Текст книги "Египетский манускрипт"

Автор книги: Борис Батыршин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 17

Это лето в Москве выдалось на редкость жарким и сухим. Город задыхался; страдали и истерзанные солнечными лучами, истекающие пылью мостовые, и измученные бесконечными дневными часами лошади – и запряженные в шикарные выезды рысаки, и савраски московских «ванек», заморенные долгим стоянием на солнцепеке. Доставалось и людям; москвичи поспешили сменить суконные кафтаны, поддевки, сюртуки, мундиры на светлые коломенковые или бумажные. На углах надрывались лоточники:

– А вот квасу!

– Вода, холодная!

– Сбитня, смородинового!

Бродячие собаки, пережидающие лютые полуденные часы в тени, завистливо косились на грохочущие по камням бочки водовозов да на мальчишек-разносчиков, которые тащили в корзинах бруски льда, укутанные от жары соломой. А кухарки, спешащие с утра пораньше на рынок – пока можно было еще без ужаса ступить на поостывшую за ночь брусчатку, – с надеждой глядели на бездонное, белесое от жара небо.

– Дожжичка бы…

Но – увы, с самого конца мая ни одной капли не пролилось еще на булыжник московских улиц. Поувяла радостная майская зелень деревьев, пожухла так и не пошедшая в рост травка палисадников, заполонивших иные московские улицы после пожара 1812 года. И только Яуза да Москва-река сулили городу хоть какое облегчение – но неизменно обманывали наивного, попытавшегося найти свежесть на берегах, не всюду еще одетых в камень. Густой смрад сточных вод отгонял всякого, кто оказался слишком близко к весело искрящейся издали воде.

В Москве – жара…

А вот двоих подростков, беззаботно гуляющих по крутым переулкам близ Маросейки, жара не очень-то и занимала. В таком возрасте вообще не обращаешь внимания на телесные лишения, способные вывести из себя человека постарше. Ну, жарко и жарко – подумаешь! Пусть взрослые проклинают погоду, солнце и жару, исходят потом, карабкаясь по вздыбленным горбом мостовым…

– Так вот, Яш, – торопливо говорил один из мальчиков, тот, что поменьше, одетый в белую полотняную гимнастерку, какие дозволялось летом носить гимназистам вместо форменных суконок. – Я очень надеюсь, что господин лейтенант нам все-таки поможет. Он, может, и обижен на Олега Иваныча за то, что тот оставил его там (тут мальчик неопределенно мотнул головой, обозначая некое загадочное место, явно известное собеседнику), – но я же ему помог вернуться, верно? И вообще – он офицер, да еще и моряк…

Его товарищ покачал головой:

– Вам, конечно, виднее, пан Никол… то есть прости – тебе виднее. Наверное, поможет, раз обещал, – офицер, у них с этим строго. Хорошо, если так: его-то эти лбы так просто не запугают. Он ведь военный, револьвер при себе носит…

Молодой человек был одет почти как и гимназист: в светлую полотняную блузу и фуражку, на манер гимназических или студенческих. Но если у первого мальчика на фуражке красовался гимназический герб (с выломанными, как и положено, римскими цифрами), то у второго никаких «казенных» украшений не было, что позволяло угадать в нем то ли исключенного из гимназии, то ли экстерна. Внешность его – высокий, чернявый, с характерным горбатым носом и темными, слегка навыкате глазами – указывала на выходца из западных губерний империи, из-за черты оседлости. Впрочем, говор со следами характерного московского «аканья» выдавал в нем человека, прожившего в Первопрестольной уже не один год.

– Только вот что я вам… тебе скажу. Лейтенант, конечно, господин благородный, офицер… а вот друзей его, которые из будущего, я бы поостерегся. Особенно – Геннадия. Ну не верю я ему, пан Никол, хоть режьте! Замыслил он что-то, точно вам говорю. Да вы в глаза ему посмотрите – нет, добрые люди так не глядят…

