Текст книги "День, который не изменить(СИ)"

Автор книги: Борис Батыршин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Батыршин Борис Cord
День, который не изменить

День, который не изменить

фантастическая повесть

1. Летнее утро

Двух месяцев не прошло, как семья Серёжиных перебралась из шумного мегаполиса в Подмосковье, в этот утопающий в зелени городок. Здесь располагается знаменитый на всю страну Физический институт, и в нём Витиному папе – кандидату физических наук Петру Петровичу Серёжину – дали лабораторию. И не обычную, скажем, химическую. Хроноквантовую. Новому завлабу немногим больше тридцати лет, и он, как уверяют коллеги, вот-вот потрясёт учёный мир открытием. И тогда... а вот что будет тогда – никто объяснить не может. Даже сам отец только сыплет непонятными словами и рисует на бумаге цветные спирали и пересекающиеся кривые. И сердится, когда Витька не понимает.

А как его понять? "Временные потоки", "пересекающиеся мировые линии", "хроноквантовые пробои" – в школе такого не проходят! Мальчик понял только, что работа отца связана с изучением природой времени. Дядя Саша Данилин, папин коллега, шутил, что "закончит наш Петюня исследование – и будем к динозаврам ездить на экскурсии!" А отец смущённо улыбался и добавлял: "главное, насекомых там не давить". Витька помнил фантастический рассказ,в котором охотник нечаянно раздавил в прошлом бабочку и этим изменил будущее. Отец, ясное дело, шутил: всем известно, что путешествий во времени не бывает.

В спальном районе, где раньше обитали Серёжины, детей старались не оставлять на улице без присмотра. А если и оставляли – то донимали звонками на мобильный. Здесь же жителей немного, с соседями Серёжины перезнакомились в первые же дни. Благо, многие тоже работали в Физическом Институте. В Москве Витька редко выбирался на улицу. Да и зачем? Гулять толком негде: малышовые площадки с песочницами и качелями, чахлый скверик с облезлыми скамейками, ближайший парк в трёх остановках. А тут – в конце улицы пруд, за ним перелески, луга. Когда-то здесь была деревня, и до сих пор в глубине одичавшего сада можно найти прогнившие брёвна развалившихся срубов, заросшие травой ямы на месте погребов.

В другом конце улицы школа. Витька ещё ни разу там не был -начало августа, учёба начнётся лишь через три с лишним недели. Он ни разу до сих пор не менял место учёбы и немного переживал: как-то встретят его на новом месте? Школу – точнее гимназию, – хвалили: факультативы по физике и математике ведут сотрудники Института, полно интересных кружков, а подготовка такая, что никакой ЕГЭ не страшен. Витю это устраивало – он решил стать, как отец, учёным, но пока не решил, каким именно. Наверное, тоже физиком? Правда, в седьмом классе он не на шутку увлёкся историей, даже вступил в исторический кружок. Интересно, а в новой гимназии такой есть?

С будущими одноклассниками мальчик уже успел познакомиться – на лугу за прудом, где ребята запускали радиоуправляемые модели самолётов. Там нет ни проводов, ни рекламных щитов, ни коварных воздушных завихрений от многоэтажек– раздолье, главное не загнать аппаратик в кроны деревьев. А квадрокоптеру и это нипочём, мальчик уже пять раз высвобождал аппаратик из переплетения ветвей.

По вечерам Витя устраивался с игровой приставкой или с книжкой в гостиной, на кресле, краем глаза наблюдая, как отец разбирает бумаги. Мама сердилась – дома надо отдыхать, заниматься семейными делами, а для работы есть лаборатория. Отец беспомощно улыбался и соглашался, но всё равно каждый вечер вытаскивал из кейса кипу папок и россыпь лазерных дисков.

Сегодня такого не будет – суббота, и родители собрались на пикник к Данилиным. Витьку тоже звали, но он отказался: шашлыки, конечно, дело хорошее, но торчать больше суток на даче, ни одного ровесника, только сопливая малышня – скука смертная! Он, Витька,, человек взрослый и вполне может остаться дома один.

– Только не вздумай обедать в "МакДональдсе"! В холодильнике котлеты с макаронами, поставишь в микроволновку...

