Текст книги "Представление о христианах в античном обществе"

Автор книги: Борис Деревенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

«Поклоняющиеся солнцу, кресту и фаллосу»

Передав мнение о поклонении христиан ослиной голове, Тертуллиан обращается к другим воззрениям того же рода: «Думают, что мы поклоняемся кресту… Некоторые же думают правильнее и разумнее, что наш Бог – солнце. Но даже если нас причислят к персам, то мы все-таки солнца, нарисованного на полотне, не чтим: оно у нас на небесном своде» (Апология, XVI, 6, 9). По первому пункту, представляющим собою обвинение в фетишизме, апологет уходит от прямого ответа, прибегая к своей излюбленной тактике нападения как лучшей формы защиты: он высмеивает деревянные истуканы в «языческих» храмах и заявляет, что и в традиционной религии имеются сакральные предметы, которые можно уподобить кресту. Одним словом: у вас картина не лучше. По второму пункту, касающемуся солнцепоклонства, Тертуллиан рассуждает: «Думают так, заметив, что мы молимся на восток. Многие из нас в молитвенном порыве к небожителям шепчут молитву, обратившись на восток. День солнца (=воскресенье) мы отдаем радости, но совсем по другой причине, чем почитатели солнца» (там же, XVI, 10-11).

Для сегодняшнего исследователя эти замечания Тертуллиана столь же любопытны и ценны, сколь и загадочны. Любопытны и ценны они тем, что вводят нас в курс тогдашней полемики между приверженцами новой веры и традиционалистами, а загадочны они потому, что открывают нам такие стороны этой полемики, которые впоследствии уже не наблюдаются и которые с течением времени потеряли свою значимость. О том, что христиане обвинялись в солнцепоклонстве, мы читаем только у Тертуллиана. Другие авторы, и христианские, и не-христианские этого не отмечают. Но та обстоятельность, с которой Тертуллиан объясняет и опровергает мнение о поклонении христиан солнцу, свидетельствует о том, что мнение это было довольно распространено. Иронизируя по этому поводу, апологет отсылает читателя к персам, известным античному обществу как огне– и солнцепоклонники. По его мнению, недруги Церкви пытались уподобить христиан персам-зороастрийцам. Мы же со своей стороны можем усмотреть в данном представлении, как и в случае с обвинением в ослопоклонстве, антиеврейскую подкладку. Еще Диодор Сицилийский со ссылкой на Гекатея Абдерского (IV-III вв. до н. э.) писал, что иудеи почитают «небо, объемлющее землю, веря, что оно есть бог и владыка мира» (XL, 3, 4). У Ювенала, выражавшего крайнее недовольство заполонившими императорский Рим чужеземцами-переселенцами и новшествами, внесенными ими в римский быт, встречается такой дистих:

Выпал по жребью иным отец – почитатель субботы:

Лишь к облакам их молитвы идут и к небесному своду.

(Сатиры, XIV, 95-96) [31]  [31] Пер. Ф. А. Петровского (1937 г.). В оригинале вторая строка выглядит так: Nil praeter nubes et caeli numen adorant, букв.: «ничему не поклоняются кроме облаков и неба». Как и в подобных пассажах Флора и Петрония, здесь предлагается конъектура caeli («неба») – cilli («осла»), но здесь она уместна менее всего. О почитании иудеями неба Ювенал говорит и в другом месте (VI, 545).


[Закрыть]

Замечание это относится к прозелитам иудаизма и иудейскому культу. Правда, указанные облака и небеса не совсем то же, что и солнце, в поклонении которому, согласно Тертуллиану, подозревались христиане. И все же некая общность здесь присутствует: и иудеи, и христиане обращаются в своих молитвах к небу, находя в нем некий объект или объекты поклонения. Тертуллиан связывает такое представление с ориентацией христианской молитвы навстречу всходящему солнцу, а также с христианскими молитвенными собраниями в «день Солнца», т. е. в воскресенье. Культовая практика эта зафиксирована во многих раннехристианских документах. Впоследствии о поклонении на восток с гордостью писали Ориген (О молитве, 31) и Иоанн Дамаскин (Изложение веры, IV, 12). То же самое обращение при молитве к востоку, «где царственно всходило солнце», подмечено у служителей египетских культов (Апулей. Метаморфозы, II, 28) и других восточных религиозных групп. По словам Плиния, христиане «имели обычай в определенный день собираться на рассвете и читать, чередуясь между собою, гимн Христу как богу» (Письма, X, 96, 7. – разрядка моя, Б. Д.), из чего так же можно заключить, что гимн этот пелся в сторону всходящего солнца. Вполне вероятно, поэтому, что восточная ориентация христианской молитвы сыграла свою роль в формировании преставления о солнцепоклонстве христиан.

