Текст книги "Лазурный след. Путь ученого Яна Черского к разгадке тайн Сибири"
Автор книги: Болеслав Мрувчинский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
– Чувствую, – произнёс он с прохладцей, – что произошло что-то хорошее.
Ланин наклонился в кресле и гордо выпятил грудь.
– Ну, догадался, наконец! – воскликнул он. – Ясно, очень хорошее! Ланин самый мудрый командир роты во всём батальоне! Понимаешь? Отмечено это в особом приказе!
Марчевский притворился, что слышит это в первый раз, и поздравил его горячо. После этого он произнёс великолепную короткую речью, обнял его и пожелал новых отличий. Поручик аплодировал от всего сердца. Ланин взглянул на него, взглянул на инженера и внезапно расплакался.
– Дорогие друзья… – произнёс он. – И лучшие братья… Вы понимаете меня. Догадываетесь, что значат для такого, как я, который двадцать пять лет провёл в гарнизоне, слова похвалы перед лицом целого полка… Об этом говорят, об том говорят, а о Ланине – ничего. В течение двадцати пяти лет! Это страшно… А теперь наконец я!
Он вытер медленно слёзы, Марчевский подвинул ему стакан, потому что не любил рюмок. Ланин окинул его неожиданно серьёзным взглядом.
– Мой дорогой, желаешь ли мне добра? – спросил он. – Наверное, да. Таким образом, договоримся: если не попрошу сам, не пододвигай мне сегодня водки. Мне хорошо с вами, не хотел бы испортить настроение. А тебе хотел бы как-то выразить признательность… Потому что ведь в этом есть твоя большая заслуга…
– Черского! – Марчевский весело ворвался в его слова. – Прежде всего Черского.
Ланин просиял.
– И Черского. – признался он. – Несомненно, парень в обучении имеет золотые уста. Хотя и до штыка нет недостатка у него таланта, – поморщился он сразу с неприятным осадком. – Несколько дней назад он устроил мне такую взбучку…
В глазах Марчевского промелькнуло беспокойство.
– Взбучку? – сказал он быстро. – Тебе? – подтвердил он вопрос недоверчивым пожатием плечей. – Вероятно, шутишь. Нет в Омске такого, кто бы справился с тобой!
– Ланин прыснул смехом.
– Ясно.
– Шучу, – ответил он. – Но тогда было со мной на самом деле неважно. Прихожу утром после небольшого принятия водки и, как обычно в таких случаях, схватил Черского за шею: «Пошли, брат, покажи мне, что умеешь!» Вышли мы во двор, карабины в руках: звон, треск! Если бы был мороз, всё было бы лучше. А здесь уже весна. Бросило меня в жар, ударила в голову водка, начали заплетаться ноги. А сопляк на мне. Как начал меня гнать, и бить, и колоть!
– Не смог прервать боя?
– Стыдно мне было. Подошло несколько офицеров, а вблизи упражнялись солдаты.
– Ну и что? Чем закончилось?
Ланин весело покачал головой.
– Было очень плохо, – ответил он. – К счастью, у парня нет недостатка в разуме: он сориентировался, чем это может ему грозить. Сделал преднамеренно неумелое движение. Я воспользовался оказией, ударил раз, ударил другой. А потом он только отскакивал, притворяясь сильно утомлённым.
– Эх, снова шутишь…
– Не шучу! Хорошо знаю, как всё случилось. И отлично знаю Черского. Тогда он мог меня опрокинуть, пригвоздить к земле. Но он этого не сделал. А почему? Потому, что умеет видеть. Буравит меня этими глазами, умея отгадать самую быструю мысль. И сориентировался он, что будет плохо. Мудрый парень! Открыл я его с первого взгляда.
Говорил с ним на эту тему, и чем дольше говорил, тем больше чувствовалось в его голосе симпатии. Поручик начал поддерживать его. Марчевский осторожнее, чем обычно, умело подчёркивал некоторые моменты и добавлял в беседу много юмора.
– Из этого вывод, что должен биться с ним только трезвым, – пошутил он. – Согласишься, однако, со мной, что ему везёт? – посерьёзнел он. – И, наверное, нужно бы снова воспользоваться этим… А что, если выскочит какая-то новая похвала?
