Текст книги "Враг масонов N 1, Масоно-интеллигентские мифы о Николае I"

Автор книги: Борис Башилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

VIII Ославленный своими политическими врагами бессердечным деспотом Николай I очень часто поступал с ними наоборот слишком мягко, не так сурово, как следовало поступать. О, как много выиграла бы Россия, если Николай поступил с основателями Ордена Русской Интеллигенции А. Герценом, М. Бакуниным и В. Белинским и другими политическими бесами его времени с той непримиримостью с какой Герцен и другие интеллигенты всегда относились к Николаю I и всем другим врагам революционного движения. "Малейшая поблажка, малейшая пощада, малейшее сострадание, – писал Герцен в книге "С того берега", – приводят к прошлому и составляют невидимые цепи. Больше нет выбора: надо казнить, или миловать и поколебаться в пути. Другого выхода нет". Герцен так же как и Бакунин, как и В. Белинский призывает к беспощадной расправе со всеми, кто против разрушения существующих форм жизни. Герцен пишет, что необходимо "разрушить все верования, разрушить все предрассудки, поднять руку на прежние идолы, без снисхождения и жалости" "Страсть к разрушению есть в тоже время – творческая страсть" вопил революционный бесноватый Михаил Бакунин. Если бы Николай I попал бы в руки декабристов или руки Герцена, Бакунина и Белинского они поступили бы с ним "без всякого снисхождения и жалости" так же, как поступили потомки этих "гуманистов" с последним русским царем и его семьей – Николаем II. И считали бы еще в своем бесовском ослеплении, себя не деспотами и тиранами, а возвышенными идеалистами и гуманистами. А вспомним, как поступил "деспот" Николай с люто ненавидевшим его Герценом. Группа студентов Московского университета, близких друзей Герцена, распевала на одной студенческой вечеринке, следующую "милую " песенку: Русский император Но Царю вселенной, В вечность отошел, Богу высших сил, Ему оператор Царь Благословенный Брюхо пропорол. Грамотку вручил. Плачет государство, Манифест читая, Плачет весь народ, Сжалился Творец, Едет к нам на царство Дал нам Николая, Константин урод. Сукин сын, подлец. В роли певца Герцен не выступал, на вечеринке, где пелась песня, не участвовал, но был единомышленником участников пирушки и полиция давно знала это, В записке Следственной Комиссии говорится о Герцене: "Молодой человек пылкого ума, и хотя в пении песен не обнаруживается, но из переписки его с Огаревым видно, что он смелый вольнодумец, весьма опасный для общества". Если бы Николай I решил поступить с участниками этой грязной истории согласно законов, существовавших еще до восшествия его на престол, то главные зачинщики согласно законов о кощунстве и оскорблении царя должны были быть казнены, а остальные отправлены на вечную каторгу. "Тиран" же ознакомившись с делом, как пишет Герцен в "Былое и Думы" издал следующее "жестокое" повеление:"...Государь, рассмотрев доклад Комиссии и взяв в особенное внимание молодые годы преступников, постановил нас под суд не отдавать, а объявил нам, что, по закону, следовало бы нас, как людей уличенных в оскорблении Его Величества пением возмутительных песен, лишить живота, а в силу других законов сослать на вечную каторжную работу, вместо чего Государь, в беспредельном милосердии своем, большую часть виновных прощает, оставляя их на месте жительства под надзором полиции, более же виноватых повелевает подвергнуть исправительным мерам, состоящим в отправлении их на бессрочное время в дальние губернии на гражданскую службу и под надзор местного начальства". На долю Герцена выпала "ужасающая кара" – он был назначен чиновником в Пермь: служил в Вятке и затем во Владимире. Из Владимира Герцен едет без разрешения в Москву и увозит из нее свою невесту. В начале 1840 года Герцен получает прощение и возвращается в Москву, из которой по требованию отца уезжает в Петербург для поступления на службу. Министр внутренних дел граф Строганов принимает только что окончившего ссылку преступника на службу в канцелярию министерства. Герцен продолжает клеветать на правительство. Николай приказывает выслать его обратно в Вятку. Строганов, на рассмотрение к которому поступило дело, назначает Герцена советником губернского правления в Новгород, пообещав назначить его через год вице-губернатором. В июле 1842 года Герцену разрешают вернуться в Москву. Дождавшись снятия полицейского надзора, Герцен выхлопатывает заграничный паспорт и немедленно уезжает заграницу. В Европе Герцен входит в сношения с масоном Луи Бланом, вождями карбонариев, Карлом Марксом и прочими выучениками масонства. Самым излюбленным занятием Герцена становится клевета по адресу главного врага революции – Николая

I.