– Да брось ты, Яша! – отмахнулся гимназист. – Сколько раз уж говорил… Ну сам подумай, чего ему недоброго задумывать? Ольга рассказывала – ученый он, историк, вроде Олега Иваныча! Конечно, ему у нас все интересно. А что смотрит внимательно и настороженно – так это потому что привык. Знаешь, как у них там, в будущем? Только успевай по сторонам головой вертеть, а то – враз переедут эти… автомобили. Они так по улицам носятся – ты и представить не можешь. Только зазеваешься – и все, никакой доктор не поможет. А уж народу там сколько…

Яков с сомнением покачал головой:

– Ну, ты, Никол, как хочешь, а мне он все равно подозрителен. Правильно, что мы решили пока ни Геннадию, ни другим лишнего не говорить! Надо и господина Никонова попросить, чтобы он им ничего не рассказывал, – а то мало ли… Да и чем они нам могут помочь? Ни города не знают, ни порядков наших…

– Ну, это ты зря, – не согласился гимназист Николка. – У них там знаешь сколько всяких штук? Враз любого бандита можно отвадить. Да вот хоть баллончик вспомни, из которого я их тогда, в подворотне… А еще такие коробочки – мне Иван показывал. «Шокеры», или «шикеры»… не помню. Гальванические. Знаешь, что это такое?

Яков отрицательно помотал головой.

– Как бы тебе объяснить… – Николка в задумчивости почесал подбородок. – Это… в общем… коробочка такая, а в ней – гальванический заряд. Он колется… то есть не колется, а бьет… или не бьет, а искра выскакивает… Ну, в общем, если этим шикером ткнуть в бок – то будет что-то вроде маленькой молнии и больно очень. Так больно, что можно даже чувств лишиться, вот!

– Да? – Яков с сомнением посмотрел на собеседника. – Наверное, полезная штука. А у вас… у тебя, Никол, есть такой гальванический шикер?

– Нет, – вздохнул гимназист. – Мне Ваня только баллончик дал. К тому же этот шикер заряжать надо – а то не заработает, как мой телефон, в самый важный момент. А заряжать здесь нечем – у нас в домах электричества нет.

– «Элетричества»? – переспросил Яков. – А это что еще такое?

– Не «элетричества» а электричества. Ну, это и есть гальванические заряды. Только у них они там в таких круглых штуках в стене, «розетки» называются. В них надо всякие машинки вставлять, чтобы те заряжались.

– В стене? – не понял собеседник. – И там эти… заряды гальванические? А как тогда у них в домах по комнатам ходить – если из стен заряды бьют, да еще так, что от них сознание потерять можно?

Никонов ребят не ждал. Он вообще не ждал гостей – когда Феодора постучалась в его комнату на втором этаже со словами: «Сергей Алексеич, к вам какие-то мальцы просются», – он как раз собирал вещи: намеревался ехать на Ярославский вокзал, к вечернему поезду до Сергиевского Посада. Лейтенант хотел наконец навестить сестру с семьей на даче – принести извинения за беспокойство, которое доставил им своим исчезновением. С инженером Выбеговым Никонов уже успел встретиться; Дмитрий Сергеевич частенько ночевал не на даче, а в Москве, не желая терять времени на утомительную дорогу до места службы. Путеец как человек, облеченный ответственной службой, вполне удовлетворился туманным намеком лейтенанта на дела, связанные с военными секретами, и лишь слегка тому попенял:

– Понимаю, голубчик, военная тайна – это святое, но что ж вы так Нину-то поволноваться заставили? Могли бы, кажется, и намекнуть…

Впрочем, сейчас дома не было и его, так что Никонов вздохнул, закрыл бювар с бумагами (он намеревался по дороге просмотреть наброски докладной записки в Научный комитет) и пошел встречать неожиданных визитеров.

Примерно полчаса понадобилось Яше с Николкой на то, чтобы изложить лейтенанту суть затруднений. Управились бы и быстрее, если бы Николка не норовил все время перебить Яшу и вставить свои, весьма эмоциональные, реплики. Спутник его, напротив, выражался коротко и по существу, чем немало удивил лейтенанта: среди людей невоенных, да еще в столь юном возрасте, нечасто встретишь тех, кто умеет точно и без лишних подробностей изложить суть дела. Впрочем, знай Никонов о том, что Яков имеет в определенных кругах репутацию восходящей звезды частного сыска, – он бы так не удивлялся.