– Ну, ну? – живо заинтересовался Ланин. – О чём думаешь?
Марчевский заколебался. Но вывернулся, будто начал сомневаться в правильности своей идеи.
– Говори наконец! – поторопил капитан, похлопывая его фамильярно по плечу. – Что у тебя хорошая голова, об этом тоже знаю! Таким образом, что?
– Гм, как сказать?.. Задумывался порой, не нужно ли было здесь, в Омске, привлечь для работы Петербургскую академию наук…
Ланин сразу потерял всю заинтересованность к вопросу.
– Это не для нас, – махнул он рукой. – Мы не мудрецы, только солдаты.
Марчевский вздохнул.
– Да, это верно, – признал он. – Ну что же, значит идея была глупой. А в первую минуту казалось мне, что снискал бы ты за это похвалу. Ведь идея: начнёшь теперь выводить роту в район. Такой Черский, если его немного подучить, мог бы собирать разные камни, ловить рыбу, зверей, может, даже собирать растения. Там, видишь, в Петербурге, не такие опять же мудрецы, в том, что есть около Омска, не имеют ни малейшего понятия… Для нас камень – это твёрдая вещь, которая порой пригодится, когда нужно кого-то ударить. А для них камень – большое открытие. А если открытие – кто его совершил? Рота капитан Ланина! Хотя и, – заколебался он снова, – наверное, ты прав… Этим не стоит себе морочить голову. Слишком длинная дорога!
– Подожди, подожди! Как ты это сказал? Там, в Петербурге, не имеют об этом понятия?
– Очевидно, не имеют. Когда-то приезжал сюда немец Гумбольдт. Обстукал эту землю, обманул и стал знаменитым. А с того времени – ничего. Что имеется в середине этой земли, никто не знает. И это опять не такая мудрость, только нужно немного помучиться. Но, верно, для Черского – эта задача немного трудная…
– Эх, всё превращаешь в шутку! Если парень ударил двести пятьдесят раз в стену и не пошёл в госпиталь, то и такие работы выполнит. Дам приказ, и должен сделать.
Марчевский неуверенно покрутил головой.
– Это не так просто… – пробормотал он. – Там не очень в этом разбираются, но немного знают. Нужно знать, какие камни собирать, и когда нашёл, и где. Словом, нужно об этом знать. А такой Черский что умеет? Должен сперва многому научиться, прочитать порядочно книжек…
– Дам приказ! Должен учиться и должен прочитать!
У меня нет времени на такие забавы, у него есть.
– Скажи, что прочитает. Но не задумается ли: долго ли это продлится? Может, месяцы, а может, годы…
– Эх, это не важно! Черский от нас не убежит. А я терпелив. Ждал двадцать пять лет одной похвалы, могу и десять подождать другой. Всегда пригодится.
Марчевский постоянно казался неуверенным.
– Чем дольше над этим задумываюсь, тем больше прихожу к выводу, что не удастся нам преодолеть трудности… – произнёс он хмуро. – Черский сам не всё поймёт, ему нужно объяснить. Я немного могу помочь ему, найдется, может ещё кто другой. Но при таких поисках нужно часто делать эскизы местности, карту. Я в этом не разбираюсь и не обучен…
Поручик, очень внимательно прислушивающийся к разговору, энергично задвигался.
– Об этом, пожалуйста, не беспокойтесь! – произнёс он с энтузиазмом. – Что тут много говорить: отличная работа, хотя мы ещё не получили за это ни одной похвалы. Планы и эскизы беру на себя. Черский должен в этом существенно разбираться, поэтому передам ему всё, что умею!
Ланин дружески толкнул Марчевского кулаком в бок.
– Ну, видишь! – воскликнул он. – Дам приказ: с Черского будет топограф. Не нужно со мной ссориться. Имеются трудности – нужно постараться! Следовательно, полагаешь, – в голосе прозвучала радостная задумчивость, – что за это могла бы достаться командиру роты новая похвала?
– Кто знает, может, не только похвала. Что, если капитан превратится внезапно в майора? Если Черский солидно приступит к обучению, всё возможно…
Ланин сорвался с места. Он весь горел из-за чрезмерного впечатления.
