Текст книги "Детство без Интернета"

Автор книги: Борис Цеханович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Ну…, и естественно, как обычный пацан, любознательный и безбашенный… В то время это было нормой для 99% мальчишек, не то что сейчас, когда дети свою крутость равняют по у кого более дорогой мобильный телефон. А нам обязательно нужно было доказывать свою смелость и то, что ты нормальный пацан, перед другими такими же пацанами. У нас было даже своё испытание на пацанскую смелость и мужество, на высоком дворовым, двухэтажном сарае. Непонятно почему, но второй этаж нашего кирпичного сарая, над двумя лестницами, идущими на два противоположных крыла сараев, имел опять же кирпичный карниз в полкирпича. Взрослому туда вступить невозможно, но ширина как раз по детской ступни и было довольно высоко. Если оттуда упадёшь, а падать придётся спиной назад, то убиться или тяжело покалечится только так можно было. Так вот испытание было в том, что надо было пройти по карнизу, вдоль гладкой стены метров пятнадцать, до другого края. Зацепиться там было не за что. А идти, чтобы быть наравне с другими надо. И многие отказывались, даже не понимая последствий падения, а просто от того что было очень страшно. Отказавшиеся проходить испытание, конечно падали в наших глазах и уже в компании были на вторых ролях.

И вот настала моя очередь. Мы стояли толпой в самом низу, задрав голову вверх и я отчаянно и полупрезрительно ответил на брошенный мне вызов: – Да только так пройду…. Фигня какая…

Раньше задумывался по-детски над этим испытанием и воспринимал это как лёгкое испытание. Но когда сам, широко раскинув руки в сторону и плотно прижавшись щуплым тельцем к стене, вступил на карниз и прошёл, вернее прополз метра два, понял – на середине, на самом опасном месте, я просто упаду вниз и обязательно головой вниз и расшибу свою дурную голову, но до конца не дойду. Зацепиться здесь просто не за что, даже ногтями. Но…, я был правильный пацан и нужно было идти до конца. И пошёл. Как уж там извернулся, но именно на середине удалось глянуть одним глазом вниз, увидеть далеко внизу задранные головёнки друзей, глупо-любопытные взгляды… Ииии…., начал падать и именно спиной назад. И на этом наверняка моё счастливое детство и закончилось бы. Либо стал инвалидом на всю жизнь или меня похоронили.

Даже непонятно, как там сумел извернуться, как сумел восстановить равновесие – этого в упор не помню. Помню только бешенный стук сердца, пытавшегося проломить кирпич второго этажа, ватные ноги и моё насмерть прилипшее тело к стене. Как благополучно дошёл до конца, тоже не помню. Помню, что и мои друзья тогда тоже здорово испугались и потом долгое время никто не пытался пройти по карнизу. Но детская память недолга, и уже через месяц очередной пацан отчаянно штурмовал карниз.

А через неделю я выпал с четвёртого этажа. Сидел дома, наказанный матерью, сидел на подоконнике и с тоской глядел, как друзья-товарищи затевали за сараем очередную шалость и радостно вопили мне оттуда. Видать неаккуратно облокотился и полетел вниз. Долго летел. Правда, вспомнить свою куцую жизнь не успел. Я её даже не вспоминал… Короче, ничего не успел. Даже обоссаться.

Хороший был у меня ангел-хранитель. Он успел вперёд меня сбежать с четвёртого этажа вниз, быстро вскопать клумбу, взрыхлить, чтобы она была мягкой и пододвинуть клумбу к самой стене, куда и шваркнулся правым боком.

Упал, тут же вскочил и испуганно юркнул в подъезд, мигом взлетел к себе на четвёртый этаж и затаился в квартире, переживая – не дай бог узнает мать – она же меня убьёт.

Мать узнала. Вечером. Мои друзья видели, как я упал и в испуге разбежались с места игры и кто-то проболтался родителям. А вечером прибежала взбудораженная тётя Катя Зданович и, всплескивая в волнении руками, рассказала матери: – Люся, я не знаю, что меня вчера толкнуло. Ты же знаешь, что я к цветам равнодушная. А тут…, ни с того, ни с сего решила вскопать клумбу и посадить цветы. И Борька туда упал… Неужели мне это бог подсказал?

