355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Борис Стрельников » Америка справа и слева » Текст книги (страница 11)
Америка справа и слева
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 23:47

Текст книги "Америка справа и слева"


Автор книги: Борис Стрельников


Соавторы: Илья Шатуновский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

УЖИН В САН-АНТОНИО


С мистером Ричардом Гартвигом мы познакомились случайно в редакции газеты куда заехали, чтобы спросить дорогу к старинной крепости Аламо. Это было в большом техасском городе Сан-Антонио. В том самом городе, где из-за растерянности мистера Адамса авторы «Одноэтажной Америки» были вынуждены встретить новый, 1936 год в аптеке. Помните? «Мы вошли в первую же аптеку и заказали сандвиче?

Покуда нам их готовили, мы печально чокнулись помидорным соком и пожелали друг другу счастья. Как раз в эту минуту пробило двенадцать».

Сейчас был конец октября. Щедрое южное солнце заливало город, теплый ветер шевелил листья пальм, и мужчины ходили по улицам без пиджаков. Но, странное дело, именно в этом городе мы познали необъяснимое, пугающее чувство печали. То ли взяла свое усталость, то ли мы соскучились по дому, а может быть, и то и другое вместе. Мы не знали, куда деваться от тоски, куда бежать из узких улочек мексиканского квартала, где укрыться от печального перезвона колоколов католического собора.

Мы решили, что сегодня не будем ни с кем встречаться. Довольно с нас мэров и ковбоев, пусть идут к дьяволу миллионеры и полицейские. Как простые туристы, мы посетим крепость Аламо, посидим в баре, почитаем газеты.

Сперва решили разыскать крепость. Оказалось, что она находится в нескольких кварталах от редакции.

Репортер отдела городских новостей подвел нас к открытому окну, чтобы прямо на местности показать, как нам ехать. И вот, когда мы внимательно следили за движениями его указательного пальца, раздался трубный глас:

– Ничего себе, хорошенькое дело! Два дня я не выходил из дому, и вот уже по редакции разгуливают коммунисты из Москвы.

Это и был мистер Гартвиг.

– Пора, пора объясниться, – решительно потребовал он. – Пройдемте со мной в кабинет обозревателя, там свободно.

– Кто этот грозный господин? – шепотом спросил Вашингтонец у репортера. – Журналист?

– Нет, мистер Гартвиг входит в руководство республиканской партии одного из графств штата, – ответил тот.

Мы пожали плечами. У нас с руководством республиканской партии не было никаких трений или проблем, требующих немедленного обсуждения.

– Простите, мы торопимся, – кисло сказал Москвич. – Наша машина стоит под окнами редакции, где запрещена стоянка. Мы зашли сюда всего на минутку.

– Ничего, ничего, это не займет много времени, – гремел мистер Гартвиг, распахивая дверь и подталкивая нас в обозревательский кабинет. – Мы быстро найдем общий язык. Меня удивляет, что наши крупные шишки в Вашингтоне не умеют говорить с коммунистами. Коммунистов не нужно путать. Не нужно с ними ругаться. Их надо умело обращать в капиталистическую веру. Хотите, я вам в трех словах расскажу, что такое капитализм?

– Разве уж только в трех словах, – согласился Вашингтонец.

Мистер Гартвиг плюхнулся в кресло, достал сигарету.

– Вы, как я слышал, уже почти целый месяц путешествуете по Соединенным Штатам, – начал он, затягиваясь табачным дымом, – и вы, конечно же, убедились, что Америка – свободная демократическая страна, открытая для всех. Это у вас в России сплошные секреты: ничего не показывают и никуда не пускают. А у нас в Штатах вы могли побывать всюду, где вам хотелось. Скажете, что это не так?

– Скажем, что не так, – ответил Вашингтонец. Он вынул из папки карту Америки и расстелил ее на столе перед мистером Гартвигом. – Видите места, заштрихованные черным карандашом? Здесь нам строжайше запрещено появляться. В Техасе мы, например, не имеем права поехать в Остин и Даллас…

– Да кто же это вам сказал? – воскликнул мистер Гартвиг. В его глазах блеснул благородный гнев.

– Нам сказали об этом в Вашингтоне, в государственном департаменте.