И все же появление такого представления в списке обвинений христиан кажется несколько странным. В какой-то мере обвинение в солнцепоклонстве противоречит основному и наиболее частому обвинению христиан в безбожии. Солнечные божества исконно присутствовали в традиционной греко-римской религии. Более того, в III и IV веках государственная власть предпринимает попытки установить единый для всех подданных Империи культ Солнца. Первым поступил так император Гелиогабал (218-222 гг.), провозгласивший верховным богом сирийского Элагабала под именем Deus Sol. Его примеру последовал император Аврелиан (270-275 гг.), торжественно открывший в Риме храм Солнца. Ярым приверженцем солнечного бога Мирты был и Юлиан Отступник (361-363 гг.). И если во времена Тертуллиана солнцепоклонство еще могло восприниматься негативно, связываться с чужеземными культами, враждебными традиционной религии, то очень скоро религиозная жизнь Империи изменилось настолько, что культ солнца пропал из списка обвинений христиан. Этим, вероятно и объясняется то обстоятельство, что упоминает о нем только Тертуллиан.

Сложнее обстоит дело с обвинением в фетишизме, в поклонении кресту. Следом за Тертуллианом о нем писал Минуций Феликс. Последний вложил в уста «язычника» Цецилия такое замечание: «Говорят также, что они почитают человека, наказанного за злодеяние страшным наказанием, и бесславное древо креста: значит, они имеют алтари приличные злодеям и разбойникам, и почитают то, чего сами заслуживают» (Октавий, 9). В отличие от Тертуллиана, выразившегося в этом случае довольно невнятно, Минуций Феликс приводит полную и мотивированную формулировку обвинения. Обвинителям известна крестная казнь, постигшая Иисуса, и именно в связи с поклонением Христу рассматривается почитание христианами креста – орудия распятия основателя Церкви. Впрочем, далее Минуций почти дословно воспроизводит ответ Тертуллиана, обличающего языческий фетишизм, а по существу вопроса ограничивается кратким отрицанием: «мы не почитаем крестов и не желаем их» (там же, 29). Выяснение того, насколько искренним был в данном случае христианский апологет, не входит в нашу задачу. Заметим лишь, что ответ Минуция вряд ли устраивал современных ему христиан, как не устраивает он и нынешних церковных писателей, выражающих сожаление, что ни Тертуллиан, ни Минуций не указали на сакральную роль креста, который, будучи орудием позорной казни, благодаря Христу превратился в символ воскресения и вечной жизни [32]  [32]Реверсов И. Очерк западной апологетической литературы. Казань, 1892. С. 124 сл.


[Закрыть].

Хотя изображения креста появляются на христианских памятниках лишь в IV в., вполне вероятно, что символика распятия существовала у христиан и раньше и не осталась незамеченной окружающим населением. О кресте как символе искупления и объекте поклонения говорится уже в Послании Варнавы, 9:8, и Посланиях Игнатия Богоносца (Ефесянам, 18:1; Траллийцам, 11:1), относимых к началу II века. Тот же Тертуллиан, касаясь изречения Иез 9:4, отмечает, что греческая буква «Thau» или латинская «Т», представляющая форму креста, «будет на наших лбах в настоящем и в соборном (=будущем) Иерусалиме» (Против Маркиона, III, 22). И действительно, появившийся вскоре на христианских памятниках символ распятия первоначально выражался знаком «Т», в форме римского crucis commissa. Интересно, что замечание Тертуллиана об изображении креста на челе относится не столько к будущему христиан, сколько к их настоящему, к распространенному в ранней Церкви обычаю рисовать на лбу крест. На это совершенно определенно указывал император Юлиан, говоря с усмешкой, что «отсвистываться от демонов и чертить на лбу крест – две вершины их (христиан) теологии» (Письма, 79). Однако обычай такой был вообще присущ восточным мистическим культам; тот же Тертуллиан отмечает, что «знаки на лбах своих воинов чертил сам Митра» (Против ересей, 40).