Под оханье, аханье и причитание матери, меня тут же допросили, раздели и осмотрели. Всё было в порядке, только на правом боку обширный, слегка вспухший синяк. И всё. Ни каких последствий. Они наступили осенью, когда я пошёл во второй класс. Сижу на уроке, всё нормально и как всегда, и вдруг ощущаю, что у меня отнялась правая нога. Удивлённо встаю из-за парты и тут же падаю на пол. В принципе, всё в порядке, только сильно и больно заныла кость правого бока и верхняя часть ноги онемела. Мигом примчалась Скорая помощь и меня увезли в больницу. Тщательно осмотрели врачи и после расспросов вынесли вердикт – сильный ушиб бока и назначили лечение. Глубинное прогревание бока горячим воском в шесть сеансов. Тут же сняли слепок моего бока для изготовления подобие ванночки и отпустили домой. Самое интересное бегал, прыгал и вообще, когда двигался или лежал – бок не болел и с ногой было всё в порядке. Но как только садился, то ровно через пятнадцать минут появлялась тупая, ноющая боль в боку, немела нога и переставала слушаться. Через три дня провели первый сеанс. Сначала с интересом наблюдал как на мой худенький бок пристраивали изготовленную ванночку, но когда увидел санитарку, заносящую расплавленный и явно очень горячий воск… Ох и орал я от испуга и ещё больше, когда стали его лить на бок. А ни чё… Да.., было горячо, но не больно, но… всё равно орал просто по инерции… Орал и во второй раз, хотя уже знал, что ни фига не больно, орал и следующий раз. А потом упёрся насмерть и мать больше меня не водила в больницу. Надо сказать, этого мне хватило на долгие годы. И лишь периодически, раз в десять-пятнадцать лет, ходил в поликлинику на прогревание бока, но уже ультрафиолетом. Последний раз это было в Абхазии, но три сеанса по две минуты ультрафиолета и до сих пор ещё не болел боком.

А пока, мне разрешалось встать среди урока и медленно прохаживаться между парт, разминая ногу и успокаивая боль в боку, под завистливыми взглядами одноклассников. Остальное время я был нормальным пацаном, гонял на переменках, играл, дрался, радовался, когда побеждал и ревел, когда был бит.

Во дворе у нас верховодил шпанистый четырнадцатилетний Колька Зданович, сосед по лестничной площадке. Меня он особо ото всех пацанов не выделял, но статус соседа лидера дворовой компании, позволял быть к нему ближе, чем другие пацаны. А тот, помимо нас водил компанию с более взрослыми парнями уже нашего небольшого квартала – а, короче, со шпаной. А те уже имели связи с мелкими уголовниками. И так далее. Но для нас пацанов, мелкоты, всё это было овеяно флёром некой романтики, да и по возрасту мы многое чего ещё не понимали. У нас был вожак Колька, ни в чём плохом он замаран не был, поэтому мы слушались и внимали ему.

Как-то залез в отцовские вещи, заныканные в самом низу небольшой домашней кладовочки, где кстати за обоями прятал тетради с плохими отметками, и на самом дне ящика увидел вполне исправную и работоспособную ракетницу. Покрутил, повертел её в руках, с удовольствием пощёлкал курком и положил обратно на место. Посидел, скучая дома, и вышел на двор, где в открытых дверях сарая увидел Кольку Здановича, чем-то увлечённо занимающегося. Подошёл и с любопытством заглянул. Оказывается, Колька с видимым наслаждением полировал лезвие финки с красивой наборной ручкой из плекслигласа.

– Ух ты…, – выразил голосов восхищение к уважаемому в среде пацанов ножу. Действительно, нож с чистым и правильной формой клинком, с длинной выточкой с обоих сторон кровопусков, s-образная гарда и красивая наборная ручка.

– На.., подержи…, – польщённый Колька протянул мне финку и я с большим почтением взял в руки легендарный ножик. Поддержал его, взял покрепче и несколько раз неуклюже сделал колющие выпады, вызвав снисходительный смех у старшего товарища, – ладно, дай сюда. Покажу….

Он несколько раз взмахнул ножом, перекинул его из одной руки в другую. Потом показал ещё несколько приёмов. Наверное, он это тоже проделывал тяжеловесно и топорно, но мне неискушённому, показалось – красиво и ловко.

Колька снова присел на полуразломанный стул и снова стал тщательно шкуркой нулёвкой бережно водить по блестящему клинку, я присел рядом и завораживающе смотрел на это магическое действо. А Колька, шлифуя клинок, увлечённо рассказывал благодарному слушателю про «героические подвиги» минской блатоты, изящно и изворотливо уходящей на мотоцикле от погони «поганых» ментов. Чтобы хоть как-то поднять свой авторитет в глазах дворового лидера и тоже что-то ответить на такой увлекательный рассказ, взял и похвастал ракетницей, якобы в одиночку сходивший в лес за вокзалом.