Мама терпеть не может, когда он перекусывает в фастфудах. В Москве бороться с этим не получалось, зато здесь – на весь город единственный "МакДональдс", да и тот в центре. Тащиться туда по жаре ради пары гамбургеров – охотников нет. Да и некогда, сегодня на лугу намечены воздушные гонки.

В дверях комнаты появился отец, довольный, улыбающийся. В руке – сумка, из которой остро пахнет уксусом и какими-то приправами – Пётр Петрович Серёжин славился не только научными достижениями, но и умением мариновать баранину для шашлыков. Виктор сглотнул слюну – ему представились куски мяса на шампурах вперемешку с луковицами. И запах...

Он решительно помотал головой. Нет уж, дело прежде всего!

2. Загадочный гаджет

Проводив родителей, Витя вышел на балкон и подставил лицо летнему солнышку. В такое утро, после ночного дождика, глупо торчать в комнате. Ожидается чего-то радостного и необыкновенного, ведь впереди длинный день, и ещё не скоро позовут спать. А сегодня и вовсе не позовут – родители ночуют у Данилиных. Вот здорово!

Запиликал смартфон.

– Всё, Миха, предков отправил, через десять минут буду!

Мишка Сугорин, новый приятель и владелец модели двухмоторного бомбардировщика "Пе-2", рассчитывал сегодня одержать победу. Им предстоит учиться в одном классе – в 8-м "Б". Миша нетороплив, слегка неуклюж – широкие плечи, походка вразвалочку. Он носит рубашки из серого домотканого льна и такие же штаны, которые он называет смешно – "порты". Мишкина мама, поклонница старинных традиций, приучила семью к такой вот одежде. Она сама шьет их, не пользуясь швейной машинкой – вручную, иголкой с нитками! Мишка даже пошутил, что матушка, была бы её воля, и лапти заставила бы носить.

Опаздывать не стоило. Сам Витька в гонках не участвовал, его квадрокоптер не может соперничать с крылатыми машинами в скорости. Его выбрали судьёй – мощная камера позволяет обозревать трассу с большой высоты.

Гонки закончились быстро. Никому из участников не удалось пройти и половины дистанции, а три самолётика так и вовсе врезались в землю.

– Надо будет поработать с виражами. А на прямых ты и так всех делаешь, как стоячих!

Витя, как мог, старался поддержать приятеля. Мишке не повезло – на крутом вираже его самолёт зацепил плоскостью куст. Когда ребята подбежали к месту падения, то увидели, что хвост несчастной "пешки" торчит из травы, подобно своему прототипу, сбитому зенитным огнём где-нибудь над Будапештом.

– Поработаешь тут! Правая плоскость пополам.

– Можешь мой квадрик погонять... – неуверенно предложил Витя.

– А толку? Управление другое, скорости нет...

Возразить было нечего.

– Слушай, а пошли ко мне? Посмотрим, что с крылом – может, склеим?

Крыло склеили. Мишка, пыхтя от напряжения, прилаживал на место деталюшки, а Витька от нечего делать, бродил по квартире. Приятель не допускал чужие руки к своей драгоценной «пешке», да и работы на двоих не хватало. Котлеты с макаронами разогреты и по-братски поделены; литровая бутыль кваса пуста. Оставалось маяться от безделья, пока высыхал клей.

Он скуки Витя стал перебирать листки, оставленные отцом на журнальном столике. Какие-то графики, листки, сплошь покрытые колонками цифр и математическими значками, снова графики. А это что?

Плоский брусок размером с блокнот-еженедельник. Чёрный экран, на боковой стенке – панель с россыпью разъёмов, среди которых нашёлся и мicro-USB. Какое-то колёсико, тоже металлическое... Прибор не походил ни на планшет, ни на смартфон. Может, внешний диск? Витька воткнул шнурок в ноутбук. Немедленно появилось сообщение – "новое устройство обнаружено". Окошко висело непривычно долго, и мальчик уже пожалел, что рискнул подключить незнакомое устройство к компу. Хотя, отец крайне осторожен в отношении вирусов, защита у него первоклассная...

Экран наконец, мигнул, развернулось меню:

«Детектор-распознаватель хронопробоя активирован. Включить программу распознавания?»

Есть!