Поездку в Перлово, конечно, пришлось отложить. Дав мальчикам выговориться, лейтенант отправил прислугу за самоваром и баранками, – а сам задумался, глядя, как мальчики жадно глотают обжигающий чай с вишневым, этого уже года, вареньем; по его части хозяйка дома была великая мастерица.

– Где, вы сказали, Яков, находится эта лечебница? – спросил лейтенант, дождавшись, когда юный сыщик справится с очередной баранкой. – Кажется, где-то в районе Самотечной улицы?

Яков поперхнулся.

– Ну да, вашсокобродие господин лейтенант. Вот как дойти до угла Самотеки, в сторону Божедомки – так там третий дом за Остермановой усадьбой, по левой стороне. Неприметный такой домишко, – я, вашсокобродие, в Москве уже который год живу, а и понятия не имел, что там желтый дом!

– Клиника, – поправил Якова лейтенант. – В желтом доме буйных держат, а в клиниках – людей с сумеречными расстройствами ума. Впрочем, не суть важно… значит, говоришь, не знал? То есть эта клиника как бы тайная?

Яков помотал головой:

– Ну вы и скажете, вашбродь! Какие такие тайны могут быть в Москве? Да еще и на Божедомке? Нет, окрестная публика, конечно, знает, что в доме обитает доктор. Говорят – то ли немец, то ли француз. Но только обычного народа он не принимает, ездят к нему все больше в дорогих экипажах – народ тихий, степенный, денежный. Мальчишки мне говорили – попервоначалу люди думали, что там этот абортмахер обитает. Ну, которых дамочек в интересном положении выручает – ежели какая из них затяжелеет втайне; или, скажем, когда муж в отъезде – к такому и бегут. А то скандал, сами понимать должны…

– Ну хорошо, – поморщился Никонов. Эти подробности были ему неприятны. – Так, значит, оказалось, что абортов в доме не делают?

– Ну да, – кивнул Яша. – Привозят туда людей разных – когда пожилых господ, когда дамочек. А как-то студента привезли – университетского. Сынка купца Ипатова, того, что кожами торгует; сынок-то жизни хотел себя лишить, стрелялся, да, видать, рука дрогнула. Теперь его там и держат. И доцент наш там же.

– А можно выяснить, в какой он палате? – поинтересовался Никонов. – Сам ведь говоришь – люди там содержатся богатые. А значит – живут по одному в комнате. Хорошо бы узнать – в какой именно комнате держат этого доцента?

– Да узнать-то можно, – поскреб в затылке Яков и вдруг вскинул на Никонова удивленный взгляд: – А зачем это вам, вашсокобродь? Неужто?..

Никонов кивнул:

– Угадал, молодец. Уж не знаю, зачем этому бельгийцу Николка, но доцент ему явно нужен позарез. И уверяю вас, молодые люди, этот Ван дер Стрейкер собирается вытрясти из него тайну прохода в будущее. Видимо, то ли не узнал у него еще чего-то важного, то ли хочет, чтобы Евсеин для него сделал что-то… Так почему бы нам с вами не навестить господина доцента и не расспросить его самого, в чем дело? А с бельгийскоподданным разберемся потом. Ну как, согласны?

Глава 18

– Ну и зачем ты снова ее привел? – прошипел Яков. От возмущения он позабыл о своем обычном пиетете. – Только этой курицы из будущего нам не хватало! Теперь господа офицеры все отменят, вот увидишь…

Николка виновато молчал. Возразить было нечего – по всему выходило, что виноватым опять оказался он.

А ведь как все хорошо было задумано! Когда Никонов сделал неожиданное предложение – найти и освободить захваченного бельгийцем доцента Евсеина, – мальчики слегка опешили. Но сомневались они недолго и одобрили авантюрный план. Надо признать, ни Яков, ни сам Николка не ожидали от моряка такой решительности – они вообще не особо рассчитывали на помощь с его стороны. И тут – такой поворот! Так что уговаривать мальчиков не пришлось; обоим надоело играть в этой темной истории роль слепых, ничего не понимающих жертв, и они жаждали перейти в наступление. Особенно горячо «за» выступал Яков – ему в предстоящем «деле» отводилась особая роль. Да и вообще – кто, как не он, вытащил на свет темную историю с Ван дер Стрейкером и похищенным доцентом?