К обвинениям христиан в фетишизме можно отнести еще одно суждение, приводимое только Минуцием Феликсом. «Другие говорят, – замечает его герой, «язычник» Цецилий, – что эти люди (христиане) почитают половые органы (genitalia) своего предстоятеля и священника, и благоговеют перед ним как перед действительным своим родителем» (Октавий, 9). Многие комментаторы сочинения Минуция Феликса были поставлены этими словами в тупик. Хотя фаллические культы и ритуалы вовсе не были редкостью в древнем мире и справлялись даже у греков и римлян, удивительно, что в число поклонников фаллоса были занесены и христиане. Как это могло случиться? На этот счет выдвигались разные соображения. Предполагалось, в частности, что поводом к такому обвинению послужило почитание христианами пастырей Церкви как своих духовных отцов, целование их рук и особенно припадение кающихся к ногам пресвитеров [33]  [33] Часто встречающееся христианское выражение: advolvi presbiteris volutando – «припадать к ногам пресвитера». Там же, с. 120.


[Закрыть]. Однако вряд ли подобное поведение, совершенно обычное и в традиционной религии по отношению к жрецам (см., например: Апулей. Метаморфозы, II, 28), и в повседневной жизни античного общества по отношении к господам и отцам семейств, могло бы в случае с христианами вызвать фаллические ассоциации. Наверное, дело в другом.

Традиционно почитание фаллоса относилось к культу Диониса и связывалось прежде всего с оргиастическими празднествами – Дионисиями. Эстетика поздней античности не воспринимала слишком натуралистические атрибуты этих древних ритуалов. Позднеантичные авторы с отвращением говорили об изображениях фаллоса, используемых участниками дионисийских мистерий, о фаллоносцах и фаллопоклонниках. Согласно же Плутарху, – а высказанное им мнение можно считать распространенным, – иудейская религия есть ничто иное как разновидность дионисийского культа. Плутарх развивает эту мысль в «Застольных беседах» (VI, 4), где находит параллели между Дионисиями и иудейским праздником Кущей, между праздником бога вина Вакха и иерусалимской Хануккой, между вакхантами-сабами и «празднующими субботу». Сохранившаяся текст «Застольных бесед» обрывается в середине этих рассуждений, и очень может быть, что в утраченной части текста Плутарх находил также параллели между иудаизмом и фаллическим культом Приапа, одного из божеств дионисийского круга. Во всяком случае Тацит, рассматривавший иудаизм точно так же как и Плутарх, отмечал, что из-за того, что в Иерусалимском «храме была найдена золотая лоза, некоторые решили, будто иудеи поклоняются отцу Либеру, покорителю Востока» (История, V, 5). Латинский Либер – это греческий Вакх, ипостась того же Диониса. Добавим, что в эпоху античности с Дионисом или его двойниками – фригийским Сабазием и латинским Либером были отождествлены почти все восточные боги, включая Молоха и Ваала, Мелькарта и Хаддада; так что еврейский Йахве-Саваоф вовсе не был тут в одиночестве [34]  [34] См.: Krauss S. Op. cit. P. 224, где сближение иудаизма с культом Диониса объясняется схожестью имен «Саваоф» и «Сабазий», а также существованием изображения золотой виноградной лозы в Иерусалимском храме. Об эллинизации иудеев Палестины и попытках внедрения у них, в частности, культа Диониса см.: 2 Мак 6:7; 3 Мак 2:21.


[Закрыть]. «Ты Восток победил до пределов – тех, где, телом смугла, омывается Индия Гангом», – писал о Либере Овидий (Метаморфозы, IV, 20-21).

Будучи сближен с культом Диониса иудаизм, уже определенный как «варварское суеверие», естественным образом наделялся всеми отрицательными чертами дионисийского ритуала, – прежде всего вакханалией и фаллопоклонством. Затем, по закону преемства, представления эти были перенесены с иудаизма на христианство. Разговоры о половой распущенности иудеев (Тацит. История, V, 5, 2), равно как и о кровосмесительных оргиях христиан (см. далее, главу «Изуверы и кровосмеситель»), – все это следствия того же сближения с дионисийством. И поскольку в дионисийских ритуалах, в празднествах Вакха и Приапа имелись жрецы и руководители мистерий, олицетворявшие собою и исполнявшие роль соответствующего божества со всеми его атрибутами, включая фаллос, – точно такой же виделась роль руководителей христианских собраний, рассматриваемых как оргии и вакханалии. Отсюда передаваемое Минуцием Феликсом мнение, что христиане почитают половые органы своего предстоятеля и священника.