Мистер Гартвиг принялся молча шарить по карманам, разыскивая спички.

– Видите ли, я не знал об этом, – сказал он после тоскливой паузы. – Очевидно, такие меры продиктованы особыми соображениями. Но это не меняет существа дела. Есть немало других фактов. Вы, конечно, слышали, что в Сан-Антонио есть крупные военные базы?

– Да, мы слышали.

– Так вот я хочу свозить вас на одну из них.

– Вы имеете на этот счет полномочия от командующего базой? – спросил Москвич.

– Нет, не имею, но я думаю, что нас пропустят.

– На этот раз вам придется осмотреть базу одному, – сказал Вашингтонец. – Мы не любим, являться куда-либо без приглашений. И вообще нам пора идти. Вместо трех минут мы сидим здесь уже четверть часа.

– Хорошо, идите, – смилостивился мистер Гартвиг. – Но при одном условии. Вечером мы продолжим разговор у меня дома. Вы посмотрите, как живет средний американец, и вообще узнаете много интересного.

Он вручил нам свою визитную карточку: «Ричард Д. Гартвиг. Агентство по рекламе и объявлениям». Жил он неподалеку от мотеля, в котором мы остановились.

– Я жду вас в шесть часов, – сказал мистер Гартвиг. – Вы, надеюсь, не потеряете аппетита, если на ужин будет подана капиталистическая свинья?

Он громко рассмеялся своей шутке. Нет, сегодня нам положительно не везло! На улице возле нашей «Акулины» уже расхаживал полицейский.

– Почему оставили здесь машину? – напустился он на нас. – Вы не видите надпись, что здесь парковаться запрещено?

Москвич понял, что наступила пора лезть в карман за рекомендательным письмом. Полицейский развернул протянутую бумажку и стал читать. На его лице появилась улыбка:

– О, русские! Из Москвы! Весьма, весьма рад. Он еще раз пробежал текст, задержался взглядом на красном грифе «Правды» и вернул письмо.

– Сожалею, – сказал он ледяным тоном. – Но перед законами штата Техас равны все народы и страны.

Вслед за этим он спокойно достал из кармана книжку и стал что-то писать.

– Это вы владелец машины? – Он ткнул пальцем в грудь Вашингтонца. – Фамилия? Рост? Цвет глаз?

– К чему такие подробности? – удивился Москвич.

– И чего же ты хочешь от техасского полисмена? – буркнул Вашингтонец.

Закончив писать, полицейский вырвал из книжки листок, оказавшийся судебной повесткой.

– Пришлите по почте пятнадцать долларов штрафа или потрудитесь завтра явиться в суд после двенадцати часов дня. Кстати, я бы не советовал вам показывать нашему судье письмо из «Правды». Боюсь, как бы он не удвоил сумму штрафа…

Мы поблагодарили полицейского за его ценный совет и поехали по городу.

Навьюченные ослики семенили нам навстречу; старики мексиканцы, опустив головы на грудь, не шевелясь, сидели в тени невысоких глиняных стен; босая девочка-подросток с тремя нитками бус на загорелой шее несла куда-то рыжего петуха, может быть, па тот шумящий, звенящий, поющий, пряно и терпко пахнущий базар, который раскинулся под самым боком у ветхой испанской церквушки, построенной два с половиной века тому назад.

Окаменевшее время уснуло в развалинах монастыря Сан Хозе де Сан Мигуэль де Агубайо. Летучие мыши черными комками прилепились к замшелым стенам древней водяной мельницы. Колючие кактусы почти скрыли от глаз каменистую кладку колодца. Когда-то от этого колодца начиналась дорога к испанскому форпосту Сан-Антонио де Валеро, впоследствии переименованному в крепость Аламо. Здесь в 1718 году и возник мексиканский город, названный в честь святого Антония, добряка и краснобая, речами которого, по преданию, заслушивались даже рыбы.

Сейчас Аламо – святыня и гордость Техаса.

Кондиционированный воздух и электрический свет, которым залита крепость, мешают воображению. Мы потрогали руками шершавую каменную стену. Стена была холодна и пахла сыростью, как в ту мартовскую ночь 1836 года, когда несколько десятков стрелков (все, что осталось от отряда американцев-колонистов, захвативших Сан-Антонио) приготовились к последнему бою.