Впрочем, решительность решительностью, а здравый смысл Никонову отнюдь не изменил. Переждав первые, бурные восторги мальчиков, он слегка охладил их пыл: противник мало что многочисленнее, так еще и явно сильнее: случись схватка с Ван дер Стрейкером и его громилами – им троим придется туго. Николка было заикнулся, что Никонов – офицер и у него наверняка имеется револьвер, – на что лейтенант с улыбкой заметил, что и у противника револьверы тоже, несомненно, есть. Так что он, Никонов, предлагает привлечь к задуманному делу своего друга – Евгения Петровича Корфа, барона, бывшего конногвардейца, атлета и владельца фехтовального клуба.

Как ни противился Николка тому, чтобы посвящать нового человека в их дела, – пришлось уступить лейтенанту. Никонов был кругом прав: в подручных у злодея-бельгийца было не меньше трех человек, и это только те, кого им довелось увидеть. А сколько их еще? Двое из этих троих выглядели сущими головорезами; ни один из мальчиков не брался предсказать, чем закончится их схватка с лейтенантом. Да и револьверы у громил есть – Яша сам видел.

В общем, после недолгих споров решено было звать Корфа. Яшу отрядили на Самотеку, следить за клиникой; Никонов же поехал в клуб, к барону. Заодно отвез домой Николку – мало ли какие сюрпризы могли ожидать мальчика по дороге! Встреча была назначена на следующий день у Никонова, на Спасоглинищевском, в девять утра. Никонов даже предлагал опять заехать за Николкой на Гороховскую, но тот решительно отказался: не маленький, сам управится! И на тебе – управился…

Николка уже выходил со двора, как его внезапно окликнул знакомый женский голос. Мальчик обернулся – недалеко от того места, где возникал в стене портал, стояла Ольга. Девушка была в платье светло-бежевого цвета, с легким кружевным зонтиком от солнца и в изящной, из сеточек, спиц и шелка шляпке. Николка мельком подумал – неужели она добиралась до портала на той стороне вот в этом наряде? Мальчик уже успел составить некоторое представление о модах и обычаях двадцать первого века и понимал, что женщина в подобном платье непременно привлекла бы внимание потомков.

– Здравствуй, Никол, – обрадованно заговорила Ольга. – Ты не окажешь мне услугу? Мы с Сережей… с лейтенантом Никоновым то есть, договорились встретиться – а я плохо знаю вашу Москву. Ты не проводишь меня до его дома? А то еще заблужусь…

«Договорились? Как же так? – Мысли проносились в голове мальчика, обгоняя одна другую. – Лейтенант что, забыл об этом, когда договаривались насчет Евсеина? Тогда придется все ей рассказать – а мы с Яшей решили пока не доверять гостям из будущего…»

Ольга заметила растерянность Николки:

– В чем дело, Никол? Или… ах, понимаю, ты куда-то собрался?

Мальчик кивнул, надеясь отделаться от непрошеной спутницы, но девушка не обратила на это ровным счетом никакого внимания:

– Ты уж прости, но я сама ни за что не доберусь до этого… Спасоглинищевского, да? Давай ты меня поскорее довезешь туда – и тогда сможешь пойти по своим делам. Ты найди пока… как у вас называется… биндюжника, а я подожду…

– Извозчика, – машинально поправил девушку Николка. – Только, сударыня, я не могу, правда…

Он твердо решил отказать Ольге. В самом деле – а вдруг лейтенант обо всем забудет? В том числе – и о доценте Евсеине. А что, очень даже свободно: вот увидит ее, в этой красивой шляпке – и сразу же перестанет думать обо всем остальном! Нет, так не пойдет – в конце концов, сердечным хлопотам они могут уделить внимание и потом, а тут такое дело ждет! Да и барон, наверное, уже приехал…

– Но как же мне быть? – Голос девушки наполнился таким неподдельным отчаянием, что от решимости Николки не осталось и следа. – Сергей меня ждет… я так надеялась! Знали бы вы, Никол, как мне страшно было проходить через этот ужасный темный портал! Наверное, я никогда к этому не привыкну…

– Что вы, сударыня, это совсем не страшно! – Николка принялся утешать готовую расплакаться барышню. – Это ничего, вы скоро привыкнете. Вот я, например, – в первый раз тоже немножко испугался, а с тех пор уж и забыл, сколько раз ходил туда-сюда!