Витька торопливо ткнул мышкой в квадратик с зелёной галочкой.

«Опознаны действующие хронопробои – три. Показать список?»

Да, конечно, еще бы не показать!

На этот раз в окошке высветилось:

1895 year BC. Not available.

609 year АD. Not available.

1812 year АD. Аvailable.

И ниже кнопка:

«Show location?»

По спине поползли противные, щекотные капли. Он знал, что значат буквы BC и АD – так в западной литературе принято обозначать исторические даты, «до нашей эры» и «нашей эры». Если верить гаджету, где-то рядом – три «хронопробоя», портала, «червоточины», или как их называют фантасты? Короче – проход в прошлое. Причём, два недоступны, а вот третий -вполне. И прибор предлагает показать, где он находится! Ничего себе... это что, игрушка такая? Или отец решил подшутить?

Ладно, посмотрим, раз предлагают.

На экране возникла ГУГЛ-карта. Витька перетащил ползунок линейки, и карта увеличилась, показав схему их городка. В саду, за прудом – совсем рядом с их улицей! – кружочек с цифрой "три". Значит, там и есть "хронопробой"?

Витька ткнул курсором, карта сменилась. Теперь она стала совсем другой: стиль "ретро", стилизованные значки деревьев, церквушек, неровные полоски... река? Точно, вот название: "р. Колочь". Речка петляет вдоль дороги, мост, дома – целая деревенька...

Витьку снова прошиб пот – на этот раз ледяной.

– Мих, бросай свой аппарат, смотри, что тут есть!

Над схематичным изображением деревеньки протянулась надпись тем же вычурно-старомодным шрифтом:

Сѣло Бородино

В углу карты – окошко-таймер:

25. 08.1812.

И рядом, помельче:

23.15.25.

Бледно-зелёные цифры мигали, отсчитывая секунды. Вечер, двадцать пятое августа, четверть одиннадцатого... а год?!

Ну ничего себе, сюрпризы...

3. Заброшенный сад

– Это что же, выходит, машина времени?

На этот раз карта возникла прямо на экране загадочного гаджета – тот, оказывается, мог работать и автономно.

– Машин времени не бывает... наверное. – неуверенно отозвался Витька.– А эта штука находит следы... не знаю чего. Может, информационного поля?

Мишка с уважением посмотрел на приятеля, и тот, почувствовав успех, принялся развивать тему:

– Есть теория, что все события в мире оставляют след в информационном поле Земли. Их эта штука и ловит – те, что ещё не растворились в общем потоке информации. Помнишь, в списке были ещё два "пробоя" в совсем уж древние времена? Они, наверное, "растворились", но не совсем – детектор их "видел", но нечётко, потому и показал: "недоступно". А этот, в 1812-й год, доступен!

– Это что же, мы, значит, сможем туда пойти? И увидеть живого Наполеона? – Мысль пришлась приятелю по душе. -Ух ты, пошли скорее, пока и этот не растворился!

Нужное место оказалось в заброшенном саду, слева от пруда. По границе давно рассыпавшегося забора буйно разрослась малина пополам с крапивой, и Витька подумал, что в глубине, наверное,ещё могли остаться ягоды – последние, перезрелые, самые сладкие, хотя и несколько водянистые, – и надо бы сюда наведаться. Интересно, а на Бородинском поле малина растёт?

Гаджет пискнул и задрожал, совсем как мобильник со включённым виброзвонком. Витька сделал ещё несколько шагов – дрожь ослабела. Ясно, сыграем в "горячо-холодно"...

Мишка, уловив взгляд приятеля, полез в гущу кустов. И принялся ворочаться там, хрустеть ветками – ну точно, медведь в малиннике! Августовская крапива жгучая, но Мишке всё нипочём, длинные рукава прикрывают руки до запястий, да и штаны – порты, то есть – длинные. Не то что у Витьки с его бермудами и футболкой. Мальчик пробирался по просеке, проделанной приятелем, шипя, когда крапивный стебель задевал кожу.

Мишка вдруг замер.

Провал. Когда-то здесь был погреб, – осыпавшаяся по краям квадратной дыры земля, торчат гнилые доски. А внизу...

– Вить... голос приятеля сделался сиплым. – Вот он, тот самый... пробой?