– Помчусь в казармы! – сообщил он громко. – Подождите меня. Отдам только приказ и вернусь!
Марчевский схватил его за руку, пробуя остановить. – Нет, нет пойду! – Ланин сорвался с места. – Дело слишком срочное, чтобы его откладывать на завтра. Но ты… – внезапно обеспокоился он, – поможешь ему? Могу ему это сказать?
– Несомненно. Для тебя сделаю всё. Даже готов экзаменовать и Черского, и тех, которых мне пришлёшь. Так как чем больше заставишь их работать, тем лучше.
Ланин лихорадочно накинул шапку, плащ и ухватился за дверную ручку.
– Отлично, поставлю на ноги целую роту! Через полчаса вернусь!
Поручик тоже был уже одет.
– Если пан позволит, пойду в роту, – произнёс он, заговорщически подмигивая Марчевскому, – сообщу при случае, что также буду его учить.
– Пошли! Вдвоём будет приятней…
Голос Ланина звучал уже из сеней. Когда поручик закрыл дверь, Марчевский прислушивался, пока не стихли поспешные шаги, потом уселся на своём излюбленном месте у окна. – Интересно, что из этого получится? – задумался он. – Правильней нужно было бы уладить это дело без свидетелей… Поручик – человек порядочный, это несомненно. Или, однако… – бросил он взгляд на полные бутылки, и метнулось в нём внезапно беспокойство. – Этого я не предусмотрел: Ланин не выпил. Лишь бы только Черский не пострадал при этой оказии… Парень интеллигентный и способный. Бороться за него стоит, – мысли складывались всё спокойней. – Другие тоже извлекут пользу, это может быть началом большой работы. Ну, проиграем эту партию, попробуем иначе. А может, удастся? Чекулаев хорошо понял смысл, и, наверное, может из него хороший помощник…
Он погрузился в мысли. Готовое всегда к улыбке лицо погасло, набрало резкости и наконец застыло в какой-то удивительной, почти аскетической мертвенности.
Прошёл час. Одна из свечей внезапно притухла, неприятно зашипела и немного погодя вспыхнула сильней. Марчевский вздрогнул. Медленным движением достал из кармана часы.
– Девятый час… – проворчал он себе. – Вернутся или нет?..
Словно в ответ в сенях послышались твёрдые солдатские шаги. Ланин вошёл, точно так же сияющий, как тогда, когда появился сюда в первый раз.
– Приказ отдан! – воскликнул он с порога. – Черский будет у тебя завтра, чтобы получить подробные указания. Брат, это большая вещь! – в его голосе звучал энтузиазм. – Я это почувствовал сразу, но только поручик открыл мне глаза. Действительно эта Академия не имеет о нашей земле никакого понятия! За это мы им как следует всыплем теперь! Покажем, как нужно работать. Мы, первая рота пятого батальона омской дивизии под командованием капитана Ланина!..
Марчевский снова был таким милым и весёлым хозяином, как в начале.
– Может, уже тогда майора? – подсказал он доброжелательно.
Ланин заключил его в объятия и расцеловал.
– Дай Боже, чтобы подтвердились эти слова! – произнёс он обрадованный. – Что-то ведь полагается старому солдату за верную службу его Императорскому Величеству…
Он тяжело вздохнул и намеревался сесть, но инженер взял его под руку и ввёл в другую комнату. Указал рукой на стоящий у стены новенький красиво отполированный секретер – настоящей саксонской работы.
– Предчувствовал в течение долгого времени, что что-то висит в воздухе, – произнёс он, поочерёдно открывая различные дверочки и тайники. – Поэтому приготовился к такой оказии… О, взгляни: здесь ящичек, а там, за ним тайничок, например, для нескольких рублей на чёрный день. Никто о нём не догадывается. А этот высунешь и можешь поставить стакан чая, чтобы был под рукой… Оригинально, не правда ли? – он выпрямился и взглянул на капитана. – Не знаю только, нравится ли тебе этот саксон… Если да, то он принадлежит тебе. В память об этой прекрасной полковничьей похвале. От меня. Сам сделал проект и лично следил за работами.