«Эпикурейцы»

Сближение и даже отождествление христиан с эпикурейцами мы встречаем в знаменитом памфлете Лукиана (ок. 120-190 гг.) «Александр или лжепророк». Известно, что проповедник и прорицатель Александр из Абонотиха – лицо историческое: найдены монеты и геммы с его изображением и именем. Обличая проделки этого шарлатана Лукиан рассказывает, что против него восстали многие, «в особенности друзья Эпикура» (имея в виду представителей соответствующей философской школы). В качестве ответной меры Александр стал поносить эпикурейцев, «говоря, что Понт наполнился безбожниками и христианами, которые дерзают о нем гнусно богохульствовать, и приказывал гнать их камнями» (§ 25). В этом деле Александр нашел немало сочувствующих, готовых поступать именно таким образом. Приведем отрывок из памфлета Лукиана:

«Кроме всего предпринятого в Италии, Александр придумал следующее: он установил какие-то мистерии, продолжавшиеся три дня подряд… Как в Афинах, первый день мистерий начинался возгласом: «Если какой-нибудь безбожник, христианин или эпикуреец придет подсматривать наши тайные богослужения, он будет изгнан; верные пусть приступают к таинствам в честь Бога в добрый час». Сразу же после этого возгласа происходило изгнание; Александр первым произносил: «Христиан – вон!» – а толпа отвечала: «Вон эпикурейцев!"» (§ 38) [35]  [35] Перевод Д. Сергеевского (1991 г.).


[Закрыть].

Надо заметить, что рассказывая о негодовании приверженцев Александра, Лукиан отнюдь не разделял их чувства. Эпикура он считал выдающимся философом, «исследовавшим природу вещей», и, так же как и он, Лукиан, обличавшим обманщиков и шарлатанов от религии. И уж никак не считал Лукиан, что христиане в чем-то подобны эпикурейцам. В его представлении христиане ничем не отличались от того же самого лжепророка Александра и ведомой им толпы. В другом своем памфлете, направленном против еще одного шарлатана Перегрина-Протея, Лукиан затронул и защищавших его христиан, высмеивая их как людей легковерных, суеверных и фанатичных, – отмечая все же при этом их сплоченность и взаимовыручку. Отношение сатирика к христианам не презрительно-враждебное, как у римских авторов, а снисходительно-ироническое. Христианская доктрина для него не «зловредное суеверие», а «диковинное учение», «удивительная мудрость» (qaumasth. sofi, a) [36]  [36] Средневековый христианский копиист, верно уловив иронию в обозначении «удивительная мудрость», гневно написал на полях рукописи, обращаясь к автору: «Конечно удивительная, о скверный! но не удивительно, что красота ее при твоей слепоте и кичливости тебе непонятна и невидима» (Lucianic work, 55, 11).


[Закрыть], а сами христиане – не суеверы и безбожники, а незадачливые, несчастные люди (kakodai, monej), следующие за «всякими небылицами». О самом Христе Лукиан отзывался с такой же иронией, называя его «их первым законодателем», «распятым софистом», «человеком, распятым в Палестине» (О смерти Перегрина, 11; 13).

Нам важно прежде всего то, что сатирик зафиксировал распространенное в тогдашнем обществе представление о христианах как о людях многим похожих на эпикурейцев или даже полностью идентичных им. Сближение и отождествление представителей новообразованной религии с членами этой традиционной философской школы кажется странным только на первый взгляд. В эпоху поздней античности эпикурейцы рассматривались не столько как представители одного из направлений философской мысли, сколько и прежде всего как безбожники, атеисты. Так же, между прочим, к ним относились и сами христиане. Климент Александрийский (150-215 гг.) называл Эпикура «основателем атеизма», который вообще отказывался почитать богов (Строматы, I, 1, 2; V, 116, 3). Само понятие «эпикуреец» служило синонимом слову «безбожник», и по свидетельству Лукиана, являлось «величайшим ругательством» (Александр или лжепророк, 46). Эпикурейцами гнушались так же, как отцеубийцами (Пир, 6). Теперь нам становится ясным подтекст этого обозначения.