– Но вы же мужчина… – Ольга одарила мальчика чарующей улыбкой, от которой он сразу почувствовал себя на голову выше ростом и по крайней мере вдвое шире в плечах. – Конечно, вы привыкли! А мне, женщине…

…Через пять минут Николка с Ольгой уже тряслись на извозчике по Земляному Валу. Николка, размахивая руками, взахлеб рассказывал Ольге о предстоящей схватке с бельгийцем. Девушка поддакивала, то и дело поправляя отворот кружевной изящной перчатки, за которым притаилась палочка цифрового диктофона…

Яша с Николкой сидели в гостиной у Никонова. Сидели молча – Николка страдал от того, что в очередной раз учинил глупость, поставив товарищей в сложное положение, а Яков… он просто молчал, прислушиваясь к голосам, доносящимся из-за двери. Впрочем, делал он это как бы между делом – молодой человек считал необходимым выказать товарищу крайнее недовольство и потому старательно держал на лице маску холодного равнодушия. Яков подсмотрел такое выражение у Никонова и теперь старательно копировал.

Наконец Николка не выдержал.

– Ну что ты все дуешься, Яков? – Мальчику отчаянно хотелось оправдаться. – Что за секреты, в конце концов? Да и все равно господин лейтенант все рассказал бы, разве нет? У них же роман…

– Ну да, роман… – недовольно буркнул начинающий сыщик. Ему и самому хотелось уже поговорить. – Сам, что ли, не видел, как лейтенант удивился, когда ты ее привел? Он ее не ждал, точно говорю! Да вот сам послушай, – и Яша кивнул на прикрытую дверь гостиной.

За дверью беседовали, причем на повышенных тонах. Сколько ни прислушивались мальчики, они различали лишь отдельные слова; понять, о чем идет речь, не представлялось возможным. Понимали только, что рассерженная Ольга что-то выговаривает своему возлюбленному, – и тот вяло оправдывается, пытаясь как-то прервать поток упреков и обвинений.

Яша толкнул Николку в бок локтем:

– Вот видишь? Теперь она нам точно все испортит!

– Подслушиваем, значит, молодые люди? – раздался из-за спины бас. – Нехорошо, стыдно…

Мальчики подскочили, будто подброшенные пружинами, и обернулись. Перед ними стоял Корф; когда Ольга с Никоновым удалились в комнату: «Сережа, нам надо серьезно поговорить!» – барон, извинившись, тоже оставил гостиную. И вот – появился вновь, застав Яшу с Николкой за столь предосудительным занятием.

– Евгений Петрович, вы не так поняли, – принялся оправдываться Николка, но барон перебил его, впрочем, вполне добродушно:

– Да ладно, понимаю… самому беспокойно. Как бы не спасовал дорогой Серж. Девица-то какая – огонь! – Бывший конногвардеец подмигнул Николке: – Ох, чую, уговорит она его…

– И что тогда, господин барон? – осторожно поинтересовался Яша. Молодой человек робел перед Корфом куда сильнее, чем Николка, – все-таки разница в происхождении давала о себе знать. – Что же – тогда придется все отменять… ну, насчет доцента и клиники?

Барон хохотнул:

– Вот уж не думаю, молодые люди. Голову на отсечение – сейчас эта мамзель уговаривает моего друга Сержа взять ее с собой. Я-то сразу понял – стоило увидеть, как у нее глазки вспыхнули. Барышня-то не так проста, как он думает.

Николка хотел было возразить, что ничего такого Никонов не думает, раз уж знает, что Ольга из будущего, – но вовремя прикусил язык. Вчера, после жаркой дискуссии, они договорились пока не просвещать Корфа насчет этого обстоятельства.

Тут встрял Яков:

– Вам-то хорошо смеяться, господин барон. А мне как быть – бежать на Самотеку или нет? Уговорились ведь…

Во время состоявшегося вчера военного совета было решено – Яков отправляется к клинике первым, занимает привычный наблюдательный пункт и не меньше двух часов следит за швейцарской и парадным входом подозрительной клиники. А когда прибывают основные силы в виде Никонова, Корфа и Николки, – докладывает о результатах.

