени даром. С молотками в руках они взбираются на крутые отвесные скалы, отбивают кусочки камней и бережно укладывают в заплечные мешки.

– Это очень редкие экспонаты, – говорит мне Самойлович, – ведь, о строении Земли Франца Иосифа у нас почти ничего неизвестно.

А между тем, капитан уже волнуется, нервно поглядывает на горизонт, на завуаленный дымкой тумана ледокол, по случаю торжественного дня разукрашенный флагами. Надо торопиться. Коварный ветер, сдвигая льды, готовит очередную ловушку.

В 13 час. 30 мин. на огромном холме, господствующем над окружающей местностью, состоялось торжество – один из красивейших моментов экспедиции. Вокруг флагштока, обнажив головы, выстроились представители далекого Союза, с огромным напряжением и волей, сквозь туманы и вьюги, доставившие красное знамя Советской республики.

Четко, отрывисто бросает Шмидт в воздух исторические слова: «В силу данных мне полномочий, об’являю Землю Франца Иосифа территорией СССР», слова, покрываемые залпом салюта и восторженными криками «ура».

Взлетев на конец мачты пышным алым бутоном, распускается знамя великого Союза. Земля Франца Иосифа, ожидающая другого, понятного, близкого каждому пролетарию наименования, стала нашей.

Надо сказать, что тот флаг, который мы так торжественно подняли на острове Гукера, имеет свою, чрезвычайно любопытную историю. В Ленинграде, на вокзале, перед от’ездом Самойловича в Архангельск, к нему подошла неизвестная женщина и просила принять от нее белый пакет. На вопрос Самойловича, что в этом пакете, женщина ответила просьбой вскрыть его лишь тогда, когда поезд отойдет от станции. Оказалось, что это было знамя – большой красный стяг, с вышитой надписью: «Скромный вклад неизвестной женщины в великое дело».

Но оставлять полотняный флаг на острове, подвергать его жестоким бурям и вьюгам мы, конечно, не могли. Тотчас же после торжества под’ема, мы заменили его толстым железным знаменем, которое не испугается диких ветров. А для большей уверенности завалили толстое железное древко огромными камнями, булыжниками, в изобилии валявшимися у подножья холма.

Остров Гукера открыл в 1879 г. голландец де-Брюйне, но подробно исследовал и впервые обошел кругом в 1914 г. проф. Визе. Вообще Визе прекрасно ориентируется в здешних местах. Многие острова у него связаны с интереснейшими воспоминаниями и событиями, свидетелем которых он был во время своего исключительного по трудности полярного рейса с исследователем Георгием Седовым.

Так, например, он дал наименование острову Мертвого Тюленя за то, что, впервые вступив на этот мрачный берег, он у самой воды обнаружил труп израненного и издохшего морского зверя.

Большой мыс был назван Медвежьим за следующее интересное событие. Однажды проф. Визе, занимаясь топографией, так увлекся, что не заметил, как очутился с глазу на глаз с огромным белым медведем, который незаметно подкрался к нему на расстоянии двух метров и уже раскрыл пасть, приготовившись к прыжку. Хотя Визе случайно был вооружен лишь крохотным мелкокалиберным револьвером, он все же не растерялся и всадил ему под ряд три пули в шею. Звук выстрелов больше, чем незначительные раны, напугал медведя, заставив владыку севера позорно бежать. В память этой встречи, едва не стоившей жизни одному из лучших наших ученых полярников, мыс и был назван Медвежьим.

МЕЖДУНАРОДНАЯ ГОСТИНИЦА – МЫС ФЛОРА

Мы снова в пути. Но теперь уж не в открытом, бурливом океане, а среди мелких, разбросанных в беспорядке островков и заливов. День и ночь упорно подыскиваем подходящее место для постройки самой северной в мире колонии и радиостанции.

Мы находимся невдалеке от мыса Флора. Видно, какой-то шутник дал этим мрачным берегам это красивое название, говорящее о тепле или, во всяком случае, о зелени.