IX

Такую же излишнюю снисходительность проявляет Николай I и ко второму основателю Ордена Русской Интеллигенции – Михаилу Бакунину, проповедовавшему, что "Страсть к разрушению есть в то же время творческая страсть", принимавшему активное участие в организованных масонами в разных странах Европы революциях, мечтавшему о том райском времени, когда "Высоко и прекрасно взойдет в Москве созвездие революции из моря крови и огня, и станет путеводной звездой для блага всего освобожденного человечества." Косидьер, бывший парижским префектом во время революции 1848 года, сказал про Бакунина: "В первый день революции это – клад, а на другой день его надо расстрелять". За участие в революциях Бакунин дважды (в Саксонии и в Австрии) приговаривается к смерти. От смертной казни Бакунин спасается только благодаря тому, что австрийское правительство решило, поскольку он является русским подданным, выслать его в Россию. Как же поступил Николай с Бакуниным, который призывал поляков к восстанию против России и всячески клеветал на него на революционных митингах и в европейской прессе? За одни только призывы к восстанию поляков против России, на основании существовавших законов Николай I мог предать Бакунина полевому суду, который так же как и европейские суды приговорил, бы Бакунина к смертной казни. Дадим сначала слово Г. Адамовичу уличающего Г. Гуля в беспардонном вранье по адресу Николая I. "В "Скифе в Европе", – пишет Г. Адамович, – Николай – человек взбалмошный, гневливый, ограниченный, словом самодур и "прапорщик" до мозга костей. Но под конец повествования, там, где факты говорят сами за себя, возникает некоторое психологическое противоречие: в соответствии с тем представлении о царе, которое складывается при чтении первых трех четвертей книги, Николай должен бы доставленного в Россию Бакунина немедленно повесить. Но царь, – правда, заключив "мерзавца" в крепость, предложил ему написать свою "исповедь", а прочтя написанное, сказал: "он умный и хороший малый". Об этом рассказано в "Былое и Думы" у Герцена так же, как теперь у Гуля. Получается явная неувязка. Кое в чем Гуль с Герценом расходятся." Расхождение же заключается в том, что Гуль врет дольше даже, чем Герцен. "Никогда специально Бакуниным не занимавшись, – пишет Адамович, – я не берусь судить на чьей стороне историческая правда. По Гулю, разъяренный царь потребовал сначала от саксонского, а затем от австрийского правительства выдачи государственного преступника. На докладах о Бакунине Николай будто бы кричал: "Достану и заграницей, не допуская и мысли, чтобы кто-нибудь осмелился его ослушаться. А Герцен пишет: "Австрия предложила России выдать Бакунина. Николаю вовсе не нужно было его, но отказаться он не имел сил". Адамович цитирует Герцена не точно. На самом деле Герцен пишет: "В Ольмюце Бакунина приковали к стене и в этом положении он пробыл полгода. Австрии, наконец, наскучило даром кормить чужого преступника; она предложила России его выдать; Николаю вовсе не нужно было Бакунина, но отказаться он не имел сил". "Бакунин написал журнальный leading article. Николай и этим был доволен. "Он – умный и хороший малый, но опасный человек, его надобно держать взаперти". И три целых года после этого высочайшего одобрения Бакунин был схоронен в Алексеевском равелине". Оказавшись в Петропавловской крепости Бакунин стал действовать по "Катехизису революционера" – то есть постарался обмануть царя видимостью раскаяния. Писал Николаю заискивающие, подхалимские письма, которые подписывал: "молящий преступник Михаил Бакунин" или "Потеряв право назвать себя верноподданным Вашего Императорского Величества, подписываюсь от искреннего сердца кающийся грешник Михаил Бакунин". Письма к Николаю и написанная им "Исповедь" написаны в таком униженно-пресмыкательском тоне, что их противно читать. Ни в чем Бакунин, конечно не раскаивался и не собирался раскаиваться: он просто старался добиться разных поблажек. Александр II выпустил Бакунина из крепости взяв с него честное слово, что он не будет заниматься больше революционной деятельностью. Бакунин, конечно, обманул его. Бакунин бежал из Сибири в Америку, откуда снова приехал в Европу. Пытался принять участие в польском восстании 1863 года, принял участие в организации Первого Интернационала, принимал участие в восстаниях в Болонье и Лионе.

