Текст книги "Бедняк"
Автор книги: Борис Бондаренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
– Когда я узнал, что ты ушла от него – только сын удержал меня.
– Вот видишь... Но это хорошо, что ты тогда не приехал.
– Почему?
– Да так, – Лиля вздохнула. – Тебе тяжелее было бы. Да и мне, наверно, тоже.
Лиля встала, подошла к окну. Поднялся и Александр, нерешительно постоял, глядя ей в спину. И чуть качнулся вперед, услышав:
– А теперь тебе надо уехать.
– Уехать? – тупо переспросил он, почему-то не удивившись ее словам. – Куда уехать?
– К себе домой... К жене, к сыну.
Александр подошел к ней и, заглядывая сбоку в ее лицо, повторил:
– Уехать... – И с отчаянием заговорил, повысив голос: – Как же это так – уехать? А как же мне дальше жить? Да разве теперь я смогу вернуться к ним? Ведь я тебя люблю, Лиля, пойми, тебя! И всегда любил только тебя, всегда, понимаешь?
Кого он убеждал – ее или себя? Сейчас он понимал только одно – что нельзя ему без нее, и неважно, как называть то чувство, что есть у него к ней. Он положил ей руки на плечи и повернул лицом к себе:
– Пожалуйста, смотри мне в глаза... Почему я должен уехать? Разве для нас обоих это не единственный выход – снова начать жить вместе? Вернуть хоть часть того, что было у нас? Мы потеряли много лет, и только я виноват в этом – но почему и дальше мы должны обрекать себя на годы прозябания? Почему мы не можем быть счастливы?
Лиля молчала, глядя прямо на него, и Александр, еще не веря себе, медленно сказал:
– Да ведь и ты хочешь того же... Я ведь вижу, Лиля! Скажи, что это правда!
– Да, это правда... И если ты будешь настаивать, я снова стану твоей... Но я прошу тебя не делать этого... Я все равно не смогу выйти за тебя замуж, и мы только испортим все, что у нас было. И тогда ты вряд ли сможешь вернуться к своей жене. А я не хочу никому причинять горя – ни ей, ни твоему сыну, ни тебе... Ты уедешь, и сегодня же...
– Да почему, почему?
– Потому, что не может у нас быть никакого счастья, никакого будущего. Возможно, многое из того, что я сказала тебе сегодня, оказалось неожиданным для тебя, но тебе предстоит понять еще одно...
– Что?! – со страхом воскликнул он.
– Что ты любишь не меня, а наше прошлое, нашу любовь...
– Нет!
– А какая я нынешняя – знаешь ты это? Разве то, что я рассказывала о себе – это я? Это же слова, оболочка. А какой ты – разве я знаю? Разве можно сбрасывать со счета годы нашей разлуки? Ты говоришь – надо попытаться вернуть хоть часть того, что было у нас... Да разве это возможно, Саша? И какая была бы эта часть? Разве мы примирились бы с этой частью?
– Но почему же все-таки не попытаться?
– Попытаться? А тебе не кажется, что это был бы слишком жестокий эксперимент? И не только по отношению к твоей жене и твоему сыну – но и по отношению к нам, к нашему прошлому? Если мы сами... изгадим то, что было у нас, – что же еще останется нам? Чем мы жить-то будем? Сашенька, родной мой, подумай ты об этом как следует. Я понимаю, что сейчас тебе это действительно кажется единственным выходом из положения, но только кажется, пройдет немного времени, и ты сам поймешь, что я права...
– А зачем же ты тогда ждала меня? – с горечью спросил Александр. – Зачем сама хотела ехать ко мне?
Он увидел, как задрожали ее губы и на глаза навернулись слезы.
– Да как же мне было не ждать тебя, не хотеть видеть. Разве в тебе не осталось хоть частички моей души, хоть немного из того, что я отдала тогда тебе? Разве не это заставило тебя сейчас приехать ко мне?
Он опустил голову, помолчал.
– Хорошо, – наконец сказал он. – Я перееду в гостиницу.
Лиля покачала головой.
– Нет. Поезжай домой.
– Не бойся, – угрюмо сказал Александр. – Я не буду больше ни на чем настаивать. Но видеть тебя я должен – хоть полчаса в день, хоть несколько минут.