– Ты…!!! Один ходил туда и нашёл исправную ракетницу…!? – Невереще вытаращился Колька, – там же запросто можно подорваться… А ракетница, что… Ржавая?

– Ну… почему ржавая!? – Солидно, насколько это можно было ответить в моём возрасте товарищу, – я её почистил и привёл в порядок. С неё теперь запросто можно стрелять, – и попытался небрежно цыкнуть сквозь зубы, как это делали более старшие пацаны. Но практике у меня не было, да зубы мелковатые и вся слюна упала мне на грудь.

– Сейчас, притащу. Она у меня заныкана от родителей…, – и через несколько минут Колька сам с удовольствием щёлкал курком, наводя ракетницу в разные стороны.

– Ну…, Борька, ты молоток…., – выразил своё восхищение товарищ, не хило польстив мне, и сразу деловито предложил, – давай меняться на что-нибудь. Что хочешь?

Я солидно забрал ракетницу из рук Кольки и кивнул на финку, но старший товарищ сморщил в кислой гримасе лицо и нехотя отказал: – Не…, это моя. Я её сам еле-еле достал. Но могу забрать ракетницу, показать парням с нашего квартала и через неделю получишь такую же финку, как и у меня…

Всё. Я даже не задумывался о жесточайшей порке от отца и вообще о каких-либо последствиях. Отец явно сам, эту ракетницу изъял у шпаны или уголовников и присвоил себе, что было приличным нарушением закона, даже для милиционера.

Прошло несколько дней и мы в один из вечеров, всей семьёй, сидели у соседей, этажом ниже и смотрели по телевизору интересный фильм. И в середине фильма, за окном, за несколько кварталов от нас, в воздух красиво взлетело несколько осветительных ракет.

Все мы прильнули к окнам, завороженно наблюдая плавный полёт зелёных, красных и белых звёздочек, а отец озабоченно проговорил стоящему рядом соседу: – Сейчас пойду, позвоню в милицию. Пусть туда направят экипаж. За неделю ограблено два магазина и сторожа, когда их связывали, говорили, что на них направляли в качестве оружия ракетницу. Может, из неё сейчас стреляли….!? – И у меня тревожно ёкнуло сердце.

Но уже на следующий день совершенно забыл про вечерний эпизод и считал дни, когда Колька принесёт мне финку и я с важным и независимым видом, под завистливыми взглядами друзей буду её полировать. Через два дня, утром к Зданович пришла милиция и через полчаса Кольку увезли. А ещё через два часа, перед обедом, когда я был один дома, неожиданно пришёл отец и сразу сунулся в кладовочку. Долго гремел там железяками, а я, сжавшись в комочек, сидел на стуле в ожидании грандиозной порки.

Через минуту в комнату зашёл угрюмый отец, сел на стул через стол и молча закурил папиросину. Долго молчал, изучающе глядя на меня сквозь дым, потом вполне миролюбиво спросил: – Зачем ты отдал Кольке ракетницу?

Я всхлипнул и плаксиво протянул: – Он мне обещал такую же финку, как и у него….

Отец тихо и без злобы матернулся: – Сказал бы мне, я несколько штук на выбор принёс. И ещё лучше, чем у Кольки, – помолчал немного, – хотя, конечно, я тебе хороших подзатыльников надавал бы. Мал ты ещё для таких игрушек. Но вот потом купил бы тебе хороший перочинный ножик на зависть твоим друганам. А так ты, сын, очень здорово подставил меня. Я даже не знаю, как выкручиваться. Эта ж мелкая шпана, грабанула два магазина. Хорошо хоть без мокрухи….

Отец замолчал, уйдя в свои мысли, а потом, пробарабанив по столу пальцами, поднялся: – Ладно, пошли в милицию.

Идти было минут пять и в четырёхэтажном здании милиции из мрачного красного, почти бурого, кирпича, мне устроили допрос. Я рассказал всё, что знал и слышал от наших взрослых парней, даже не задумываясь, что я их сдаю. Как потом оказалось, они сами, размазывая сопли и слёзы по лицу, во всём признались и только так сдавали уже взрослых, которые серьёзно погрязли в криминале.

Уж не знаю… То ли отца пожалело начальство, а скорее всего быстрое раскрытие двойного ограбления, возврат государству похищенного, арест не только шпаны, но и серьёзных уголовников, всё это в совокупности сыграло в положительную сторону и отца просто отругали и забыли. Но после этого, у меня появился отличный перочинный ножик и отец, оперуполномоченный уголовного розыска на железнодорожном транспорте, стал меня часто брать к себе на работу, на железнодорожный вокзал, где я был часто свидетелем жёстких допросов задержанных за различные проступки и преступления в зоне железнодорожного транспорта.