В глубине клубилось лилово-мутное НЕЧТО. Гаджет зашёлся в ладони сумасшедшей вибрацией, и в этот момент ОНО выбросило туманное щупальце, и сквозь него просвечивали кусты малины. Ребята стояли, как заворожённые, а в лиловой дымке, раскачивающейся на уровне лица вспыхивали и таяли цепочки огоньков. Они приковывали взгляд, манили, звали, затягивали...

Витька с Мишкой не сговариваясь, одновременно прикоснулись к лиловой диковине, и всё вокруг исчезло в беззвучной вспышке.

4. Ночные костры

Ночь была полна звуков. Непривычных – ни машин, ни музыки из динамиков, ни даже лая собак. Глухая мешанина из скрипа, конского ржания, тележного скрипа, металлического лязга. И голоса – они сливались в неясное бормотание, из которого ухо то и дело вылавливало отдельные фразы:

– ... куды прёшь, храпоидол, не видишь, што ли, пораненный человек лежит! Креста не тебе нету!

– Васятка, воды принеси! И манерку* мою прихвати, для Бога прошу...

– Оно конешно, Евсей Иваныч, сукнецо у вас на шинели знатное, сносу ему не будет. А у меня корявое да редкое, аж просвечивает! Воры интенданты, истинное слово...

– ... уланские квартирьеры* нас взашей из изб попросили, а мы обиделись – как же так, мы небось, тоже слуги государевы, и в удобстве ночевать желаем! И пошли по мордасам хлобыстать, токмо держись! А ихнее благородие господин поручик и командуют...

##* Манерка – солдатская жестяная фляга с крышкой в виде стакана.

##** Квартирьер – военнослужащий, направляемый вперёд по пути следования части для поиска и распределения мест постоя.

Витька огляделся – вокруг костры, сотни, может быть, тысячи костров. Те, что поближе, весело трещат поленьями, стреляют угольями; вокруг огня вповалку лежат, сидят, стоят люди в мундирах, будто вышедшие из кадра исторического фильма. Дымы дальних костров сливаются в сплошную пелену, то тут, то там подсвеченную оранжевым. На чёрном небе не видно звёзд, как в центре Москвы, где глаза слепят огни реклам, фары и уличные фонари. Но сколько же костров!

В темноте захрапело, ребята испуганно отпрянули. Прямо на них вынеслась оскаленная конская морда в тёмно-бурой шерсти, с чёрными, как крупные сливы, глазами на выкате. На лбу перекрещены ремешки, усаженные блестящими латунными бляхами, в пасти лязгает какая-то железяка, с неё на Витьку летят клочья пены.

– Эй, юноша, осторожнее, так и под копыта угодить недолго!

От костра подскочили двое. Конь мотал башкой, солдат похлопал животину по бархатному, розовому носу и что-то ворчливо говорил.

– Ты, Прохор, коня расседлай и поставь у маркитанта на коновязи.– распорядился всадник, соскакивая с седла. Офицер, понял Витька. Запылённые сапоги с шпорами, шпага, высокая, двуугольная шляпа под мышкой...

– Так что, вашбродие Сильвестер Иваныч, нашего полку прибыло! – отрапортовал другой солдат. – Двое нижних чинов глуховского полка; вчерась в деле коней побило, а один легко раненый. От своих отстали – известно дело, кавалерия, куды-ы им своими ногами! Я покамест велел покормить...

– Правильно велел, Оладьев. – кивнул офицер. – Глуховский кирасирский полк со второй дивизией, в резервах стоит. От нас это верст пять, а то и поболее. Пусть у нас пока посидят, случится оказия – отошлём. Говоришь, были в деле при Шевардине? Давай-ка их сюда, послушаем...

– Сей же час позову, а вы пока присядьте к огоньку, сейчас хлебово поспеет, не побрезгуйте!... – солдат кивнул в сторону костра. – А ну, расступись, дайте место господину прапорщику, притомились оне!

Ребят не заметили, а то и просто не обратили внимания. Велика важность – двое пацанов?

– Давай подберёмся, послушаем! – прошипел сквозь зубы Мишка. – Интересно же! За той штуковиной можно спрятаться...