– Это были самые отчаянные авантюристы, которых когда-либо видел свет. Смелые, решительные и упрямые, как черти, – сказал нам пожилой турист-американец, заметив, что мы разглядываем тусклые портреты последних защитников крепости.

– Захватчики, вот кто они были! – резко повернулся к нему стоящий рядом юноша. – Агрессоры и оккупанты.

Судя по всему, это был мексиканец. Глаза его сверкали гневом.

– Позвольте, позвольте, молодой человек! – растерянно забормотал старик.

– Не позволю! – выкрикнул юноша. – Если вам позволить, вы весь мир заграбастаете.

Опасаясь быть втянутыми в американо-мексиканский конфликт, мы отошли в сторонку. Но мексиканец презрительно сплюнул на каменный пол и, не оглядываясь, направился к выходу.

И будто из другого измерения мы услышали хриплый голос и соленые шутки Дэви Крокета – лесного бродяги, отпетого скандалиста, поэта и конгрессмена из штата Теннесси. Он стоял у костра, разложенного на каменном крепостном полу, и опирался на свою старую длинноствольную «Бетси», легендарную винтовку, из которой он без промаха поражал бизонов, горных медведей и индейцев из племени Крик. На голове Крокета была шапка из енота. Пушистый хвост, опускаясь на плечо, щекотал обветренную щеку старого охотника.

С лежанки за Крокетом злыми глазами следил Джеймс Бови, работорговец из Луизианы, бежавший в Техас после убийства шерифа. У Бови только что окончился приступ малярии, ему было жарко, и он то и дело вытирал пожелтевшее лицо большим шелковым платком, подарком его последней жены – донны Хуаны Мартины де Вераменди, дочери мексиканского вице-губернатора.

Дэви Крокет не закончил рассказа о забавном эпизоде из своей жизни: о том, как он однажды пытался стать благочестивым фермером в родном штате Теннесси. Страшный взрыв потряс крепость, и сквозь дым и пыль в пролом хлынули солдаты мексиканского генерала Антонио Лопес де Санто Анны.

Защитники крепости пали все до одного. Но через шесть недель американцы под командованием Сэма Хьюстона разбили мексиканскую армию у реки Сан-Хасинто, захватив в плен генерала Санто Анну. Техас был отторгнут от Мексики. Американская экспансия на юг продолжалась.

С тех пор клич «Помни Аламо!» надолго стал боевым кличем американской армии.

Осмотр галерей и бастионов крепости Аламо не занял у нас много времени. Мы вышли на уличную площадь через овальную дверь, обрамленную четырьмя невысокими витыми колоннами.

У травяного газона на фоне крепостных стен фотографировались дети. Толстый мексиканец, прикатив в тень пальмы тележку-плиту на мотоциклетных колесах, окликал желающих отведать «горячую собаку» – булочку, начиненную сосиской и луком.

На перекрестке стоял большой рекламный плакат. Бравый солдат в каске и с автоматом улыбался прохожим.

«Твой флаг – твое будущее. Вступай в армию Соединенных Штатов. Тебя ожидает слава, путешествия и веселая жизнь», – было написано на плакате.

Прохожие шли мимо, не отвечая на улыбку бравого солдата. Но вот у плаката остановился парень в рыжем комбинезоне. Он насвистывал какой-то веселый мотивчик. Парень постоял, пошел было прочь, потом снова вернулся к плакату.

– «Тебя ожидает слава, путешествия и веселая жизнь…» – прочел он вслух. Видимо, он прикидывал, стоит ли ради веселой жизни путешествовать во Вьетнам и подставлять там голову под пули. Тем более что «веселую жизнь» можно было найти и здесь, рядом со старинной крепостью Аламо.

Мы зашли в бар, чтобы пропустить по бокалу знаменитого техасского пива «Одинокая звезда». В баре царил полумрак. В центре зала на столе между двумя декоративными колоннами стояла молоденькая девушка, совсем еще ребенок. Зеленые электрические лампочки, светясь вполнакала, отбрасывали на нее мертвенно-бледный свет. На девушке не было никаких одежд, если не считать нескольких квадратных сантиметров блестящей ткани на бедрах.