А вскоре и сам забыл об этом происшествии, тем более, что Кольке суд ничего не присудил. И снова зажил своей детской жизнью, куда входил еженедельный, воскресный поход в кино на детский сеанс в 10:00. Обычно в кинотеатр в сквере имени Кирова. Оооо…, это был не обычный обыденный поход, особенно когда показывали фильм о войне, а целый ритуал, когда заранее к жестяным пистолетам заготавливались в огромном количестве серные пистоны, пацаны сбивались в компании, выбирали на этот фильм командира. И в зрительном зале не садились в кресла, а занимали позиции. Администрация кинотеатра давно махнула на эту традицию рукой и в общем не мешало нам, наблюдая только чтобы мы не преступали определённые границы. В зале тух свет, пацаны застывали на позициях, присев за спинки впередистоящих кресел и не смотрели, а именно наблюдали оттуда за ситуацией на экране. И как только на экране появлялся немец, по залу прокатывался гул возбуждённых детских голосов, команд и открывалась ожесточённая стрельба из пистолетов, заряженных пистонами. Не дай бог, если по сюжету фильма идёт бой и атака наших на немцев, тогда пацаны, стреляя из пистолетов, выскакивали из своих засад и с криком «УРА» по проходам устремлялись к сцене, где был закреплён экран, помогая нашим экранным бойцам добивать немцев.

Один раз, со мной пошёл отец, Ох он потом и смеялся до слёз, рассказывая во дворе соседям: – Я был ошарашен этим бедламом, воплями и даже растерялся, не зная что делать – то ли самому с ними бежать в атаку, то ли наоборот тихо сидеть в кресле, чтобы меня не затоптали или не застрелили с пистона. Но когда включили после окончания фильма свет – по залу прямо плавали сизые космы дыма. Это ж сколько надо пистонов купить, чтобы так задымить!?

Любил ещё, когда меня мать посылала за керосином. В доме у нас была керосинка, аналог нашей электроплитки, только там горели пары керосина. Очень пожароопасная штука, но для того чтобы приготовить или быстро подогреть пищу более чем необходимая вещь в домашнем хозяйстве. И раз в неделю, мать вручала мне трёхлитровый бидон и отправляла в керосиновую лавку за зданием милиции.

Ой…, какой там был запахан, я прямо балдел внутри лавки, где всё было прямо пропитано керосином. Пропускал очередь, становился раз за разом в конец очереди и с наслаждением дышал обалденным запахом. Тогда, конечно, не знали что такое – токсикомания и для меня эта была приятная прогулка. Слава богу, что это было лишь раз в неделю и сам не додумывался нюхать керосин дома, глубоко сунув нос в бидон.

Отложилось в памяти и больница, где провёл 10 дней с диагнозом – потемнение лёгких. Дед Матвей болел когда-то туберкулёзом в лёгкой форме и было подозрение, что я мог тоже подхватить эту тяжёлую болезнь в гостях у них. Но всё обошлось благополучно и в сентябре пошёл во второй класс, а отец уехал к новому месту службы на Урал.

Тут своя история была. Жили мы в Орше скромно, можно было сказать даже бедно. Отец, лейтенант милиции, получал 120 рублей, мать нормировщик в ближайшей колонии 80 рублей. Это был Хрущёвский период, в магазинах ничего не было, везде насаждался культ кукурузы и хлеб был тоже кукурузный. Пока он тёплый и свежий – он ещё ничего и даже вкусный, но через несколько часов превращался в камень и им можно было запросто забивать гвозди. Очень хорошо тот период в своей юмористической миниатюре тогда изобразили известные комики разговорного жанра Тарапунька и Штепсель. Штепсель длинный, Тарапунька короткий. И вот Тарапунька выбегает с сеткой в руке на сцену, якобы куда-то торопиться, а навстречу ему выходит Штепсель.

– Тарапунька, здорово…

– Здорово Штепсель…

– Ты куда торопишься?

– Да вот, тёща, за продуктами на рынок послала. Колбаски купить, сала, масло…

– А чего ты на рынок побежал?

– Как чего? Купить…

– Так ты повесь сетку на радиоприёмник и всё тебе будет – и колбаса, и сало, и масло…, – вот за эту сценку, показанную по телевизору, Тарапунька со Штепселем получили по году тюрьмы. Такое было время.