"Штуковина" оказалась телегой, заваленной тюками грубой парусины и связками кольев. Витька опознал в них походные палатки – несколько таких стояло за кострами, вперемешку с шалашами и навесами из жердей и соломы.

Из-под телеги торчали три пары босых ног и доносился разноголосый храп. Рядом – пирамида, составленная из длиннющих, почти в рост человека, ружей. Гранёные штыки отсвечивали пламенем костра, замки – кремнёвые, это Витька точно помнил, – аккуратно замотаны тряпицами. Часовой мается возле пирамиды, опирается на мушкет, и прислушивается к разговорам у костра.

Увлечение историей не прошло для мальчика бесследно. В кружке по случаю двухсотлетия битвы при Ватерлоо проводили викторину, и Витька, готовясь к ней, перелопатил массу материала. И теперь память сама подсовывала ему нужные сведения:

Русская армия, отступавшая от самой границы, от реки Неман, дала бой французам возле Смоленска. Стены древней крепости не в первый раз отражали нашествия с Запада, так что и в этот раз пришельцам пришлось заплатить за право прохода высокую цену. Армия под командованием Михаила Илларионовича Кутузова ещё некоторое время отходила к Москве, пока наконец, не было выбрано место для сражения. Намеченная позиция перекрывала обе дороги на Москву – Старую и Новую Смоленские. Русские спешно возводили полевые укрепления – флеши*, батареи, редуты** – а тем временем, на вынесенной впереди левого фланга позиции возле деревни Шевардино, разыгралась кровавая прелюдия к сражению. Наполеону был необходим этот высокий курган, чтобы устроить на его вершине командный пункт, а русские всеми силами старались выиграть время, чтобы успеть оборудовать основные позиции. Утром 24-го августа корпус Даву переправился через речку Колочь близ села Валуево, и "шевардинское дело" завязалось перестрелкой.

Бой за редут продолжался весь день двадцать четвёртого августа, и закончился лишь в темноте. Курган несколько раз переходил из рук в руки, но в итоге остался за русскими – его покинули уже ночью, подчиняясь приказу. Витя помнил, что весь следующий день, двадцать пятого августа, обе армии готовились к сражению, а наутро Бородинская битва.

##* Флеши – полевые (иногда долговременные) укрепления. Состоят из двух фасов длиной 20-30 метров каждый, углом в сторону противника.

##** Редут – укрепление сомкнутого вида, с валом и рвом, предназначенное для круговой обороны.

А у костра гудели голоса. Вскочившие при появлении офицера солдаты рассаживались по местам. Притащили бочонок, накрыли шинелью, заботливо расправив складки. Офицер кивком поблагодарил и уселся, пристроив шпагу между колен. Денщик принял у него двуугольную высокую шляпу, вручив взамен полотняную фуражку. Витька обратил внимание, что солдаты тоже в фуражках-безкозырках из зелёного сукна.

– Дай-кось маслица, Осип! – попросил пожилой егерь. Он снимал клеёнчатый чехол с какого-то цилиндрического предмета. Это оказался кивер, точно такой, как в исторических фильмах: чёрная толстая кожа, плетёные шнуры, чешуйчатый подбородочный ремень из жёлтого металла. На лбу красовалась кокарда в виде гранаты с зажженным фитилём. Витька пригляделся – в паре мест кивер был продырявлен и старательно зашит.

Егерь приняв у товарища склянку с льняным маслом, извлёк из ранца тряпицу и принялся начищать головной убор. Ага, сообразил мальчик, эта штука – – вроде каски у современных солдат. Бескозырка – это вместо пилотки или кепки, а кивер надевают в бою, или на параде.

Мишка ткнул приятеля в бок.

– Помнишь Лермонтова? "Кто кивер чистил, весь избитый..."

Скрежетнул металл. Пожилой солдат по другую сторону костра, упёр в полено короткий клинок и теперь водил по лезвию точильным бруском.

– Круто! – восхищённо выдохнул Мишка. – Штык точит, как в стихах! И тоже усатый, гляди!

Обветренное лицо ветерана и правда, украшали висячие усы. Удивительно, подумал Витя, как много среди солдат людей пожилых. Впрочем, оно и понятно – служат-то по двадцать пять лет, вот и успевают состариться...