Как не зайти в «международную гостиницу», когда все путешественники, достигавшие Земли Франца Иосифа, считали своей обязанностью посетить мыс Флора.

Ближе 6 километров к берегу подойти «Седову» не удалось. Организуем санную экспедицию. По распоряжению проф. Шмидта, в тяжелый опасный путь приготовляются 6 участников экспедиции: он сам, капитан Воронин, профессора Самойлович и Визе, зимовщик Илляшевич и я. Шумливая ватага матросов взялась проводить нас до первой огромной полыньи, чтобы помочь протащить тяжелую лодку по рыхлому снегу и отвесным торосам.

Тяжелый изнурительный путь от ледокола к земле мы прошли в течение целых четырех часов. Шли, утопая в рыхлой крупе снега, проваливаясь в полыньи, лазая через высокие нагромождения льда, переправляясь на лодке по разводьям и таща ее на руках по ледяным полям.

Распрощались с матросами и поплыли по широкому разводью в спокойной голубой воде. Огромные стаи местных птиц, кайр, безбоязненно подплывают к лодке, лезут под самые весла, с любопытством оглядывая невиданных гостей. Самойлович пользуется моментом, быстро щелкает изящным маленьким фотоаппаратам «Лейкой» (последняя заграничная новинка), успевая заснять великолепные и редкие кадры.

Опять вылезаем на лед, опять тащим лодку, но уж теперь одни, вшестером, без помощи матросов. Особенно трудно было переправлять массивный железный флаг на высокий крутой берег мыса, усыпанного огромной величины камнями, базальтами, вулканического происхождения.

Потные, мокрые, окончательно обессилевшие, едва взбираемся на гору и вступаем на мокрую болотистую землю.

С отвесных дряхлых скал несется дикая какофония, целый джазбанд миллионного птичьего оркестра. Это – громадный, так называемый, птичий базар. Даже странно, что эти птицы, кажущиеся снизу маленькими, изящными стрекозами, могут производить такой ужасающий шум.

Обходим берег и наталкиваемся на две полуразвалившиеся постройки. Визе нам раз’ясняет:

«В 1896 г. на мысе Флора произошла историческая встреча зимовавшего в этих местах известного английского путешественника Джексона с норвежцем Нансеном и его спутником Иогансеном. От дома, в котором жил Джексон, сейчас остались лишь полусгнившие доски пола. Дело в том, что в 1914 г. неудачная русская экспедиция Георгия Седова, прозимовав на острове Гукера, пробиралась к родным берегам, не имея ни килограмма топлива. Котлы машин согревали лишь тем, что добывали охотой. Всю дорогу шли на тюленьем и моржовом сале и остатках деревянных перегородок, разобранных кают парохода. И вот, добравшись до мыса Флора и обнаружив вместительный дом, они разобрали его на топливо, благодаря чему и сумели дойти до Архангельска.

Под деревянным фундаментом разрушенного дома Джексона нашу группу встретил подозрительным тявканьем молодой песец. Как ни старались мы его оттуда выкурить – это так и не удалось. Хитрый звереныш понимал всю прочность своего положения и не вылезал на свет.

Недалеко от этого места мы нашли две полуразвалившиеся постройки – досчатую хижину, сооруженную в 1904 г. американской экспедицией Фиала и хрупкое строеньице из досок и ящиков, построенное Георгием Седовым. Повсюду разбросаны проржавевшие банки английских консервов, сорванные с петель двери, обрывки крыши, много железных, от времени окончательно испортившихся предметов, банок галет, а также большое количество рассыпанного на земле чая и кофе.

Впечатление от осмотра мыса Флора таково, что продовольственный и вещевой склад, оставленный в 1914 г. русским судном «Герта», кем-то расхищен, так что терпящие бедствия суда, не найдут здесь никакого убежища и продуктов первой необходимости.

– Вот, – заявил Шмидт, – разгром русского склада неизвестными иностранными промышленниками подтверждает еще большую необходимость установления над архипелагом Земли Франца Иосифа государственного суверенитета СССР с целью охраны нашей территории.

