Текст книги "Из единой любви к Отечеству"

Автор книги: Борис Костин

Соавторы: Валентин Пушкин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Пушкин Валентин Александрович , Костин Борис Акимович
Из единой любви к Отечеству

Пушкин Валентин Александрович; Костин Борис Акимович

Из единой любви к Отечеству

Так помечены страницы. Номер предшествует странице.

Из предисловия: Валентин Пушкин написал с герое партизане 1812 года Александре Сеславине, человеке, которым гордились соотечественники и которому посвящали восторженные стихи лучшие поэты России, а Борис Костин о женщинах участницах войны 1812 года. Эти публикации – только лишь часть малая того огромного долга, который мы сегодня все решительнее возвращаем родной земле и тем людям, что твердыми своими руками подняли из тьмы времен историю нашего Отечества.Подняли и держат так крепко, что нелишне нам сегодня еще и еще раз вспомнить и произнести вслух их имена. (Олег Михайлов).

Об авторах: Валентин ПУШКИН окончил музыкально-педагогический институт имени Гнесиных. В настоящее время – артист Большого театра. "Александр Сеславин" – первая книга автора. Борис КОСТИН родился в городе Томске, окончил Рязанское высшее воздушно-десантное училище. В настоящее время офицер Советской Армии. Публиковался в журналах "Неман", "Маладосць", "Москва", "Нева", "Дружба".

Содержание

Валентин Пушкин. Александр Сеславин

Борис Костин. Из единой любви к Отечеству

Девица-кавалерист

Женщины 1812 года

Примечания

Пушкин Валентин Александрович

Александр Сеславин

Сеславин – где не пролетит

С крылатыми полками,

Там брошен в прах и меч и щит

И устлан путь врагами.

В. А. Жуковский "Певец во стане русских воинов"

22 августа 1812 года{1} Кутузов согласился вверить подполковнику Денису Давыдову 50 гусар и 80 казаков для партизанских действий в тылу неприятеля. "Более он не дает", – сказал Багратион, представлявший рапорт Давыдова на рассмотрение главнокомандующего.

Однако вскоре было сочтено полезным послать еще несколько отрядов на охоту за мародерами. Князь Вадбольский с мариупольскими гусарами основался возле Можайска; генерал Винценгероде с драгунами – на Петербургском тракте; поручик Фонвизин с казаками – на Боровской дороге; вдоль Смоленской дороги лихие налеты на транспорты французов совершали гусары и казаки генерала Дорохова; Кудашов контролировал Серпуховскую дорогу; у самых московских застав истребляли врагов два артиллерийских капитана, два Александра Фигнер и Сеславин.

Опустошенная пожаром Москва превратилась в западню. Без продовольствия и фуража, бездействуя среди погорелых развалин, армия Наполеона теряла боеспособность. С мнимым доброжелательством Наполеон предложил императору Александру начать мирные переговоры. Ответа на его письмо не последовало. Тогда он направил своего генерал-адъютанта к русскому главнокомандующему.

Еще в начале войны Наполеон как-то назвал Кутузова "старой северной лисицей". Узнав об этом, седовласый фельдмаршал с усмешкой пообещал, что надеется не дать ему ошибиться. И вот сейчас происходила та заочная, невидимая, но крайне напряженная борьба, в которой побеждают дипломатический опыт, расчет и мудрая прозорливость. Кутузову необходимо было продлить пребывание французов в Москве, чтобы успеть пополнить русскую армию. Он намеренно затягивал переговоры с приехавшим в Тарутинский лагерь генерал-адъютантом Лористоном, внушая ему надежду на заключение мира.

После визита Лористона Наполеон 14 суток терпеливо дожидался окончательного ответа. Он получил ответ Кутузова 6 октября, когда был разгромлен вышедший из Москвы авангард под командованием заносчивого Мюрата.

Русская армия ликовала! Наконец произошло сражение, увенчавшееся успехом. Эта первая несомненная победа имела огромное нравственное значение. Потери французов составили 2 тысячи убитых. 1500 солдат сдалось в плен.