Ланин придвинул кресло, уселся и в течение долгого времени не мог выдавить ни слова, волнение перехватило ему дыхание. Он откинул голову назад и неподвижными глазами всматривался в потолок, словно там заметил что-то необычное. Его лицо, несмотря на всю свою грубость, казалось, в тот момент и приятным, и привлекательным, и таким счастливым, что из-за этого блаженства всяческие изъяны не имели значения.
– Следовательно, как? – Марчевский прервал господствовавшую вокруг тишину. – Тебе нравится?
Благодарности, которые раздались потом, были тихими, но содержали в себе столько растроганности и беззаветности, что Марчевский взволновался. Он приготовил этот презент, чтобы, как он высказался Квятковскому, ubić interes (заключить сделку). Теперь он разобрался в положении, что покупка этого человека оказалась излишней: за этот презент тот отдал ему сердце.
– Знаешь, почему я плачу? – закончил Ланин, вытирая осторожно глаза. – Потому что задел ты мою самую чувственную струну: этот секретер будто создан для моей дочки! Издавна она просила меня о чём-то таком.
Вошёл поручик, который, по-видимому, тяготился уединённым пребыванием в соседней комнате. Ланин энергично выпрямился и охватил его полным триумфа взглядом.
– Смотри, что получил я на память о похвале! – воскликнул он.
Он начал лихорадочно выдвигать ящички, объяснять, повторяя многократно те же самые действия. Когда он нарадовался наконец вволю, уселись они снова у стола. Он налил себе стакан.
– За нашу дружбу! – произнёс он, радостно поглядывая на Марчевского. – Твоё здоровье!
Он поднёс стакан к губам, но не наклонил. После некоторого колебания поставил стакан на прежнее место.
– Позволь, брат, не выпью, – вымолвил он просительно. – Наверное, не сомневаешься, что желаю тебе добра. Однако обещал и жене, и дочке, что сегодня воздержусь. Пусть порадуются вдвоём, когда приду с презентом. Но вы не стесняйтесь. Выпейте и за себя, и за меня.
Марчевский не уговаривал его, даже похвалил и подсунул закуски. Ланин ел с аппетитом, много говорил и был в самом хорошем настроении. И всё веселей поглядывал на товарищей, когда они опорожняли время от времени рюмку.
Прошёл час и другой, беседа становилась всё более приятной и всё более делились они между собой городскими сплетнями. Ланин в каком-то особенно радостном месте забренчал по стакану и сразу взглянул на него с большим волнением.
– Вот и не выпил! – произнёс он радостно. – А говорят, что Ланин – пьяница. Это твоя заслуга, – взглянул он растроганно на Марчевского. – Бог мне свидетель, что кровь бы пустил, чтобы тебя как-то отблагодарить…
Он задумался. Должно быть, что-то необыкновенное пришло ему в голову, потому что лицо его внезапно застыло, а в глазах появилась большая сосредоточенность.
– Знаю! – произнёс он тихо, поднимая указательный палец вверх. – Наверное, это… Знаю я вас хорошо, поляков, и знаю, чем можно вам доставить самое большое удовольствие. Поручик, – его взгляд неуверенно остановился на Чекулаеве, – не считай за плохое, что я сейчас сделаю. Ты порядочный человек. Ты меня понимаешь.
Он встал, выпрямился, легко опёрся руками о стол. Грудь поднялась высоко, медленно раскрылись губы. И сразу взяло начало из них красивое, захватывающее пение на польском языке:
Глаза Чекулаева отступили назад, как бы испугались. Марчевский встал, встал и он также, хотя и лицо его побледнело. Что-то в нём противоречило между собой, что-то боролось внутри в течение некоторого времени. Вскоре, однако, уступило оно место грусти и доброжелательности. Дополняя слова напевностью, он присоединил к Ланину свой голос.
Марчевский словно уменьшился, съёжился в себе, в течение некоторого времени он смотрел на них с недоверием и сомнением. Он взглянул внимательно на поручика: это было, несомненно, лицо порядочного человека.