В Талмуде заимствованное из греческого языка слово «эпикуреец» служит синонимом слову миней («еретик»). «А какие лица не имеют удела в будущем мире? – читаем в Мишне. – Кто говорит, что нет воскресения мертвых [в Торе] и что Тора не от Неба, а также эпикурейцы» (Сангедрин, 10.1). Комментаторы отмечают, что раввины вкладывали в термин «эпикуреец», как минимум, два значения: 1) человек, отвергающий Библию, обычаи отцов и традиционную религию; 2) человек, ведущий распутную, развратную жизнь. Рабби Вениамин (XII в.) в своем «Путешествии» называл эпикурейцами кипрских иудеев-еретиков, отвергавших традиционное почитание субботы. «Израильтяне предают их анафеме повсюду», – тут же отмечает рабби Вениамин. Но не следует забывать и о втором пункте традиционного взгляда на эпикурейство как на пропаганду «радостей желудка и услад любви». Такая оценка эпикурейцев была почти всеобщей в позднеантичной литературе. Считая христиан эпикурейцами-безбожниками, обвинители по необходимости считали их также и развратниками. Из первого вытекало второе. Мнимая связь христианства и эпикурейства в этой части отмечена Иустином: «говорят, что мужеложствуя и беззаконно совокупляясь с женщинами, мы подражаем Зевсу и другим богам, находя для себя в этом защиту в сочинениях Эпикура и поэтов» (2-я Апология, XII, 5). Об этом представлении о христианах подробнее мы поговорим в главе «Изуверы и кровосмесители».

«Нечестивцы и безбожники»

Наиболее частое обвинение христиан, которое мы встречаем в источниках, – то, что они «нечестивцы и безбожники» (avsebei/j kai. a; qeoi) (Иустин. 1-я Апология, 6; 2-я Апология, 3) «безбожники, нечестивцы и святотатцы» (atheos, impios, sacrilegos) (Арнобий Старший. Против язычников, III, 28, 3; V, 30, 1). Само христианство характеризовалось как «безбожная и беззаконная ересь» (Иустин. Диалог с Трифоном, 17; 108), «безбожная религия, полная нечестия и святотатства» (Арнобий Старший. Против язычников, I, 25, 3-4). Безбожие христиан, по мнению обвинителей, выражалось в следующем: «они презирают храмы как гробницы [богов], отвергают богов, насмехаются над священными обрядами» (Минуций Феликс. Октавий, 8); «они исполнились такой самоуверенности, что не следуют установлениям древних и, может быть, даже тому, что принято было их родителями. Каждый живет по собственному усмотрению, как хочет: они сочинили сами себе законы, соблюдают их и составляют по разным местам различные общества» (из эдикта императора Максимиана 307 г. – Евсевий Кесарийский. Церковная история, VIII, 17, 7).

Ситуация осложнялась тем, что образ евангельского Христа использовали в своей проповеди самые разные религиозные группы, в том числе и те, к которым Церковь относилась отрицательно, и в свою очередь обвиняла их в нечестивости и безбожии. «Было много таких, – сообщает Иустин Мученик, – которые, приходя во имя Иисуса, учили говорить и делать безбожное и богохульное… Ни с кем из них мы не сообщаемся, зная что они безбожны, нечестивы, неправедны и беззаконны, и не почитают Иисуса, а исповедуют Его только на словах» (Диалог с Трифоном, 35; ср. Игнатий. К Ефесянам, 7:1; Ориген. Против Цельса, II, 3). Далее Иустин поясняет, что имеет в виду Маркиан, Валентиниан, Василидиан, Сатурнилиан и прочие гностические и еретические секты. Сама по себе ожесточенная полемика между «истинными» и «не-истинными» почитателями Христа не могла не произвести неблагоприятного впечатления на окружающее общество, не разбиравшееся в тонкостях церковной теологии, и, конечно же, не способствовала престижу христианства в целом.