И правда, более безобразного отношения к чужому имуществу трудно себе представить. Двери у домов сорваны с петель. На земле валяются обрывки крыши, окна выбиты, доски растасканы. Кто тут хозяйничал, кто так безобразно обращался с чужим имуществом – неизвестно.

В три часа дня мы подняли флаг Союза республик взамен водруженного в 1914 г. флага Российской империи.

Первая высадка на землю Франца Иосифа на шлюпке мимо стоящих на мели айсбергов.

Южная оконечность о. Гукера. Торжественное водружение первого советского флага на земле Франца Иосифа.

Неожиданно Илляшевич обнаружил вдали от построек мрачный памятник из серого гранита трем погибшим итальянским матросам с яхты «Стэлла Полярэ». В оцинкованном пенале памятника нашли полуистлевшие письма всех бывших на острове путешественников, в том числе приезжавших в последние годы американцев, итальянцев, испанцев и т. д. Какой-то американский полковник горделиво расписался в том, что он убил восемь медведей, а изящная американка мисс Бойд, прогуливавшаяся здесь в прошлом году на паруснике «Хобби», заверила в том, «что ничего прекраснее нигде не встречала».

Подписавшись, и мы вложили в пенал записку со следующей надписью: «Всегда будем чтить память героев Арктики».

Осмотр острова окончен. Как приятно сесть на обломок скалы, протянуть уставшие ноги и с жадностью уничтожать застывшие консервы, прихлебывая красным терпким вином. Мы так увлеклись чревоугодием, что не обратили внимания на огромного белого медведя, здешнего хозяина острова, который подошел к нам на расстояние 40-50 шагов и остановился, разглядывая невиданных зверей.

Мы так растерялись от неожиданной встречи, что не сразу сообразили взяться за винтовки, а сделали это лишь тогда, когда хозяин повернул к нам свой толстый широкий зад и рысью побежал назад, к крутому, обрывистому берегу. Мы сделали несколько выстрелов, попали в медведя, повидимому, сильно ранили, ибо белая шкура быстро окрасилась широкой алой полосой.

Собственно говоря, и стрелять бы в него не следовало. Ведь, все равно, тяжелую шкуру нам бы не дотащить до ледокола. Но охотничий азарт так увлек всех, что остановиться не было сил.

ОХОТА НА МОРЖА

Капитан опять беспокоится. Кажется, всегда, каждую минуту ему есть о чем беспокоиться. Сейчас он, например, заявляет о том, что ветер ему не нравится, что он дует так, как нам это совсем нежелательно. Льды надвигаются на ледокол, и ему придется поспешно удирать в открытое море.

Создается тревожная минута, надо скорее покидать землю и возвращаться обратно. Опять прыгаем в лодку, опять лавируем меж ледяных островков и плывем извилистым путем по широким разводьям.

– Морж! – радостно вскрикнул Воронин, указывая на темнеющее вдали пятно.

Тихо крадемся к маленькой льдине, на которой расположилось чудовище. Стараемся тише разговаривать, бесшумно грести. А между тем, наши старания напрасны. Морж сразу же почувствовал наше приближение, но он был слишком ленив и слишком уверен в себе, чтобы обратить внимание на такую мелочь, как наши персоны. Он медленно поднял голову, взглянул на нас узенькими, заплывшими глазками, тихо покачал головой и… опять лег спать.

Мы вылезли на соседнюю льдину, ползком пробираясь поближе к животному. И опять морж проснулся. И опять, лениво взглянул на нас, и опять лег спать.

На расстояние менее 20 шагов мы подошли к нему. Спокойно легли на снег, укрепили винтовки на ледяных подставках и спокойно нацелились.

Морж – это какое-то доисторическое, допотопное чудовище.

Вы представьте себе тонну жира, облеченную в толстейшую рыжую меховую шубу, исколотую и израненную чьими-то клыками. Круглый, голый череп нависает на маленькие глаза, за которыми следуют черные точки ноздрей, отвратительные колючие, длинные усы и два белоснежных крепких бивня. Толстые складки жира полосами расчертили меховую шубу. Плавники, которыми он так быстро и ловко работает в воде, беспомощно упали на лед.

