Текст книги "Повести каменных горожан. Очерки о декоративной скульптуре Санкт-Петербурга"

Автор книги: Борис Алмазов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

«Когда бы вверх поднять могла ты рыло…»

«Гимназии в России заканчивали двоечники» – сказано не для красного словца. В среднем только один из пяти гимназистов заканчивал полный курс, «не посидев» два или три года в одном классе. Учиться было очень трудно. Начнем с малого. Урок долгое время равнялся не 45 минутам, как сейчас, а полноценному астрономическому часу, 60 минутам. Занятия делились на уроки и классы. Отсидев положенные пять-шесть уроков, отдыхая четыре перемены по 10 минут и одну большую – 20, гимназист отправлялся на два часа домой обедать, после чего возвращался в гимназию и начинались двух – четырех часовые «классы» – приготовление домашних заданий. Для нерадивых «классы» удлинялись за счет обеденных часов. Совершенно непонятная современному школьнику перспектива «остаться без обеда» для гимназиста прошлого была жизненной реальностью. На уроках кроме учителя частенько сиживал и классный наставник, который занимался только воспитанием учащихся, так что зевать, болтать и прочее на занятиях было вряд ли возможно. Как последнее воспитательное средство употреблялись для вразумления карцер и розги. За обучение в гимназиях всегда платили, к примеру в 1898 году от 40 до 70 руб. в год. Однако более 10 % гимназистов (казеннокоштные [70]70
  Кошт ( польск.) – казна, хозяйство. Казеннокоштные, обучавшиеся за государственный счет, как сейчас говорят «бюджетники».


[Закрыть], в отличие от своекоштных) от платы освобождались. Условием к освобождению от платы за учение считались бедность или сиротство, но прежде всего отличные отметки по всем предметам и добронравие.

Плата серьезная. Вот, к сведению, жалование тогдашних учителей казенных гимназий (в частных могли платить и больше). Во главе гимназии стоят директор и инспектор (завуч). Директор получает 2000 руб., инспектор – 1500 руб. (естественно, в год). Для того и другого – казенная квартира и особая плата за уроки. Учителя получают по 60 руб. за годовой урок, а через пять лет служения при одной гимназии – 75 руб. (за 12 уроков, а за остальные по 60 руб.). Классные наставники получают еще 160 руб. в год, а учителя древних языков за поправку письменных работ по 100 руб., а в прогимназиях – по 60 руб. Заметьте, как выделены учителя древних языков, так называемые «классики». Пенсии – через 25 лет, директорам 700–900 руб., инспекторам 650–850 руб. и учителям 600 800 руб., за исключением Санкт-Петербурга и Москвы, где соответственно 1000 руб., 850 руб. и 750 руб. [71]71
  Военным полагалось жалование: генералам – 9500 руб. в год, подполковникам и полковникам от 2500 до 4000, капитану – 1500 руб., поручику 240 руб., солдат получал жалование деньгами – 7 руб. 20 коп. в год. (Казаки на службе ухитрялись экономить за счет того, что брали табачное и винное довольствие деньгами и получали командировочные, если отдалялись от станицы более чем на 100 верст – 1 руб. в день. Деньги со сберегательных книжек (!) посылали домой, так как снаряжались на службу за собственный счет. Одномоментно, при выходе в полк, это стоило 350 руб., включая покупку коня.) По данным точнейшей российской статистики, петербургский рабочий в 1913 году получал в день в среднем 55 коп., работница – 33 коп. Рабочий-строитель в Одессе получал 5 руб. за шестидневную неделю. Во время Первой мировой войны заработки рабочих очень сильно выросли, но и цены повысились.
  Однако рабочий-текстильщик на мануфактуре «кровопийцы» Саввы Морозова бесплатно имел казенный каменный дом, корову, бесплатное обучение детей, форменную одежду и обувь для всех них и двухнедельный отдых в рабочем санатории. Имелись такие! Так что же они бастовали? Зачем же они революцию учинили? Сначала давайте забудем, что революцию учинили рабочие. В Гражданскую войну они воевали и за красных, и за белых. Например, у Колчака отчаянно воевал, причем под красным знаменем, с большевиками Ижевский рабочий полк, действительно состоявший из рабочих-оружейников. Кто только себе не присваивал право считаться представителем рабочих. Фашистская партия Гитлера называлась «национал-социалистическая рабочая партия». Назвать-то как угодно можно, и хоть мобилизованные в армию немецкие пролетарии прекрасно воевали в гитлеровских войсках, все-таки рабочие тут совершенно ни при чем. Что же касается революции. Тема не для этой книги.
  Денег даром никто и никогда не платил. И хоть жилось рабочему человеку до революции уж совсем не хуже, чем при советской власти, приветствуя ее он же не знал, какой она будет. Ему, например, хотелось, чтобы на заводах не погибало по 900–1200 человек в год, как это было в 1913 году. Так что, не будем представлять дореволюционную жизнь в кружевах и трюфелях. Горя хватало и зла было достаточно, иначе бы никакие большевики империю не сокрушили. Да они ее и не сокрушали, сама развалилась, значит, этому развалу помогали все! Как все мы – нынешние, вольно или невольно, развалили СССР.