На обнаженную девушку никто не обращал внимания. У окна за батареей бутылок сидели два морских пехотинца. Один клевал носом, другой часто вскакивал и, цепляясь за стулья, убегал в туалет. Четверо рабочих-негров играли в карты. Бедно одетый старик поднял кем-то брошенный на пол журнал и разглядывал фотографии.

Но вот в пивную ввалилась шумная ватага подростков. Мальчишки уселись вокруг стола, на котором стояла девушка. Веснушчатый паренек сунул в щелку музыкального ящика двадцатипятицентовую монету. Ударили трещотки, вздохнул контрабас, раздались звуки саксофона. Девушка начала танцевать. Впрочем, танцем это назвать было нельзя. То, что она делала, было просто неприлично. При этом она медленно поворачивалась, давая возможность разглядеть ее со всех сторон.

Мальчишки заерзали на стульях.

– Двигайся живее, а то замерзнешь! – крикнул тот, что бегал запускать музыкальный ящик.

Старик захохотал. Морской пехотинец, клевавший до этого носом, проснулся и потребовал пива. Негры рабочие расплатились, собрали карты и ушли.

Пластинка кончилась, и девушка, тяжело дыша, снова облокотилась о колонну. Морской пехотинец, возвращаясь из уборной, подошел к ней и что-то вполголоса сказал.

– Я же на работе, – громко ответила девушка. Пехотинец выругался и, пошатываясь, вернулся на место.

Музыкальный ящик молчал. У мальчишек, наверное, не было больше денег. Они оглядывались по сторонам в надежде, что кто-нибудь из посетителей заплатит за музыку.

Из-за стойки вышел бармен.

– Цыплята! – презрительно бросил он мальчишкам и достал четвертак из кармана белого фартука.

Музыкальный ящик весело затарахтел, и девушка снова начала дергаться, как заведенная кукла. В глазах ее была тоска. На нее было стыдно смотреть, и в то же время ее было жалко.

– Поедем лучше в мотель, почитаем газеты, – предложи Вашингтонец.

Хозяин нашего мотеля был в прошлом капралом оккупационных войск в Западной Германии. В Гамбурге он женился на рыжей немке Марте, взяв в приданое хороший капитал, на который и открыл здесь мотель. Это, однако, не помешало ему быть самого невысокого мнения о своих новых родственниках. Узнав, что мы фронтовики, он долго пожимал нам руки и призывал нас «тряхнуть стариной и всыпать нацистам еще раз».

– Их полно здесь, в Сан-Антонио, – рассказывал он, развалясь в кресле у телефонного коммутатора. – Союзничками стали, сучьи дети. Обучаются на наших военно-воздушных базах летать на наших же скоростных бомбардировщиках. Поверьте мне, эти паршивцы во сне и наяву видят, как они снова бомбят Россию и Францию. За ними нужен глаз да глаз. Властолюбивы, черти, по своей супруге знаю. Но я ей воли не даю. Только она на меня заорет, а я ей в ответ: «Хайль Гитлер! Слушаюсь, мой фюрер!» Она и затыкается, нацистская стерва…

Мы купили газету, бросив пятнадцать центов в коробку из-под сигар. Это была обычная провинциальная американская газета с обычными рекламными объявлениями, между которыми ютились узенькие столбики информации. В газете было сорок шесть страниц, которые слагались из четырех секций. Первая секция была посвящена последним новостям. Другая – спорту, третья – комиксам. Четвертая носила название «Стайл», что значит «стиль». На первой странице этой секции взгляд читателя привлекала фотография женщины в насквозь просвечивающемся платье. Подпись под снимком гласила: «Миссис Блакфингер доказала, что Техас вовсе не глухая провинция, как считают некоторые снобы из Нью-Йорка».

Внизу страницы был еще один снимок. На этот раз мужчины. Он был в черном вечернем костюме с большой белой астрой в лацкане пиджака.

– Какой-нибудь иностранный посол приехал в Техас? – предположил Москвич.