– Не штык это вовсе, а тесак – раздалось у них за спиной. – Пехоцкая полусабля, по уставу нашему брату положенная, понятие иметь надоть!

5. "Скажи-ка, дядя..."

Витька обернулся. Перед ними стоял солдат – тот что докладывал прапорщику насчёт прибившихся кавалеристов. Сухопарый, невысокий, лет, примерно сорока; поперёк щеки шрам, глаза весёлые, с хитринкой. Оладьев, припомнил мальчик. Офицер говорил с ним уважительно. Может, сержант? Какие звания были в 1812-м году? В голову ничего не приходило, кроме "генерал-аншеф". Нет, Оладьев хоть и выглядит заслуженным ветераном, но на генерала не тянет.

– Чтой-то вы тут околачиваетесь, сорванцы? – недовольно спросил солдат. – Это воинский бивуак, а не тятькино гумно! Ну-кося, докладайте, кто такие, и как сюды попали? И без врак, смотрите у меня!

И нахмурился, только глаза смотрели насмешливо. "Не сердится! Но отвечать всё же что-то надо, воинская часть, как-никак. Ещё примут за шпионов..."

– Мы, товари... дяденька сержант, только хотели войско посмотреть! Мы ничего не трогаем, только ходим...

– Какой-растакой я тебе сержант? – возмутился Оладьев. – Нету такого воинского звания в расейском войске! Эвона, у них, хранцузов, сержанты, а я – как есть унтер-офицер двадцатого егерского* полка! Капрал, по старому. Осьмнадцать лет на царской службе состою, и медаль имею, за поход на шведский берег!

– На шведский? – удивился Мишка. – Так ведь с шведами воевали ещё при Петре Первом! Как же вы...

И прикусил язык, когда Витька пихнул его локтём.

– И-и-эх, умники, комар вас забодай! – Верно, при государе Петре Великом наше войско шведов било. А четыре года назад снова война приключилась, за Финляндское княжество. Князь Багратион повёл нас по льду на самую ихнюю столицу, город Стекольну**. А как мы туды пришли, сразу замирение вышло, а мне и прочим солдатам – медали!

##* ЕГЕРЯ – Лёгкая стрелковая пехота. «Гренадеры и мушкетёры рвут на штыках, говорил Кутузов, а стреляют егеря».

##** Стокгольм

– У нас в школе этого не проходили... – принялся оправдываться Мишка.

– Ну и дурнями выходят ваши учителя! – решительно заявил Оладьев. – Потому, должно знать о подвигах православного воинства! А перво-наперво, о князе Петре Ивановиче Багратионе. Не человек, орёл: никого не боится, под землёй на аршин видит, солдатам – отец родной!

– Так вашим полком Багратион командует? – продолжал допытываться Мишка, не обращая внимания на Витькины тычки.

– Ты, парень, смотрю, и вовсе из глухой деревни приехал, коли такие вопросы спрашиваешь! – покачал головой капрал. – А говоришь – из Москвы... Да там, небось, кажинная собака знает, что князь Багратион – генерал от инфантерии и командует второй Западной армией! А наш полковой командир – их высокоблагородие подполковник Капустин Иван Фёдорович. Двадцатый егерский полк состоит в дивизии генерала Коновницына, в армии Барклая де Толли*. Он-то немец, не то что, Пётр Иванович. Известное дело, министр, а уж солдату слова доброго не скажет. Ва-а-жный!

И недовольно сплюнул под ноги.

Не больно-то этого Барклая в армии любят, подумал Витька. А Мишка хорош: спал, небось, на уроках истории, и теперь несёт всякую чушь! Это же надо придумать, Багратион – и полком командует!

Капралу, похоже, надоело беседовать с бестолковыми подростками.

– Ладно, огольцы, шагай за мной. Предоставлю вас ротному командиру. Да веселей гляди, он добрый, покормить вас прикажет. Небось, не едали солдатского кулеша?

Кулеш оказался похлёбкой из пшена с салом. Густая, наваристая – ребята не заметили, как одолели по полной миске. Давешний офицер принял гостей радушно, велел угостить из ротного котла, и сам с удовольствием хлебал ароматное варево.

