Текст книги "10 безумных лет. Почему в России не состоялись реформы"

Автор книги: Борис Федоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

3-4 ОКТЯБРЯ 1993 года: РАЗГОН ВЕРХОВНОГО СОВЕТА

В начале сентября 1993 года в воздухе отчетливо носилось тревожное чувство нарастания напряженности в отношениях между Верховным Советом и исполнительной властью.

Было очевидно, что все тормоза у Р.Хасбулатова и А.Руцкого отказали. Мы слышали все больше оскорблений и ругани в адрес Президента и правительства, шла суета с созданием службы безопасности парламента и накоплением оружия в его здании. Принимались крайне опасные, с международной точки зрения, решения типа признания Севастополя российским городом и т. д.

Меня, например, коммунисты в очередной раз требовали снять с должности. Затем в самом начале сентября было принято решение, согласно которому неисполнение решений Верховного Совета могло караться наказанием вплоть до смертной казни. Любых указаний. Ни больше и ни меньше.

В конце августа и начале сентября 1993 года конфронтация дошла до уровня практически открытой борьбы. Парламент все время требовал денег на свои нужды, а мне все меньше хотелось отрывать их от текущих нужд бюджета и страны. Тогда ко мне стали подсылать председателя бюджетного комитета А.Починка, чтобы он у меня «выбивал» или выпрашивал деньги. Разумеется, он не сильно преуспел, и мы выполняли только законные требования.

Как раз в это время обострилась ситуация вокруг О.Лобова, который буквально «достал» своим странным поведением почти всех, а в особенности А.Чубайса, начав вмешиваться и в приватизацию. Президент вдруг решил вернуть Е.Гайдара в правительство. Очевидно, это было связано с планами выпуска известного указа № 1400 «О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации»[20]20
  Указ предусматривал роспуск Верховного Совета, объявление порядка выборов в Госдуму и голосования по проекту новой Конституции.


[Закрыть], но я об этом, как и абсолютное большинство членов правительства, тогда не знал.

Поздно вечером мне позвонил наш директор в МВФ К.Кагаловский (мы с ним вместе работали в МВФ) и пригласил на дачу к Гайдару. Там Егор мне рассказал о том, что ему предложили вновь войти в правительство первым вице-премьером. Гайдар выглядел очень взволнованным и воодушевленным.

Я высказал некоторые сомнения. Во-первых, в этот раз он будет под В.Черномырдиным. Готов ли он к такому повороту? Во-вторых, он должен понимать, что как министр финансов я независим от всех, кроме премьера. Он сказал, что ему обещали-полную свободу действий, а со мной он, конечно, сработается. Я сказал, что, может, стоит меня отправить в какую-то международную организацию, чтобы я ему не мешал. На том и разошлись, а мои опасения жизнь подтвердила на 100 процентов.

В момент выхода 21 сентября 1993 года знаменитого указа № 1400 В.Черномырдин собрал членов правительства на Старой площади, мы молча заслушали сообщение по телевидению. Настроение у присутствующих было очень подавленное, все выглядели мрачными.

В.Черномырдин попросил всех высказаться. «Против», насколько я помню, никого не было. Начался период противостояния, когда парламент оставался в Белом доме и не расходился, а исполнительная власть не знала, что делать.

Мне запомнилось совещание, которое вел премьер и на котором происходили удивительные вещи. То поднимут В.Булгака и требуют все телефоны везде отключить; то вдруг начинают спрашивать заместителя министра обороны А.Кокошина, кто он такой, и требуют, чтобы пришел кто-то другой, в военной форме… Представители «органов» рапортовали, что иностранные резиденты ничего не делают, а о Белом доме сами они ничего не знают, планов не имеют и т. д. Было ощущение беспомощности и уныния. Только В.Черномырдин демонстрировал решительность и энергию.

Все в правительстве недоумевали, почему власть бездействует. Носились слухи, что П.Грачев уклоняется от активных действий и т. д. Позднее это подтвердил в своей книге и Б.Ельцин. Становилось ясно, что «сидение» парламентариев затягивается на неопределенный срок и это еще больше дестабилизирует обстановку в обществе. Короче говоря – полный разброд и шатание.

В разгар этих событий подал в отставку С.Глазьев, который тогда длительное время флиртовал с людьми типа вице-президента А.Руцкого и Ю.Скокова и не пользовался большой популярностью в правительстве.