– Отнюдь, – отозвался Вашингтонец. – Вот послушай:

«Одинокий Мне пятьдесят два года. Вполне крепок физически. Рост – 5 футов 6 дюймов, вес – 165 фунтов. Неплохо зарабатываю. Желаю познакомиться с молодой одинокой женщиной, обязательно белой, можно с легкой примесью мексиканской крови. Цель: совместная борьба с одиночеством. В дальнейшем возможен брак. Сам я играю на гитаре и пою. Помещаю свою фотографию, сделанную в этом году. Желающих откликнуться прошу звонить с 6 до 11 вечера».

– Да, да, не будем снобами, – заключил Вашингтонец. – Техас вовсе не глухая провинция. Тут знают, что такое настоящий «стайл».

В секции новостей мы натолкнулись на сообщение о таинственном Зодиаке. Неделю назад, когда мы были в Сан-Франциско, там только и разговоров было, что о Зодиаке. (Так тамошняя полиция прозвала убийцу детей, которого никак не могли изловить.) Теперь в заметке из Сан-Франциско мы прочитали:

«Полицейский сержант, дежуривший у пульта связи в ту ночь, когда раздался звонок от человека, назвавшегося Зодиаком, уверен, что это был действительно Зодиак. Звонивший был прекрасно осведомлен об обстоятельствах всех пяти убийств детей и упоминал такие подробности, которые еще не просочились в прессу. Разговаривая с полицейским, Зодиак плакал:

– Спасите меня, спасите своих детей! Поймайте меня поскорее! Я не хочу быть убийцей, но я ничего не могу поделать с собой…

Однако официантка аптеки, которая в одном из посетителей нашла сходство с синтетическим портретом преступника, показанным по телевидению, утверждает, что этот посетитель вел себя как совершенно нормальный человек».

– Как-то там мои ребятишки? – вздохнул Вашингтонец, берясь за секцию комиксов.

Храбрый детектив Джон Клэвер и гангстер по прозвищу «Глупыш» встретились наконец, в комнате отеля. Они (ну что они еще могли делать?) дрались. Этому эпизоду были посвящены пять рисунков из бесконечной серии «Приключения умного «Глупыша» и глупого Клэвера». («Клэвер», между прочим, переводится как «умный».)

Итак, Клэвер и «Глупыш» дрались. На первом рисунке гангстер обрушивал на голову детектива тяжелое кресло. Чтобы у читателя не было сомнений, что ощущал в эту секунду бедный сыщик, из головы его выскакивали буквы «Тр-р-рах!»

На втором рисунке Клэвер, изловчившись, бил гангстера ногой в пах. Буквы, выскакивающие из живота «Глупыша», комментировали ситуацию: «А-а-а-ах!»

Затем «Глупыш», схватив детектива за горло, бил его головой о стену. И буквы поясняли: «Бум-бумбум!»

На четвертом рисунке в горло противника вцепился уже Клэвер. «Глупыш» задыхался. В этом не было никакого сомнения, потому что буквы свидетельствовали: «Х-р-р-ра!»

Последний рисунок мы не стали рассматривать.

Нет, не развлекали нас Клэвер с «Глупышом». На душе было еще тоскливее.

Вашингтонец взглянул на часы.

– Ну, что же, – сказал он, – пора к мистеру Гартвигу, который рассчитывает обратить нас в капиталистическую веру. Пройдемся пешком, здесь недалеко.

За мотелем начиналась огромная асфальтированная площадка, на которой стояли трейлеры, домики на колесах – мечта пенсионеров, молодоженов и путешественников.


Домики поменьше может буксировать легковой автомобиль. Для домов покрупнее надо нанимать грузовик.

Мы зашли в один из домиков. Там бродила пожилая пара. Она с аккуратно завитыми фиолетовыми волосами (итоги борьбы с сединой путем химкраски), с подведенными губами, в больших роговых очках. Он в рубахе навыпуск, седой ежик на голове, руки большие, рабочие. Они уже обошли все три комнаты, ощупали кухню, заглянули в санузел, в душ. За толстыми стеклами ее очков прыгали веселые зайчики. Она уже представляла, как они мчатся по бесконечным американским дорогам и останавливаются там, еде пожелает душа: в лесу, в горах, у реки, на лазурном океанском берегу. Разумеется, на специальных площадках, отведенных для таких вот мобильных домиков. Механики быстро подключают к их домику холодную и горячую воду, канализационную кишку, электричество, телефон, ставят баллоны с газом для кухни. Все это за плату, конечно. Отдельно, разумеется, плата за стоянку.