Ребята подбирали хлебными корками остатки кулеша – так же, как делали это солдаты – когда капрал Оладьев привёл к костру ещё двоих. Высокорослые, широкоплечие, в белых мундирах и высоченных, выше колен, сапожищах. У того, что помоложе рука замотана тряпицей и висит в петле, перекинутой через шею.

– Вот, вашбродие Сильвестр Иваныч, оба найдёныша наши!

– Пархом Жиленко, вахмистр третьей роты первого эскадрона Глуховского кирасирского полка! – браво доложил кирасир, вставая во фрунт.

– Фаддей Сковорода, рядовой! – раненый попытался вытянуться перед офицером, но вышло неловко – он скривился, на лбу проступили капли пота.

– Из малоросов, что ли? – спросил прапорщик. Фаддей Сковорода кивнул. – Да ты садись, садись, вижу – болит рука-то. В деле ранен?

Егеря подсунули раненому глуховцу свёрнутую шинель. Тот присел, и принялся баюкать потревоженную руку.

– Так что это его штыком боднуло, вашбродие! – ответил за товарища вахмистр. – Это когда мы на ихнюю пехоту в атаку ходили.

– И как сходили? – поинтересовался прапорщик. – Слышал, успех имели чрезвычайный?

– Так точно, господин прапорщик! – прогудел вахмистр. Он остался стоять, возвышаясь над прапорщиком и низкорослыми егерями, подобно водонапорной башне над дачными домиками. – Как есть, порубали в хузары*, и три пушки взяли! Оне, хранцузы, нас со своими попутали, а когда опомнились, уж поздно было: мы в ряды ворвались и пошли крошить палашами!

##* Круши их в пёси, руби в хузары! – традиционный боевой клич русской кавалерии.

– Верно говоришь. – кивнул прапорщик. – Видите ли, братцы, во французской армии есть саксонский полк Цастова. У них каски похожи на наши кирасирские – из латуни, чёрной кожи и с гребнем. Вот пехота, наверное, и обозналась, на свою беду!

Егеря внимательно слушали командира. Видно было, что такие разъяснения для них привычны; прапорщик Яковлев следовал суворовской заповеди "Каждый солдат должен понимать свой манёвр".

– Так и было, вашбродие! – подтвердил вахмистр. – Как есть, обмишулились! Да и красные уланы*, когда в пики пошли, нас видать, за драгун** приняли. Драгуны-то, они в зелёных мундирах. А мы в белых колетах, а поверх – чёрные кирасы, по ночному времени от зелёного не сразу отличишь! Мы те кирасы недавно получили, уже на марше, вот поляки нас за драгун и приняли! А как пики по железу залязгали, тут-то они и поняли, что промашка вышла. Повернулись, и давай драпать!

Солдаты у костра засмеялись.

– А что, вы их догнали? – спросил кирасира тщедушный солдатик.

##* Уланы – род легковооружённой кавалерии, вооружённый пиками, саблями и пистолетами. Отличительным атрибутом улан был высокий четырёхугольный головной убор (уланка, рогативка).

##** Драгуны – род кавалерии, способная действовать также и в пешем строю. Драгуны, в отличие от других видов кавалерии, имели ружья со штыками.

– Ты вон, возьми промежду ног жердину и погоняйся, ерой! – снисходительно отозвался кирасир. – Красные уланы легкоконные, и наездники знатные. Знамо дело, поляки! Рази ж на наших битюгах за ними угнаться? Да и команды такой не было, мы, как улан отбили, сейчас стали перестраиваться в две шеренги, чтобы на пехоту ударить.

– Это ж сколько разных народов с антихристом ентим идут! – вздохнул тот солдат, что чистил кивер. – И поляки, и ещё двунадесять языков. Австрияки – и те с ними, иуды, перемётчики! А мы-то им против Бонапартия помогали, при Аустерлице! Сколько народу тогда полегло...

– Верно, Кошкин. – кивнул офицер. – Есть у Наполеона и австрийский корпус. Он со всей Европы проходимцев набрал, больше полумиллиона народу! Кто только ему не служит – пруссаки, вестфальцы, виртембержцы, итальянцы, саксонцы... Поляков поболе других, целый корпус под началом графа Понятовского. Их Наполеон считает лучшими своими войсками. Только Старую Гвардию выше ставит.