С.Глазьев – серьезный и прямой человек, но с весьма ошибочными и даже странными взглядами по некоторым экономическим вопросам (хотя по другим проблемам мы нормально сотрудничали). Мне кажется, что, помимо чисто экономических разногласий, сыграло роль и то, что в среде реформаторов С.Глазьев всегда был на втором плане, а у левых сразу стал и остается экономической «звездой»[21]21
  В дальнейшем С.Глазьев все больше зацикливался на своих ошибочных экономических теориях, начал охаивать всех и вся. Вроде бы он и не был в правительстве Е.Гайдара (тогда он почему-то молчал). Издание «Геноцида» перевело его личную неприязнь к реформам и реформаторам в разряд какой-то паранойи. Критического отношения к 70 годам советской власти у него вообще не осталось.


[Закрыть].

…В конце сентября 1993 года мы с А.Шохиным поехали на ежегодную сессию МВФ и МБРР (он для этого заказал правительственный самолет). В стране кризис, а нам надо ехать обсуждать чисто экономические вопросы и проблемы сотрудничества с международными финансовыми организациями.

У нас тогда постепенно обострялись отношения с А.Шохиным. Де-факто почти всю практическую работу по международным экономическим, финансовым и кредитным вопросам вело Министерство финансов под моим руководством. А он формально был заместителем Председателя правительства по внешнеэкономическим вопросам и управляющим МВФ от России и вроде бы должен был «возглавлять» эту работу. Конфликт был неизбежен.

В.Черномырдин неоднократно обещал мне передать часть функций, которыми я и так занимался, а одновременно, как выяснилось, то же самое обещал и А.Шохину, фактически сталкивая нас. Вероятно, данную «интригу» возглавлял руководитель аппарата правительства В.Квасов.

Дошло до того, что я приказал все поручения Шохина складывать у меня на подоконнике в кабинете. А сотрудникам было приказано на совещания к нему ходить только с моей личной санкции. В результате все дела у него практически остановились.

Теперь я понимаю, что попался в ловушку и потратил силы на бесплодную борьбу с одним из немногих людей в правительстве, с которым можно было нормально разговаривать. Характер у него не подарок, но он был все-таки союзником.

В Вашингтоне А.Шохин был официальным главой российской делегации, но на эксклюзивную встречу министров финансов и председателей центральных банков стран «большой семерки» в Блэр Хаузе (напротив Белого дома) пригласили только меня, а А.Шохин и В.Геращенко этой чести не удостоились. Для А.Шохина это было крайне неприятно.

Интересно, что возвращался я в Москву из Вашингтона через Лондон 3 октября 1993 года. Самолет приземлился в Шереметьево примерно в 16.00, и, страшно устав от длительного перелета с пересадкой, я отправился сразу в Архангельское на дачу. Приехав, на всякий случай позвонил Е.Гайдару и спросил, нет ли необходимости приехать в правительство. Тот сказал, что такой необходимости нет.

Я сразу лег спать. Вдруг меня будит жена и говорит, что по телевидению взволнованно выступает Е.Гайдар и призывает всех москвичей прийти к зданию мэрии на Тверской улице. Я был озадачен. Что это все значило? Я немедленно вызвал машину, чтобы ехать на Старую площадь в правительство.

Через некоторое время к даче подъезжает какая-то «Волга» и незнакомые люди предлагают меня подвезти до работы. Я удивился. Архангельское к тому времени охранялось автоматчиками, и все боялись провокаций.

Я позвонил своему прикрепленному охраннику (их тогда выделили всем вице-премьерам), который был на территории поселка, и спросил, что делать. Тот сказал, что сейчас придет, но долго не показывался. Тогда через двадцать минут и я крикнул незнакомцам, чтобы они ехали без меня. Кто они были, осталось загадкой.

Охрану мне, как и другим «простым» членам правительства, дали сразу после начала событий в сентябре. Их было три человека, и работали они посменно, а в приемной в Минфине некоторое время сидел здоровенный омоновец с автоматом.

Ни до этих событий, ни после у меня никогда не было охраны. Надо сказать, что она больше мешала, так как с семьей уже ехать куда-то было трудно (не хватало места).

Надо сказать, что в 1993 году я однажды спросил А.Коржакова, насколько надежно можно защитить от профессионального наемного убийцы. К примеру, от снайпера, который стреляет с расстояния в один километр? Он ответил, что абсолютной гарантии дать нельзя и охрана необходима для того, чтобы бороться с психами, непрофессионалами и хулиганами. Правда, многим политикам охрана не помогла и от психов.