Он бросил взгляд на капитана: кроме большой взволнованности не заметил ничего. Таким образом, он набрал в лёгкие больше воздуха и тоже присоединился к ним.
Пронеслась вся песня, и не было в ней ни одного лишнего слова. Когда она закончилась, Ланин взял инженера за руку.
– Ну, что, наверное, доставил тебе удовольствие? – спросил он. – Как россиянин и капитан я совершил преступление. Но для тебя готов отважиться на всё.
– Я хорошо понимаю это, – произнёс тихо Марчевский. – И ты тронул моё сердце… У тебя прекрасный голос.
Ланин просиял.
– Очевидно, – признал он. – Если бы не этот голос, не было бы у меня жены, так как она даже не взглянула на такого гуляку, как я… Ну, мне пора, – вынул он из кармана часы. – Смотри, двенадцать! – удивился он. – Просидели мы столько часов без водки… Необыкновенно! Забираю этот саксон на плечи и ухожу…
– Зачем мучиться? Пришли в понедельник солдат.
– Разве я могу отказаться от этого удовольствия? Исключено! Представь себе, что будет дома? Стучу, как все черти, бужу жену и дочку. Они перепугаются, что вернулся пьяный. А после этого бросятся мне на шею!
Он надел плащ, попрощался и придвинул секретер ко входу.
– Кто тебя научил этой песне? – спросил безразлично Марчевский. – Так чисто поёшь и не ошибся ни разу, несмотря на то что были польские слова.
Ланин начал вытаскивать ящички и поочерёдно вручал поручику.
– Эх, это целая история! – произнёс он, повеселев, не прерывая работы. – Несколько лет назад один из солдат пел эту песню в казармах, и я поймал его с поличным. В наказание на следующий день поставил его у Иртыша и приказал петь в течение целого дня. Присматривал за ним лично. А что, слух у меня хороший…
В этот момент он боролся с каким-то ящичком. Встретилась где-то помеха.
– И что с ним стало? – спросил Марчевский.
– Ага, вот так! – Ланин наконец справился, но сунул ящичек снова, чтобы понять механизм. – С этим парнем?.. Да, конечно, что же? Под вечер охрип полностью. А потом свалился в Иртыш. Поплыл по течению. Искать, очевидно, не стоило, так как глупый… Ну теперь всё понял! – радовался он. – Ловко ты придумал эту незаметную задвижку. Вот моя маленькая обрадуется! Должен её теперь увидеть…
Он выпрямился, улыбнулся весело и забросил секретер на спину. Марчевский открыл двери. Поручик подал ему руку и несколько раз крепко пожал.
6
Был хороший, солнечный день, но после вчерашней оттепели прижал мороз, снег затвердел и при каждом шаге приятно скрипел. Черский шагал упруго и быстро. Он вошёл в предместье Новая Слободка, отыскал надлежащий дом и квартиру и постучал в двери. Кто-то там пригласил его по-русски. Он вошёл, снял шапку и по стойке «смирно» доложил о своём прибытии по приказу капитана Ланина.
Марчевский поприветствовал его по-польски, а когда он снял плащ, и они уселись, всматривался в него в течение долгого времени.
– Пожалуйста, простите мне эту назойливость, – улыбнулся он наконец тем добрым и располагающим к себе способом, который сразу располагал к нему всех. – И пожалуйста, позвольте, буду называть по имени. По правде говоря, не мог бы быть твоим отцом, но разница в возрасте у нас солидная. Как капитан представил тебе цель этого сегодняшнего визита?
Черский отвечал кратко и ясно, как во время рапорта. И держал себя точно так же. Сидел только на краешке стула, но прямое жёсткое тело сразу говорило, что в каждое мгновение он готов сорваться с места! Глаза чутко отмечали каждое движение губ и каждое вздрагивание лица своего собеседника.
Марчевский снова улыбнулся.
– Прошу сесть нормально, – тепло произнёс он. – Я такой же самый изгнанник, как ты. Таким же образом ты учил какого-то черкеса и какого-то татарина, когда они пришли… Добрые ребята? Расскажи что-нибудь о них. Мне интересно, как складывается жизнь в казармах.
Черский обрисовал с такой добросовестностью облик и характеры, что в глазах Марчевского появилось явное удивление.