Он и сам не верил в эти «несколько минут» – но продолжал говорить с прежней угрюмой покорностью:
– Уж это-то ты мне можешь позволить. Даю тебе слово – как только ты захочешь, я тут же уйду.
Она с нежностью провела ладонями по его щекам.
– Сашенька, глупыш ты мой... Да разве я захочу, чтобы ты уходил? Неужели ты не видишь, как мне хочется быть с тобой? Но я уже измучилась. Я устала повторять себе, что так больше нельзя и тебе надо уезжать. Я уже не могу притворяться спящей и знать, что ты часами простаиваешь на кухне и смотришь в окно. Я не могу больше сдерживать себя, притворяться спокойной и следить за каждым своим словом, каждым движением... Тебя все время удивляет мое спокойствие, но если бы ты знал, как часто мне хочется подойти к тебе, обнять, поцеловать, просто дотронуться до тебя, увидеть твою улыбку... Ведь я женщина, самая обыкновенная, и мне так же, как и всем, хочется счастья, хочется любви... Ты думаешь, мне нравится мое одиночество или я не думаю о том, что мои годы уходят, что я старею? И ничего другого я не хотела бы, как быть с тобой... Но что же делать, если это невозможно? Прошу тебя – уезжай сегодня же, сейчас же...
Лиля заплакала, и Александр тронул ее за плечо, хотел привлечь к себе, но она отшатнулась и умоляющим тоном сказала:
– Пожалуйста, не трогай меня... И еще раз прошу тебя – уезжай.
Александра больно поразили и этот жалобный тон, и ее беспомощность, некрасивое заплаканное лицо, и он растерянно пробормотал:
– Прости меня... Я сейчас уйду.
И пошел собирать свой чемодан, и все ждал – может быть, Лиля позовет его, что-то скажет, – но она молчала, стояла у окна, вцепившись левой рукой в штору, словно хотела оборвать ее. А его движения становились все медленнее, и когда совсем уже ничего не оставалось делать, он щелкнул замками чемодана, решительно вышел на середину комнаты и сказал:
– Но я действительно не могу сейчас ехать домой... Просто не могу, понимаешь... – И, увидев, как сжались ее плечи, Александр торопливо добавил: – Нет-нет, я уеду, если ты настаиваешь, но не домой...
Он назвал небольшой город в трех часах езды отсюда и помолчал, давая ей время вспомнить. В этот город они собирались поехать в одно из жарких воскресений, незадолго до их отъезда в Москву. Они встретились как обычно, утром, и собрались идти в лес, а потом купаться, – но вдруг им стало скучно здесь и не хотелось идти на реку, где они наверняка встретили бы множество знакомых... И тогда он предложил:
– Давай поедем в...
И сказал название города.
– Поехали, – сразу согласилась Лиля, не спрашивая, зачем им нужно куда-то ехать и почему именно в этот город. – А денег у нас хватит?
– Найдем.
И оба сразу повеселели, заторопились на вокзал, но когда узнали расписание поездов и стали прикидывать, когда они смогут вернуться домой, получалось, что им удастся сделать это только под утро. Лиля помрачнела, – так не хотелось ей оставаться здесь, – потом тряхнула головой и решила:
– А, была не была... Поехали.
Но он знал, что вчера она поссорилась с матерью – и после этой поездки не миновать ей жестокого скандала. Он отговорил ее – и потом они долго ехали в раскаленном трамвае через весь город, сошли на конечной остановке и пошли куда глаза глядят – лишь бы подальше от людей... А сейчас – помнит ли она об этом?
Лиля молчала и он сказал:
– Отпуска у меня еще три недели, и если ты захочешь, чтобы я приехал – напишешь или дашь телеграмму, адрес я тебе сразу сообщу.
– Хорошо, – покорно согласилась она, не оборачиваясь, и он быстро подошел к ней.
– Да посмотри же ты на меня!
Лиля повернулась – глаза у нее были сухие, печальные, она виновато улыбнулась ему:
– Ты уже собрался?
– Да, – сказал он, все еще надеясь, на что-то. Но она вздохнула и предложила:
– Присядем на дорогу.
Сели, как и прежде, на диване, но поодаль, молчали. Лиля не смотрела на него – а он не сводил с нее глаз, молил про себя: «Да посмотри же ты на меня, не молчи, скажи, что мне не надо уезжать!» Но она молчала. А когда он встал и шагнул к двери, тихо сказала, не поднимая глаз:
– Извини, я не буду тебя провожать...