На Старой площади, куда я приехал поздно вечером (часов в десять), было относительно спокойно. Во всяком случае, делать мне было там на самом деле почти нечего. Как гражданское лицо, не допущенное к планам высшей власти, я ни в чем не участвовал. Я даже умудрился заснуть в комнате отдыха.

Затем кто-то заинтересовался тем, есть ли у правительства резервы наличных денег на случай длительных беспорядков. В Минфине никогда не было ни копейки наличных денег, а наши звонки в Центробанк в ту ночь остались без ответа: там словно все вымерло, и начальство найти не удалось. В нужные моменты центробанковцы всегда умели прятаться (хотя чиновники чаще «заболевают»).

Мы попросили часть коммерческих банков, в которых были тогда счета правительства, привезти наши деньги на Старую площадь, и некоторые (Мост банк) быстро откликнулись. В.Гусинский даже просил В.Черномырдина дать им оружие и был одним из тех, кто не отсиживался в ожидании, чья возмет (служба безопасности Моста тогда насчитывала сотни людей и могла сыграть определенную роль).

Мой заместитель А.Вавилов позвонил руководству Гознака, но ему отказали.

Учитывая прямое указание премьер-министра и ситуацию, я взял на себя ответственность и дал письменный приказ Гознаку выдать 10 млрд рублей, за которыми поехал заместитель министра А.Вавилов на своих «Жигулях» с двумя автоматчиками. Деньги были сданы В.Квасову в аппарат В.Черномырдина. Сразу после окончания тех событий все деньги до единой копейки были возвращены Гознаку.

Поэтому мне было смешно слышать на протяжении двух лет лживые домыслы коммунистов о том, что Е.Гайдар якобы взял деньги и раздавал их сторонникам исполнительной власти.

Одновременно было документально подтверждено, что В.Геращенко по нескольким чекам (есть их номера) выдал Белому дому сотни миллионов наличных рублей. Деньги весьма патриотично раздавались «защитникам» парламента и использовались для поддержания политической напряженности.

Кстати, в тот момент было много разных свидетельств о том, что Центробанк в лице В.Геращенко активно сотрудничает с Верховным Советом, прямо выступая против Президента. Тем не менее, после непонятного мне заступничества В.Черномырдина и при отсутствии поддержки со стороны А.Чубайса и Е.Гайдара, В.Геращенко вновь усидел в своем кресле, хотя ряд других «проштрафившихся» политиков (Генеральный прокурор В.Степанков) потеряли свои должности.

На следующий день (4 октября) конфликт был разрешен с ненужной стрельбой и кровью. На мой взгляд, при наличии воли и профессионализма, всего этого можно было бы избежать.

Единственным более или менее положительным результатом всех этих событий было то, что в октябре 1993 года В.Черномырдин подписал несколько важнейших экономических решений, многие из которых подготавливал я и активно поддержал Е.Гайдар. Среди них наиболее важными были:

1. Полный отказ от всех субсидированных кредитов.

2. Либерализация цен на хлеб.

3. Либерализация цен на зерно.

Надо сказать, что эти решения были крайне тяжелыми, особенно по хлебу. У В.Черномырдина, как и у всех советских политиков в недалеком прошлом, была боязнь хлебного вопроса. Все вспоминали скандал по этому поводу при Н.Рыжкове.

Премьер-министр нервничал и переживал, подписывая это важное решение. Когда же не последовало никаких бунтов и восстаний из-за роста цен на хлеб, у него отлегло от сердца.

А уже через год аграрный вице-премьер А.Заверюха начал хвалиться, что теперь Россия может жить без импорта зерна, хотя именно такие, как он, и сделали сельское хозяйство России в буквальном смысле слова отсталым. В 1998–1999 годах главный аграрник правительства Е.Примакова Г.Кулик старался возродить импорт зерна – источник коррупции и позора России.

Однако радость наша была преждевременной – очень скоро стало ясно, что отсутствие парламента вовсе не обязательно помогает ускорению реформ. Напротив, проблем стало больше.

Словно заколдованный круг: как только возникают благоприятные условия для реформ, пропадает всякое желание их проводить (август 1991 года, референдум, победа на президентских выборах 1996 года, получение больших кредитов от МВФ и т. д.). Точно так же и тогда, в 1993 году. Отсутствие политического противовеса привело к тому, что желание заниматься реформами стало стремительно уменьшаться.