– Умеешь видеть, – произнёс он, ставя самовар. – Это хорошо… Но если знаешь их так обстоятельно, то, наверное, они не имеют от тебя никаких тайн?
Наверное, не имеют. Часто советуются, пишу за них письма домой. Это сближает. Впрочем, не только я делаю это. Каждый из земляков опекает так кого-то и по большей части пользуется их доверием и доброжелательностью.
– Я об этом слышал. Что с парнями из деревни? Вы их также учите?
Так от слова к слову Марчевский узнал о ежедневной жизни роты, и делал это таким естественным и приятельским путём, что Черский медленно терял свою натянутость и рассказывал всё свободней.
Самовар зашипел. Марчевский встал, налил в стаканы чай и пододвинул к Черскому сахар. За чаем Марчевский подробно обговорил дело, которое было непосредственной причиной визита. Когда он закончил, Черский глубоко вздохнул, будто освободился от какой-то тяжести.
– Признаюсь, теперь честно, – произнёс он. – Идя сюда, был убеждён, что это одна из необычных идей капитана, и опасался, что раньше или позже возникнут из этого какие-то хлопоты…
– Однако это идея Ланина! – прервал Марчевский, выговаривая слова с нажимом.
Черский охватил его внимательным взглядом, слегка улыбнулся.
– Ага, понимаю! – догадался он о смысле этого подчёркивания. – Его идея, но хорошая. Если смогу учиться свободно.
– Не только ты. Нужно склонить к этому целую роту. Среди вас есть немало даже таких, которые начали университетское обучение. Пусть тоже возьмутся за работу. Книги мы вам достанем, по крайней мере самые важные. Помимо того, кажется мне, лекции, связанные с исследованием окрестностей Омска, могут быть действительно очень интересными. Этого до сих пор не делалось систематическим способом. Но достаточно ли у тебя сил на учёбу? Это большой труд…
– Должно хватить! – слова Черского прозвучали твёрдо, как вчера слова Ланина. – Ведь зря истратил два года и нужно их как-то наверстать, когда вернусь на родину…
Он резко замолчал.
– В казармах постоянно говорят об амнистии, – добавил он в замешательстве. – Может, вы знаете что-то на эту тему?
Марчевский охватил его продолжительным взглядом.
– Все ссыльные ни о чём другом не говорят, – ответил он медленно. – Амнистия будет когда-то, это несомненно, однако лучше не думать об определённом сроке. Нужно так работать, как будто человек должен оставаться здесь навсегда. Что же касается твоего обучения, сделаем так: завтра явишься к профессору Квятковскому, я дам тебе адрес. Он проверит, твои ведомости, установит пробелы в знаниях и укажет тебе наилучшее направление. Он имеет большую библиотеку. Если тебя заинтересует геология, будет очень хорошо, потому что ты можешь провести прекрасную практику в поле. На всякий случай я приготовил тебе кое-что для просмотра.
Он вышел в соседнюю комнату, когда вернулся, в его руках была книга. Он отдал её гостю.
– Российская… – пробормотал Черский, поспешно переворачивая страницы.
– К сожалению, кроме российских других здесь нет. Но это превосходный справочник. Если проработаешь его добросовестно, будешь иметь хорошее представление.
Черский задержался на какой-то странице и с большой заинтересованностью начал разглядывать рисунки.
– Это действительно интересно! – воскликнул он. – В соответствии с ископаемыми улитками можно определить возраст земной коры!
– Вот именно! Таких любопытных подробностей найдешь там сотни. Почитаешь и, если понравится тебе эта проблема, получишь другую книгу. Не разбираюсь особо в геологии, но кажется мне, что Иртыш и Омь так и просят о таком исследовании. Однако закончим с этой темой. Что слышно о твоей семье. У тебя есть кто-то из близких?
Мгновенный энтузиазм рассеялся, Черский словно от боли стиснул зубы. В течение некоторого времени он бессмысленно перелистывал книгу.
– Отец давно умер, – произнёс он, наконец. – Осталась мать. И сестра, которая вышла замуж…
– За кого?