[Закрыть]

Много это или мало? Не будем пересчитывать в нынешние «у. е.». Это мало что даст. Тем более что в те годы русский рубль был покрепче всех «у. е.». Да и кроме того, существовала колоссальная разница в прожиточном минимуме в столице и в провинции, в городе и в деревне. Проще судить по ценам, скажем, 1913 года. Предметы первой необходимости отечественного производства и продукты питания – дешевы, предметы роскоши и товары импортные – баснословно дороги.

Мука пуд (16 кг) – 40 коп., фунт (400 г) ржаного хлеба в Питере – 0,025 коп., белый хлеб – 0,05 коп., говядина – 22 коп., свинина – 23 коп., конфеты (пуд) – 8 руб. 50 коп., ситец (аршин) – 11 коп., сукно – 2 руб., романовский (овчинный) полушубок – 5 руб., хромовые сапоги – 12 руб., ведро водки (12 л) – 3 руб. 80 коп., а французские шелковые чулки – 40 руб., полбутылки французского шампанского (350 мл, маленькая бутылочка) – 6 руб., столько же ведро самого лучшего цимлянского вина или один том собрания сочинений Ф. М. Достоевского издания 1883 года. Серьезные книги тоже дороги [72]72
  В провинции, в области войска Донского, где жили мои предки, строевая выезженная казачья лошадь стоила 120 руб., казачья строевая шашка – 6 руб., корова 15–25 руб., баран – 1 руб., виноград (в сезон) – 3–15 коп. ведро, шестифунтовый каравай пшеничного хлеба (2 кг 400 г) – 2 коп.
  Мой дед – священник и учитель, преподававший в станичной гимназии Закон Божий, получал 300 руб. в год. Когда по просьбе гимназического начальства, станичного атамана, по благословению митрополита стал преподавать еще и латынь, заработок его увеличился незначительно, но добавились казенная квартира, денщик, кухарка, казенная лошадь и, что очень дорого в донских степных краях, семь сажен березовых дров, (примерно 20 кубометров). Жалование же станичного атамана огромной окружной станицы составляло всего 120 руб. Стало быть, учителей ценили выше.
  Илья Николаевич Ульянов, исполняя должность инспектора народных училищ, имел чин действительного статского советника, что по табели о рангах равнялось званию генерал-майора и вознаграждалось соответствующим жалованием, которое в провинциальном Симбирске выглядело очень серьезным. Все дети Ульяновых учились отлично, кроме того, как сыновья и впоследствии сироты педагога от уплаты за обучение освобождались. Семья В. Ульянова не бедствовала. Свидетельством тому тот факт, что никто из детей Ульяновых не занимался платным репетиторством. Почитайте А. П. Чехова, чтобы понять эту фактически неотъемлемую сторону жизни «недостаточных» гимназистов. Примерно с четвертого класса начинали «бегать по урокам». А ведь нужно было еще и свои уроки учить.


[Закрыть]. Мне хочется дать читателю почувствовать, что и 100, и 200 лет назад жить было совсем не просто. И уж, во всяком случае много сложнее того, чему об этом времени нас учили и продолжают учить в школах.

По плану 1890 года для гимназий латыни отводилось первого по восьмой класс 5–6 часов в неделю, в полтора раза больше, чем на русский язык, церковнославянский и логику вместе взятые. Греческого с третьего по восьмой класс – 4, 5 и 6 часов соответственно! За шесть лет обучения – 33 часа в неделю. А математики за все восемь лет всего 29 часов, физике обучали только три последних года и всего 7 часов (фактически только ознакомительный курс). Химии, биологии не было совсем, считалось, что будущим юристам и чиновникам эти науки не нужны.