– Гарри! – простонала она в восторге, прильнув к плечу мужа. – Гарри, какая прелесть!

Судя по всему, Гарри не разделял ее оптимизма. Он что-то подсчитывал в уме. Губы его беззвучно шевелились.

Продавец, сделав стойку, как гончая, почуявшая дичь, замер рядом. Когда старик кончил шевелить губами, продавец сделал легкий шажок ему навстречу.

– В таком домике можно жить постоянно, – подкинул он Гарри еще одну тему для размышлений. – И, вы знаете, многие живут. Не мне вам говорить, как дорого стало сейчас жилье. Плата за квартиры растет с каждым годом.

Продавец целился в супруга, а попал в супругу.

– Гарри, – снова застонала она. – Хозяин уже предупредил нас о новом повышении квартплаты. Ты же не забыл этого.

Старик снова беззвучно зашевелил губами. Теперь продавец атаковал супругу:

– Да, мэм, именно люди в годах и со скромными сбережениями покупают наши домики. Возникли уже целые поселки мобильных домиков. Уже даже есть стандарты: три тысячи пятьсот квадратных футов земли для каждого домика, общая площадка с качелями и горками для детей, электрическое освещение улиц поселка по ночам за счет владельца стоянки. Вы знаете, мэм, теперь многие трейлеры делают всего один пробег: от завода до своей постоянной площадки.

Супруги уединились на кухне. Оттуда доносился то ее стон «О Гарри!», то его сердитое кудахтанье, в котором можно было разобрать отдельные слова и фразы: «… долларов…», «Сколько осталось жить…», «Что мы будем делать потом?..», «Давай подумаем».

Решив, что эта дичь уже обложена и вот-вот сама выпорхнет на него, продавец обратил свои честные очи на нас. Но Москвич не дал ему открыть рта.

– Скажите, – завладел он инициативой, – а можно ли зимовать в таком домике, скажем, в северных штатах?

– М-м-м… – замычал продавец. – Вряд ли. Но в нашей округе в таких домах уже живут свыше пятидесяти тысяч человек.

– Конечно, от хорошей жизни в таких домиках не поселишься, – заключил Москвич. – Но у владельцев мобильных домиков есть одно бесспорное преимущество перед всеми нами. Если лопались плохие соседи, то можно переехать вместе с домом на другой конец поселка.

– О, это превосходная мысль! – оживился продавец. – Надо использовать ее в нашей рекламе…

Улицу, на которой обитал мистер Гартвиг, мы отыскали без особых трудов. Отыскали и одноэтажный домик, сложенный из красного кирпича. На одном из окон была наклеена белая звездочка. По традиции это означало, что один из членов семьи находится на фронте. Перед дверью расстилался травяной газон величиною с крышку письменного стола.

Мы позвонили. На пороге возник мистер Гартвиг. Он был в матерчатых туфлях и домашней куртке.

– А я не очень-то надеялся, что вы придете! – воскликнул он. – Вам ведь запрещают заводить личные знакомства с иностранцами.

– Не волнуйтесь, нам только что удалось связаться с Москвой и согласовать этот визит, – сказал Москвич, подталкивая локтем Вашингтонца.

Мистер Гартвиг не почувствовал иронии. Тут же на крыльце он произнес замечательную речь в защиту свободы и демократии.

– Американцы чувствуют себя совершенно свободными от всех условностей, которые довлеют над вами, – закончил он.

– Особенно свободной от всех условностей чувствовала себя девица, которую мы видели в пивной, – заметил Москвич.

– Вы имеете в виду «Гоу, гоу, герл»? – уточнил мистер Гартвиг. – Вам, советским, непривычны такие развлечения?

– Речь идет не о развлечениях, а о девушке. Ведь она тоже человек.

– Ей платят деньги. Раз в Америке за что-нибудь платят деньги, значит, это стоящее дело. К тому же молодым девушкам часто нравится, когда мужчины смотрят на них жадными глазами.

– А вы бы разрешили своей дочери заниматься этим стоящим делом? – спросил Москвич.

Мистер Гартвиг осекся.