Известие о разгроме под Тарутином поразило Наполеона. Он понял наконец хитрость одноглазого старика. "Итак, нам суждено делать только ошибки!" – с досадой сказал император и, поручив обозы маршалу Мортье, объявил, что покидает Москву.

Решено было возвращаться по новому маршруту: на Боровск, Малоярославец, Медынь. Война еще не коснулась этой территории, и, при достаточном снабжении продовольствием и фуражом, здесь предполагалось развить быстрое продвижение.

Наполеон двинулся по старой Калужской дороге, пустив впереди дивизию генерала Брусье, но внезапно перешел западнее – на новую Калужскую (Боровскую) дорогу, рассчитывая обойти Kytysoaa и открыть себе свободный путь на Смоленск.

В расположении главной квартиры русской армии, между пехотных биваков, коновязей кавалерийских и артиллерийских полков появились всадники в егерских шинелях, гусарских ментиках, казачьих чекменях. Многие с бородами, в косматых бараньих шапках. Замелькали дротики казаков, кавалерийские карабины и трофейные ружья, взятые у врага. Сойдя о коней, двое вошли в большую избу посреди села. Их встретил дежурный офицер начальника штаба генерала Ермолова.

– Доложите Алексею Петровичу: Фигнер и Сеславин, по его вызову.

Рослый, могучего сложения генерал в походном сюртуке без регалий беседовал со штабными офицерами. На лавке лежали офицерские плащи, на столе – карты, листы реляций и приказов. Наклонив над картами широколобую голову, Ермолов водил пальцем по кривым линиям, означавшим передвижения корпусов. Голос Ермолова рокотал в низенькой горнице, офицеры с вниманием следили за генеральской рукой.

О военной дерзости и смелости Ермолова рассказывали легенды. Он был не менее знаменит в армии, чем сам Багратион или беспримерно храбрый генерал Неверовский. Посмеиваясь, вспоминали, как Ермолов просил царя пожаловать его в "немцы". При Бородине, видя, что французы готовы прорвать центр русских позиций, он бросился отбивать батарею Раевского во главе одного батальона. Говорили, будто в кармане Ермолова были Георгиевские кресты; он кидал их впереди себя, и солдаты под ливнем пуль завладевали наградами. На выручку Ермолову спешили полки Васильчикова, в тыл французам ударил Паскевич. Перед батареей вырос холм из окровавленных тел, Ермолова ранило картечью в шею, но батарея была отбита...

Ответив на приветствие партизан и кивая на оконце, за которым шумели прибывшие отряды, Ермолов шутливо сказал:

– Вы обращаете мою квартиру в вертеп разбойников... Что скажете? Бонапарт в Москве?

Главнокомандующий и погибший в Бородинском сражении князь Багратион ученики великого Суворова – называли императора французов его корсиканским именем, как бы подтверждая свое неизменное и презрительное мнение об "узурпаторе". Так же именовал Наполеона и Ермолов. Он считал себя генералом суворовской ориентации.

– Пленные показали, что по Калужской дороге идет дивизия Брусье...

– Что еще?

– По Боровской дороге движутся неизвестные колонны...

– Неизвестные?! – Ермолов с насмешливым удивлением посмотрел на Фигнера.

В длиннополом неопрятном казакине Фигнер и правда походил на разбойника; наряд его дополняла гусарская сабля и пистолеты, заткнутые за пояс. Говорил он уверенно, громким голосом; его круглое лицо с начесанными на лоб редкими волосами и словно бы сонными, небольшими глазками казалось лицом очень спокойного и благодушного человека.

– Давно ль стал ты пленных-то брать? – Ермолов укоризненно покачал головой. – Знаю ведь о твоей чрезмерной жестокосердости... и не одобряю ее.

Фигнер хладнокровно пожал плечами.

Рассказывали, как при отступлении из-под Смоленска Фигнер увидел разоренную сельскую церковь, а в ней трупы священника и замученных озверевшими мародерами малолетних девочек. Фигнер побледнел, глаза его вперились в тела убитых. Положив руку на алтарь, он в присутствии своих солдат поклялся мстить врагам без снисхождения и пощады.

– Совместно с Александром Самойловичем мы рассеяли конвой обоза, шедшего из Москвы, – докладывал, в свою очередь, Сеславин; в отличие от Фигнера, на нем был аккуратно пригнанный конноартиллерийский гвардейский мундир с черным воротником и красной выпушкой. Собираясь к начальнику штаба, Сеславин прикрепил на грудь ордена: Анны 2-й степени и Владимира 4-й степени. Он поминутно поправлял иностранный крест под воротником, будто смущаясь устремленных на него глаз и особенно – пристального, тяжелого взгляда Ермолова.

– Пленный подтвердил присутствие неприятельских колонн на Боровской дороге...

– Где же пленный-то ваш? – хмурясь, спросил Ермолов. – Надо показать его Михаилу Илларионовичу.

Сеславин с некоторой досадой указал на невозмутимого Фигнера.

– Александр Самойлович приказал...

– Эк его! Ну так добывайте мне теперь верные сведения. И немедля. На сей раз разойдитесь. Речку Нару (Ермолов ткнул в карту) должно перейти ночью, не привлекая неприятеля. Изловчитесь узнать: что за колонны движутся по Боровской дороге.Сие есть задача первостепенная.

Отпустив партизан, Ермолов поспешил к главнокомандующему. Кутузов встревожился. Он приказал генералу Дохтурову вести к Фоминскому 6-й пехотный корпус с предписанием завязать бой.

Тою же ночью Фигнер трижды пытался перейти Нару, но всякий раз натыкался на засады, был обстрелян и, проклиная свалившееся на него невезение, повернул назад.

* * *

Брезжил рассвет 10 октября. Над лугами стелился рыхлый туман. Сеславин зорко всматривался за реку в белесую мглу, но тишина, не нарушаемая ничем, кроме теньканья синицы, успокоила его. Он приказал перейти речку, ведя коней в поводу.

На рысях миновали желтые перелески, лощины, заросшие, ольшаником, просторные поляны с поникшей травой. Чем дальше – тем ехали осторожней, сдерживая разгоряченных коней. Остановились перед матерым лесом, за которым пролегала Боровская дорога.

– Дальше я один разведаю, – сказал Сеславин младшему офицеру.

– Да как же, Александр Никитич! А вдруг что-нибудь такое? Возьмите казаков.

– И впрямь, ваше благородие, – вмешался бородатый казачий урядник. Взяли бы полусотню, мигом бы доскакали...

– Нельзя, братцы. Шуму наделаем, всполошим всю округу. А коли у француза дозор?.. Словом, ежели часа через четыре меня не будет, возвращайтесь в главную квартиру.

Сеславин спешился, снял шинель, отцепил саблю, передал вестовому и, положив за пазуху пистолет, скрылся в лесу.

Бледный свет скользил по верхушкам сосен, по белым стволам берез. Роняя листву, испуганно вздрагивали осины, внезапно, под косым лучом, высвечивали медью дубы. Туман исчез, но утро не разгоралось. Будто сырая ветошь, по небу расползались тучи, и солнце пряталось, предвещая дождь.

Сеславин шел с осторожностью охотника, задумавшего выследить опасного зверя. Иногда он наклонялся, подносил к губам горстку брусники и напряженно вслушивался. Перестук дятлов, шелест редеющего леса, запах грибной прели невольно пробуждали воспоминания далекой, безоблачной и мирной поры. Обманчивый покой не усыплял бдительности разведчика, но рядом с важной, настойчиво понуждающей его мыслью выплывали милые видения детства: скромный отцовский дом и приветливо кивающие ему лица матери, отца, братьев...

* * *

Родился он в селе Есемово Ржевского уезда Тверской губернии. Отец, потомственный дворянин, всю жизнь прожил в деревне, трезво и кропотливо хозяйствуя, но значительных средств не скопил, хотя и к "недостаточным" не причислялся.

У есемовского хозяина родилось четверо сыновей: Петр, Александр, Федор и Николай. Тщанием дяди, гатчинского офицера, Александра и Николая удалось поместить в Артиллерийский и инженерный шляхетский кадетский корпус. В это привилегированное учебное наведение принимали обычно отпрысков знати. Но благоволение цесаревича Павла{2} к своему старому служаке было лучшей рекомендацией для его племянников, нежели титулованная фамилия.

Братья Сеславины увидели Петербург, узнали фрунт и жесткое казарменное воспитание. За изучение военных наук взялись рьяно, и время полетело незаметно над классами, манежем и плацем.

Однажды февральским солнечным днем кадеты играли на дворе в снежки. Офицеры разъехались по домам обедать. Внезапно часовой у ворот вскинул ружье "на караул".

В воротах показались всадники. Впереди ехал полковник маленького роста в высоких ботфортах и треуголке, сдвинутой к самому носу. Этот короткий нос с вывернутыми ноздрями и водянистый, бешено-требовательный взгляд знал в Петербурге каждый.

Фельдфебель, присматривавший за кадетами, помертвел: "Батюшки, царь! А в корпусе ни одного офицера..."

Павел слез с коня и, широко ступая тяжелыми ботфортами, зашагал к зданию корпуса. Он с сердитым недоумением вертел головой в детской треуголке, короткий нос его яростно фыркал. Император тщетно ждал обычного церемониала, торжественной встречи и рапорта. Сопровождавшие императора офицеры поотстали, опасаясь находиться рядом с ним при взрыве необузданного царского гнева, последствия которого бывали для окружающих плачевными.

В эту минуту один из мальчиков смело направился к разгневанному царю. Подойдя "журавлиным шагом", кадет громко отрапортовал о состоянии дел в корпусе. Павел смотрел на него насупившись. Но вдруг отрывисто захохотал и поцеловал находчивого кадета в румяную щеку.

Нарушение установленных им порядков не имело оправдания, и никто не взялся бы предсказать меру взысканий, которые могли быть наложены. Но судьбе было угодно, чтобы юный Саша Сеславин попался на глаза императору в ту минуту, когда его неистовое самодурство разрешилось неожиданной милостью. Узнав, что Саша племянник того Сеславина, что служит у него в Гатчине, император спросил, не хочет ли он стать гвардейцем. "Мне хотелось бы служить вместе с братом", – ответил смелый кадет.

На другой день императору доложили об отличных способностях Сеславиных, и он приказал зачислить их в гвардейскую артиллерию.

В 1800 году двадцатилетний подпоручик Александр Сеславин за "усердную и ревностную службу" и "состояние команды и орудий в совершенном порядке" был награжден "мальтийским" крестом. Император Павел считался магистром Мальтийского рыцарского ордена и давал этот крест в знак своего особого расположения.

С 1805 года начался боевой путь Сеславина. Он принимал участие почти во всех войнах, которые вела тогда русская армия. С первых же шагов боевого офицера Сеславин обнаружил выдающуюся храбрость и прекрасное владение техникой орудийной стрельбы, а если требовалось, без промедления бросался в рукопашную схватку, увлекая за собою солдат. Во время первой войны с Наполеоном он был отмечен наградами: золотой шпагой "За храбрость" и орденом Владимира 4-й степени. Под Гейльсбергом он получил тяжелое ранение в штыковой атаке и вынужден был покинуть армию. Позади осталась окутанная пороховым дымом Европа. С рокотом победных барабанов лавина французских войск неудержимо двигалась на восток.

В июне 1807 года война окончилась, был подписан Тильзитский мир.

Одновременно с войной против Наполеона Россия воевала с турками (1806 1812 гг.).

Залечив рану, Сеславин возвратился в действующую армию. При осаде города Разграда его батарея успешно подавила прицельным огнем сопротивление осажденных турок. По отзывам командиров, Сеславин проявил себя даровитым офицером-артиллеристом; такие же отзывы о нем были и после сражения при Чаушкое.

Мощные укрепления и высокий вал Рущука, лучшей турецкой крепости на Дунае, выдержали сильнейший обстрел русской артиллерии. Турки защищались отчаянно, отвечая ружейным и орудийным огнем. Был назначен решительный штурм. Во взятии Рущука участвовал и другой будущий герой – партизан Александр Фигнер.

Со штыками наперевес штурмовые колонны двинулись к крепостному валу. От турецких бастионов, окутавшихся желто-серым дымом, хлестнуло картечью. Сомкнув поредевшие колонны, с грозным "ура" русские солдаты устремились на приступ. Треск выстрелов и тысячеголосый крик слились в оглушительном грохоте боя.

Сеславин первым ворвался на крепостной вал. Пошатнулся, сделал несколько неверных шагов... и упал, выронив шпагу. Пуля пробила ему плечо.

12 июня 1812 года триста красавцев уланов на отборных конях переплыли Неман. Вслед храбрецам торжествующе гремели трубы, рушилась лавина рукоплесканий, несся восторженный pea:f "Да здравствует император!"

Над переправами запестрели знамена и штандарты кирасирских, уланских, драгунских полков; за дробным топотом кавалерии, дребезжа на неровных бревнах, с тяжким гудом проскакала конная артиллерия; сплошной массой киверов, ранцев и ружей текла пехота.

Наполеон с высокого берега наблюдал, как "великая армия", вобравшая в себя силы почти всех европейских народов, пересекла русскую границу. "Судьба России должна исполниться. Внесем войну в ее пределы", – было сказано императором с актерским воодушевлением, тоном, не допускающим сомнения во всем том, что говорил и делал он, повелитель Европы, избранник провидения. Проходя мимо, солдаты поворачивали в его сторону весело скалившиеся молодые лица. Среди золотого шитья, орденов, лент и плюмажей они видели только его приземистую фигуру в сером сюртуке и низко надвинутой черной треуголке. Поставив короткую ногу на барабан и скрестив руки на груди, Наполеон говорил маршалам:

– С такими мальчиками я завоюю весь мир... Вперед!

* * *

Начало Отечественной войны застало капитана Сеславина в должности адъютанта командующего русской армией Барклая-де-Толли.

Сеславин искренне ценил полководческий талант, честность и выдержку генерала Барклая. Впоследствии в своих записках он вспоминал: "... близорукие требовали генерального сражения. Барклай был непреклонен, армия возроптала. Главнокомандующий был подвергнут ежедневным насмешкам и ругательствам от подчиненных, а у двора клевете..." Сеславин, как офицер с большим боевым опытом, понимал, что Барклай прав, отступая, заманивая трехсоттысячную "великую армию" в глубь России и не допуская решающего сражения.

Назначенный вместо Барклая Кутузов продолжал ту же "тактику отступления", пока тяжелый и досадный путь русской армии, путь всей Отечественной войны и русской истории не пролег через холмистую равнину у деревни Бородино.

* * *

24 августа Сеславин принял участие в бою за Шевардинский редут, хотя накануне был задет пулей при перестрелке у Гриднево.

Высверкивая на солнце тысячами штыков, вражеские колонны трижды неистово атаковали и трижды откатывались, оставляя убитых и раненых. В сумерки французы подожгли стога и при багровом, зловеще пляшущем освещении четвертый раз пытались овладеть редутом, но безуспешно. По приказанию Кутузова защитники редута покинули ночью место героической обороны и отступили к главной позиции.

26 августа началось сражение, никогда и никем не виданное по жесточайшему упорству, стойкости, самоотверженности всех его участников и по огромному числу жертв. Здесь, на изрытой ядрами, пропитанной кровью, опаленной равнине окрепла нравственная сила русской армии, здесь же величайшее разочарование и растерянность постигли французскую. Наполеон мог бы последним отчаянным ударом вырвать победу – если бы послал на русских стоявшую в резерве гвардию, но он отказался от этой мысли. Непобедимый полководец как будто потерял ясность ума, стремительность решений и веру в свое военное счастье.

С самого начала Бородинской битвы находясь в центре русских позиций, Сеславин умело руководил огнем и перемещением орудий; он в числе первых бросился отбивать батарею Раевского, когда, после третьей атаки, французам удалось ее захватить, Он сражался в самом аду, в самом раскаленном, смертоносно опасном месте с беззаветной отвагой и мужеством; его имя достойно быть в ряду тысяч героев Бородина, о которых всегда с благодарностью будет помнить Родина.

После отступления русских войск в Тарутинский лагерь Сеславин назначается командиром маневренного разведывательного и истребительного отряда. Перед ним открылся еще больший простор для его военных способностей; храбрости и удали, доходящей до дерзости, для его поразительной, буквально безграничной энергии, горячего патриотизма и сказочной удачливости. Всеми этими качествами обладали с избытком и другие вожаки партизан, но Сеславин совершил подвиг, прославивший его имя по всей России, сделавший его любимым народным героем.

* * *

Издали послышался скрип повозок, всхрапывание лошадей, мерный маршевый шаг солдат. Сеславин верно рассчитал, что выйдет к тому отрезку пути, который версты четыре тянется до Фоминского и сворачивает на Боровск, но встретиться с маршевой колонной противника не ожидал. Он обернулся, стараясь предугадать любую случайность. Группа солдат могла отделиться от основного строя и прочесать лес вдоль дороги. Не исключено было столкновение с двумя-тремя отставшими от колонны ротозеями. К счастью, лес здесь старый, замшелый, деревья стоят тесно; падая, образуют завалы, а лоза с орешником заплели прогалы и тропки.

Сеславин выбрал кряжистого неохватного великана, взросшего у дороги, ухватился за сук, вскарабкался со сноровкой кавалериста по шершавому стволу, затаился, как рысь, в развилке ветвей.

Тысячи шагающих ног, странное сочетание скрипа, звяканья, стука и гула... Негромкие, но ясно различимые, чуждые голоса... Ему представилось, что внизу течет медленный непрерывный поток уродливых существ о горбами ранцев и стальной щетиной штыков... Еще немного – и султаны на их киверах заденут подошвы его сапог... Нет, это фантазия, – он невидим, он в безопасности, ежели счесть безопасным положение разведчика, повисшего в пяти саженях над неприятельскими штыками.

Между колоннами французов шли пьемонтцы, неаполитанцы, баварцы, гессенцы, вюртембержцы, голландцы, саксонцы, отдельно ехали польские уланы князя Понятовокого... Сеславин узнавал их по штандартам и покрою мундиров. Заметил он, что шинели у большинства изодраны, прожжены, заляпаны грязью, у некоторых поверх мундиров наброшены партикулярные плащи с пелеринами, мужицкие армяки, женские шали и салопы; кавалерийские и артиллерийские лошади выглядели истощенными, не отличаясь от костлявых кляч, тащивших маркитантские фуры...

Глазом опытного военного Сеславин сразу определил: перед ним не разведывательные отряды, не арьергард, это основная сила огромной армии захватчиков.

После страшной раны, полученной при Бородине, после западни, которой оказалась охваченная пожаром Москва, после чувствительного удара под Тарутином полчища Наполеона уже чувствовали свою неизбежную гибель, но были еще грозным, боеспособным войском.

С цокотом проплывали кавалерийские эскадроны, тяжело катила артиллерия – Сеславин насчитал больше пятисот орудий.

Стройными колоннами, соблюдая порядок и интервал между рядами, мерно шагали солдаты в синих мундирах, красных эполетах и медвежьих шапках... Сеславин невольно напрягся: зрелище, развернувшееся перед ним, сильно его взволновало. Досада, гнев, бессильная жажда отмщения поднялись в душе... Он едва не выдал себя, когда в центре гвардейских полков, в окружении маршалов, ехавших верхом или в открытых колясках, показалась карета и у окна желтовато-бледное, непроницаемое лицо человека в сером сюртуке и черной, низко надвинутой треуголке.

Что, если удачный выстрел?! Нет, слишком далеко. Бесполезное геройство... Он не раз доказывал, что готов пожертвовать жизнью, но – не напрасно. Впрочем, решит ли верный прицел исход войны? И смеет ли разведчик поступать столь опрометчиво, когда главнокомандующий не осведомлен еще о движении неприятеля?

Вымахать бы из чащи с гиканьем, свистом, занесенными саблями и отточенными жалами дротиков... Разворачивая арканы, окружить карету Наполеона! Да тут ведь и Коленкур, Даву, Мюрат, Бертье, Ней... Неосуществимая мечта! С малым отрядом не пробиться сквозь гранитные ряды французской гвардии...

На версты растянулся обоз и фуры с награбленным добром, с больными, ранеными, маркитантками, проходимцами и барышниками разных национальностей, с женами и детьми иностранцев, ушедших из Москвы с наполеоновской армией.

Полил дождь. Небо насупилось, пригасило краски, серая веса задернула даль. Остроту звуков заглушило монотонным шуршанием и плеском.

Сеславин осторожно спустился и попятился в заросли. Оглядываясь, шел о полверсты, потом бросился бежать через мокрое, хлещущее ветками чернолесье.

Отряд ждал его, укрывшись от дождя под деревьями.

– Что там, Александр Никитич?

– Наполеон подходит к Фоминскому...

Сеславин понимал, что только показания пленных могут быть ощутимым подтверждением его донесению. И вот в ранние сумерки умчались неистовые и упорные всадники.

Каким образом партизаны сумели подобраться вплотную к лагерю французов под Боровском? Ведь наверняка здесь были расставлены усиленные посты, тем более что в Боровске находился сам император.

Какой способ придумали русские храбрецы, чтобы взять пленных? И как им удалось беспрепятственно ускакать? На эти вопросы определенных ответов нет. Известно только, что партизаны сумели захватить четырех солдат, а сам Сеславин, бросившись с дерева, скрутил унтер-офицера наполеоновской гвардии. Надо полагать, гвардеец яростно сопротивлялся – для гвардии отбирали очень рослых и сильных людей. Но Сеславин заткнул ему рот, связал, перекинул через седло и понесся к месту, назначенному для встречи с отрядом.

Соединившись, партизаны поскакали в главную квартиру. Мчались не разбирая луговин и болот, припав к дымящимся конским шеям.

Бухнул выстрел... Тени метнулись к дороге...

– Стой! Стой! Кто такие?

– Свои! Отряд капитана Сеславина.

Робкими огоньками замаячила деревушка. Послышались голоса, ржание лошадей. У околицы расхаживали часовые. Это было село Аристово, в котором квартировал недавно прибывший сюда 6-й пехотный корпус генерала Дохтурова.

Сеславин ворвался в избу, где находился Дохтуров с офицерами. Доложил, что по приказанию Ермолова был в разведке и обнаружил неприятельскую армию на Боровской дороге. Всю армию полностью – о артиллерией, кавалерией, гвардией и обозом.

Дохтуров мерил его недоверчивым взглядом, Он обладал характером замкнутым, уравновешенным, лишенным всякой неосновательности и бравады. Полагаясь на его хладнокровие и мужество, Кутузов во время Бородинского сражения послал Дохтурова на место смертельно раненного Багратиона. И Дохтуров с честью оправдал надежды главнокомандующего.

Нынче же он был направлен к Фоминскому, чтобы атаковать Брусье. Но встретить здесь всю французскую армию и самого Наполеона... это казалось ему невероятным.

Дохтуров несколько скептически относился к удальцам партизанам. Признавая их полезность, он все-таки знал за ними склонность к излишнему молодечеству и рисовке.

– Ваше превосходительство, пошлите к светлейшему! От одного часа промедления зависит участь Отечества! – настаивал Сеславин.

Дохтуров понимал: если у Фоминского действительно окапалась вся французская армия, значит Кутузов еще не оповещен о том, что Наполеон ушел из Москвы, и французы могут беспрепятственно двигаться через территорию, не тронутую нашествием. Это создаст положение крайне нежелательное и может быть чревато тяжелыми последствиями для русской армии, И все-таки сомнения его не оставляли. Ох, уж этот пылкий, как юноша, лихой капитан! Дохтуров никак не желал ему поверить; известие Сеславина представлялось ему заблуждением.

– Если мое донесение фальшиво, прикажите меня расстрелять! – в бешенстве вскричал Сеславин.

– Я не могу верить вам на слово. Мне нужны более основательные доказательства, – отрезал Дохтуров.

Круто повернувшись, Сеславин вышел из избы. Ночь была непроглядная, набухшая промозглой октябрьской сыростью. На биваке, за дворами, горели костры.

– Что кони? – спросил Сеславин своего казака.

– Бог милостив, отдышались.

Подавив в душе возмущение несправедливым, как он считал, недоверием генерала, Сеславин приказал привести пленных.

Когда пленные французы предстали перед Дохтуровым, и услышал, каким образом они доставлены, суровый генерал, видавший всякое и побывавший во многих опасных передряг; искренне поразился геройству Сеславина и его удальцов.

Французы подтвердили донесение Сеславина. Все еще в нерешительности, Дохтуров послал за начальником штаба, тоже прибывшим в Аристово. Ермолов с английским генералом Вильсоном, состоявшим при штабе русской армии и штабными офицерами, явились в приподнятом настроении. Узнав подробности, они поздравили Сеславина со славным "делом", имеющим огромное значение для дальнейших действий русской армии. Посыпались вопросы, похвалы, изумленные восклицания.

– Вы совершили подвиг, капитан, – сказал Вильсон, – и достойны самых высоких наград... Но вы устали. Могу предложить вам охапку соломы...

Но Сеславин отказался от отдыха. Подкрепившись стаканом рома и сухарем, он вернулся к своему отряду: нужно было проследить за движением неприятеля.

Тем временем Дохтуров и Ермолов срочно направили к Кутузову подполковника Болговского.

За полночь Болговский приехал в Леташевку, где располагались основные русские силы. Разбудили дежурного генерала Коновницына, потом барона Толя.

Они пришли к Кутузову и попросили разбудить главнокомандующего. Адъютант зажег свечу. Увидев заляпанного грязью посланца, Толя и Коновницына, Кутузов приказал адъютанту на бросить ему на плечи мундир.

Болговский кратко сообщил об уходе Наполеона из Москвы и протянул донесение Дохтурова,

– Благодарю тебя, господи! – сказал Кутузов. – Спасена Россия.

* * *

12 октября русская армия спешно выступила на перехват армии Наполеона. В составе русской армии уже насчитывалось до 100 тысяч человек. 10 тысяч, казаков подоспели 9 Дона. Из Калужской и других ближних губерний везли всевозможные припасы.

С рассветом генерал Дохтуров начал наступление на Малоярославец, занятый французами. На улицах завязался яростный рукопашный бой. После семи часов беспрерывных атак, после того как Малоярославец несколько раз переходил из рук в руки, подошла русская армия во главе с Кутузовым. Сражение было упорным и жестоким. Обе стороны потеряли по 6 тысяч человек убитыми и тяжелоранеными...

Наполеон удержал за собой Малоярославец, превращенный в дымящиеся развалины; Кутузов преградил Калужскую дорогу. Объезжая свои позиции, Наполеон был в нерешительности. В этот день казаки атамана Платова едва не взяли императора в плен, ему чудом удалось ускакать.

Не надеясь пробиться по Калужской дороге, Наполеон с гвардией покинул войско и 14 октября стал быстро отступать по старой Смоленской дороге. Остальная армия двинулась за ним. План Кутузова, который он обдумывал еще до Бородина, начал осуществляться.

За отступающей "великой армией" бросились казачьи войска и авангард генерала Милорадовича. Растянувшееся на многие версты полчище преследовали и уничтожали партизанские отряды Давыдова, Орлова-Денисова, Кайсарова, Кудашова, Фигнера и Сеславина.

Донесение Сеславина дало русской армии возможность вовремя перехватить Наполеона у Малоярославца и не допустить его на Калужскую дорогу. Денис Давыдов, славный герой Отечественной войны, сам совершивший немало подвигов, говорил: "Извещением Сеславина решилась участь России". Впоследствии один из наполеоновских историков, граф Сегюр, разбирая обстоятельства войны 12-го года, со вздохом вынужденного правдолюбия признавал; "Здесь (под Малоярославцем. – В. П.) остановилось завоевавшие вселенной, исчезли плоды двадцатилетних побед и началось разрушение всего, что думал создать Наполеон". Сеславин всю жизнь гордился этим прославившим его делом и в своих записках выразился без лицемерной скромности, в свойственной его стилю патетикой: "Неприятель предупреждав под Малоярославцем, французы истреблены, Россия спасена, Европа освобождена, и мир всеобщий есть следствие сего возможного открытия".