Гимназия давала так называемое классическое образование и, надо сказать – крепкое. Владея основой – древними языками, вчерашний гимназист легко овладевал любым европейским языком. Не мудрено, что, хотя французского и немецкого по учебным часам было вполовину меньше, чем так называемых «мертвых языков», все гимназисты свободно говорили на этих иностранных языках и легко осваивали новые. А уж как мифологию и Закон Божий знали, как во всех классических сюжетах и именах ориентировались, и говорить нечего!

Я не берусь судить о тогдашней системе образования в сравнении с нынешней, и, рассказывая о ней, утверждаю, что образное мышление бывших гимназистов, да и вообще всех культурных людей того времени наполнено античностью. Все иносказания, всю символику декоративной скульптуры на стенах домов они читали, как открытую книгу. Вспомните с учетом этого стихи Пушкина или басни Крылова – убедитесь!

Учебный год продолжался с 16 августа (по ст. ст.) до 1 июня (примерно 240 дней), после чего в каждом классе сдавались экзамены по всем предметам. Несдавшие получали переэкзаменовку, то есть экзамены осенью. Насколько были трудны тогдашние экзамены говорит то, что именно в экзаменационное время в городе увеличивалось число самоубийств среди учащихся.

А много ли было гимназистов? Увы! В 126 гимназиях всей России не более 60 тыс. учащихся во всех классах. Правда, были еще частные гимназии, реальные и коммерческие и прочие училища, где больше времени уделялось естественным наукам, математике и физике. Особая статья – семинарии. Были кадетские корпуса и юнкерские училища, но там особенно античностью не увлекались, хотя и знали ее назубок, предпочитая военную историю Древней Греции и Рима.

Обучение было раздельным, но в немногочисленных женских гимназиях требования к учащимся барышням и объем преподносимых знаний был меньше. Горожане и значительная часть сельских жителей – грамотны, однако неграмотных и малограмотных, то есть умеющих расписаться и по складам прочитать вывеску, в стране больше, чем грамотных. Но, по свидетельству современников, все горожане прекрасно в мифологии разбирались. Вот это нам особенно интересно. «Говорят, раньше слова „маскарон“, „меандр“, „кадуцей“, „ризалит“ были понятны даже извозчикам и гувернанткам, а для современного человека эти понятия, как китайская грамота», – пишет Алсу Идрисова, рассказывая о дореволюционном провинциальном Симбирске. Что уж говорить о столице – об императорском Петербурге. Тут и дворового пса звали Алкид или Цербер! И эти клички были всем современникам понятны, как, например, нам то, что ныне всех рыжих котов кличут Чубайс, а черных – Штирлиц и даже Хейфиц!

Городская декоративная скульптура – театр и литература одновременно! Это очень старая традиция. Еще готические соборы украшались тысячами скульптур, а у нас иконостасы и фрески в церквях, сюжеты коих понятны всем прихожанам, в том числе неграмотным. Нынче огромный пласт тогдашней народной городской культуры полностью утрачен. Произошла эта утрата, как гибель Помпеи – почти мгновенно в историческом масштабе!

В 1890 году численность населения Санкт-Петербурга составляла 954 400 человек, в 1897 – 1 265 000 чел., а к 1900 году это число выросло до 1 418 000, в 1912 году достигло рубежа 2 млн, в 1917 году – 2 420 000 [73]73
  Материалы по статистике Петрограда. Вып. I. Пг., 1920. С. 10.


[Закрыть], а в 1920 году сократилось до 722 000 жителей.

Причем городское население послереволюционного Петрограда и других городов сменилось процентов на девяносто. Маскароны и статуи – умолкли. А для уцелевших жителей городских окраин и крестьян, переехавших в города, они и прежде оставались безмолвными.

С 1920-х годов новые власти применяли повсеместно классовый подход, в частности к образованию. Детям «бывших», т. е. дворян, купцов, духовенства, казаков, кулаков и пр., так называемых лишенцев, доступ к образованию был категорически закрыт.

Изменился объем и характер знаний. Если прежняя гимназия в первую очередь воспитывала нравственного человека, вооруженного гуманитарными знаниями, то советская школа обучала в лучшем случае специалиста. Воспитывать была призвана ВКП(б), марксистско-ленинская философия и начальная политграмота в пионерском отряде или в комсомоле.

Естественно я ее тоже проходил и сдавал, правда удивлялся, как можно декламировать доводы «Анти-Дюринга», не читая самого Дюринга. (И даже сомневаясь, человек это или название учения, а может быть, и механизма, такого как домкрат или блюминг.)