– Ричи! – донесся из комнаты женский голос. – Чего же ты держишь гостей на крыльце?

– Да, да, проходите, джентльмены!

В углу комнаты сидела маленькая худенькая женщина лет сорока пяти и вязала. Над ее головой висела клетка с оранжевым попугаем. Увидя нас, птица нахохлилась, зашуршала крыльями и сказала:

– 3-зз-дравствуйте! В-вв-се идет, к-кк-ак н-ннуж-но!

Мистер Гартвиг почему-то первым делом представил нам не жену, а попугая.

– Замечательная птица, – сказал он, просовывая палец в клетку. – Я купил ее по случаю у одного спившегося матроса, который к тому же был еще и заикой. Он, как видите, слегка попортил товар. Птица нуждается в лечении.

– А как ее лечить? – спросил Москвич.

– В Америке это просто. В Америке есть логопеды, которые выправляют речь даже попугаям. Надо как-нибудь этим заняться.

Помимо попугая, в комнате не было других достопримечательностей. Комната служила одновременно столовой, гостиной и кухней. Вдоль дальней стены расположились газовая плита, холодильник и агрегат для мытья посуды. На низком журнальном столике в красивой рамке стоял портрет молодого капрала.

– Мой сын. Воюет во Вьетнаме. Я с гордостью наклеил звездочку на окно. Пусть все видят, что я воспитал патриота, – понесло опять мистера Гартвига. – Да, господа, мы отстаиваем свободу, любую свободу, кроме свободы разрушить эту свободу.

Он замолчал и посмотрел на нас, словно спрашивая: «Как, здорово я излагаю? Не правда ли?»

– Америка – великая страна, – начал он декламировать снова. – Америка производит товаров больше, чем ей самой нужно, и должна иметь рынки в других странах. Нас хотят лишить этих рынков, и мы вынуждены отстаивать свое право на свободную торговлю любыми средствами, вплоть до штыка.

– Вы хорошо формулируете империалистическую политику, – подзадорил его Вашингтонец.

– Ричи, ты не умеешь разговаривать с людьми спокойно, – укоризненно бросила миссис Гартвиг. – Прошу вас, господа, к столу.

– Конечно, присаживайтесь, джентльмены, – засуетился мистер Гартвиг. – Мы находимся на бывшей территории Мексики, поэтому я решил угостить вас мексиканскими блюдами. Боюсь только, не будут ли они слишком обильными для ваших неподготовленных желудков.

Из уважения к хозяйке мы промолчали. По нашим московским понятиям стол был накрыт без излишней роскоши. Больше того, мы смеем утверждать, что он показался нам весьма скромным. В большой глиняной тарелке лежала обещанная капиталистическая свинья. Не целая, конечно, а в какой-то своей сотой части. Свинина шла в сопровождении отварного риса и фасоли под красным соусом. Стол украшала пузатая бутыль дешевого калифорнийского вина. Бутылку московской водки, которую мы принесли с собой, хозяин поспешно убрал в шкаф.

Едва мы сели за стол, как мистер Гартвиг подскочил и с возгласом: «Чуть не забыл!» – убежал во внутренний дворик. Он вернулся, неся сухую ветку, на которой висели маленькие багровые стручки.

– Это мексиканский перец, – пояснил он. – Ароматная вещь. Попробуйте.

Мы храбро откусили по кусочку багрового перца, и у нас сперло дыхание. Казалось, мы положили в рот по кусочку напалма. Вспотевшие и униженные, с раскрытыми ртами мы сидели перед смеющимся хозяином дома и не могли произнести ни слова.

Демонстрируя свое превосходство перед нами, мистер Гартвиг с удовольствием разжевал два стручка.

– 3-зз-дравствуйте! В-вв-се у нас идет, как н-ннуж-но! – гаркнул попугай.

– Вот именно, – хохотнул хозяин.

Оценив поддержку птицы, он стал развивать перед нами мысль о том, что капиталистическую систему в самом ближайшем будущем ждет небывалое процветание.

– И мы не потерпим, чтобы ваш коллективизм мешал нашему свободному предпринимательству, – пригрозил он нам.

– К слову, а как процветает ваше «Агентство по рекламе и объявлениям?» – спросил его Вашингтонец.