Многократно усилилось негативное давление со стороны части президентского окружения, например стремительно начали расти непроизводительные расходы на исполнительную власть, наиболее одиозные примеры которых – ремонт Белого дома и здания Госдумы, где на сторону утекли, на мой взгляд, десятки миллионов долларов.

Я как-то разговаривал с одним иностранцем – поставщиком материалов для ремонта Госдумы, и он мне сказал, что в его стране таких хозяйственников, как наши, давно бы повесили на ближайшем столбе.

Реформаторские решения все больше и больше увязали в трясине правительственной бюрократии, и началось новое, старательно спланированное вытеснение реформаторов из власти. Так что победа над парламентом не дала тех плодов, на которые искренне надеялись настоящие демократы, вышедшие на улицу для защиты своих идей и принципов. Победой воспользовались в значительной мере казнокрады и беспринципные бюрократы.

ВЫБОРЫ В ГОСДУМУ

После роспуска в сентябре 1993 года Верховного Совета были назначены выборы в первую Госдуму. О досрочных выборах президента речь уже не шла.

В начале противостояния Верховного Совета и исполнительной власти Б.Ельцин обещал одновременные выборы и президента и парламента. На Совете безопасности я был единственным, кто сказал, что народ может почувствовать себя обманутым. Все остальные говорили, что досрочно выбирать президента нет смысла.

В 1993 году я гордился тем, что не занимался политической деятельностью. Когда весной 1993 г создавался «Выбор России», меня не было в Москве, но моя подпись оказалась под заявлением о его создании. Е.Гайдар потом удивленно сказал: «А ты что – против?» Я только равнодушно пожал плечами, хотя ничего не подписывал и никогда не входил в это движение, а потом партию.

Точно так же и перед первыми выборами в Госдуму я ничего специально в этой области не делал. Однако меня пригласили на съезд тогда еще движения «Выбор России» и в результате свободного рейтингового голосования я попал в конец первой десятки предвыборного списка.

Позже – в самый последний момент – меня попросили выставить свою кандидатуру в промышленном московском округе (Юго-Восток), где депутатом Верховного Совета был раньше С.Филатов и который никто из демократов не хотел брать. Я опять пожал плечами, практически ничего не делал, кроме одной общей встречи в ДК «АЗЛК» – в ней участвовал и Г.Каспаров. И неожиданно для себя оказался выбранным в депутаты.

Тогда я впервые услышал о проблеме финансирования выборов, но, слава Богу, не имел к этому никакого отношения, так как потом были скандалы и разборки. Мне тогда еще не приходилось общаться с банкирами по политическим вопросам и просить у них деньги. Только позднее я стал понимать, что на самом деле стоит за любой предвыборной кампанией.

Формально «Выбор России» набрал на тех выборах 15 процентов, а с одномандатниками первоначально сформировал самую большую фракцию в парламенте. Однако после неожиданного успеха жириновцев всем стало ясно, что демократы на самом деле проиграли, и это стало сигналом для охлаждения Президента и В.С.Черномырдина к Е.Гайдару и ко всем демократам. Сейчас бы демократам получить такой результат!

Сам В.Черномырдин не баллотировался и настоял, чтобы большинство чистых технократов в правительстве отказались от участия в выборах. Пошли только чистые «вы– бороссы» и партия С.Шахрая, куда входили также А.Шохин и Г.Меликьян[22]22
  Тогда министр труда, а сегодня – заместитель председателя Сбербанка России.


[Закрыть], а также В.Квасов по одномандатному округу.

В.Черномырдин в мягкой форме предлагал мне и А.Козыреву не идти тогда на выборы, но по принципиальным соображениям я не прислушался – непосредственно перед выборами это было бы предательством.

Подготовка к выборам совпала с подготовкой новой Конституции. Я остался неудовлетворен так называемым «обсуждением» проекта. Как член комиссии по подготовке проекта Конституции и министр я внес ряд очень важных предложений, но ни одно из них не было рассмотрено по существу и включено в окончательную версию.

Мне приказали участвовать в пропаганде проекта, и я летал в Киров, но боюсь, что не был слишком убедителен, так как сам не был вполне убежден. Тем не менее я не считаю, что нужно торопиться сегодня с внесением поправок в Конституцию. Возможно дело в конкретных людях, а не в законах. Коли рожа крива, нечего на зеркало пенять!

Я голосовал тогда на улице Косыгина в участке, расположенном в старинной усадьбе «Васильевское». Было много журналистов, которые атаковали меня вопросами. Директор института, которому принадлежит сейчас усадьба, пригласил меня выпить рюмку коньяку. Между тем уже завершался очередной важный период моей жизни.