Когда он вышел из подъезда и зажмурился от боли в глазах, – таким ярким было солнце, обрушившееся на него, – его оглушил детский гомон, заполнявший двор. Он постоял, высматривая Наденьку, – а она уже сама бежала к нему, словно ждала его все это время, пока он разговаривал с Лилей. Увидев его чемодан, она сразу остановилась, не доходя до него, и медленно прошла оставшиеся десять шагов.
– Вы уезжаете, дядя Саша? – серьезно и, как показалось ему, печально спросила Наденька, глядя на него большими круглыми глазами.
– Да.
– Почему так скоро?
Нет, ему не показалось, – Наденька действительно была опечалена его отъездом, и Александр почему-то растерялся, сказал, оглядывая двор:
– Нужно, Наденька... – И вдруг попросил: – Ты проводи меня немного, хорошо?
Наденька молча кивнула, не сводя с него глаз, и пошла рядом. Зайдя за угол дома, он остановился, поставил чемодан на землю. Наденька с беспокойством спросила:
– А вы приедете еще?
– А ты хочешь, чтобы я приехал?
Наденька потупилась.
– Хочу...
Александр присел на корточки, взял ее маленькие горячие руки и сказал, заглядывая ей в глаза:
– Я приеду, обязательно приеду. И привезу тебе еще одну куклу – еще больше и красивее, чем эта.
– Не надо мне куклу, – сказала Наденька.
– Почему?
– Вы просто так приезжайте.
Он порывисто прижал ее к себе и сказал:
– Я обязательно приеду... А теперь беги, играй.
Но она не уходила – когда Александр оглянулся, Наденька стояла на том же месте и смотрела ему вслед. Он помахал ей – Наденька слабо махнула в ответ, повернулась и медленно пошла вдоль светлой кирпичной стены, и прежде чем повернуть за угол, остановилась и взглянула на него. Александр еще раз махнул ей рукой и зашагал по улице.
Потом были долгие часы ожидания на вокзале, серое, медленно темнеющее небо за высокими окнами – откуда-то неожиданно накатились тучи, низко повисли над городом, и стало по-осеннему неуютно и холодно. Наконец к платформе медленно подошел поезд из шести старых скрипучих вагонов, прицепленных к маленькому, часто дышащему черному паровозу. Устроившись в темном пустом вагоне, пахнущем углем и старым кислым железом, Александр невесело усмехнулся, подумав о том, что, наверно, этот же самый паровоз таскал эти же самые вагоны и двенадцать лет назад, когда они собирались ехать в этот город...
Когда поезд тронулся, Александр прислонился виском к влажному холодному дереву рамы и стал смотреть в окно, через косую решетку следов, оставляемых дождем на грязном стекле. Там, за окном, еще долго видны были большие и маленькие огни города, а когда город кончился, осталась только густая черная пустота апрельской ночи.
5
Он приехал в этот город ночью. Был сильный дождь, когда он вышел на перрон и направился к грязному, плохо освещенному зданию вокзала. И внутри вокзал был очень грязным и казался совсем маленьким. Всюду на скамьях спали люди, и лица у них были очень усталые и тоже казались грязными. Александр с недоумением подумал: что понадобилось этим людям здесь, в маленьком захудалом городишке, почему их так много на вокзале?
Он сдал чемодан в камеру хранения и спросил у дежурной, далеко ли до гостиницы.
– Нет, – сказала она, – совсем близко.
Дежурная объяснила, как дойти до гостиницы, и добавила:
– Только сейчас вы не попадете туда. Ночью там никого не пускают.
– Ну конечно, – с усмешкой сказал Александр. – Было бы довольно странно, если бы столь почтенный город еще и заботился о своих гостях... Не правда ли?
Дежурная с боязливым недоумением взглянула на него и отвернулась, явно не зная, что ответить. «Она думает, что я выпил, – догадался Александр. – Наверно, здесь довольно часто скандалят».
– Извините, – сказал он.
– Ничего, ничего, – торопливо сказала дежурная, и Александр понял: она хочет, чтобы он поскорее отошел от нее.
Он вышел на истертые каменные ступени крыльца и прижался к стене, чтобы на него не попадал дождь, и долго стоял так, курил и смотрел, как идет дождь.
На привокзальной площади было пусто и темно и все время шел дождь, то стихая, то вновь усиливаясь, однообразно шумел, ударяясь о камни мостовой и крыши невидимых домов.
Так и дождался он рассвета, не сходя с места, потом взял чемодан и пошел по пустым улицам. Город был не то что очень старый, но весь какой-то дряхлый, застроенный деревянными, темными от дождя домами, казавшимися слепыми от закрытых ставней. Ветер уныло шумел в садах, раскачивая голые деревья. «Представляю, какая здесь может быть гостиница, – думал он, все более раздражаясь. – Какой-нибудь дряхлый клоповник со скрипучими полами, комнаты на десять человек и могучий храп по ночам... Ладно, потом попытаюсь найти что-нибудь получше, в таком захолустье комната наверняка не проблема. А пока надо хоть немного поспать».
А спать ему очень хотелось – от двух бессонных ночей голова была пустая и тяжелая, в ней лениво ворочались мелкие, ненужные мысли.
Но гостиница, против ожидания, оказалась новой, видимо недавно построенной, и когда Александр вошел в вестибюль, он увидел мягкие кресла и уютный зеленый полумрак.
Дежурная сидела за столом и читала книгу. Ее седые, безукоризненно уложенные волосы в мягком свете настольной лампы казались серыми. Она подняла голову и негромким приятным голосом сказала:
– Слушаю вас.
– Мне нужен номер.
– Пожалуйста, заполните.
Она протянула ему бланк, и то, что дежурная не стала спрашивать документы, приятно удивило Александра. Кажется, это была первая гостиница, где не начинали с допроса – куда, зачем и надолго ли приехал. Он заполнил бланк, а в графе «куда прибыл» сделал прочерк. Дежурная бегло просмотрела бланк и стала выписывать квитанцию мелкими, очень аккуратными буквами. Она закрыла книгу, вложив в нее закладку, и Александр увидел заглавие – «Сентиментальное путешествие» Стерна.
– Пожалуйста, если можно, дайте мне отдельный номер, – попросил Александр.
– Отдельных нет, только двухместные.
– А если я заплачу за оба места?
– Так не делается, – бесстрастно сказала дежурная, не глядя на него.
– Даже в виде исключения?
– Даже в виде исключения, – подтвердила дежурная, не выказывая ни малейшего интереса к его просьбе.
– А если я очень попрошу вас?
– Не нужно меня просить, – она подняла на него вежливые глаза. – Я все равно не сделаю, да, кстати, и нет свободных номеров... За сколько будете платить?
– За два дня.
– Пожалуйста, рубль сорок.
И, подавая квитанцию, сказала:
– Второй этаж, налево, комната двадцать шесть. Если дверь заперта, постучите. Будете уходить – ключ сдавайте сюда.
Безупречная равнодушная вежливость, бесстрастное лицо, – красивое, шестидесятилетнее, – строгая прическа, неяркий маникюр. Кто она? Почему сидит здесь и читает Стерна? Поймав себя на этой мысли, Александр усмехнулся: а зачем ему знать об этом?
– Вам что-нибудь нужно? – спросила дежурная.
Никаких признаков нетерпения, элементарная вежливость хорошо воспитанного человека: клиент стоит у стойки и почему-то не уходит.
– Нет-нет, благодарю вас...
Александр небрежно смял в кулаке квитанцию, взял чемодан и стал подниматься по лестнице.
Стучать не пришлось – дверь легко подалась. Александр поставил чемодан и бегло осмотрел комнату. Стандартный уют, ничего лишнего – две кровати, две абсолютно одинаковых тумбочки, стол, два стула. На кровати слева лежало громоздкое тело, до подбородка укрытое одеялом. Обрюзгшее лицо, мешки под глазами, дряблый сизый нос с крупными прожилками, серая лысина. Рядом с кроватью – хромовые сапоги доверху забрызганные грязью. На спинке стула – старомодный бостоновый пиджак со сморщенными рукавами. «Какое-нибудь хозяйственное светило районного масштаба, – решил Александр. – Что-нибудь вроде заготскотуполномоченного. Хоть бы он поменьше болтал...»
Он разделся и прошел к окну, увидел пустой двор и уныло поникшие ветви берез. Надо было ложиться спать, но ему неприятно было думать, что этот человек скоро встанет и начнет бесцеремонно разглядывать его лицо. И он продолжал стоять у окна и зачем-то долго смотрел на циферблат своих часов, и ему казалось, что тонкая желтая стрелка слишком медленно движется по своему бесконечному кругу...