А как же «монументальная пропаганда», которую, как им казалось, изобрели большевики (как будто до этого приказа каждый архитектурный ансамбль, каждая скульптура, каждый маскарон и орнамент не влиял на сознание зрителя)? В послереволюционные времена декоративная скульптура поразительно отупела. В лучших своих образцах она стала псевдоромантическим отражением действительности. По барельефам поползли тракторы и танки, поплыли линкоры и полетели аэропланы, замаршировали и застыли в театральных позах военморы и красноармейцы, физкультурницы, футболисты и ударники труда.

Маскароны и барельефы утратили подтекст. Их стало невозможно «читать», ибо они выражали только то, что изображали. Однако и эти маскароны, и декоративная скульптура советского периода нашей истории все равно отражают время, все равно говорят, все равно красноречивы, но как они потеряли многозначность! Они стали прямолинейны, как дорожные указатели, а часто совсем убоги и даже карикатурны.

Но, пережевывая марксистско-ленинскую жвачку, в которую превратили учебники философии, декламируя на экзаменах всевозможную чепуху про научный коммунизм, поколения советских людей запоем читали разные умные книжки. Много! Жадно и правильно!

Гул той, еще дореволюционной культуры докатывался и до нас, до «шестидесятников». Вынуждал учиться, узнавать, казалось бы, вещи совсем, как говорил Н. С. Хрущев, «современной молодежи и подросткам» и не нужные! Зачем я в четвертом классе исписывал-изрисовывал общие тетради родословными античных богов? Конечно, у меня дед – классик-латинист! Так он до войны умер! Я его никогда не видел, а мама-лишенка фактически осталась совсем без образования! Это – гены? Не исключено! Но что ж эти гены не могут заставить моих детей жить в Эрмитаже или в Русском музее или просто в библиотеке, как жил там я?! Да, у меня дома на полках 5 тысяч томов, как говорила моя бабушка «вместо обеденных» книг, которые, кроме меня, никто не читает. Придет время – опомнятся? Не утешайте меня! Я сам о том молюсь. Только вот опомнятся ли? Успеют ли опомниться, пока их не смолол каток будней и повсеместное засилье кича.

Однажды в ранней юности, сидя на скамейке в сквере, распускал я свой тощий петушиный хвост знаний перед трепетным созданием, восторженно внимавшим моей глупости. Рядом сидел красивый старик и, вероятно, вынужденно слушал мой бред. Я что-то сокрушал, кого-то порицал!.. В общем, «подрывал корни» и «расшатывал устои» каких-то мало известных мне тогда ценностей. И вдруг услышал, как старик прошептал, как бы самому себе: «Когда бы вверх могла поднять ты рыло…» Он ушел, тяжело опираясь на старинную массивную палку.

^{Рея. Инженерный замок}

Меня кинуло в жар! Я знал эту басню И. А. Крылова. «Свинья под дубом вековым, наевшись желудей досыта…» Я поднял «рыло», на меня смотрел безжалостно смеющийся маскарон! Не помню, что я тогда болтал, но я помню свой стыд! И помню его до сих пор! Убийственный стыд! Такой, по легенде, испытал А. Н. Оленин, когда, попав на комедию «Недоросль» Фонвизина, узнал в Митрофанушке себя! Я почувствовал тогда себя Митрофанушкой и той самой свиньей под дубом вековым. И результат был тот же самый. По устному питерскому преданию, Оленин-Митрофанушка кинулся учиться, стал одним из самых образованных людей России и долгие годы был директором Императорской Публичной библиотеки, ныне Национальной, так и я кинулся учиться! [74]74
  Про Оленина – неправда! Он получил блистательное домашнее образование! В 27 лет, будучи военным, был избран членом Академии наук! Но это очень русская легенда! Раз появилась такая, значит, народная душа такой легенды желала, такую историю видела для себя образцом.