Самое интересное это то, что такое на вид страшное животное, – совершенно безобидно. И питается-то оно не мясом, не рыбой, а каким-то особым видом моллюсков (животные, живущие в ракушках). Если опасен морж, так это только в воде. Тут неповоротливое, неуклюжее животное превращается в ловкого зверя, прекрасно владеющего своим телом, хорошо плавающего и ныряющего. Особенно опасна встреча с моржом на лодках. В этих случаях он почему-то заигрывает с легонькой шлюпкой, крутится вокруг нее, поднимает бешеные волны, целый водоворот воды, все время стараясь или опрокинуть ее или же пробить острыми, крепкими, как сталь, бивнями. На льду же морж – огромный неповоротливый кусок мяса и жира.

– Раз-два-три, – шопотом считаем про себя, потом что-то вскрикиваем, животное быстро поднимает голову, и тотчас же три метких пули вонзаются ему в шею.

Наши выстрелы оказались смертельными. Алой струей брызнул фонтан крови, голова зверя как-то сразу устало поникла, несколько раз шевельнулись плавники, в конвульсиях дрогнуло тело, и… прекратились движения. Морж был убит.

Осторожно, опасаясь, что он еще не издох, мы подошли к нему, но сейчас же убедились, что жизнь этого чудовища прекратилась.

Что делать с такой тушей мяса и жира? В нашу лодку она не поместится, а снять шкуру мы не умеем, ибо это очень сложная и кропотливая работа, требующая большой сноровки. Тогда решаем разделиться на две партии. Шмидт и я остаемся на небольшой пловучей льдине, где в луже крови плавает туша, а остальные отправляются за помощью. Вскоре лодка скрылась за торосами, и мы остались одни, у теплой, даже горячей туши, несомой льдами к темному отверстию полыньи.

Сидим час, другой, стало холодно. Особенно замерзают пальцы на ногах, да и сидеть на ледяных глыбах снега не так-то уж приятно. Но вскоре мы выходим из положения – пересаживаемся на горячую тушу и как бы немного оттаиваем. Поднявшийся ветер старательно выгоняет льдину к середине полыньи, а она настолько мала и до такой степени промокла теплой кровью, что вот-вот, кажется, развалится.

– Ну, – смеется Шмидт, – как бы не пришлось нам с вами принять холодную полярную ванну.

Часа через три прибыла группа матросов. Быстро, не теряя времени, обнажили кинжалы, с трудом перевернули огромную тушу на спину и начали разрезать кожу с живота. Надо сказать, что моржовая кожа весьма ценится в промышленности. Из нее вырабатывают самые толстые и самые крепкие приводные ремни.

Прежде чем разрезать кожу животного, матросам несколько раз пришлось точить койки. Словно от камня, стальные лезвия быстро тупели.

– Ну, и чорт! – смеются матросы. – Воистину, толстокожий.

Медленно врезались ножи в моржовую шкуру. Медленно, кропотливо отделялась коло от огромного слоя жира. И лишь через несколько часов с животного сняли теплую шубу.

– Мы сделаем блестящий подарок Ленинградскому институту по изучению севера, – говорит Шмидт: – чучело моржа весьма редко можно видеть в европейских музеях.

Погрузив шкуру на лодку, выехали на открытую водную поверхность и, взяв направление на едва видимый впереди, почти затерявшийся в тумане ледокол, поплыли вперед.

Близко к «Седову» подойти не удалось. Нашу лодочку от него отделяло огромное ледяное, торосистое поле. На конце полыньи нас ожидали товарищи с ледокола, уже прослышавшие о блестящей охоте. Мы доверили им шкуру, попросив немедленно доставить ее на судно, а сами, усталые, проведшие целые сутки без сна, окончательно выбившиеся из сил, пошли вперед.

В теплой уютной кают-компании нас долго поздравляли, пожимали руки, заявляя, что наш трофей является блестящим экземпляром, что в этих водах моржа уже трудно встретить, ибо иностранные зверопромышленники варварски его истребляют.