– За некоего Дугласа. Юзеф фон Дуглас, прусский подданный. Я писал им письма с Урала, и из Тобольска, и отсюда… До сей поры ответа не получил.
Марчевский живо заинтересовался этим. Оказалось, что после замужества сестры Дуглас принял управление над поместьем. Также его положение упрочилось вскоре перед началом восстания. Зять, будто предчувствуя, что Черский примет в нём участие, добился у него согласия на юридическое полномочие для опеки над ним, как малолетним, и для ведения всех дел от его имени.
– Наверное, порядочный человек? – вмешался словно безразлично Марчевский.
По лицу Черского промелькнула незначительная тень.
– Да… – подтвердил он неуверенно. – Хозяин из него хороший…
– Следовательно, писем не получаешь, – ухватился за его слова Марчевский. – По-видимому, там что-то случилось. На всякий случай дай мне адрес семьи. Очевидно, путём корреспонденций мы этого не проверим, потому что мои письма проходят также через строгую цензуру, а если что-то началось на почте, то всё равно не дойдут. Попробуем другими путями: может, сейчас кто-то из знакомых поедет в Россию… Или кто-то разыскивал после того, как взяли тебя в неволю!
– Мать! Виделась со мной в Виленской тюрьме. Она дала мне тогда несколько сот рублей и одежду.
– Следовательно, все живы. Но денег у тебя, наверное, нет, так как жалование, почти нельзя принимать в расчёт.
Черский опустил голову. Этот вопрос заставил его задуматься над какими-то неприятными воспоминаниями.
– Израсходованы, – ответил он немного погодя и объяснил причины. – Таким образом, остался в Омске без гроша, – добавил он в заключение. – Есть ещё долги.
Марчевский вынул бумажник из кармана и начал выкладывать деньги.
– Исключено! – возмутился Черский. – Больше в долг не приму!
– Может, однако, стоит отдать те долги?
– Нет… в голосе Черского прозвучало колебание. – Мелкие долги и долги коллег покрою медленно из жалования. Только этот у Попова…
– Большой?
– Не знаю. Две бутылки коньяка. Хотя деньги, наверное, получу… Ведь там осталось большое поместье!
В голосе Черского прозвучало волнение. Марчевский взглянул на него изучающе.
– Не говори об этом, – молвил он. – Понимаю, это болит. Однако в случае трудностей прошу обратиться ко мне. Теперь, – улыбнулся он доброжелательно, – хотел бы тебе что-то предложить. Просто так, для развлечения. Ты говорил мне много о своих коллегах и так их определил, что мог бы я распознать их на улице. Умеешь замечать подробности. Мне интересно, видишь ли ты их у себя. Например, какие ошибки ты совершаешь сегодня. Здесь, у меня, во время беседы.
Улыбка углубилась, становилась она очень близкой, дружеской, сердечной. Под её влиянием Черский быстро обретал безмятежность.
– Попробую посчитать, – ответил он после небольшого раздумья. – Сразу после прибытия я проявил чрезмерную натянутость…
– Это понятно. Не зная, кто именно тут живёт.
– Несмотря на то, что нужно было повести себя свободней, хоть чуточку улыбнуться. Это привлекает людей.
– Верно. Что дальше?
Набралось достаточно этих ошибок. Черский выискивал их, часто помогал ему инженер, так как вкладывал в эти наблюдения много юмора, следовательно, повеселились они хорошо.
– Хорошая идея? – произнёс он некоторое время спустя. – Человек чувствует себя надёжней, когда так с себя спустит шкуру. «А если бы так втянуть в эту забаву целую роту?», – спросил он безразлично. – Это вам очень облегчило жизнь.
Весёлость Черского внезапно исчезла.
– Вы говорите об этом серьёзно? – спросил он.