– Беги, – великодушно разрешил барон. – Устраивайся там, присматривай, как и что. Ну а мы тут пока разберемся что к чему…

Яков пожал плечами и нехотя пошел к выходу – ему явно не хотелось уезжать в самый разгар событий.

Николка со вздохом отошел от двери и присел на канапе. И вовремя – створки распахнулись, и в гостиную прошествовала Ольга. Всем своим видом девушка показывала, как горда она одержанной в нелегком споре победой.

Следом из комнаты появился Никонов; ему было не по себе. Барон скрестил руки на груди и молча воззрился на друга – Корф явно не собирался облегчать лейтенанту его нелегкую задачу. Никонов принялся с деланым интересом рассматривать английскую гравюру на стене.

В гостиной на целые две минуты воцарилось молчание.

– Ну что же ты, Сережа? – не выдержала наконец Ольга. – Давай, скажи им, что мы решили!

– Вы решили? – язвительно осведомился барон. – Не знал, сударыня, что вы в курсе нашей маленькой шалости.

Надо сказать, сам барон узнал о намеченной авантюре только сегодня с утра: вчера Никонов его не застал, зато сегодня с утра заехал в клуб и без лишних разговоров увез недоумевающего Корфа с собой. На вопрос: «Серж, что ты на этот раз затеял?» – лейтенант загадочно молчал и лишь намекнул на данное несколько недель назад обещание прояснить барону некоторые обстоятельства – например, эскападу с американским гостем. Корф спорить не стал, но по всему видно – на этот раз он уж добьется внятных объяснений.

Недоумение Корфа длилось недолго – Никонов изложил другу заранее заготовленную историю о попавшем в беду ученом, иностранном авантюристе и заокеанском путешественнике, который во время скитаний по Востоку набрел на некую загадку – и вот теперь явился в Россию, чтобы продолжить свои поиски. Барон порывался было задавать вопросы, но лейтенант решительно эти попытки пресек – надо было срочно готовиться к предстоящей вылазке. Буркнув что-то вроде: «Ну ладно, Серж, будь по-твоему, но не рассчитывай, что я это просто так забуду», – барон принялся за дело. До приезда мальчиков оставалось еще часа полтора; за это время Корф успел сгонять выбеговского привратника на Маросейку, в свой клуб, с запиской. Посланный явился назад, навьюченный разнообразным снаряжением. Компактные, удобные «бульдоги» – Корф затребовал аж четыре револьвера; два взял себе, а один предложил Никонову. Лейтенант, впрочем, отказался – у него был свой. За огнестрельным оружием последовал целый набор кастетов, зловещего вида стилет, а на закуску – две короткие дубинки из гуттаперчи (американская новинка, похвастал Корф). Кроме всех этих смертоубийственных и зубодробительных штуковин посыльный доставил короб с одеждой – пару мягких теннисных туфель и удобный прогулочный костюм неброского коричневого цвета. Никонов остался в своей полотняной паре. Кастеты и дубинки он проигнорировал, ограничившись револьвером и тростью, в рукоять которой, как некогда у Пушкина, был залит свинец. И потом долго, с явной иронией наблюдал, как выбирает себе снаряжение Корф. Барон, перебрав кастеты, выбрал один, самый шипастый; потом пристроил за пояс дубинку. За голенище высокого английского ботинка на шнуровке всунул клинок в особых ножнах с ремешком, позволяющим закрепить их на икре.

Одоспешившись, барон принялся бродить по комнатам, то приседая, то подпрыгивая, то резко поворачиваясь, – проверял, не мешает ли движениям вся эта воинская экипировка. Так он и расхаживал, пока не появился Яков и не уставился горящими глазами на разложенный на столе арсенал. Поняв, что нашел в лице молодого человека внимательного и заинтересованного слушателя, барон взялся за очередную жертву – и скоро Яков стал счастливым обладателем револьвера системы «бульдог» и кастета (в дополнение к уже имевшейся у него свинцовой гирьке на петле). С ней молодой человек с некоторых пор старался не расставаться.