X

Третий основоположник Ордена Русской Интеллигенции В. Белинский, который по оценке Герцена был "самая революционная натура николаевской России" и самым бешеным фанатиком, вообще ни разу даже не был арестован. "Я начинаю любить человечество по-маратовски, – признался однажды Белинский, – чтобы сделать счастливою малейшую часть его, я, кажется, огнем и мечем истребил бы остальную". "Уж у Белинского, – писал Н. Бердяев в статье "Кошмар злого добра", – в последний его период можно найти оправдание "чекизма". "Он уже утверждал большевистскую мораль, пишет Бердяев в "Русской идее". И вот такие озверелые фанатики как Герцен, Бакунин, Белинский имели наглость изображать Николая I жесточайшим тираном. Если в чем и приходится обвинять Николая I то не в жестокости, а в излишней мягкости к своим политическим врагам, которые были в тоже время злейшими врагами России. Приходится жалеть, что Николай не запер Герцена, Бакунина и Белинского в самом же начале их преступной деятельности по созданию Ордена Русской Интеллигенции, в пустовавшие казематы Петропавловской крепости. В январе 1830 года, как указывает в "Истории царской тюрьмы" проф. Гернет в казематах крепости, кроме Алексеевского равелина, находилось всего 11 заключенных (т. I. стр. 280). А в Алексеевском равелине в 1830 году по его же сообщению было всего 3 арестанта. Приводимые Гернетом данные о числе поступавших в Петропавловскую крепость арестантов полностью разоблачают миф о том, что время царствования Николая – было эпохой жесточайшей тирании. В 1826 году в Алексеевском равелине было 6 арестантов, в 1827 – 5, в 1828, 1830, 1831, 1834, 1836, 1839, 1842, 1844, 1848 и 1854-56 по одному человеку. "Количество одновременно находившихся в равелине заключенных колебалось в пределах от одного человека до полного комплекта, но чаще всего их было от пяти до восьми. Для изучаемого нами периода, – пишет Гернет, – продолжительность пребывания в равелине, за редкими исключениями, была невелика. Заключенные находились здесь большей частью лишь во время расследования дела и до решения его по суду или без суда" (Т. I, стр. 308). В Шлисельбургской крепости, – по сообщению Гернета с 1825 года по 1870 год находилось...95 заключенных. Как страдали декабристы в Сибири мы уже знаем. Во всей России в 1844 году по сообщению Гернета в тюрьмах содержалось 56014 арестантов. Населения в это время в России было свыше 60 миллионов. Если правящие сейчас Россией члены Ордена Русской Интеллигенции проявляли столь же "ужасную жестокость как и Николай I, то при населении в 200 миллионов в России должно бы быть сейчас заключенных всего 160-200 тысяч. А такое количество имеется лишь в одном-двух советских концлагерях, а таких концлагерей ведь имеется несколько десятков.