– Очень серьёзно. Люди будут хотеть учиться – это им будет нужно для сосредоточения. Сосредотачиваясь в себе, начнут контролировать себя, исправлять ошибки – уменьшать трудности с начальством, исчезнет скука, водка перестанет быть потребностью. Поговори с друзьями. Может, что-то из этого возникнет…
Приближался вечер, когда Черский наконец покинул этот достаточно необыкновенный дом. Он входил в него с большой долей недоверия, которую приобрёл в казармах, когда вопрос касался неясного дела. Зато выходил полный радостных мыслей. Чувствовал, что пробился через этот заколдованный круг грязных стен, чёрного пола, неустанных приказов и муштры. В монотонности будничного дня заметил наконец приоткрытую широко лазейку, в безбрежной безнадёжности замерцала наконец надежда. Ясней казалось будущее, задавленное до этой поры в кутерьме крепостных валов и блиндажей. Всё веселее мчалось оно на крыльях фантазии.
Он шёл бодро, сильно ударяя сапогами в снег. Чувствовал, что уже не одинок, что кто-то оберегает его, кто-то заботится о нём. И что нашёл место, где может в случае необходимости вздохнуть с облегчением. Как дома. «Как дома?.. – почувствовал он внезапно в сердце болезненную судорогу. – Разве у меня есть наконец-то дом? Если они не присылают мне даже письма…»
Он убавил шаг, поскользнулся и утратил прежнюю оживлённость. Мысли снова вернулись к родному дому. Он попробовал утешиться: может быть, высылают в Благовещенск, сначала он дал им такой адрес. «Но письмо из Омска должно было догнать первое, – не согласился он сразу с собой. – После он выслал их несколько. Другие давно получили ответ…»
Он миновал гостиницу, находящуюся у входа в Новую Слободку, повернул и направился улицей, ведущей к казармам.
Здесь было более оживлённое движение. Часто появлялись мундиры, приходилось то и дело отдавать честь. Разум его сразу притупился, исчезали быстрые мысли, гуляющие до сих пор свободно. Зато глаза бегали настороженно: здесь поручик, там сержант, здесь снова какой-то капитан. Сильно притопнуть сапогом, резкий поворот головы, пальцы к шапке! Три шага вперед, три шага за… Притянуть локоть!..
За несколько месяцев приобрёл он большой навык, а кроме того, подсказывал себе бессознательно. Был он порой свидетелем грубых сцен, когда что-то не понравилось офицеру, и поэтому старательно отмерял малейшее движение. Он бросил взгляд на другую сторону улицы. «Ага, какой-то майор! – заметил он издалека его благовоспитанность и вздохнул легко. – Ну, перед этим не нужно так остерегаться… Чем выше ранг, тем меньше он на этот обращает внимание. А это что, гуляет целой семьёй!..»
Он заметил идущего рядом мальчика и за ними разнаряженную женщину, ведущую за руку маленькую девочку. Так ему эта сценка пришлась по душе, что не только перестал заботиться о чём-либо, даже притопнул так сильно, что снег разлетелся брызгами. Майор, по-видимому, оценил это усердие, потому что отдал ему честь не менее энергично, а дама отплатила ему кивком головы и любезной улыбкой.
Он также улыбнулся и взглянул перед собой; улыбка замерла на его губах. Ему показалось, что перед ним неожиданно расцвёл чудный пунцовый цветок. Он внезапно замедлил шаг, в течение какого-то мгновения он не видел ничего, окружила его как будто густая, опьяняющая ароматом пламенная мгла. Он рванул грудью резкий проникающий в глубину спазм и только тогда шире открыл глаза, картина появилась теперь чёткой: красивое черноглазое зарумяненное от мороза лицо, окутанное соболиным воротником… Лицо Машеньки, этой девушки, которая заступила ему дорогу, когда шёл он в группе ссыльных и которая с тех пор показывалась ему единственно во снах…
Действительно это была она. Она шла с матерью по тротуару и говорила что-то ей оживлённо, Она сразу умолкла и также заметила его. Охватила достаточно равнодушным взглядом солдатскую фигуру, пробежала взглядом по шинели, шапке и вперила, наконец, взгляд в его лицо. Заморгала веками, как человек, который пытается что-то припомнить. В её глазах появилось глубокое изумление: должно быть, она узнала его. И это обрадовало её, она просияла, стала пунцовой и в самом деле расцвела, как прекрасный весенний цветок. Словно только ждала, что через мгновение он коснётся её, заговорит с ней, чтобы смогла она ответить ему ласковым словом и весёлостью.