ВТОРАЯ ОТСТАВКА

Одним из самых тяжелых моментов моей жизни был уход в отставку со всех постов в январе 1994 года.

Сначала меня слегка удивил Е.Гайдар, неожиданно и несогласованно объявив о своей отставке, причем в качестве причины были названы попытка объединения денежных систем России и Белоруссии и крайне дорогой ремонт Белого дома.

Я тоже был против объединения и ремонта, но столь скоропалительные действия дружественного первого вице-премьера почти полностью изолировали меня в правительстве.

Дело в том, что уже после выборов 12 декабря 1993 года стало очевидным стремление В.Черномырдина сделать довольно крутой поворот в экономической политике, хотя он, видимо, и не вполне понимал, в какую сторону. Я тогда встречался с Е.Гайдаром, А.Козыревым и А.Чубайсом (а также с С.Шахраем), пытаясь выработать единую согласованную политику демократической части правительства, дабы спасти ситуацию.

А.Чубайс тогда уклонился от совместных действий под предлогом необходимости завершить любой ценой первый этап приватизации. А.Козырев заявил, что нельзя загонять Президента в угол, и, как обычно, ушел в сторону. Надо сказать, что он всегда держался особняком. В данном случае его аргументация была слабой и мне непонятной.

Е.Гайдар был не против того, чтобы что-то предпринять, так как сам оказался в более чем двусмысленном положении (все 3,5 месяца второго пришествия он не имел даже конкретных обязанностей в правительстве), но хотел все сделать мягко и интеллигентно.

Он предложил написать Б.Ельцину записку в своем интеллигентском стиле и взялся за работу. Записка ушла, но реакции на нее не последовало.

Помню, я звонил Гайдару в конце декабря 1993 года из Парижа из кабинета нашего посла-демократа Рыжкова (бывшего члена Межрегиональной депутатской группы), чтобы узнать, что происходит в Москве. Ситуация оставалась «подвешенной».

А потом Е.Гайдар стал действовать в одиночку, быть может, чтобы не подводить всех нас. Очень жаль.

В воспоминаниях бывшего пресс-секретаря В.Костикова говорится, что Е.Гайдар согласовывал свою отставку с Б.Ельциным, а я вроде бы должен был оставаться, но у меня якобы взыграли какие-то личные политические амбиции.

Это неверно. Во-первых, со мной никто даже не потрудился переговорить по этому вопросу. Разговоры, видимо, были только с Е.Гайдаром. Во-вторых, никаких политических амбиций у меня, по крайней мере тогда, и в помине не было.

В том январе – 1994 года – в Москву еще раз приезжал Б.Клинтон, и я участвовал в его переговорах с Б.Ельциным в Кремле. Я тогда сделал попытку воздействовать на российскую сторону переговоров с помощью американцев и очень просил заместителя министра финансов США Лэрри Саммерса, чтобы Б.Клинтон в переговорах особенно подчеркнул важность финансовой стабилизации и недопустимость сворачивания реформ.

Нужные слова были сказаны, но это не помогло. Помню, что я тогда полушутя предлагал Е.Гайдару подать вместе в отставку в момент приезда Б.Клинтона в Москву – иначе не заметят. Он не стал ничего делать.

Я написал официальную бумагу Президенту с прошением об отставке примерно через неделю после Е.Гайдара вне всякой прямой связи с ним (только Э.Памфилова последовала за ним в знак солидарности). Мой уход длился чуть ли не три недели, так как долгое время не было ответа.

Главным побудительным мотивом отставки было отсутствие реальной поддержки сверху моим усилиям, одним из сиюминутных поводов было стремление В.Черномырдина снизить мой статус и, соответственно, Минфина, сделав его формально ниже, чем у Ю.Ярова или А.Заверюхи. Мне предлагалось отказаться от статуса вице-премьера при сохранении его за другими членами Президиума правительства.

С другой стороны, я находился в тяжелом моральном положении, так как давление на меня возрастало. Я чувствовал себя загнанным в угол, изолированным. Поддержки ни от кого не было.

Мое заявление об отставке Виктор Степанович даже рассматривать не стал: «Не я тебя назначал, не мне и увольнять. Я претензий к тебе не имею».