XI

В юности Имп. Николай I имел веселый и жизнерадостный характер. "Выдающаяся черта характера великого князя Николая, – пишет в воспоминаниях П. М. Дороган, – была любовь к правде и неодобрение всего поддельного, напускного... Осанка и манеры великого князя были свободны, но без малейшей кокетливости или желания нравиться; даже натуральная веселость его, смех как-то не гармонировал со строго классическими чертами лица, так что многие находили великого князя Михаила красивее. А веселость эта была увлекательна, это было проявление того счастья, которое, наполняя душу юноши, просится наружу..." (П. М. Дороган. Воспоминания Первого Пажа великой княгини Александры Федоровны). Император Николай с ранней юности был трудолюбив, не выносил небрежного, несерьезного отношения к исполнению служебных обязанностей. У него всегда было сильно развито чувство долга: он был требователен не только к другим, но и к себе. "Изумительная деятельность, крайняя строгость и выдающаяся память, которыми отличался император Николай Павлович, проявились в нем уже в ранней молодости, одновременно со вступлением в должность генералинспектора. по инженерной части и началом сопряженной с нею службы. Некто Кулибанов, служивший в то время в гвардейском саперном батальоне, передавал мне, что великий князь Николай Павлович, часто навещая этот батальон, знал поименно не только офицеров, но и всех нижних чинов; а что касалось его неутомимости в занятиях, то она просто всех поражала. Летом, во время лагерного сбора, он уже рано утром являлся на линейное и ружейное учение своих сапер; уезжал в 12 часов в Петергоф, предоставляя жаркое время дня на отдых офицерам и солдатам, а затем, в 4 часа, скакал вновь 12 верст до лагеря и оставался там до вечерней зари, лично руководя работами по сооружению полевых укреплений, проложению траншей, заложению мин и фугасов и прочими саперными занятиями военного времени." (Из записок и воспоминаний современника. Рус. Арх. 1902 г. март) "К самому себе Император Николай I, – сообщает в своих воспоминаниях бар. Фредерике, – был в высшей степени строг, вел жизнь самую воздержанную, кушал он замечательно мало, большею частью овощи, ничего не пил, кроме воды, разве иногда рюмку вина и то, право, не знаю, когда это случалось; за ужином кушал всякий вечер тарелку одного и того же супа из протертого картофеля, никогда не курил и не любил, чтобы и другие курили. Прохаживался два раза в день пешком обязательно, рано утром перед завтраком и занятиями и после обеда, днем никогда не отдыхал. Был всегда одет, халата у него и не существовало никогда, но если ему нездоровилось, что, впрочем, очень редко случалось, то он надевал старенькую шинель. Спал он на тоненьком тюфячке, набитом сеном. Его походная кровать стояла постоянно в опочивальне Августейшей супруги, покрытая шалью. Вообще вся обстановка, окружавшая его личную жизнь, носила отпечаток скромности и строгой воздержанности". Николай I никогда не стремился занять русский престол, он любил военно-инженерное дело, был большим знатоком его и вполне был удовлетворен занимаемой им должностью в русской армии. Он никогда не считал себя способным управлять величайшей империей мира, очень скромно расценивая свои личные качества. Первый, кто правильно оценил выдающиеся личные качества великого князя Николая, как это ни странно, был знаменитый английский утопист Роберт Оуэн. В 1816 году, по приказу Александра I великий князь посетил Оуэна и познакомился с его социальной деятельностью. Великий князь произвел большое впечатление на Роберта Оуэна и после того как великий князь уехал он сказал: "Этот юноша рожден повелевать".

XII

И точно: мало радостей узнали б, Милорд, когда б вы стали королем. В. Шекспир. Ричард III.