Когда в гостиную вошла Ольга (за ней, изнывая от чувства неловкости, плелся Николка), барон как раз закатал правую штанину до колена и поправлял прилаженные на могучей волосатой икре ножны со стилетом. Ремешок охватывал ногу барона под самой коленкой – поверх матерчатого пояска, к которому крепились миниатюрные подтяжки, поддерживающие высокие, на ладонь не доходящие до колена, носки. Увидев эту картину, Ольга фыркнула и отвернулась от барона, силясь скрыть усмешку. Корф побагровел и, засуетившись, принялся приводить свой туалет в порядок. Реакцию девушки бывший конногвардеец воспринял превратно – на самом деле Ольгу рассмешило вовсе не неловкое положение, в котором очутился Корф, а невиданный ею доселе аксессуар, больше всего напомнивший девушке некоторые игривые детали женского туалета.

Сконфуженный барон покраснел, набычился, но быстро взял себя в руки – сделал вид, что ничего особенного не произошло. Он поправил штанину и принялся с независимым видом расхаживать по комнате; Ольга же, уединившись с Никоновым в кабинете, устроила лейтенанту сцену – и конечно же результат не заставил себя ждать.

– Значит, вам не нравится мое общество, сударь… простите, мы, кажется, не были представлены? – Девушка надменно взглянула на Корфа.

– Барон Корф, – любезно ответил барон. – Ротмистр лейб-гвардии кирасирского его величества полка в отставке, к вашим услугам, мадемуазель…

– Ольга Смольская. – Девушка делано присела в реверансе. Барон слегка поморщился – он не терпел излишне самостоятельных барышень, и уж особенно – бестужевок и прочих суфражисток[21]21
  Бестужевские курсы – высшие женские курсы в Санкт-Петербурге, рассадник российского феминизма. Суфражистки – движение за равноправие женщин в конце XIX – начале ХХ в.


[Закрыть]. Заметив недовольную гримасу барона, Ольга было вскинулась, но тут же взяла себя в руки.

– Так чем же вы, барон, недовольны? – повторила она вопрос, уже несколько помягче. – Серж не смог отказать мне в просьбе и позволил участвовать в вашей… небольшой затее. Вы полагаете, что он поступил опрометчиво?

Барон неопределенно хмыкнул:

– Сержу, конечно, виднее, сударыня… но позволю себе заметить, что прогулки такого рода – неподобающее занятие для столь прелестных особ. Мы, видите ли, собираемся…

– …поймать парочку негодяев, намотать им кишки на забор – а заодно вытащить из дурдома весьма достойного человека? – мило улыбаясь, закончила за Корфа Ольга. – Поверьте, барон, я полностью поддерживаю это начинание. Кстати… Сережа говорил, что у вас завалялся лишний ствол? – Девушка подошла к столу, взяла «бульдог» и картинно, как в кино, протарахтела барабаном по предплечью.

Барон ошеломленно воззрился на собеседницу. Никонов прислонился к косяку двери и ждал, предпочитая не вмешиваться; Ольга тем временем продолжала:

– Я понимаю, что мой туалет несколько… мм… не подходит для предстоящей прогулки, но все же надеюсь не стать вам обузой. – Девушка откровенно наслаждалась произведенным эффектом. – Итак, барон, не посвятите ли вы меня в детали предстоящей операции? Ведь вы, как говорил Сергей, человек опытный в делах определенного рода? Так кого будем валить?

И девушка торжествующе обвела взглядом мужчин – и обомлевшего барона, и Никонова, который так и не покинул своего наблюдательного пункта у дверного косяка, и Николку, старательно изображавшего из себя жену Лота, после не вовремя проявленного любопытства…

Дверь с треском распахнулась:

– Сергей Лексеич! Беда, Сергей Лексеич! Стрейкеровы головорезы на Гороховскую поехали, к дому Овчинниковых! Затеяли, видать, что-то нехорошее!

Яша появился столь стремительно, что прислуга даже не успела доложить Никонову о новом визите нахального молодого человека. Заговорщики как раз заканчивали сборы; условленные с Яшей два часа подходили к концу, пора было ехать к клинике. Барон, в очередной раз проверивший, ладно ли пристроен под одеждой арсенал тайной войны, совсем было предложил присесть на дорожку – как по лестнице застучали торопливые каблуки, и в гостиную влетел Яков. Он судорожно дышал, будто после долгого бега.