Представление о безбожии сложилось задолго до появления христианства. Всякий раз, когда в античной литературе, включая раннехристианскую, речь заходила о «классическом» безбожии, то неизменно упоминались Диагор Мелийский по прозвищу Безбожник (Атеист), Феодор Киренский, а также Протагор из Абдер. В эпоху поздней античности наряду с ними все чаще стал называться Эпикур. О последнем мы говорили выше. Скажем несколько слов и о других «классических» безбожниках. Поэт V в. до н. э. Диагор Мелийский прославился насмешками над таинствами Элевсинских мистерий и критическими замечаниями о вере в богов. Около 415 г. до н. э. в Афинах против него возбудили судебный процесс по обвинению в безбожии, и он бежал на Пелопоннес. Сохранилось несколько анекдотов, иллюстрирующих его безбожие. Так, рассказывали, что он готовил на огне еду, используя в качестве топлива деревянную статую Геракла. Примерно такие же анекдоты доксографическая традиция передавала о Диагоре Киренском, ученике философа Аристиппа (ок. 435-366 гг. до н. э.), и о софисте Протагоре из Абдер (ок. 490-420 гг. до н. э.); последний будто бы также был обвинен в безбожии, бежал от суда и погиб в кораблекрушении, произошедшем по воле свыше. Обвинение в безбожии звучало и на процессе Сократа в 399 г. до н. э. (Платон. Апология Сократа, 26с).

Понятия «нечестивость» и «безбожие» были взаимозаменяемыми. Греческое слово avse, beia означает и то, и другое. Нечестивость проявлялось главным образом по отношению к богам или божественному и состояла в кощунственном оскорблении богов, – либо словом (blasfhmi, a – богохульство [37]  [37] В 308 г. в Риме, во время пожара в храме Фортуны сбежавшийся народ растерзал солдата, осмелившегося произнести «хулу против богини» (Зосим. Новая история, II, 13, 1).


[Закрыть]), либо делом (i`erosule, w – похищение ритуальных предметов и изображений, а также их порча или уничтожение [38]  [38] Лукиан по этому поводу иронизирует в «Гермотиме», 39: «У каждого из тех, кого мы будем обыскивать, обязательно что-нибудь найдется: у одного кубки, у другого чаша, у третьего венок… Но что именно эта вещь принадлежит храму – остается неясным. Таким образом, неизбежно возникает затруднение: кого же считать святотатцем (i`ero, sulon)?» (перевод Н. Баранова, 1991 г.).


[Закрыть]). О нечестивцах следовало немедленно сообщать представителям власти. «Если кто-либо скажет или сделает что-либо нечестивое, – писал Платон, – любой присутствующий должен этому воспротивиться и донести об этом должностным лицам, чтобы те привели виновных в суд для разбора такого рода дел» (Законы, X, p. 907). На уровне полисов и муниципий избирались опекуны, патроны или «уполномоченные богов», которые наблюдали за правильностью отправляемых ритуалов и соблюдением религиозного календаря. Эти же уполномоченные и разбирали дела нечестивцев. В силу полисной организации общества нечестивость одного из граждан налагала проклятие богов на весь город или общину, если последние не поторопятся надлежащим образом «очистить» святотатца, либо вовсе избавиться от него. Уличенного в безбожии и святотатстве не допускали к общинным обрядам, перед ним закрывались все двери, его чурались как прокаженного, с ним вообще прерывались всякие контакты.

По мнению исследователей, говоря о «нечестивцах в Палестине», философ Элий Аристид (ок. 117-190 гг.) имел в виду христиан (Речи, XLVI, 309). Император Юлиан (331-363 гг.), прекрасно знавший христианский культ и церковную догматику, тем не менее продолжал традиционно называть христиан безбожниками (Мисопогон, 33, 35), а также нечестивцами, «нечестивыми галилеянами» (Письма, 84; 89а; 89б; 107). Рассказывая о суде Пилата над Иисусом, Лактанций (ок. 250-330 гг.) сообщает, что иудейские старейшины утверждали, что Иисус «злосчастный нечестивец» (infaustas et impias) (Божественные установления, IV, 18). В латинском переводе Евангелия от Иоанна в этом случае стоит лишь слово «злодей» (malefactor), передающее греческое kakopoio, j (18:30) [39]  [39] Ср. 1 Пет 2:12.