А из Кремля все не было ответа, и я как бы «завис» – не там и не здесь. Все делали вид, что ничего не происходит. Но противники с радостью усилили подрывную деятельность. Никогда не забуду заседания в Кремле Совета безопасности (я был его постоянным членом), на который меня не допустили весьма неприличным образом, хотя перед выездом я дважды справлялся о целесообразности моего участия. О.Лобов, правда, потом по телефону извинился (наверное, потому, что указа об отставке все еще не было).

В средствах массовой информации каждый день сообщали, что моя отставка еще не принята. Все выглядело как фронтовые сводки, особенно по Си-эн-эн и другим зарубежным каналам.

Были и провокации. Известный тележурналист С.Доренко вдруг сообщил по ТВ в «Подробностях», что Б.Федоров был в американском посольстве и чуть ли не просил себе там работу. Учитывая, что я постоянно находился под «прикрытием» людей из Главного управления охраны и в тот день даже не покидал стен Белого дома, остается только догадываться, кому нужна была эта ложь.

Интересно, что в те дни и сразу после моей отставки В.Черномырдин делал немало странных заявлений. В том, духе, что период экономического романтизма закончился, что нужно учесть мнение избирателей после выборов, что инфляция у нас носит особый «инерционно-колебательный характер» (интересно, кто придумал этот термин), что бороться с ней надо загадочными для меня немонетарными методами и т. д.

Я не знаю, кто вкладывал эти слова в уста В.Черномырдина, но его намерения ограничить роль экономистов-демократов и «завлабов» (кого он имел в виду – А.Шохина, Е.Гайдара или С.Шахрая?) всем были очевидны. Премьера явно подбивали к ревизии всех реформ 1990–1993 годов.

Наконец состоялась моя короткая встреча с Борисом Николаевичем – весьма конструктивная и благожелательная. Он не хотел меня отпускать и не предъявлял никаких претензий. Но я ставил некоторые жесткие условия (прежде всего – устранение В.Геращенко и А.Заверюхи), на которые он не мог тогда пойти прежде всего из-за позиции В.Черномырдина. В любом случае расстались мы без взаимных обид.

Поэтому я не изменил своего решения, хотя, наверное, это была и ошибка, основанная на эмоциях и недостаточной политической опытности. Мне, наверное, не хватило выдержки, я слишком нервничал. Сегодня я это понимаю.

Прошло время, Б.Ельцин избавился от В.Геращенко, A.Заверюхи и многих других, хотя сделано это было слишком поздно. Правда, потом по какой-то иронии судьбы B. Геращенко снова оказался в Центробанке с известными результатами. Вот такие гримасы истории.

Надо сказать, что не будь тогда скандалов с моей отставкой и отставкой Е.Гайдара, наших абсолютно жестких заявлений и выступлений (в том числе в Давосе), то, скорее всего, намерения свернуть реформы были бы исполнены и наша экономика пострадала бы еще больше.

Еще одно – последнее – мое достижение в правительстве, оставшееся почти незамеченным, – публикация в январе 1994 года доклада «Российские финансы в 1993 г.» – самого полного и честного обзора состояния российской экономики и финансов за многие десятилетия. Это был своеобразный отчет о работе – подробное изложение наших конкретных действий, достижений и неудач.

Экономисты и журналисты его не увидели, а Министерство финансов после моего ухода отказалось признавать его своим официальным документом. В последующие годы C. Дубинин, В.Пансков, А.Лившиц и другие не пытались дать такой обзор наших финансов. Очень жаль.

Огорчило меня и то, что через несколько дней после моего ухода бюджет по расходам раздули, появились денежные суррогаты, зачеты, все, чего нам удалось избежать в 1993 году. Помню, как А.Лившиц поверить не мог, что в мою бытность в Минфине ничего подобного просто не существовало.

Точно так же при мне не было заключено ни одного соглашения с республиками в составе России. Я яростно сопротивлялся этому асимметричному подходу С.Шахрая, так как, на мой взгляд, это разваливало государство. На меня давили, жаловались Б.Ельцину, но я стоял как скала. После моего ухода М.Шаймиев заявил: «Теперь Татарстан может спать спокойно». Буквально через несколько дней после моего ухода начали штамповать эти вредные соглашения.

С.Дубинин, который стал и.о. министра, не смог сохранить ведущую роль Минфина. Он хороший специалист, но не борец и слишком поддается разным влияниям. Именно тогда, в 1994 году, начался откат от реформ, многочисленные ошибки и компромиссы, нарастание коррупции и многие другие проблемы. Он не смог или не захотел этому противостоять по мягкости характера.