Совсем недавно, всего семь лет назад, когда мать и отец работали на Колыме, они деньги не считали, а тут жили очень скромно. И в довершение всего у отца было очень мало перспектив на повышение. И вот в тот момент, когда отец был на грани психологического срыва, когда он – Мужчина, глава семьи – не может создать нормальные условия для своих близких. Вот в этот момент в Орше появляется «вербовщик», предлагающий работу офицерам милиции в исправительной системе на Урале. Причём на очень выгодных условиях.

Как потом мне рассказывал отец, когда я приезжал в отпуск с Германии.

– Условия были шикарные. Денежное содержание гораздо большее, чем я тут получал. Звание на ступень выше и есть перспектива быстрого роста. Отдельный дом или квартира. Я, конечно, не верил, но был в таком раздрае, что подумал: – Ааааа…. Поеду. Хуже уже не будет, так хоть обстановку сменю.

Согласился. Написал рапорт по команде. Начальство, понимая моё положение и состояние, рапорт подписали быстро. Денег взял по минимуму и поехал в Пермскую область, в неведомый посёлок Ныроб, Учреждение Ш320 МВД СССР.

Осень, зима и весна прошли без него, а в самом начале лета, в один из вечеров, мать срочно увезли в больницу с приступом аппендицита и сразу на операционный стол. Слава богу, операция прошла благополучно. Нас с братом оставили на попечение соседки тёти Кати Зданович. Младшего брата она забирала на ночь к себе, а я оставался один, чтобы к нам ночью не залезли воры.

И однажды, за несколько дней до выписки матери из больницы, ночью громко и по-хозяйски постучали в дверь.

– Кто там? – Спросил дрожащим от страха голоском.

– Боря, открывай – это папа, – донёсся из-за двери весёлый голос отца. Но я непонятно с чего испугался, заревел в голос и напрочь отказывался открывать. А отец всё стучал и стучал, уговаривая открыть, и своим стуком он разбудил всех соседей, которые тоже начали меня уговаривать открыть дверь. Реветь я перестал, но и открывать дверь наотрез отказывался. В конце-концов от меня все отстали и отец, крикнув через дверь, чтобы я шёл спать, ушёл ночевать к соседям.

Ну…, а утром открыл дверь тёте Кате, рядом с которой стоял папа. Отца ещё ночью просветили о болезни матери, меня с братом накормили, умыли и мы поехали к маме, которая очень обрадовалась приезду отца, потому что отец хотел сделать нам приятный сюрприз своим внезапным появлением. Он приехал за нами, чтобы увезти на далёкий и неведомый Урал.

Через три дня маму выписали из квартиры, из Минска приехал дед Антон и начались хлопотливые сборы. Отец предлагал распродать часть имущества и ехать туда с несколькими чемоданами, но практичный дед и недоверчивая мать, решили забрать туда имущества по максимуму. Особенные споры возникли по поводу жестяного корыта и стиральной доски. Отец горячо убеждал оставить здесь всю эту херню и мелочовку, чтоб она не мешалась в длинной дороге – там, мол, всё купим. Но мать упёрлась, хотя особо и не спорила с ним. Для виду согласилась, а потом тайком, с дедом, всё это засунули в большой сундук. Как она потом рассказывала – это было очень правильное решение. Там это было в огромном дефиците.

В результате сборов собралось несколько больших чемоданов и два здоровенных и один средних размеров сундука. Отец очень психовал из-за этого, типа: я в форме и как буду возиться с этими купеческими сундуками!? Но всё-таки вынужден был смириться.

В последний день перед отъездом, в одиночку забрался на крышу нашего дома и смастерил бумажный самолётик. Надо сказать, что бумажные самолётики я складывал в нашем дворе лучше всех. Даже лучше взрослых парней и летели они у меня дальше всех. И вроде бы ничего особенного не делал, а они летали далеко и высоко. Вот и в этот раз сделал самолётик из сиреневой обложки старой тетради, где была надпись – «Тетрадь по арифметике ученика 2б класса Цеханович Бориса».

Бережно расправив широкие крылья и, непонятно зачем подув в бумажный хвост, сильно запустил самолётик в воздух. Послушно взлетев высоко вверх, он удачно попал в мощный воздушный поток, который повлёк его ещё выше и дальше. Ещё целую минуту я наблюдал как тот удалялся в сторону далёкого льнокомбината, постепенно превращаясь в точку, и тихо растаял в чистой голубизне высокого неба. Ещё полчаса сидел на крыше и по-детски мечтал. Вот мы завтра, сядем на поезд и через несколько дней приедем на далёкий и северный Урал, где, как рассказывал отец, даже автомобили не ходят и не показывают телевизоры. И я пойду гулять и увижу на земле мой самолётик, прилетевший из Орши и как мне будет от этого очень приятно.