[Закрыть]. Нигде в Евангелиях не говорится, что Иисус обвинялся в нечестивости. Очевидно, что Лактанций воспроизвел обычную формулировку обвинения, выдвигаемого в его время против христиан. В другом месте Лактанций цитирует официозное сочинение некоего ритора, содержащего такие слова: «благочестие и мудрость императоров проявились в числе прочего также в защите почитания богов; забота о людях выразилась в том, что благодаря прекращению нечестивого старушечьего суеверия (impia et anili superstitione; т. е. христианства) [40]  [40] Определение «старушечье (=бабье)», прилагаемое к слову «суеверие», типично для античной риторики. См., например: Цицерон. О природе богов, II, 70; III, 92; О дивинации, I, 7; II, 19; 125.


[Закрыть] люди могут отдаться законным религиозным обрядам и склонить к себе милость богов» (V, 2). Эта цитата весьма характерна. «Безбожие» христиан ни коим образом не было их личным делом, а касалось всего общества, коль скоро христиане находились в нем. Пока в обществе не искоренено святотатство, божья немилость висит над всеми людьми. Поэтому христиан винили во всех бедах: в выдавшемся неурожае, в моровой язве, в опустошительных нашествиях германцев и скифов (Арнобий Старший. Против язычников, I, 4, 3), и много позже, уже в христианском Риме, во время нашествия остготов в 409-410 гг., как свидетельствует церковный историк Орозий, «по Городу пошли сомнения всех язычников: пришел-де враг, могущественный как благодаря обилию сил, так и благодаря поддержке богов, а Город потому в безнадежном положении и вот-вот готов пасть, что забыл богов и жертвоприношения. Все наполнилось жалобными стенаниями… повсюду поносилось имя Христа» (VII, 37, 6-7).

Платон в «Законах» различал два типа нечестивцев и безбожников: во-первых, это те, «кто совершенно отрицает бытие богов, но от природы обладает справедливым характером и ненавидит дурных людей»; во-вторых, те, «у кого к мнению, будто вселенная лишена богов, добавляется невоздержанность в удовольствиях и страданиях». «Общая болезнь тех и других, – продолжает философ, – та, что они не признают богов; однако первые творят меньше зла на пагубу остальных людей, чем вторые». Посему вторые, из которых, по мнению Платона, выходят прорицатели, тираны, демагоги, основатели частных таинств, а также софисты, – все они являются лицемерами, заслуживающими смертной казни – «не одной даже, а сразу всех», тогда как люди первой категории менее опасны и «нуждаются в увещании и тюремном заключении» (Законы, X, p. 908). Как видим, определяя степень общественной опасности того или иного вида безбожия, Платон использовал критерий нравственности. Безбожие в сочетании с безнравственным поведением карается самым суровым образом, тогда как само по себе безбожие представляется своего рода душевной болезнью, нуждающейся во врачевании, пусть и посредством тюрем.

Писавший во времена антихристианских гонений Арнобий Старший (II-III вв.) передает практическую сторону этого дела. В представлении традиционалистов безбожие выражалось в следующем: 1) отрицании богов вообще; 2) сомнении в их могуществе; 3) утверждении, что боги – суть обожествленные герои древности (Против язычников, VI, 27, 2). В отличие от Платона, различавшего безбожников по качеству, здесь представлен простой перечень типов безбожия. Все эти типы были одинаково наказуемы и не предполагали никакого послабления. Каждое из перечисленных заявлений являлось составом преступления. Сделавший такое заявление становился нечестивцем и святотатцем со всеми вытекающими последствиями.

Античное понимание безбожия было сугубо прикладным и формальным. Стоило лишь установить факт непочитания отеческих «природных богов», как возникало обвинение в нечестивости и святотатстве. В детальный разбор воззрений «безбожников», в их «сердечное настроение» (выражение Арнобия) обычно не входили, – для осуждения их достаточно было наличия внешних признаков: несоблюдения традиционной религии, установленных отцами обычаев и обрядов (mos majorum). Христиане полностью соответствовали этому критерию и поэтому естественным образом рассматривались как нечестивцы и безбожники [41]  [41]Евсевий Кесарийский. Против Гиерокла, 42: «Конечно же, люди набожные и философы сочтут такого человека (=меня) безбожником и нечестивцем (a; qeoj kai. dussebh. j)».


[Закрыть]. Почитание отеческих богов было гражданской обязанностью и первой статьей кодекса добродетели. Знаменитые пифагорейские «Золотые стихи» начинаются так: