Текст книги "Песни (сборник)"

Автор книги: Борис Гребенщиков

Любимые песни Рамзеса IV

 
Я проснулся, смеясь, –
Я спустился вниз, я вернулся назад;
Я проснулся, смеясь,
Над тем, какие мы здесь;
Хлеб насущный наш днесь –
Хлеб, speed, стопудовый оклад,
Вдоль под теплой звездой
В теплой избе – странная смесь…
 
 
Лети, летчик, лети, лети высоко, лети глубоко;
Лети над темной водой, лети над той стороной дня;
Неси, летчик, неси – неси мне письмо:
Письмо из святая святых, письмо сквозь огонь,
Письмо от меня…
 
 
Белый голубь слетел;
Серый странник зашел посмотреть;
Посидит полчаса,
И, глядишь, опять улетел;
Над безводной землей,
Через тишь, гладь, костромской беспредел,
Без руля, без ветрил…
Но всегда – так, как хотел.
 
 
Вместо крыл – пустота,
В районе хвоста – третий глаз;
За стеной изо льда,
За спиной у трав и дерев;
Принеси мне цвета,
Чтобы я знал, как я знаю сейчас,
Голоса райских птиц
И глаза райских дев;
 
 
Лети, летчик, лети, лети высоко, лети глубоко;
Лети над темной водой, лети над той стороной дня;
Неси, летчик, неси – неси мне письмо;
Письмо из святая святых, письмо сквозь огонь,
Письмо от родных и знакомых;
Лети, летчик, лети, лети высоко, лети глубоко;
Лети над темной водой, лети над той стороной дня;
Неси, летчик, неси – неси мне письмо:
Письмо из святая святых, письмо сквозь огонь,
Мне от меня…
 

1993

 
Науки юношей питают,
Но каждый юнош – как питон,
И он с земли своей слетает,
Надев на голову бидон.
На нем висят одежды песьи;
Светлее солнца самого,
Он гордо реет в поднебесье,
Совсем не зная ничего.
 
 
Под ним река, над нею – древо,
Там рыбы падают на дно.
А меж кустами бродит дева,
И все, что есть, у ней видно.
И он в порыве юной страсти
Летит на деву свысока,
Кричит и рвет ее на части,
И мнет за нежные бока.
 
 
Пройдет зима, настанет лето,
И станет все ему не то;
Грозит он деве пистолетом,
И все спешит надеть пальто.
Прощай, злодей, венец природы;
Грызи зубами провода;
Тебе младенческой свободы
Не видеть больше никогда.
 

1991

 
С мерцающей звезды нисходит благодать,
И в полночь возвращается обратно.
Закрытых глаз таинственное братство
Зовет нас в игры странные играть.
 
 
Плывет матрос в надзвездной тишине
И гасит золотящиеся свечи;
Какой влечет его удел
И чем так сладок чистотел
На дне…
И почему он так беспечен?
 

 
Взгляд влево был бы признаком страха,
Взгляд вправо был бы признаком сна.
И мы знали, что деревья молчат –
Но мы боялись, что взойдет Луна.
 
 
И не было грани между сердцем и Солнцем,
И не было сил отделять огонь от воды.
И мы знали, что для нас поет свет,
Но мы искали след Полынной звезды.
 
 
Я хотел бы, чтобы я умел верить,
Но как верить в такие бездарные дни –
Нам, потерянным между сердцем и полночью,
Нам, брошенным там, где погасли огни?
Как нам вернуться домой,
Когда мы одни;
Как нам вернуться домой?
 

1986

 
Им не нужен свой дом,
День здесь, а потом прочь.
Им достаточно быть вдвоем,
Вдвоем всю ночь.
 
 
Колесницы летят им вслед,
Только что для них наш хлеб?
Королевское утро всегда здесь,
Вот оно, разве ты слеп?
 
 
Им не нужно других книг,
Шелк рук и язык глаз.
Мы помолимся за них,
Пусть они – за нас.
 
 
Им не нужен свой дом…
 

1990

 
Скучно в доме, если в доме ни креста, ни ножа;
Хотел уйти, но в доме спит моя госпожа;
У нее крутой нрав,
Рамзес IV был прав;
То ли ангелы поют, то ли мои сторожа…
 
 
Царица Шеба прекрасна, но она ни при чем;
Пернатый змей – тень в небе со своим ключом.
Новая страна
На простынях из синего льна.
Нерушимая стена;
Леший за моим плечом.
 
 
Цвет яблони под юбкой ледяная броня;
Царь сна крестным ходом на стального коня;
В лебединый день
Лепо ли хотеть голубя?
Но я хотел, и этот голубь взлетел,
И голубь был похож на тебя…
 
 
Знак сторожа над мертвой водой – твой пост;
Сигнал из центра недвусмысленно прост;
Тирн Рам,
Тирн Хлад.
Свирепый лен; балтийский палисад;
Мне все равно, чем кончится ваш
Отход на Север.
 
 
Скучно в доме, если в доме ни креста, ни ножа.
Хотел уйти, но в доме спит моя госпожа;
А у нее крутой нрав –
Рамзес IV был прав;
То ли ангелы поют, то ли…
 

 
Назад к девственности майских ветвей;
Вперед к истокам;
Отдых и вверх…
 

 
Отец яблок
Пристально смотрит в цветущий сад;
Странный взгляд.
Отцу яблок
Слышно движенье корней во сне.
Зимы к весне;
Его любви здесь нет.
Его любви минус пятнадцать лет.
Она ждет за ветхим крылом,
За темным стеклом
И ей бесконечно странно.
 
 
Отец яблок
Явственно слышит родную речь;
Все здесь.
Отец яблок
Просит присяжных занять места
И скромно сесть.
 
 
Моя любовь проста.
Мою любовь видит один из ста –
Она ждет
За долгой зимой
Рядом со мной –
И нам бесконечно странно.
 

Пески Петербурга

 
Ты неизбежна, словно риф в реке,
Ты повергаешь всех во прах;
Вожжа небес в твоей руке,
Власть пустоты – в губах;
И, раз увидевший тебя, уж не поднимется с колен,
Ты утонченна, словно Пруст, и грациозна, как олень;
Но будет день – и ты забудешь, что значит «трах»,
Я не хотел бы быть тобой в тот день.
 
 
Люблю смотреть, как ты вершишь свой суд
Верхом на цинковом ведре;
Твои враги бегут,
Ты Бонапарт в своем дворе;
Возможно, ты их просветишь, укажешь им – где ночь, где день,
Возможно, ты их пощадишь, когда казнить их будет лень,
Но будет день – и нищий с паперти протянет тебе пятак,
Я не хотел бы быть тобой в тот день.
 
 
Слепые снайперы поют твой гимн,
Пока ты спишь под их стволом;
Нечеловечески проста
Твоя звезда Шалом.
Твои орлы всегда зорки, пока едят с твоей руки;
Твои колодцы глубоки,
Карманы широки;
Но будет день – и дети спросят тебя:
«Что значит слово «дом»?
Я не хотел бы быть тобой в тот день.
 

1992

 
Здесь темно, словно в шахте, но ушли все, кто мог что-то рыть;
И когда ты выходишь, ты видишь, что это не смыть.
И ты хотел бы быть вежливым, только оборвана нить;
Да и что тебе делать здесь, если здесь нечего пить.
 
 
И ты гложешь лекарства, как будто твердый коньяк;
И врачи, как один, утверждают, что это – голяк.
И директор твоей конторы, наверно, маньяк:
Он зовет в кабинет, а потом говорит тебе: «Ляг».
 
 
Ты слыхал, что отсутствие ветра – хорошая весть.
И ты плывешь, как Ермак, но вокруг тебя ржавая жесть.
И ты как мальчик с пальцем, но дыр в той плотине не счесть;
Но отчего ты кричишь, когда мы зовем тебя есть?
 
 
И в бронетанковом вальсе, в прозрачной дымке берез,
И твой ангел-хранитель – он тоже не слишком тверез;
И вы плывете вдвоем, шалея от запаха роз,
Но никто не ответит, потому что не задан вопрос.
 
 
А что вино – полумера, так это ты вычислил сам,
И, поистершись в постелях, с осторожностью смотришь на дам.
И в суете – как священник, забывший с похмелья, где храм,
Ты бываешь то там, то здесь; но ты не здесь и не там.
 
 
И ты кидаешься в круг, хотя ты не веришь в их приз;
И ты смотришь в небо, но видишь нависший карниз.
И, считая время колодцем, ты падаешь вниз;
Но если там есть сцена, то что ты споешь им на бис?
 

 
И был день первый, и птицы взлетали из рук твоих;
И ветер пах грецким орехом,
Но не смел тронуть губ твоих,
И полдень длился почти что тринадцатый час;
И ты сказал слово, и мне показалось,
Что слово было живым;
И поодаль в тени
Она улыбалась, как детям, глядя на нас;
 
 
И после тени домов ложились под ноги, узнав тебя,
И хозяйки домов зажигали свечи, зазвав тебя;
И, как иголку в компасе, тебя била дрожь от их глаз;
И они ложились под твой прицел,
Не зная, что видишь в них ты,
Но готовые ждать,
Чтобы почувствовать слово еще один раз.
 
 
Те, кто любят тебя, молчат – теперь ты стал лучше их,
И твои мертвецы ждут внизу,
Но едва ли ты впустишь их;
И жонглеры на площади считают каждый твой час;
Но никто из них не скажет тебе
Того, что ты хочешь знать:
Как сделать так,
Чтобы она улыбалась еще один раз?
 

1992

 
Я вырос в дыму подкурки,
Мне стулом была игла.
На «птичках» играл я в жмурки
И в прятки с police играл.
Детство прошло в Сайгоне,
Я жил, никого не любя.
Была моя жизнь в обломе,
Пока я не встретил тебя.
Будь для меня как банка,
Замени мне косяк.
Мне будет с тобою сладко,
Мне будет с тобой ништяк.
Я знаю одно местечко,
Где можно продать травы.
Куплю я тебе колечко,
И с тобой обвенчаемся мы.
 
 
Продам я иглу и колеса,
На свадьбу куплю тебе шуз.
Мы скинем по тену с носа,
Чтоб счастлив был наш союз.
Будь для меня как банка,
Замени мне косяк.
Мне будет с тобою сладко,
Мне будет с тобой ништяк.
 

 
Пограничный Господь стучится мне в дверь,
Звеня бороды своей льдом.
Он пьет мой портвейн и смеется,
Так сделал бы я;
А потом, словно дьявол с серебряным ртом,
Он диктует строку за строкой,
И когда мне становится страшно писать,
Говорит, что строка моя;
 
 
Он похож на меня, как две капли воды,
Нас путают, глядя в лицо.
Разве только на мне есть кольцо,
А он без колец,
И обо мне говорят и то, и се,
Но порой я кажусь святым;
А он выглядит чертом, хотя он Господь,
Но нас ждет один конец;
 
 
Так как есть две земли, и у них никогда
Не бывало общих границ,
И узнавший путь
Кому-то обязан молчать.
Так что в лучших книгах всегда нет имен,
А в лучших картинах – лиц,
Чтобы сельские леди и джентльмены
Продолжали свой утренний чай.
 
 
Та, кого я считаю своей женой –
Дай ей, Господи, лучших дней,
Для нее он страшнее чумы,
Таков уж наш брак.
Но ее сестра за зеркальным стеклом
С него не спускает глаз,
И я знаю, что если бы я был не здесь,
Дело было б совсем не так;
 
 
Ах, я знаю, что было бы, будь он как я,
Но я человек, у меня есть семья,
А он – Господь, он глядит сквозь нее,
И он глядит сквозь меня;
 
 
Так как есть две земли, и у них никогда
Не бывало общих границ,
И узнавший путь
Кому-то обязан молчать.
Так что в лучших книгах всегда нет имен,
А в лучших картинах – лиц,
Чтобы сельские леди и джентльмены
Продолжали свой утренний чай.
 

1992

 
Трачу свое время;
Трачу свой последний день.
Но что мне делать еще,
Ведь я люблю тебя;
 
 
Твой ангел седлает слепых коней
У твоего крыльца,
И ради него ты готова на все,
Но ты не помнишь его лица.
А он так юн и прекрасен собой,
Что это похоже на сон;
И ваши цепи как колокола,
Но сладок их звон.
 
 
Трачу свое время;
Трачу свой последний день.
Но что мне делать еще,
Ведь я люблю тебя;
 
 
А мальчики в коже ловят свой кайф,
И девочки смотрят им вслед,
И странные птицы над ними кружат,
Названья которым нет.
 
 
И я надеюсь, что этот пожар
Выжжет твой дом дотла,
И на прощанье я подставлю лицо
Куску твоего стекла.
 
 
Трачу свое время;
Трачу свой последний день.
Но что мне делать еще,
Ведь я люблю тебя.
 

1979

 
Мне хотелось бы видеть тебя;
Видеть тебя.
По старинному праву котов при дворе
Мне хотелось бы видеть тебя.
 
 
У кого-то есть право забыть про тебя,
У кого-то есть право не пить за тебя.
Но, прости, я не верю в такие права;
Мне хотелось бы видеть тебя.
 
 
Я бы мог написать тебе новую роль,
Но для этого мне слишком мил твой король.
И потом – я люблю быть котом;
Но мне хотелось бы видеть тебя.
 
 
Я смотрю на гравюры старинных дворцов;
Королева, Вы опустили лицо,
Но я надеюсь, Вы смотрите на короля…
А мне хотелось бы видеть тебя.
 
 
Но мне хотелось бы видеть тебя;
Видеть тебя.
По старинному праву котов при дворе
Мне хотелось бы видеть тебя.
 

 
У Дядюшки Томпсона два крыла,
Но Дядюшка Томпсон не птица,
И ежели мы встретим его в пути,
Должно быть, придется напиться.
В руках у него огнедышащий змей,
А рядом пасутся коровы,
И ежели мы не умрем прямо вот сейчас,
То выпьем и будем здоровы.
 

 
Я стоял и смотрел, как ветер рвет
Венки с твоей головы.
А один из нас сделал рыцарский жест –
Пой песню, пой…
Теперь он стал золотом в списках святых,
Он твой новый последний герой.
Говорили, что следующим должен быть я –
Прости меня, но это будет кто-то другой.
 
 
Незнакомка с Татьяной торгуют собой
В тени твоего креста,
Благодаря за право на труд;
А ты пой песню, пой…
Твой певец исчез в глубине твоих руд,
Резная клетка пуста.
Говорили, что я в претендентах на трон –
Прости меня, там будет кто-то другой.
 
 
В небесах из картона летят огни,
Унося наших девушек прочь.
Анубис манит тебя левой рукой,
А ты пой, не умолкай…
Обожженный матрос с берегов Ориона
Принят сыном полка.
Ты считала, что это был я
Той ночью –
Прости меня, но это был кто-то другой.
 
 
Но когда семь звезд над твоей головой
Встанут багряным серпом,
И пьяный охотник спустит собак
На просторы твоей пустоты,
Я вспомню всех, кто красивей тебя,
Умнее тебя, лучше тебя;
Но кто из них шел по битым стеклам
Так же грациозно, как ты?
 
 
Скоро Юрьев день, и все больше свечей
У заброшенных царских врат.
Но жги их, не жги, они не спасут –
Лучше пой песню, пой.
Вчера пионеры из монастыря
Принесли мне повестку на суд,
И сказали, что я буду в списке судей –
Прости меня, там будет кто-то другой.
 
 
От угнанных в рабство я узнал про твой свет.
От синеглазых волков – про все твои чудеса.
В белом кружеве, на зеленой траве,
Заблудилась моя душа;
Заблудились мои глаза.
С берегов Боттичелли белым снегом в огонь,
С лебединых кораблей ласточкой – в тень.
Скоро Юрьев день,
И мы отправимся вверх –
Вверх по теченью.
 

1992

Кострома mon amour

 
На чем ты медитируешь, подруга светлых дней?
Какую мантру дашь душе измученной моей?
Горят кресты горячие на куполах церквей –
И с ними мы в согласии, внедряя в жизнь У Вэй.
 
 
Сай Рам, отец наш батюшка; Кармапа – свет души;
Ой, ламы линии Кагью – до чего ж вы хороши!
Я сяду в лотос поутру посереди Кремля
И вздрогнет просветленная сырая мать-земля.
 
 
На что мне жемчуг с золотом, на что мне art nouveau;
Мне кроме просветления не нужно ничего.
Мандала с махамудрою мне светят свысока –
Ой, Волга, Волга-матушка, буддийская река!
 

1993

 
Пой, пой, лира,
Пой о том, как полмира
Мне она подарила – а потом прогнала.
Пой, пой, лира,
О том, как на улице Мира
В меня попала мортира – а потом умерла.
 
 
Пой, пой, лира,
О глупостях древнего мира,
О бешеном члене сатира и тщете его ремесла.
Пой, пой, лира,
О возгласах «майна» и «вира»,
О парусных волнах эфира и скрипе сухого весла.
 
 
Говорят, трижды три – двенадцать,
Я не верю про это, но все ж
Я с мечтой не хочу расставаться,
Пусть моя экзистенция – ложь.
Там вдали – ипподром Нагасаки,
Где бессмысленно блеет коза.
Все на свете – загадка и враки,
А над нами бушует гроза.
 
 
Пой, пой, лира,
О тайнах тройного кефира,
О бездуховности клира и первой любови козла.
Пой, пой, лира,
О том, как с вершины Памира
Она принесла мне кумира, а меня унесла.
 
 
Пой, пой, лира,
Пой – и подохни, лира!
 

 
Вперед, вперед, плешивые стада;
Дети полка и внуки саркофага –
Сплотимся гордо вкруг родного флага,
И пусть кипит утекшая вода.
 
 
Застыл чугун над буйной головой,
Упал в бурьян корабль без капитана…
Ну – что ж ты спишь – проснись, проснись, охрана;
А то мне в душу влезет половой.
 
 
Сошел на нет всегда бухой отряд
И, как на грех, разведка перемерла;
Покрылись мхом штыки, болты и сверла –
А в небе бабы голые летят.
 
 
На их грудях блестит французский крем;
Они снуют с бесстыдством крокодила…
Гори, гори, мое паникадило,
А то они склюют меня совсем.
 

 
Восемь тысяч двести верст пустоты –
А все равно нам с тобой негде ночевать.
Был бы я весел, если бы не ты –
Если бы не ты, моя родина-мать…
 
 
Был бы я весел, да что теперь в том;
Просто здесь красный, где у всех – голубой;
Серебром по ветру, по сердцу серпом –
И Сирином моя душа взлетит над тобой.
 

1992

 
В железном дворце греха живет наш ласковый враг:
На нем копыта и хвост, и золотом вышит жилет –
А где-то в него влюблена дева пятнадцати лет,
Потому что с соседями скучно, а с ним – может быть, нет.
 
 
Ударим в малиновый звон; спасем всех дев от него, подлеца;
Посадим их всех под замок и к дверям приложим печать.
Но девы морально сильны и страсть как не любят скучать,
И сами построят дворец, и найдут, как вызвать жильца.
 
 
По морю плывет пароход, из трубы березовый дым;
На мостике сам капитан, весь в белом, с медной трубой.
А снизу плывет морской змей и тащит его за собой;
Но, если про это не знать, можно долго быть молодым.
 
 
Если бы я был один, я бы всю жизнь искал, где ты;
Если бы нас было сто, мы бы пели за круглым столом –
А так неизвестный нам, но похожий
На ястреба с ясным крылом,
Глядит на себя и на нас из сияющей пустоты.
 
 
Так оставим мирские дела и все уедем в Тибет,
Ходить из Непала в Сикким загадочной горной тропой;
А наш капитан приплывет к деве пятнадцати лет,
Они нарожают детей и станут сами собой.
 
 
Если бы я был один, я бы всю жизнь искал, где ты;
Если бы нас было сто, мы бы пели за круглым столом –
А так неизвестный нам, но похожий
На ястреба с ясным крылом,
Глядит на себя и на нас из сияющей пустоты.
 

 
Мне не нужно победы, не нужно венца;
Мне не нужно губ ведьмы, чтоб дойти до конца.
Мне б весеннюю сладость да жизнь без вранья:
Ох, Самара, сестра моя…
 
 
Как по райскому саду ходят злые стада;
Ох измена-засада, да святая вода…
Наотмашь по сердцу, светлым лебедем в кровь,
А на горке – Владимир,
А под горкой Покров…
 
 
Бьется солнце о тучи над моей головой.
Я, наверно, везучий, раз до сих пор живой;
А над рекой кричит птица, ждет милого дружка –
А здесь белые стены да седая тоска.
 
 
Что ж я пьян, как архангел с картонной трубой;
Как на черном – так чистый, как на белом – рябой;
А вверху летит летчик, беспристрастен и хмур…
Ох, Самара, сестра моя;
Кострома, мон амур…
 
 
Я бы жил себе трезво, я бы жил не спеша –
Только хочет на волю живая душа;
Сарынью на кичку – разогнать эту смурь…
Ох, Самара, сестра моя;
Кострома, мон амур.
 
 
Мне не нужно награды, не нужно венца,
Только стыдно всем стадом прямо в царство Отца;
Мне б резную калитку, кружевной абажур…
Ох, Самара, сестра моя;
Кострома, мон амур…
 

1993

 
Ты нужна мне – ну что еще?
Ты нужна мне – это все, что мне отпущено знать;
Утро не разбудит меня, ночь не прикажет мне спать;
И разве я поверю в то,
Что это может кончиться вместе с сердцем?
 
 
Ты нужна мне – дождь пересохшей земле;
Ты нужна мне – утро накануне чудес.
Это вырезано в наших ладонях, это сказано в звездах небес;
Как это полагается с нами – без имени и без оправданья…
 
 
Но, если бы не ты, ночь была бы пустой темнотой;
Если бы не ты, этот прах оставался бы – прах;
И, когда наступающий день
Отразится в твоих вертикальных зрачках –
Тот, кто закроет мне глаза, прочтет в них все то же –
 
 
Ты нужна мне…
      …окружила меня стеной,
Протоптала во мне тропу через поле,
А над полем стоит звезда –
Звезда без причины…
 

1987

 
Вот упала с неба звездочка, разбилась на-поровну,
Половинкой быть холодно, да вместе не след;
Поначалу был ястребом, а потом стал вороном;
Сел на крыльцо светлое, да в доме никого нет.
 
 
Один улетел по ветру, другой уплыл по воду,
А третий пьет горькую, да все поет об одном:
Весело лететь ласточке над золотым проводом,
Восемь тысяч вольт под каждым крылом…
 
 
Одному дала с чистых глаз, другому из шалости,
А сама ждала третьего – да уж сколько лет…
Ведь если нужно мужика в дом – так вот он, пожалуйста;
Но ведь я тебя знаю – ты хочешь, чего здесь нет.
 
 
Так ты не плачь, моя милая;
Ты не плачь, красавица;
Нам с тобой ждать нечего, нам вышел указ.
Ведь мы ж из серебра-золота, что с нами станется,
Ну а вы, кто остались здесь, – молитесь за нас.
 

1993

 
Его звали Сувлехим Такац,
И он служил почтовой змеей.
Женщины несли свои тела, как ножи,
Когда он шел со службы домой;
И как-то ночью он устал глядеть вниз,
И поднял глаза в небосвод;
И он сказал: «Я не знаю, что такое грехи,
Но мне душно здесь – пора вводить парусный флот!»
 
 
Они жили в полутемной избе,
В которой нечего было стеречь;
Они следили за развитием легенд,
Просто открывая дверь в печь;
И каждый раз, когда король бывал прав,
И ночь подходила к ним вброд,
Королева говорила: «Подбрось еще дров,
И я люблю тебя, и к нам идет парусный флот!»
 
 
Так сделай то, что хочется сделать,
Спой то, что хочется спеть.
Спой мне что-нибудь, что больше, чем слава,
И что-нибудь, что больше, чем смерть;
И может быть, тогда откроется дверь,
И звезды замедлят свой ход,
И мы встанем на пристани вместе,
Взявшись за руки; глядя на парусный флот.
 

1987

 
В Ипатьевской слободе по улицам водят коня.
На улицах пьяный бардак;
На улицах полный привет.
А на нем узда изо льда;
На нем – венец из огня;
Он мог бы спалить этот город –
Но города, в сущности, нет.
 
 
А когда-то он был другим;
Он был женщиной с узким лицом;
На нем был черный корсаж,
А в корсаже спрятан кинжал.
И когда вокруг лилась кровь –
К нему в окно пришел гость;
И когда этот гость был внутри,
Он тихо-спокойно сказал:
 
 
Не пей вина, Гертруда;
Пьянство не красит дам.
Нажрешься в хлам – и станет противно
Соратникам и друзьям.
Держись сильней за якорь –
Якорь не подведет;
А ежели поймешь, что самсара – нирвана,
То всяка печаль пройдет.
 
 
Пускай проходят века;
По небу едет река,
И всем, кто поднимет глаза,
Из лодочки машет рука;
Пускай на сердце разброд,
Но всем, кто хочет и ждет,
Достаточно бросить играть –
И сердце с улыбкой споет:
 
 
Не пей вина, Гертруда,
Пьянство не красит дам.
Напьешься в хлам – и станет противно
Соратникам и друзьям.
Держись сильней за якорь –
Якорь не подведет;
А если поймешь, что самсара – нирвана,
То всяка печаль пройдет.
 

1993