Устав стоять, он прошел к постели и сел. Кровать взвизгнула, человек напротив зашевелился, открыл глаза – мутные, похмельные. Потом медленно поднялся, сел на постели, чуть качнулся вперед и дружелюбно прохрипел:
– А, новый жилец...
И, вытянув пухлую ладонь, представился:
– Палагин, Павел Ильич.
Александр неохотно пожал руку и назвал себя.
Палагин жадно выпил два стакана воды и стал втискивать в брюки свое безобразное расплывшееся тело, объясняя Александру:
– Головизна трещит, знаете ли... Малость перебрали вчера по случаю субботы и окончания трудов недельных. Хотели чуть-чуть, для поднятия настроения выпить, да ведь сами понимаете, как это бывает. Русский человек меры не знает, на полпути не привык останавливаться... Русскому человеку во всем надо до конца дойти, так сказать, сущность вещей постигнуть. Вот мы и того... постигали, хе-хе. А вы, позвольте спросить, откуда прибыли?
– Из Москвы.
– Из Москвы-ы? – изумленно протянул Палагин. – Да вы, батенька, шутите...
– Нисколько.
– Надо же... – качнул Палагин безобразной головой. – Да неужели в Москве известно о существовании этой богопротивной дыры?
– Как видите, известно.
– Наш брат, командированный?
– Нет.
– Да ну? – снова удивился Палагин. – Каким же ветром вас занесло сюда?
– Да так, дела, – сквозь зубы процедил Александр, давая понять, насколько неприятны ему эти расспросы.
– А, понимаю, – значительно протянул Палагин.
– Что понимаете? – сухо спросил Александр. Палагин коротко хохотнул и подмигнул:
– Ну как же, как же... Дело молодое, знакомое... Зазнобушка здесь объявилась? Молчу, молчу, – даже руками замахал Палагин, заметив протестующее движение Александра. – Сам, знаете ли, грешен.
И действительно, замолчал, но только на минуту, да и то потому, что принялся натягивать сапоги, отвратительно заскрипевшие под его пальцами. Покончив с сапогами и для убедительности топнув ими о пол, заговорил снова:
– Так вы, говорите, из Москвы? Бывал и я там, как же. Даже в «Национале» сиживал. Какую там закусочку подают, боже ж ты мой! – едва не застонал от наслаждения Палагин, прикрыв глаза и покачивая головой, и Александру вдруг захотелось взять стул и с размаха опустить его на серую дряблую лысину. – А водочка какая! Как только увидишь, что несут ее, – прямо со льда, белую, запотевшую, – это ж умереть можно! А какие там девочки! Да, что и говорить, столица, – мечтательно вздохнул Палагин. – А здесь что – дыра глубочайшая. Верите ли, свиньи прямо среди бела дня в грязи на улицах валяются. И ведь такой вид у этой скотины, что и согнать ее не посмеешь, она же полной хозяйкой этой грязи себя чувствует! Хотя, надо признаться, насчет прекрасного пола и тут не так уж плохо, дамочки кое-какие имеются. Далеко не то, что в Москве, конечно, но, знаете ли, провинциалочки тоже по-своему пикантны. Знакомства у меня кой-какие имеются, так что если возникнет желание, могу посодействовать... А вы, кстати, женаты?
– Слушайте вы, Палагин, или как вас там, – грубо сказал Александр, с ненавистью глядя на него. – Я не желаю слушать вашу гнусную похабщину. Идите к своим дамочкам и развлекайтесь сколько угодно, но не докладывайте мне о ваших похождениях... Я вообще не хочу с вами разговаривать, слышите?
Палагин изумленно вытаращил глаза и даже рот раскрыл. Александр несколько секунд молча смотрел на него, потом встал и отошел к окну. И увидел, что опять идет мелкий дождь, покрывая рябью оконные стекла, а сзади тихо звучал обиженный голос Павла Ильича Палагина:
– Ай-яй-яй, как нехорошо, молодой человек... Я же в отцы вам гожусь, а вы... Ну, не понравилось вам, что я говорю, – так деликатно намекните, мы ведь люди интеллигентные, поняли бы друг друга... Я ведь из лучший соображений, так сказать, жизнь вам в этом городишке облегчить хотел. А вы, извините, как с цепи сорвались, накричали на пожилого человека... Нельзя так с людьми обращаться...