Только летом 1819 года великий князь Николай узнал, что вероятно ему придется быть царем России. "Нике, – пишет в своих мемуарах Императрица Александра Федоровна, – сидел неподвижно, словно статуя; безмолвствовал, широко открыв глаза". "Александр говорил еще долго в том же роде. Я увидела слезы на глазах Никса, и, когда Александр задал мне вопрос, то я разразилась рыданиями. Нике тоже". "Кончился этот разговор, записал сам Николай I, – но мы с женой остались в положении которое уподобить могу только тому ощущению, которое полагаю, поразит человека, идущего спокойно по приятной дороге, усеянной цветами и с которой всюду открываются приятнейшие виды, как вдруг разверзается под ногами пропасть, в которую неодолимая сила ввергает его, не давая отступить или возвратиться". Утром 14 декабря, в день восстания Николай сказал командирам верных ему частей: "Вы знаете, господа, что я не искал короны. Я не находил у себя ни опыта, ни необходимых талантов, чтоб нести столь тяжелое бремя. Но раз Господь мне ее вручил также как воля братьев моих и основные законы, то сумею ее защитить и ничто на свете не сможет у меня вырвать. Я знаю свои обязанности и сумею их выполнить. Русский Император в случае несчастья должен умереть с шпагою в руке. Но во всяком случае, не предвидя каким способом мы выйдем из этого кризиса – я вам, господа, поручаю моего сына. Что же касается меня, то доведется ли мне быть Императором хотя бы один день, в течение одного часа, я докажу, что достоин быть Императором". "Вы видели, – заявил Николай I 20 декабря 1825 года французскому посланнику Лафероне, – что произошло. Сообразите же, что я чувствовал, когда вынужден был пролить кровь, прежде чем окончился первый день моего царствования... Впрочем душа моя глубоко опечалена, но не удручена: в особенности она, не должна казаться такою нации, повелевать которою составляет мою радость. Сквозь тучи, затемнившие на мгновение небосклон, я имел утешение получить тысячу выражений высокой преданности и распознать любовь к отечеству, отмщающую за стыд и позор, которые горсть злодеев пыталась взвесть на русский народ". После беседы с Императором, которая продолжалась целый час, Лафероне, французский посол прямо из дворца поехал к гр. Рибопьеру. – "Ну, – воскликнул он, – у вас есть властелин. Какая речь, какое благородство, какое величие, и где до сих пор он скрывал это"! По мнению английского дипломата: "Во всей личности Императора Николая было что-то отменно внушительное и величественное, и, несмотря на суровое и строгое выражение лица, в его улыбке и обращении было что-то чарующее. Это был выдающийся характер, благородный, великодушный и любимый всеми, кто его близко знал. Строгость его была скорее вызвана необходимостью, нежели собственным желанием; она возникла из убеждения, что Россией необходимо управлять твердой и сильной рукой, а не от врожденного чувства жестокосердия или желания угнетать своих подданных. Трагическая смерть его отца, Императора Павла, таинственная смерть старшего брата Императора Александра, в отдаленном городе и смуты, которые грозили возникнуть при его вступлении на престол. вследствие отречения Цесаревича Константина Павловича, – все эти обстоятельства не могли не ожесточить сильный и деятельный ум и расположить его править своим народом железной рукой, не употребляя бархатной перчатки". Современники Николая I в своих воспоминаниях пишут, что он был строг, взыскателен, не терпел разгильдяйств и расхлябанности, сурово наказывал за нарушение служебного долга. Но никто из мемуаристов не упоминает о его исключительной жестокости, ни его "зимних" и "оловянных глазах", "лишенных теплоты и всякого милосердия". "Оловянные глаза", жестокость, невероятный деспотизм – это все выдумано Герценом, Мережковским и другими членами Ордена Русской Интеллигенции, чтобы внушить как можно больше вражды к царю решившему положить конец европеизации России. Много раз описывали внешность Имп. Николая и его глаза, но никогда не отмечали, что они были "лишены теплоты и всякого милосердия". Вот, например, описание внешности Императора Николая сделанное Дубецким вскоре после восшествия его на престол: "Император Николай Павлович, – пишет Дубецкий, – был тогда (1828 г.) 32 лет; высокого роста и сухощав, грудь имел широкую, руки несколько длинные, лицо продолговатое, чистое, лоб открытый, – нос римский, рот умеренный, взгляд быстрый, голос звонкий, подходящий к тенору, но говорил несколько скороговоркою. Вообще он был очень строен и ловок. В движениях не было заметно ни надменной важности, ни ветреной торопливости, но видна была какая-то неподдельная строгость. Свежесть лица и все в нем выказывало железное здоровье и служило доказательством, что юность не была изнежена и жизнь сопровождалась трезвостью и умеренностью. В физическом отношении он был превосходнее всех мужчин из генералитета офицеров, каких только я видел в армии; и могу сказать по истине, что в нашу просвещенную эпоху величайшая редкость видеть подобного человека в кругу аристократии" (Из записок Н. Дубецкого.) Даже французский маркиз де Кюстин, такой же заклятый враг Имп. Николая I, как русский маркиз де Кюстин – Герцен, и тот в своей известной клеветнической книге о России "Россия в 1838 году" так отзывается о внешности Николая I: "Император в яркой красной форме – прекрасен. Казачья форма идет лишь молодым людям. А эта подходит как раз людям возраста Его Величества; она подчеркивает благородство его лица и его фигуры... Император казался мне достойным повелевать людьми, – настолько внушителен весь его вид, настолько благородны и величественны его черты".