– Лучшие-то они, может и лучшие – упрямо набычился егерь. – А только глуховцы их всё одно, в обратку погнали!

– Да, кирасиры показали себя молодцами. – согласился прапорщик. Ему доставляло удовольствие рассматривать этих огромных воинов. – Они и решили Шевардинское дело. В штабе рассказали – когда батальон Одесского полка попал под удар кавалерии Мюрата, князь Горчаков решил прибегнуть к хитрости: велел в темноте ударить барабанам в поход, и кричать "ура", но дела ни за что не завязывать. А сам послал адъютанта навстречу кирасирской дивизии генерал-майора Дуки – те уже подходили на помощь, – с просьбой поспешать.

– В точности так, вашбродие! – физиономия вахмистра расплылась в довольной улыбке. – Как адъютант их светлости до нас доскакал, мы сразу и пошли на рысях. А за нами Нижегородский кирасирский. Слава Богу, вовремя подоспели! Пока неприятель соображал, что к чему, да пока для атаки строился – мы уже тут как тут! Задали перцу, приходи кума любоваться!

– А всё же, Шевардино отдали французу... – сказал щуплый рядовой, тот, что предлагал гнаться за уланами. – Как же так вышло, коли вы всех порубали?

– Ты рот-то закрой, Терентьев! – прикрикнул Оладьев. – Ишь, умник выискался! Раз начальство велело отступить, значит, замысел имеет, стратегию! Вон, наши сегодня цельный день флеши да рвы копают – а всё потому, что вчера у Шевардина неприятеля отбили. Пока он стоит, мы оборону изготовим и встретим супостата картечами да штыками! В битве, оно как бывает? Иногда и отступишь на шаг, зато после десять отмеришь вперед!

Заскрипели колёса, снова всхрапнула лошадь, в круг света от костра вступили двое солдат. За спиной у них угадывалась двуколка.

– Квартирьеры! – оживился Оладьев. – Што, отцы родные, водку привезли?

– А как же! – хохотнул тот, что держал поводья. – Кто хочет, ребяты? Ступай к чарке!

Никто не шелохнулся. Сидящие у костра вздыхали, отворачивались. Седой егерь, почти старик, ответил за всех:

– Спасибо за честь! Не к тому изготовились, не такой завтра день!

И, шепотом, едва слышно:

– Мать пресвятая Богородица! Помоги постоять за землю своя...

Солдаты снимали фуражки и размашисто крестились. Лицо прапорщика Яковлева сделалось торжественным, и Витька почувствовал, как к горлу подкатывается ком. Прав Мишка, прав, всё в точности по Лермонтову:

"...Мы ждали третий день.

Повсюду стали слышны речи:

"Пора добраться до картечи!"

И вот на поле грозной сечи

Ночная пала тень."

Вот она, ночь перед Бородинской битвой! И они, обычные школьники из двадцать первого века, сидят у костра с русскими воинами и едят их кулеш и слушают неторопливые, обстоятельные речи. А завтра по полю двинутся войска, загрохочут пушки и...

– Ну а вы, молодые люди, не расскажете, каким ветром вас сюда занесло? Да и одеты вы как-то непривычно. Где это такие наряды в моде?

Витька встрепенулся, оторвал взгляд от кирасира. Ну вот, теперь придётся выдумывать! Прапорщик Яковлев – это не капрал Оладьев, тут лапшу на уши навешать будет потруднее. Дёрнуло же его надеть эти бермуды! Мишке хорошо, он в своей ретро-домотканине здесь, как родной. А ему-то как выкручиваться?

6. Неудобные вопросы

Мишка решительно одёрнул рубаху и шагнул вперёд:

– Good evening, officer! Our father – a British scientist. We would like to see the army, but...

Витька от неожиданности поперхнулся и закашлялся. Приятель уверенно говорил по-английски, и прапорщик слушал его с растущим удивлением.

– Погоди, погоди, не так быстро. Я ни слова не понял, уж прости. Вы чьих будете – англичане, голландцы? А ты, Оладьев, что ж не доложил, что иностранцев привёл?

– Так я ж думал, что они русского подданства! – капрал с подозрением покосился на ребят. – Только что шпарили по нашенскому!