К нему немедленно кинулись. Ольга, враз растеряв показное высокомерие, засуетилась вокруг молодого человека. Никонов пододвинул стул – Яша кулем повалился на мягкое сиденье. Барон участливо поддерживал его под локоть; только Николка как стоял столбом, так и продолжал стоять.

Выпалив первую фразу, Яша мучительно раскашлялся. Барон обернулся к Николке, но тот уже сам сообразил – кинулся к остывшему самовару. Приняв дрожащими, неловкими руками стакан, Яков одним духом шумно, с брызгами, выпил его и начал рассказывать.

Дело было так. Прибыв на место, Яша занял уже знакомый ему наблюдательный пункт – на другой стороне улицы, наискосок от клиники. Было условлено, что, когда остальные заговорщики подъедут к месту, Ольга, которой подручные Стрейкера пока не знали в лицо, дойдет до «лазутчика» и подаст сигнал. Никонову и Корфу назначено было ждать в засаде, за углом. Там же, в квартале от перекрестка, собирались оставить извозчика – со строгим наказом во что бы то ни стало дождаться седоков. Для верности с извозчиком должен был побыть Николка.

Корф хотел сам отправиться к Яше, но его отговорили. Нельзя было исключать, что слежку успели приставить и к лейтенанту, а значит, могли видеть его с Корфом; тогда появление лейб-кирасира насторожило бы супостатов.

Дальше Яков должен был отступить к «засаде» и обрисовать барону и Никонову ситуацию. Ольге предписывалось и впредь следить за клиникой и, в случае прибытия к неприятелю подкреплений, подать сигнал.

Отменно составленный план был совершенно нарушен через какие-то четверть часа. К клинике подъехала пролетка, и из нее выбрался молодой человек в студенческом сюртуке и фуражке с гербом Императорского технического училища. В правой руке визитер держал то ли шляпную картонку, то ли круглую коробку, в такие кондитеры обыкновенно упаковывают кремовые торты. В поперечнике коробка имела вершков семь[22]22
  Примерно 30 см. 1 вершок равен 4,45 см.


[Закрыть] и столько же примерно в высоту. Коробка была перевязана толстой бечевкой; молодой человек нес ее осторожно, держа несколько на отлете.

Яков сразу узнал студента: это он в облике мелкого приказчика следил за домом Овчинниковых – как раз перед их стычкой с громилами бельгийца. Они, кстати, тоже были здесь – в швейцарской. Раз в несколько минут один из них выходил на крыльцо и лениво осматривался по сторонам.

«Студент» пробыл в клинике недолго – скорее всего, он вообще не ходил дальше швейцарской. Через короткое время визитер вновь появился на улице; за ним покорно шли оба громилы. Коробка все так же была при молодом человеке, и он точно так же держал ее на отлете. Все трое сели в поджидавшую пролетку; извозчик тронул экипаж, и тот прогрохотал по булыжникам мостовой точнехонько мимо Яши. Молодой человек постарался слиться с кирпичным столбом ограды, за которым оборудовал наблюдательный пункт, – и тем не менее отчетливо слышал, как седок скомандовал кучеру: «Гони на Гороховскую!»

Якову повезло: не успела пролетка скрыться за углом на Самотеке, как молодой человек уже успел поймать «ваньку», сунуть тому гривенник (пообещав по прибытии еще один) и не спеша, на безопасном расстоянии, отправиться вдогонку за экипажем. Тот и правда доехал до Гороховской. За несколько кварталов от дома Овчинниковых пролетку отпустили. Громилы спрятались в ближайшей подворотне, а «студент» вышел на улицу и неспешным шагом пошел по тротуару. Коробка была при нем – и нес он ее по-прежнему осторожно, будто она была наполнена посудой из драгоценного фарфора. Дойдя до Николкиного дома, «студент» выбрал удобную позицию – в чахлом палисаднике напротив – и принялся наблюдать. Якову был отлично знаком этот палисадник: он и сам провел там не один час, причем за тем же самым занятием.