XIII

В лице Императора Николая I, на русском престоле, после долгого перерыва (после 125 лет ), снова появляется не дворянский, а Народный Царь, по своему мировоззрению приближающийся к Царям-Самодержцам Московской Руси. О том, что по своим взглядам Николай I, прославленный жестоким самодуром и деспотом, в понимании характера и природы самодержавной власти приближался к Царям Московского периода Русской истории свидетельствует текст завещания, написанный Николаем I своему Наследнику, десять лет спустя после подавления восстания декабристов. Подтвердим этот вывод, который многим может показаться парадоксальным, сравнением взглядов Николая I на природу царской власти с взглядами на царскую власть выдающегося царя Московской Руси – отца Петра I. Как пишет С. Платонов в "Лекциях по русской истории" (Издание 9-е. Петроград. 1915 г.). "...исходя из религиозно-нравственных оснований, Алексей Михайлович имел ясное и твердое понятие о происхождении и значении царской власти в Московском государстве, как власти богоустановленной и назначенной для того, чтобы "рассуждать людей вправду" и "беспомощным помогать". Вот слова, царя Алексея князю Гр. Ромодановскому: "Бог благословил и предал нам, государю, править и рассуждать люди своя на востоке, и на западе и на юге и на севере вправду". Для царя Алексея это не была случайная красивая фраза, а постоянная твердая формула его власти, которую он сознательно повторял всегда, когда его мысль обращалась на объяснение смысла и цели его державных полномочий. В письме к князю Н. И. Одоевскому, например, царь однажды помянул о том, "как жить мне, государю, и вам, болярам", и на эту тему писал: "а мя великий Государь ежедневно просим у Создателя... чтобы Господь Бог... даровал нам великому Государю, и вам, болярам, с нами единодушно люди Его, Световы, рассудити вправду, всем равно". А Николай I пишет в завещании: "Соблюдай строго все, что нашей Церковью предписывается. Ты молод, неопытен, и в тех летах, в которых страсти развиваются, но помни всегда, что ты должен быть примером благочестия и веди себя так, чтобы мог служить живым образом. Будь милостив и доступен ко всем несчастным, но не расточая казны, свыше ее способов. Пренебрегай ругательствами и пасквилями, но бойся своей совести. Да благословит тебя Бог Всемилосердный, на Него Одного возлагай всю свою надежду". Разве эти наставления по своему основному настроению и по совету "Будь милостив и доступен ко всем несчастным..." не напоминает приведенных выше взглядов Тишайшего царя, что нужно всех подданных "рассудити вправду, всем ровно". Конечно, Николай I не имел столь стройного монархического сознания, какое имел самый выдающийся по своим духовным и нравственным качествам царь Московского периода, но он уже значительно приблизился к политическому миросозерцанию царей Московской Руси. В его душе начался возврат к политическим идеалам Московской Руси. И вслед за ним по этому пути пойдут отныне и все остальные его преемники, и его сын, Александр II, и внук Александр III и последний русский царь – Николай II. После 125 лет политического и культурного подражания Европе царская власть, как метко выразился один религиозный писатель, в лице Николая I "остепенилась" и покончив с политическим и культурным подражанием Европе решила пойти по пути восстановления русских традиций.