[Закрыть]

Что касаемо меня – учился, учусь и далее буду учиться с наслаждением, с восторгом и самым превысоким счастьем и радостью! Но стыд мой от хамской тогдашней самоуверенности и теперь не прошел. Правда, я уже не чувствую себя той самой, что подрывала корни. Иногда мне даже кажется, что я сменяю на посту, на скамеечке, того старика – очень хочется мне, глядя на многие новации, очень швыдких (резвых – укр.)деятелей культуры, ваятелей «газоскребов» и просто охамевших от вседозволенности при исторически традиционном народном молчании растлителей и растлительниц нации, сознательно или неосознанно подменяющих подлинные ценности на суррогат, сказать: «Когда бы вверх могла поднять ты рыло…»

Ах! Не будем о грустном! Хотя веселой прогулки не обещаю. Трудно нынче быть веселым! Нет, не оттого, что наш город полуразрушен. В своем увядании он еще прекраснее. Не оттого, что животное физиологическое веселье, как от щекотки, что обрушивает на нас массовая культура и телевидение, в частности, порождает презрение – то есть ненависть в состоянии покоя – к его создателям. Действительно, «мне не смешно, когда фигляр презренный, глумяся, пачкает Мадонну Рафаэля…», тут я совершенно согласен с Антонио Сальери. Тем более что оклеветанный великий композитор гуляку Моцарта не убивал. Трудно быть веселым, видя, как образовавшуюся на месте многовековой культуры духовную пустоту некому и нечем заполнить. Ведь для того, чтобы появился Пушкин, необходим общий высокий уровень духовности всей страны, многовековая, многонациональная, народная культурная почва и значительный слой образованных людей в нашем Отечестве. Пушкин потому и «солнце русской поэзии», что за ним стоят звезды первой величины поэзии XVIII века и блистательное окружение.

Скажем, для того чтобы возникло такое явление фольклора образованного народа, как авторская песня 1960-х, нужен был не только народ, но и его широкое образование. Не вижу я нынче этой почвы внимающей, этого культурного слоя. Есть узкая прослойка хороших специалистов, есть погоня за потреблением, в том числе культурных ценностей. Подчеркиваю, только потребления! А слоя, а пласта культурного – нет. Как говорил мой дед в начале социализма: «Народу стало больше, а людей – меньше…»

Ну да Бог не без милости, а Праведные, хотя бы трое (хоть один!), которых не нашлось в Содоме и Гоморре, верю, в России есть! По их молитвам, только по их молитвам и живем! Ими и спасемся. Думаю, мы и теперь не пропадем – выкарабкаемся из криминального и хамского безвременья. И не за колы да топоры хвататься следует, а молиться да учиться! Первое необходимо и полезно, а второе еще и приятно, поскольку интересно и радостно.

Василий Иванович Демут-Малиновский

В. И. Демут-Малиновский происхождением из семьи «резного дела мастера И. Демута». Учился в Академии художеств у М. И. Козловского, награжден серебряными и золотыми медалями, в том числе большой золотой – за рельефы «Взятие фрегатов при Гангуте» и «Полтавская баталия». Они были выполнены совместно с соучениками по скульптурному классу И. И. Теребеневым и И. М. Моисеевым по эскизам М. И. Козловского и предназначались для пьедестала памятника Петру I работы Б. К. Растрелли, установленного перед Михайловским замком.

Еще одну золотую медаль Демут-Малиновский получил в 1802 году за эскиз надгробного памятника своему учителю – М. И. Козловскому (надгробие установлено в 1803 году на Смоленском православном кладбище, перенесено в 1931 году в некрополь XVIII века Александро-Невской лавры). В 1803–1806 годы ездил как «пенсионер Академии художеств» в Италию, где в Риме консультировался у знаменитого А. Кановы.

По возвращении удостоен звания академика за эскиз статуи Ильи Пророка для Казанского собора, а спустя два года звания адъюнкт-профессора за статую Андрея Первозванного (отлита в бронзе в 1811 г.). Для того же собора исполнил модель статуи Архангела Михаила (1811 г.; гипс, окрашенный под бронзу; эта фигура стояла слева у колоннады, справа – статуя Архангела Гавриила работы Мартоса; обе не сохранились), а также статую «Вера» для иконостаса алтаря.

Одновременно работал над другими монументально-декоративными произведениями: в 1808 году выполнил кариатиды в Кабинете-«фонарике» Павловского дворца; в 1809–1811 годах создал для Горного института группу «Похищение Прозерпины Плутоном» и два фриза: «Аполлон, приходящий к Вулкану за колесницей» и «Венера, требующая от Вулкана доспехи Марса».

В 1811 году в составе коллектива мастеров под руководством Ф. Ф. Щедрина начал работать над круглой скульптурой для башни, фронтонов и портиков Адмиралтейства. В 1813 году он получил звание профессора за статую «Русский Сцевола» – отклик на события Отечественной войны 1812 года. Она признана одним из самых значительных произведений русского классицизма. В 1810-е годы создал ряд портретов: А. В. Суворова, М. И. Кутузова, М. В. Ломоносова, В. А. Озерова, М. Н. Муравьёва, несколько изображений Александра I.

Из числа мемориальных памятников скульптора наиболее известны: надгробие конференц-секретаря Академии художеств П. П. Чекалевского (1817 г., некрополь XVIII в. Александро-Невской лавры), доктора Р. Симпсона (1820-е гг., Смоленское лютеранское кладбище), памятник над могилой фельдмаршала М. Б. Барклая-де-Толли (1823 г., Йыгевесте близ Тарту; по проекту арх. А. Ф. Щедрина).

В 1818 году В. И. Демут-Малиновскому поручены наблюдение и реставрация скульптур во дворцах и садах. С 1826 года он возглавил скульптурную мастерскую Гоф-интендантской конторы. Под его руководством приведены в порядок античные памятники эрмитажной коллекции, реставрировались статуи Летнего сада и скульптуры из пудостского камня на крыше Зимнего дворца (1842–1844 гг.), сделаны по старым образцам статуи «Флора» и «Помона» на фасаде Малого Эрмитажа и т. д.

В 1819 году Демут-Малиновский выполнил горельеф «Аллегория архитектуры» для чугунной лестницы Академии художеств. С начала 1820-х годов совместно с С. С. Пименовым и другими скульпторами он вел огромную работу по созданию пластического декора ампирных ансамблей К. И. Росси – Елагина дворца (1821–1822 гг.), Михайловского дворца (1823–1825 гг.), арки Главного штаба (1827–1829, 1833 гг.), Публичной библиотеки (1830–1831 гг.), Александринского театра (1831 г.), Сената и Синода (1833 г.), Нарвских триумфальных ворот (1830–1834 гг., арх. В. П. Стасов). Кроме того, им созданы барельефы для Конюшенной церкви и церкви Святой Екатерины у Тучкова моста (1822–1823 гг.); статуи быков у Скотопригонного двора (1825–1827 гг., в 1936 г. перенесены к зданию на Московском шоссе, 13; ныне – ОАО «Самсон»); декор Египетских ворот и башни Шапели в Царском Селе (1825–1830 гг.), «Готической капеллы» в парке Александрия (1834 г.), статуи евангелистов для домовой церкви Академии художеств.

К числу значимых петербургских работ должно быть отнесено и продолжавшееся на протяжении многих лет участие мастера в скульптурном оформлении Зимнего дворца и Нового Эрмитажа, где им исполнены скульптурные группы древнерусских воинов со знаменами в Гербовом зале Зимнего дворца (1828 г., совместно с Н. А. Токаревым; восстановлены после пожара Ю. Штрейхенбергом); статуи, изображающие Ветхий и Новый Заветы, и фигуры кариатид в Большом соборе (1839 г., из папье-маше); скульптурное убранство Александровского зала (1839–1840 гг.), четыре статуи муз и рельеф «Триумф Траяна» на парадной лестнице половины наследника цесаревича (1840 г., Октябрьский подъезд; совместно с П. В. Свинцовым); статуи Джованни Пихлера, Диоскурида, Смилида и Оната для фасада Нового Эрмитажа (1841–1846 гг., по моделям Л. Шванталера и И. Гальбига; последние две статуи заканчивал А. И. Теребенев).

Кроме того, скульптор выполнил ряд монументальных работ для многих городов России: памятник в честь заключения мира в Кайнарджи (1833–1834 гг., ныне – Музей архитектуры им. А. В. Щусева); модель памятника князю Владимиру в Киеве (1834 г.); рельефы церкви Святого Олая (Олевисте) в Таллине (1836 г.); памятник М. Б. Барклаю-де-Толли в Тарту (открыт в 1849 году) и Ивану Сусанину в Костроме (открыт в 1851 году, не сохранился).

Демут-Малиновский женился на дочери скульптора Ф. Ф. Щедрина. На дочери Демут-Малиновского был женат скульптор С. И. Гальберг. Возник целый клан русских скульпторов, окруженный множеством просвещенных и образованных людей. В доме скульптора (В. О., 6-я линия, участок № 5) устраивались музыкальные вечера, в них принимал активное участие и сам хозяин. Он похоронен на Смоленском кладбище (в 1937 году его прах перенесен в некрополь мастеров искусств Александро-Невской лавры, в 1940 году – установлен памятник).