Александр повернулся, молча оделся, упираясь взглядом в пол, и вышел.
Долго ходил он по городу, под мелким дождем, тихо падавшим на пустые улицы, и искал комнату. Но комнату никто не хотел сдавать. На его стуки за воротами бешено гремели цепями собаки, в окнах не скоро показывались недоверчивые лица, спрашивали из-за стекол – что нужно? И, иной раз даже не удосужившись ответить, махали руками – проходи мимо. И, совсем уже отчаявшись, он остановился в конце улицы, – дальше был лес, – раздумывая, не вернуться ли в гостиницу. Единственный дом, оставшийся еще не опрошенным, был невелик, вряд ли и здесь ему смогут помочь. Но все же он решился и постучал. Привычно мелькнула за окном чья-то тень, рука женщины приподняла занавеску, показалось ее спокойное старое лицо. Александр хотел было задать надоевший вопрос – «не сдадите ли комнату», – но только пошевелил губами, и женщина, вглядевшись в него, вдруг сделала приветливый жест, приглашая подождать, и скрылась. Через минуту она вышла, прикрывшись черным старомодным зонтом, и он торопливо задал свой вопрос. Женщина покачала головой:
– Свободной комнаты у меня нет.
Надо было извиниться, повернуться и уйти, но Александр почему-то стоял, сунув руки в карманы плаща и втянув в плечи непокрытую голову.
– Зайдите, пожалуйста, – сказала женщина, но он улыбнулся – и сам почувствовал, какой жалкой и виноватой получилась улыбка, – и отказался:
– Нет, спасибо, я пойду.
– Зайдите, – настойчиво повторила женщина. – Вы весь мокрый.
И он покорно пошел за ней по красной дорожке из битого кирпича, молча разделся, пригладил волосы. Женщина принесла ему шлепанцы и сказала:
– Ботинки тоже снимите, они, наверно, промокли. Сейчас напою вас чаем, потом уж пойдете.
И так неожиданна была эта приветливость после грубого равнодушия жителей города, что Александр растерялся и забыл поблагодарить ее. А женщина, внимательно, но неназойливо разглядывая его, сказала:
– Комната у меня есть, но она, к сожалению, не отапливается, а сейчас еще холодно, вы там замерзнете.
– Можно посмотреть? – с робкой надеждой спросил он.
– Пожалуйста.
Она открыла дверь в соседнюю комнату, и Александр перешагнул через порог, еще не веря, что все так хорошо обошлось. Комната была маленькая, сухая и чистая, в ней приятно пахло яблоками и еще чем-то душистым и пряным. Александр, не раздумывая, сказал:
– Если не возражаете, я поселюсь здесь. Ненадолго, всего недели на три. А холода я не боюсь. Если у вас найдется одеяло...
– Найдется, – как-то робко сказала женщина, и Александру показалось, что она и сама хочет, чтобы он поселился у нее. – Если вам нужен стол для работы, можно будет поставить.
– Нет, стол мне не нужен.
За чаем разговорились. Оказалось, что женщину зовут Анна Григорьевна, она тридцать лет учительствовала в этом городке, четыре года назад вышла на пенсию, и что в Свердловске у нее дочь, инженер-химик. О себе он сказал немного – математик, приехал из Москвы, женат, сыну шесть лет. А она ни о чем не расспрашивала его – ни в этот день, ни в следующие, и Александр сам постепенно рассказал ей многое из того, что привело его сюда.
Когда он пришел с чемоданом, его ждала чистая постель, в комнате стало теплее от включенной электроплитки, и он сказал Анне Григорьевне несвязные слова благодарности. Она взглянула на него поверх очков и предложила:
– Ложитесь-ка вы спать, Саша.
– Да, пожалуй, – он с признательностью посмотрел на нее. – Так уж получилось, что я две ночи не спал.
И Александр сразу заснул, а когда проснулся – стояла за окном черная ночь, чуть слышно шелестел по крыше все тот же мелкий невесенний дождь. Рядом с кроватью, на табурете, покрытом жесткой накрахмаленной салфеткой, стояли тарелки с аккуратно нарезанными ломтиками холодного мяса и мочеными яблоками, и он растроганно подумал: «Какая она добрая...» Но есть ему не хотелось, он закурил и, заложив руки за голову, стал думать.