XIV

Монархическое миросозерцание у Николая I несравненно глубже и чище, чем у Александра I. Ни республиканский образ правления, ни тем более конституционная монархия, не прельщали Николая I. Он, никогда бы не мог сказать представителю династии Бурбонов барону Витролю, то, что сказал барону Витролю в марте 1814 года Александр I: "А может быть, благоразумно организованная республика больше подошла бы к духу французов? Ведь не бесследно же идеи свободы долго зрели в такой стране, как ваша. Эти идеи делают очень трудным установление более концентрированной власти". Услышав подобные предложения из уст русского царя барон Витроль пришел в ужас. "Боже мой, Боже мой, – писал он в дневнике, – до чего мы дожили. И это говорит царь царей." После восстановления династии Бурбонов Александр I, несмотря на сопротивление Людовика XVIII, настоял все же, чтобы во Франции была установлена конституционная монархия. Миросозерцание Александра I – царя-республиканца предел падения монархического сознания у представителя монархической власти сидевших на престоле русских царей, после Петра I. "Бог, король, отец семейства – таково было общество Боссюэ, Людовика XIV, Карла Великого, Людовика Святого, Наполеона. Свобода, выборы, личность – таково общество реформации. К несчастью Франция во власти этой ужасной формулы". "В настоящее время могущество России покоится главным образом на объединении религиозного и монархического принципа. Царь, человек стоящий на высоте своей Империи..." Так писал Бальзак, создатель "Человеческой комедии" один из величайших знатоков людей своей эпохи. Николай I в царствование Александра I неоднократно путешествовал по разным странам Европы и имел хорошее представление как выглядят на практике демократические принципы. "Если бы к нашему несчастью, сказал он однажды Голенищеву-Кутузову, – злой гений перенес к нам все эти клубы и митинги, то я просил бы Бога повторить чудо смешения языков, или еще лучше, лишить дара слова всех тех, которые делают из него такое употребление". "Я представляю себе республику, – сказал Николай I французскому маркизу де Кюстин, – как правительство определенное и искреннее, или которое по крайней мере может быть таковым; я допускаю самодержавную монархию, ибо я возглавляю такую форму правления, но я не принимаю конституционную монархию. Эта форма правления лжи, обмана и развращения: я предпочел бы отступить до самого Китая, чем ужиться с ней". И тем не менее, верный данному им слову, Николай I в течение четырех лет был конституционным монархом-королем Польши. Несмотря на все свое отрицательное отношение к конституционной форме правления, он стал конституционным королем Польши и лояльно относился ко всем пунктам конституции. Возбужденное против польских тайных обществ судебное дело было передано Николаем I согласно 152 статьи Польской конституции не в русский суд, а на рассмотрение польского Сената. Для своего наследника, будущего конституционного короля Польши, Николай I взял Поляка который обучал Цесаревича Александра польскому языку: "Я был, – сказал Николай I маркизу де Кюстин, – конституционным государем и все знают, чего мне стоило, чтобы не подчиняться требованиям этого гнусного правительства. Покупать голоса, подкупать совесть, соблазнять одних, чтобы обманывать других; все эти средства я презирал, как унизительные, одинаково для тех, кто повинуется и кто приказывает, и я дорого заплатил за мою откровенность; но слава Богу я навсегда покончил с этой позорной политической машиной. Я никогда не буду конституционным монархом. Я слишком чувствую необходимость говорить то, что думаю, чтобы согласиться царствовать над каким-нибудь народом при помощи хитрости и интриги".

XV

Властителям для славы титул дан И внешний блеск за внутреннюю тяжесть; И целым миром тягостных забот Они за призрак славы часто платят. В. Шекспир. Ричард III.

"В отношении религии, – писал в 1847 году Николай I бар. М. А. Корфу, – моим детям лучше было, чем нам, которых учили только креститься в известное время обедни, да говорить наизусть некоторые молитвы, не заботясь о том, что делалось в нашей душе". Несмотря на отсутствие настоящего религиозного воспитания Николай I был очень религиозным человеком. Религиозность Николая ничем не напоминала внеисповедной религиозности Александра I по меткому выражению Меттерниха, маршировавшего "от одной религии к другой". Своей любимой сестре Екатерине Павловне Александр одно время писал, что книги католических богословов он предпочитает всем другим религиозным и мистическим книгам: "...это чистое, беспримесное золото", – писал он. "Его склонность к католицизму, – писал граф де Лоскерен королю Карлу Альберту, – подозревалась в его семье: Императрица мать боялась, чтобы беседа со святым отцом не содействовала вхождению ее сына в недра католической церкви и она настойчиво просила его не ездить в Рим. Император Александр, всегда прислушивавшийся к своей матери, обещал это и сдержал свое слово". Потом, как известно, Александр I питал большое расположение к протестантству и интересовался европейским мистицизмом. Николай I никогда не был подвержен религиозным шатаниям. Он был верным сыном православной церкви. Религиозность Николая I отмечали многие его современники. "Знаете ли, что всего более поразило меня в первый раз за обедней в дворцовой церкви, – разукрашенной позолотой, более подходящей для убранства бальной залы, чем церкви,– говорил Пушкин А. О. Смирновой, – это, что Государь молился за этой официальной обедней, как и она (Императрица. – Б. Б.), и всякий раз, что я видел его за обедней, он молился; он тогда забывает все, что его окружает. Он также несет свое иго и тяжкое бремя, свою страшную ответственность и чувствует ее более, чем думают. Я много раз наблюдал за Царской семьей, присутствуя на службе; мне казалось, что только они и молились..." Часто встречавшаяся с Царской семьей Е. Н. Львова в своих мемуарах вспоминает: "Он говаривал, что, когда он у обедни, то он решительно стоит перед Богом и ни о чем земном не думает. Надо было его видеть у обедни, чтобы убедиться в этих словах: закон был твердо запечатлен в его душе и в действиях его – это было и видно без всякого ханжества и фанатизма; какое почтение он имел к Святыне, как требовал, чтобы дети и внуки, без всякого развлечения, слушали обедню". Император Николай I и всю жизнь глубоко верил, что все что случается с человеком целиком зависит от воли Бога. Узнав о военном заговоре 12 декабря 1825 года он писал кн. П. Н. Волконскому в Таганрог: "14 числа я буду государь или мертв. Что во мне происходит, описать нельзя. Вы наверное надо мною сжалитесь, да, мы все несчастные, но нет несчастнее меня. Да будет воля Божия". "Я была одна в моем маленьком кабинете и плакала, – вспоминает Императрица Александра Федоровна ночь накануне восстания декабристов, – когда я увидела вошедшего мужа. Он встал на колени и долго молился. "Мы не знаем, что нас ждет", – сказал он мне потом. "Обещай быть мужественной и умереть с честью, если придется умирать". Во время восстания "Оставшись один, – вспоминает Николай I, я спросил себя, что мне делать? и перекрестясь, отдался в руки Божии и решил идти, где опасность угрожала". Все свое царствование Николай I, чувствовал себя, как цари Московской Руси только слугой Бога. В день, когда исполнилось 25 лет царствования Николая I, министрами были поднесены ему отчеты, в которых были подведены итоги деятельности отдельных министерств. Николай I был растроган этим знаком внимания. "Видя его умиление, – писала графиня А. Д. Блудова, – дочь его подошла тихонько к нему из-за спины, обняла его шею руками. "Ты счастлив теперь? – спросила она, – ты доволен собою?" – "Собою? – ответил, он и, показывая рукою на небо, прибавил: – "Я былинка". Христианскую настроенность души Имп. Николая I, хорошо показывает резолюция положенная им на всеподданнейшем отчете составленном к двадцатипятилетию со дня восшествия на престол министерством иностранных дел. Перед тем, как передать доклад министерства иностранных дел. Наследнику, Николай I написал на нем: "Дай Бог, чтоб удалось мне тебе сдать Россию такою, какою я стремился ее оставить сильной, самостоятельной и добродеющей: нам – добро, никому зло". В разгар Крымской войны Тютчева записала в своем дневнике: "При виде того с каким страдальческим и сосредоточенным видом он молится, нельзя не испытывать почтительного и скорбного сочувствия к этой высоте величия и могущества, униженной и поверженной ниц перед Богом". Глубокая религиозность Имп. Николая I в духе чистого, ничем не замутненного православия несомненна. И приходится весьма сожалеть, что Николай I не смог осознать, что основной, решающей проблемой национального возрождения является проблема восстановления духовной независимости Православной Церкви, то есть проблема восстановления патриаршества. Это была центральная проблема, от правильного решения которой зависело положит ли Россия в основу своего исторического бытия идею Третьего Рима – идею создания на земле наиболее христианского государства, или после некоторой передышки снова пойдет по дороге дальнейшей европеизации навстречу неизбежной катастрофе. К несчастью для России Николай I не смог осознать всей важности восстановления патриаршества. Виноват ли он был в этом? Нет, не виноват. Идея восстановления патриаршества выветрилась ведь не только у представителей верховной власти, но и у высших иерархов Православной Церкви. Высшие иерархи Церкви не ставили перед Николаем I решительно вопрос о скорейшем восстановлении патриаршества. Виднейшие из славянофилов занимали в этом вопросе совершенно неправильную позицию. Православная Церковь по мнению славянофилов необходимо освободить от опеки государства. Синод должен быть уничтожен, но патриаршество восстанавливать не следует. "Никакого главы церкви, ни духовного ни светского, мы не признаем, – писал Хомяков в статье "По поводу брошюры г. Лорана".