– Какое у него агентство! Только название, – вздохнула миссис Гартвиг. – Ричи работает один. Что-то рисует, если есть заказы, что-то пишет. А ведь нам ежегодно тысячу сто долларов надо вносить в университет за младшего сына. Так хочется, чтобы Стиви получил образование! За дом рассрочку еще не выплатили. И за машину еще платить два года. Конечно, Ричи мог бы зарабатывать и больше, если б не увлекался политикой…

Миссис Гартвиг даже перестала, есть от огорчения. Чувствовалось, что под этой крышей ей живется куда сложнее, чем мужу.

– А мы-то думали, что мистер Гартвиг – капиталист, – съязвил Вашингтонец. – Он так яростно защищает капитализм.

– Нет, я не капиталист, хотя и купил кое-какие акции, – сказал мистер Гартвиг уже без прежнего апломба. – Я средний американец и дорожу тем стандартом жизни, который имею.

Миссис Гартвиг вышла из-за стола и снова взялась за свои спицы.

– Если бы я кое-что не подрабатывала, то нам бы пришлось совсем туго, – сказала она.

Владелец однокомплектного «Агентства по рекламе и объявлениям» сердито взглянул на супругу и в сердцах разжевал еще один стручок перца.

– Женам всегда чего-то не хватает, – пробурчал он, утирая рот салфеткой. – А я довольствуюсь тем, что дает мне бог. Кстати, – обратился он к нам, – почему вы всех своих баптистов отправили в Сибирь?

– Откуда вы это взяли? Баптисты живут, где хотят, свободно молятся в своих молельных домах.

– Ты слышишь, Кэтрин, что они тут говорят? – спросил мистер Гартвиг, поворачиваясь к жене. В его голосе улавливалась растерянность.

– А зачем им обманывать тебя, Ричи? – ответила женщина. – Значит, у них баптистов и в самом деле не сослали в Сибирь. А почему они должны ссылать их в Сибирь? Какой им от этого прок?

– Странно, – сказал мистер Гартвиг. – А я всегда рассказываю о гонениях на баптистов, когда выступаю с лекциями о России.

– Вам случалось бывать в СССР?

– Нет, не случалось. Но я активист партии. Мне поручено вести работу среди здешних мексиканцев, чтобы они голосовали на выборах за наших кандидатов. Меня снабжают нужной литературой.

– А что вы еще рассказываете в своих лекциях о нашей стране?

– Все, что знаю. Все, что я читал в газетах и в той литературе, которой меня снабжают. Кроме того, я всегда привожу такой факт из американской жизни. У нашей семьи есть знакомая. Совсем девчонкой она бросила школу, выскочила замуж. А потом уже взрослой, имея трех детей, закончила образование, получила специальность. Разве у вас может быть такое?

– Представьте себе, может, – ответил Москвич. – Заочное и вечернее образование приобрело у нас очень широкий размах. Оно охватывает миллионы людей. Причем учение им ни копейки не стоит.

Мистер Гартвиг опять обернулся к жене.

– Ты слышишь, Кэтрин, что они мне рассказывают?

– Слышу. Наверное, они лучше тебя знают, что происходит у них дома.

Если говорить честно, мистер Гартвиг, этот неудачливый оформитель, мечтающий стать капиталистом, сперва нас очень раздражал. Но постепенно нам его стало жалко. Жалко, как ту девочку, которую наняли раздеваться и дергаться перед всеми в прокуренном кабаке. Он ведь признался нам, в конце концов, что в редакцию зашел совсем не случайно. Его попросили туда зайти.

Не будем ломать голову над вопросом, типичный он или нетипичный американец. Он и нетипичный, потому, что многие ли жители Сан-Антонио состоят в руководстве местного комитета республиканской партии? Он и типичен, ибо его представления о Советском Союзе, о коммунизме присущи, к сожалению, многим американцам. Особенно в Техасе, где, как мы успели убедиться, свой особый «стайл».

Мы сидели в доме мистера Гартвига до поздней ночи. Добрая, рассудительная Кэтрин, извинившись, уже ушла спать, а мы все еще, как ребенку, объясняли нашему хозяину, что у нас в стране бесплатная медицинская помощь.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю