Текст книги "Утро — еще не день"

Автор книги: Богомил Райнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Хоть на первом этаже свободных мест больше чем достаточно, поднимаемся на второй – с видом на площадку, на упомянутую уже автостоянку и на вход в фирму «Самсон – запасные части». Садимся за столик у окна и заказываем, как всегда, большую порцию мороженого для Мод и маленькую порцию кофе для меня.

Заметив, что я оглядываюсь вокруг, дама обращается ко мне:

– Вы не туда смотрите, Альбер, у вас достаточно объектов для наблюдения на улице. Помещение оставьте для меня, тем более что важнейшее тут – лестница, а она у вас за спиной.

Официантка приносит заказ и уходит, а Мод добавляет:

– Если появятся нежелательные посетители, я наступаю вам под столом на ногу.

– Только не очень сильно, – торопливо предупреждаю ее.

Часы показывают без пяти одиннадцать, когда на стоянке наконец паркуется машина, которая привлекает мое внимание: из нее выходит Томас. Он старательно запирает свой «опель» и с чемоданом в руке направляется к двери «Самсона», где и исчезает.

Минуты через три из «форда», остановившегося напротив кафе, выходит незнакомый мужчина. Он тоже направляется к фирме «Самсон» и исчезает за дверью.

Еще через две минуты из этого же «форда» выходит второй господин и непринужденно двигается к стоянке. Поравнявшись с «опелем» Томаса, он отпирает дверцу и так же непринужденно садится в автомобиль. Можно допустить, что господин обнаружил какие неполадки, и это вынуждает его выйти и поднять капот. Покопавшись в моторе, мужчина опускает капот, садится в «опель» и, видимо, собирается ехать. Но, наверное, неполадки в двигателе не устранены или же незнакомец изменил свое решение, ибо он вдруг выходит из автомобиля, запирает его и возвращается к своему «форду». Через минуту в дверях «Самсона» появляется первый господин и также садится в «форд».

Мод заметила мой возросший интерес к событиям внешнего мира, но не спрашивает, что там происходит, она продолжает делать свое дело: наблюдает за помещением.

В одиннадцать часов пятнадцать минут Томас выходит из дома и, держа в руке чемодан, направляется к своему автомобилю. Отпирает дверцу, садится за руль, видимо, пробует включить мотор, и в этот момент передняя часть «опеля» исчезает в пламени и дыму, раздается глухой взрыв. Господа в «форде» скрываются за углом.

После общего оцепенения, как всегда, начинается суматоха. Толпа зевак, которая издали смотрит на пылающий «опель», густеет. Откуда-то взялся и полицейский. Вскоре слышно завывание сирен служебных автомобилей.

Мод сохраняет присущее ей спокойствие, хотя и повернулась лицом к окну – иногда чрезмерное безразличие может вызвать подозрение. Но до нас нет никому дела. Посетители и официантки припали к окнам и наблюдают то, что происходит на улице.

– Снова террористы! – авторитетно заявляет пожилая женщина в огромной фиолетовой шляпе.

– Может, даже есть жертвы… – почти восторженно выкрикивает другая женщина.

После вмешательства пожарников и появления санитаров выясняется, что единственной жертвой стал какой-то мужчина, но никто из присутствующих дам не может высказать более или менее убедительного предположения о личности потерпевшего. Определенную информацию по этому поводу им могла бы дать Мод, но она воздерживается.

Когда общее возбуждение утихает и официантки наконец вспоминают о своих служебных обязанностях, я заказываю еще одно мороженое и еще один кофе. На улице уже нет ничего интересного, но нам и торопиться некуда. При такой ситуации торопиться ни к чему.

Поднимаемся, когда в кафе начинается обеденный наплыв людей. Пожарники, санитары, полицейские и следственный фотограф уже давно закончили свое дело.

– Проверьте, не подложили ли и вам бомбу, – советую я даме, когда мы садимся в «мерседес».

– Если подложили, то она предназначена для вас, – отвечает Мод. – Я очень мелкая личность, чтоб мне подкладывать бомбу, Альбер.

Проходят три долгих дня, заполненных дремотой, чтением и вялыми раздумьями, прежде чем осуществляется путешествие, которое было обещано. Вопреки моим надеждам, это поездка не в Австрию и не в Швейцарию, а только в Штутгарт.

Трогаемся рано утром, пока не так жарко, после легкого завтрака и незначительного изменения внешности, о котором уже рассказывалось. Проезжаем заполненную транспортом пригородную зону – тут движение преимущественно встречное – и добираемся до просторной автострады.

– Вы такая загадочная в этих темных очках, – говорю я. – И молчаливая, словно сфинкс…

– Мы с вами наговорились за эти два месяца, – говорит Мод мелодичным голосом диктора детских радиопередач.

– За два с половиной месяца, – поправляю ее я. – И если кто-то наговорился за это время, то не вы, а я. Вы только и знаете, что молчите, боясь нарушить инструкции Сеймура.

– Шеф не давал мне инструкций молчать.

– Тогда говорите!

– Что вас интересует, Альбер?

– Думаю, я имею право знать, чем закончится вся эта историю?

– Не верю, что это так уж вас волнует.

– Не «так уж», но в какой-то мере…

Мод не отвечает, уставив глаза в грузовую машину, едущую впереди, – алюминиевую громаду с зелеными буквами фирмы «Саламандра». Она давно уже могла бы обогнать ее, но боится, чтобы какой-нибудь автомобиль сзади не стукнул нас в самый ответственный момент. Наконец обгон завершен. С облегчением вздыхаю и закуриваю сигарету.

– Если вы волнуетесь за своих подруг, то могу вас заверить, что с ними все порядке.

– Но тех подруг вы же навязали мне.

– Только по службе, Альбер. Интимные отношения – исключительно ваша инициатива.

Она снова замолкает, потому что впереди еще одна грузовая машина. Однако едет она довольно быстро, и дама, подумав, решает не обгонять ее.

– Да, ваши подруги живы и здоровы. Мне даже кажется, что теперь они помирятся – им уже некого делить.

– Почему же! А Мур? А Добс?..

– Таких, как Мур и Добс, они могут иметь десяток. Речь идет о женихе, Альбер. Вечная мечта дурех.

– Знаю, знаю. Ваш взгляд на это мне известен. Не морочьте мне голову женскими историями.

– Женские истории – это составная часть человеческих историй, друг. Томас, прежде чем сделать свой фатальный визит к «Самсону», оставил у Дейзи письмо для нашего посольства и копию фактуры. Узнав о гибели своего возможного мужа, Дейзи передала документ Муру, а тот отнес их куда надо. Короче говоря, Райен задержан, и проводится следствие.

– Это еще ничего не значит.

– Райен, наверное, не разделяет вашего мнения. Обвинение против него довольно весомое и подтверждается по всем линиям.

– Вы думаете, что доклад Сеймура извлекли из архива?

– Я ничего не знаю про его доклад.

– Извините, вы никогда ничего не знаете.

– Неблагодарный!

– И все-таки Райен как-нибудь выпутается. Америка – страна неограниченных возможностей, в частности, для таких, как Райен-отец.

– В Америке, как и везде, у сильных людей есть и сильные недруги. Не думаю, чтоб противники Райенов не воспользовались такой чудесной возможностью свести с ними давние счеты.

– Буду рад, если окажется, что вы не ошиблись. Ведь приятно сознавать, что столько усилий было затрачено недаром. Имею в виду прежде всего усилия Сеймура, а также и ваши.

– Какие усилия, Альбер? Я просто выполняю распоряжения.

– Вы когда-нибудь обгоните эту машину или нет?

– Зачем, Альбер? Потом появится другая. Неужели вы не заметили, что самое разумное – двигаться в своем ряду с умеренной скоростью?

– О, поэтому Сеймур никогда вам и не улыбается: вы хотите двигаться в своем ряду, да еще и с умеренной скоростью!

Прибываем в Штутгарт, а точнее, под Штутгарт, после обеда. Мод сворачивает с шоссе на какой-то холмик и останавливается перед маленькой гостиницей, что прячется среди деревьев.

– Зачем мозолить людям глаза? – объясняет она. – Тут чистенько и хорошая кухня.

– К чему эти оправдания? – спрашиваю. – Разве мы тут будем зимовать?

– Я ничего не знаю, – отвечает дама и идет оформлять документы.

Точно так же она ничего не знает и во время обеда, и потом, когда я прихожу к ней в комнату, чтоб добиться каких-то сведений о предстоящих планах.

– Уже время просыпаться, – доносится до меня ее мелодичный голос.

Она еще дважды повторяет это, прежде чем я решаюсь открыть глаза.

– Что случилось?

– Вы спите уже два часа.

– Ну и что?

– К нам могут заглянуть гости, – объясняет женщина, которая никогда ничего не знает.

Гости прибывают под вечер и в одиночестве. Это, конечно же, Сеймур. Он даже не позволит выйти из серо-стального «мерседеса», такого же, как и у Мод, – ждет, пока мы приблизимся к нему.

– Садитесь, дорогой мой…

– Мои вещи наверху…

– Пусть лежат. Мод уберет их.

Сажусь спереди и бросаю взгляд на даму; она в ответ легонько кивает, улыбаясь неуловимой полуулыбкой, словно говорит мне: «Прощайте, счастливого пути!»

«Мерседес» срывается с места и стремительно набирает скорость – давно знакомый мне шоферский стиль американца. Когда мы выезжаем на автостраду, Сеймур увеличивает скорость до двухсот километров. Такое я тоже уже видел: так летел он когда-то по улицам Копенгагена.

– Если все будет хорошо, в эту ночь вы перейдете границу, – наконец сообщает мне Уильям.

– Вы так отчаянно гоните, что я могу и не перейти ее.

– Вижу, вы уже совсем под влиянием Мод, – замечает он. – Не бойтесь, я езжу довольно осторожно.

– Следовательно, занавес опущен, – решаю я изменить тему разговора.

– Наверное, Мод проинформировала вас.

– Из Мод не вытянешь больше одной фразы.

Сеймур молчит, потому что готовится обогнать «порше». Такая задача вообще непосильна для «мерседеса», но только не для этого.

– Ваш автомобиль, видимо, не такой, как у Мод, – говорю я.

– Откуда вы взяли? – спрашивает Сеймур, прижимаясь к обочине, чтоб дать дорогу «порше», который снова вырывается вперед.

«Мерседес» летит и дальше так же стремительно: пейзаж вокруг нас размазан бешеной скоростью и сумерками, которые уже заметно сгущаются. «Порше» остается далеко позади. Американец немного сбавляет скорость и включает фары ближнего освещения.

– Слушая ваше теоретизирование, я прихожу к выводу, что вы довольны эпилогом, – замечаю я.

– Я всегда теоретизирую, дорогой мой. Хотя и не всегда вслух. Неприятная привычка, но что поделаешь! Кое-кто грызет ногти, а я теоретизирую.

– И все-таки этот эпилог…

– Лучший, чем можно было надеяться, – признает Уильям. – Мы думали, что Райен удалится, как и Томас, а возможно, и раньше, чем Томас. Сами знаете, что в таких случаях может быть много вариантов. Теория вероятностей не предусматривает осложнений, и так далее.

– Выходит, вы не желали ему самого худшего?

– Наоборот. Смерть – это одна из форм помилования, Майкл. Лучше умереть, чем мучиться. Однако позвольте спросить: а почему бы ему и не помучиться? Почему не пройти через увольнение с поста, следствие, процессы, травлю прессы, а уже потом отдохнуть в тюрьме? Почему он должен умереть? Пусть поживет в постоянном напряжении сам, а с ним и тот старый подонок, его отец.

Он снова притормаживает, и я вижу на краю шоссе знакомый стандартный знак: вилка, нож и соответствующая цифра. Это означает, что вблизи ресторан.

– Вы не проголодались?

– Ничуть.

– Я тоже, однако надо остановиться и подождать.

Сеймур резко сбавляет скорость и немного погодя сворачивает на второстепенную дорогу, минует бензозаправочную станцию и останавливается на противоположной стороне перед освещенным фасадом бара. Останавливается и сразу же трогается дальше:

– Нет, тут многовато света и, наверное, очень людно.

– Считаете, что до сего времени есть опасность?

– Наоборот. Но человек никогда не знает…

Снова выезжаем на автостраду, и через несколько километров снова сворачиваем, чтобы остановиться перед маленьким буфетом-клеткой из алюминия и стекла. Тут почти безлюдно, что гарантирует нам хороший наблюдательный пункт.

– Лучше было бы вообще не заходить сюда, – позволяю себе заметить я.

– Почему? Если что-то не в порядке, пусть мы это увидим сейчас, а не на границе.

Заходим в бар и берем по чашке кофе и тоник – тут самообслуживание. Становимся к столику за большой декоративной пальмой у окна. Пальма частично прикрывает нас, не мешая наблюдать за входными дверями.

– Жаль, что нельзя поставить ближе «мерседес», – ворчит Сеймур. – Чтоб он был у нас перед глазами.

– Боитесь, что с вашим автомобилем сделают то же самое, что и с автомобилем Томаса?

– Не боюсь. Но человек никогда не знает…

На улице подъезжают и подъезжают автомобили, направляясь к соседней бензозаправочной станции. А тут почти пусто – двое шоферов невдалеке от нас пьют пиво, дальше – молодая пара с маленькой девочкой в тирольском костюме, возле бара – двое работников бензостанции в ярко-желтых комбинезонах.

– По-моему, вы чем-то подавлены, – констатирует Сеймур, выдыхая на меня густую струйку дыма.

– Это вам кажется. Просто интересно: есть ли у вас, кроме оружия, мысли, что-то реальное из оружия?

– Дорогой мой, не путайте меня с Муром.

– Но Мура же вы свалили не мыслью.

– Трудно свалить мыслью такую тварь, особенно сзади.

– Почему? Франк, например, считает…

– Мне известно, что считает Франк. Я прослушал ваш разговор. Один невежда пытается что-то вытянуть из другого невежды – вот каково содержание вашего разговора.

– Вы же знаете, что я не специалист в военных делах, Уильям.

– Я тоже. Но можно хоть иногда просматривать газеты.

Сеймур машинально качает на пальце брелок с ключом, большой брелок в форме серебряного всадника в золотом кольце, и не видит, что уже стал объектом пристального внимания. Девочка в тирольском наряде подошла к нашему столу и с интересом смотрит на блестящего всадника, что качается на пальце Уильяма.

Наконец американец замечает ребенка, чуть заметно улыбается и подносит брелок к блестящим темным глазкам.

– Тебе нравится?

Девочка стесняется, глотает слюну, потом шепчет:

– Нравится!

Сеймур снимает брелок с кольца и подает ей:

– Тогда возьми…

Девочка какое-то мгновение колеблется, словно боится, что это шутка, потом хватает игрушку и бежит к родителям.

– Вы, наверное, любите детей?

– Кто же их не любит.

– А я думал…

– Да, да, знаю: думаете, что если я аномалия… А разве вы не любите маленьких медвежат? Они просто фантастические, словно пушистые мячики. Но только пока маленькие, пока еще не стали хищниками. Дети – это еще не хищники, Майкл, пока что нет. Когда смотришь на них, кажется, у них есть все основания вырасти лучшими, чем мы, но этого не будет. Ведь воспитываем их мы, делаем такими же, как сами.

Он допивает кофе, и какое-то время мы молчим, наблюдая за входом и за автомобилями, что проезжают мимо. Муж с женой и ребенком выходят, любезно кивнув нам. Двое шоферов идут к стойке обменять пустые бутылки на полные.

– Задождило, – сообщает Уильям.

– Я это вижу и без него. Тяжелые капли редко падают на асфальт в зеленом свете неоновых букв. Но вот капли стали падать чаще, проходит несколько минут, и дождь уже льет как из ведра, по асфальту бегут длинные зеленые струйки.

– Значит, все идет хорошо, – говорю я себе, чувствуя облегчение. Возможно, это неразумно, но издавна уверовал: если погода изменится, мои дела наладятся. – Не понял вот, почему вы назвали меня невеждой, – интересуюсь я. – Возможно, имели в виду, что разговоры об этой программе «Спирит» лишь пустая болтовня?

– Известно, что не пустая болтовня. Если бы это было так, вы бы не подпаивали Франка и не расспрашивали о ней. К вашему несчастью, Франк не знает об этой программе ничего определенного, как, кстати, и я. Ну а что касается элементарных вещей, то о них сообщалось в прессе, хоть и не упоминалась никакая программа.

– Я не читал. Углубился в финансовую страничку…

– Вам и не надо читать, разве что для самообразования. Информация всегда соответствующим образом фильтруется. Важно, что если мы не уничтожим друг друга атомными бомбами, то непременно постигнем скрытые механизмы мысли. И что бы там ни болтал ваш Франк – это совсем не качественный скачок, а все то же самое: гений разрушения как наивысшее проявление человека! Скорпион, который погибнет от собственного жала.

Он смотрит на часы.

– Кажется, можно трогаться.

Ночь на улице озвучена шумом дождя. «Мерседес» стоит на том же месте, где мы его оставили.

– Будем надеяться, что нам не успели подложить бомбу, – бросаю я, когда мы бежим под дождем к автомобилю.

– Про бомбу не знаю, но этот тип стал так, что мы вряд ли выедем, – замечает Сеймур.

Впритык за «мерседесом» пристроилась грузовая машина с огромным фургоном; нечего и думать продвинуть ее. А тип, про которого упомянул Уильям, стал впереди, прижав свой «фольксваген» почти к бамперу нашего автомобиля, а сам, конечно же, скрылся.

– Он поставил его на ручной тормоз, – констатирует американец, делая попытку оттащить «фольксваген» немного вперед. – Не знаю, как мы выберемся…

– Не выберетесь, мистер, – звучат у нас за спиной чей-то голос. – На этот раз уже не выберетесь.

Оборачиваюсь, чтобы убедиться, что это голос того бесцветного мужчины – Добса. Рядом с ним стоит какой-то незнакомец. В руках у них пистолеты с глушителями.

– Заберите свои утюги, – спокойно говорит Сеймур.

– Сделаем и это, но сперва заберем вас, – отвечает Добс. Юмор специфический, присущий полицейским и мелким гангстерам.

Они упирают нам в спины пистолеты, подсказывая, что надо идти.

Ночной мрак, лепет дождя, безлюдная стоянка и ко всему еще и пистолеты… Оказывать сопротивление бессмысленно. Подходим к огромной машине и, покоряясь коротким приказам, оказываемся в чреве фургона. В кабине шофера не видно, но лишь только закрылась металлическая дверца фургона, как грохот мощного мотора и дрожание пола под ногами свидетельствуют, что мы уже в пути.

Внутри почти пусто, если не принимать во внимание две скамейки, установленные одна против другой вдоль фургона, и несколько ящиков в противоположном от нас углу. Над головой мигает фонарик, вмонтированный в потолок.

– Садитесь вон там, напротив, – хрипит Добс, показывая на скамью пистолетом. – И сидите спокойно, без лишних движений. Я принадлежу к тем людям, которые сперва стреляют, а уже потом думают, стоило ли это делать.

Он устраивается напротив нас и приказывает своему напарнику:

– Обыщи их, Билли!

Сеймур сохраняет невозмутимое спокойствие. Я бы даже сказал, что сейчас он спокойней, чем когда-либо. Только когда тот Билли залезает ему во внутренний карман и вытягивает оттуда кошелек, Уильям замечает:

– Если можно, не душите мне в лицо – не люблю клозетных запахов.

Билли хищно смотрит на него, но в этот миг снова звучит голос Добса:

– Оставь, Билли! Тут руковожу я. Дай-ка мне этот кошелек.

– Советую вам тщательнее просмотреть его содержимое. Там есть служебное удостоверение… – отзывается Уильям.

– Мне не надо изучать ваши служебные удостоверения, мистер Сеймур, – отвечает Добс. – Я прекрасно знаю, кто вы такой и где работаете.

– В таком случае, наверное, знаете, и что вас ждет.

– Даже и не подумал об этом. Сейчас вы в моих руках. И не рассчитывайте на мою интеллигентность. Я полицейский старого закала: стреляю, не раздумывая.

Добс искусно просматривает документы, и Сеймур безразлично смотрит на него.

Закончив проверку, безликий субъект кладет кошелек на скамейку рядом с собой и снова поднимает глаза на нас.

– Итак, мистер, я знал, кто вы такой. Но знаете ли вы, кто я такой?

– Думаю, что знаю, – кивает Уильям. – Вы мелкая сошка из военной разведки.

– Я же вам сказал: я полицейский старой закалки – шпион без образования. Вообще не имею никакого отношения к вашим сферам. Если бы моя воля, я бы таких, как вы, расстреливал только за ваши дипломы. Ну, всех я вряд ли успею расстрелять, но могу начать с вас.

Уильям не возражает. В фургоне наступает молчание. Билли занимается моими карманами.

– А теперь наступила очередь мсье Каре, бельгийца, – ворчит Добс, беря мой кошелек. – О, что я вижу! Бельгиец превратился в австрийца! Нет уже мсье Каре, есть герр Шульц. Здравствуйте, Шульц!

Он очень доволен своим открытием. На его месте я тоже был бы доволен.

– Итак, – начинает Добс, покончив с документами, – не будем повторяться. Я вас расстреляю и выброшу где-то обоих, как собак, а уж местная полиция пусть потом устанавливает, кто вы такие и кто вас убил.

Он меряет нас строгим взглядом, ожидая, какой эффект производят его слова. Эффекта никакого.

– Конечно, есть еще и другой вариант, – будто нехотя говорит безликий тип. – Ответите мне на несколько вопросов и пойдете себе. Пусть потом руководство решает вашу судьбу. Это касается вас, мистер Сеймур. Второй никуда не пойдет, мы его отвезем куда следует.

Снова никакого эффекта.

– Откровенно говоря, – провозглашает после короткой паузы Добс, – лично я избрал бы первый вариант. Поотрывал бы головы просто так, для собственного удовольствия, а потом даже потратил бы один-два часа и хорошо запрятал ваши трупы. Не уверен, что их совсем никогда не найдут, но это произойдет не так скоро. Только ведь я служебное лицо и выполняю задание. Поэтому должен уведомить вас и о другом варианте.

– Хоть вы и без образования, но много болтаете, – замечает Уильям. – Что вам, собственно, надо от нас?

– Вы вроде бы и профессор, а соображаете плохо, – пренебрежительно отвечает Добс. – Мне надо, чтоб вы дали точные ответы на пять-шесть вопросов.

– Так ставьте вопросы, вместо того чтоб болтать глупости.

– Именно это я и хотел услыхать от вас, – с достоинством кивает безликий тип, оставляя без внимания оскорбительную часть реплики. – Садись здесь, Билли, и не спускай пистолета с этого австро-бельгийца. С профессором я сам справлюсь.

Наступает короткая пауза, наверное, необходимая Добсу, чтобы мысленно сформулировать вопросы. Возможно, он не рассчитывал, что Уильям так быстро отступит. Возможно, еще сомневается в его готовности отвечать, потому что через какое-то время замечает:

– Только договоримся сразу: мы освобождаем вас, а не этого австро-бельгийца.

Сеймур не возражает и терпеливо ждет вопросов. Не исключено, что он решил пожертвовать мною. Но что бы он ни решил, сейчас от этого ничего не зависит.

Фургон равномерно покачивается, нас почти не трясет. Видимо, шофер ведет машину по рецепту Мод: едет в своем ряду и не пытается обгонять. Вообще путешествие даже приятное, если не учитывать удушливый воздух.

– Хочу, чтоб вы прежде всего сказали, что вас связывает с этим типом, который сидит рядом с вами, – оглашает Добс, решив, очевидно, начать с легчайшего вопроса.

– Работает ли тут магнитофон? – интересуется Сеймур.

– Это вас не касается.

– Я хочу, чтоб мои ответы были зафиксированы на случай, если потом вам вдруг вздумается переиначивать их, – объясняет Уильям.

– Они будут зафиксированы, не волнуйтесь.

– Отвечаю: с господином Шульцем я познакомился несколько часов тому назад.

– Шульц или Каре?

– Я его знаю как Шульца.

– И где же вы так неожиданно познакомились?

– Его мне отрекомендовала моя знакомая. Попросила подвезти до Страсбурга, так как его автомобиль испортился.

– А вы ехали в Страсбург…

– Именно.

– И кто же та ваша знакомая? Имя, адрес и прочее?

– Мисс Модести Милтон.

На угрюмом лице Добса появляется выражение заинтересованности. Итак, Сеймур выдает и Мод, говорю я себе.

– А! Мисс Милтон! Вот как!

Уильям кивает.

– В каких отношениях были мисс Милтон и мистер Каре?

– Этого я не могу знать.

– Ясно, – подытоживает Добс. – Наверное, вы ничего не знаете. Диплом об образовании, профессорское звание, а знать ничего не знаете!

Он смотрит на Сеймура и сочувствующе качает головой.

– Так мы ни до чего не договоримся, мистер. Я допускаю, что вы стыдитесь, допускаю, что боитесь выдать что-то, чего мы не знаем. Поэтому я помогу вам, хотя это и противоречит служебным правилам. Скажу вам в общих чертах, что нам уже известно. Вам остается самое легкое: подтвердить факты. Хорошо?

– Дело ваше, – пожимает плечами Уильям. – Разговор начали вы, а не я.

– Следовательно, так называемое соглашение между вашим Каре и Райеном было предварительно разработано. Его обмозговали вы, мистер, в содружестве с этим самым Каре и Томасом. Про Томаса все хорошо знают там, где надо. Его досье очень красноречивое. Что же касается вашего Каре, то у нас есть все основания считать, что речь идет о коммунистическом агенте, и это очень скоро будет доказано.

Он делает небольшую паузу, чтоб проверить, какой эффект произвели его слова.

– Итак, мы добрались до существа дела, мистер: вы организовали эту комбинацию с единственной целью – скомпрометировать Райена, подослав к нему коммунистического агента. Тот продает оружие какому-то коммунистическому режиму, что, конечно, не останется в тайне, и ни в чем не виноватый Райен окажется в трудном положении.

– Даже не допускал, что у Райена есть друзья, – бормочет будто сам себе Уильям.

– Вы забыли про его отца, – отвечает Добс. И, опомнившись, выкрикивает: – Итак, вы признаетесь, что знакомы с Райеном?!

– Еще бы! Мы вместе учились в университете.

– Снова вы про ваш университет! – презрительно бормочет безликий тип.

– А кто убил Томаса? – спрашивает Сеймур.

– Конечно же, вы. Чтоб уничтожить не очень надежного соучастника. Вообще вы действуете довольно решительно для человека с высшим образованием. Но в конце выдали себя. Выдали себя покушением на Мура.

– Даже не слыхал про такое!

– Оставьте. Если вы работали с Томасом, то не могли не знать, что Мур был его правой рукой. После того как Томас умер, у Мура не осталось защитника. И, когда мы прижали его, он нам все рассказал. Тогда мы поняли, что в игре принимает участие еще одно лицо. Но ближе к делу. Вы слышали факты. Подтвердите их, и мы высадим вас у ближайшей бензозаправочной станции.

– Я не знал, что вы собрали столько фактов, – признается Уильям.

– Вы, гражданские, если бы не задирали так высоко нос, могли бы многому научиться у нас, военных, – усмехается Добс.

– В самом деле, не знал… – бормочет Сеймур.

Он сидит на скамейке, понурив голову, но вдруг в какую-то долю секунды его тело вытягивается и, оттолкнувшись ногами от пола, в неожиданном прыжке летит на Добса. Рука с револьвером отброшена в сторону. Звучит негромкий выстрел, будто откупорили бутылку шампанского.

Билли машинально наводит пистолет на Сеймура. Очень удобный момент схватить его за руку, и пистолет падает на пол.

– Подержите его секунду, Майкл, – отзывается Уильям.

Не знаю, что он сделал с Добсом, но тот неподвижно лежит на полу фургона. Что Уильям с ним сделал? Наверное, то же самое, что делает и с Билли: маленькую пластиковую ампулку с длинным острием вкалывает в вену и сразу же вынимает.

– Заберите свой кошелек. Надо найти магнитофон, если он есть, – говорит Сеймур и трогается к ящикам в противоположный конец фургона.

Магнитофонов оказалось целых три – они запрограммированы для последовательных действий. Добс, очевидно, предвидел, что допрос будет продолжаться долго. Возможно, он предвидел и определенную реакцию с нашей стороны, но чего же тут было бояться? Двое с пистолетами против беззащитного профессора. Это породило самоуверенность. А когда ты слишком самоуверен…

– Магнитофоны соединены с кабиной шофера, – устанавливает американец, забирая кассеты.

– Возможно, еще что-то соединено с кабиной шофера.

– Какое это имеет значение, если оно пока что не действует, – отвечает Сеймур. – Готовьтесь к приземлению!

Машина едет не очень быстро. Не очень быстро, если ты не прыгаешь, а сидишь внутри. Но тянуть невозможно. Придется рисковать, хотя вывихнуть или сломать ногу сейчас было бы очень некстати.

Сеймур открывает дверь, и машина, как по заказу, еще сбавляет скорость и останавливается. Следовательно, дверь соединена с кабиной!

– Быстрей! Прыгайте! – кричит Уильям и исчезает в темноте.

Прыгаю вслед за ним и, уже стоя на асфальте, вижу, как шофер выходит из кабины и направляется в нашу сторону. Перепрыгиваю металлическую рейку, что отгораживает шоссе, и оглядываюсь. Шофер, видимо, замечает меня и решает посмотреть, что же произошло в фургоне. Это доброе намерение срывает американец, который выскакивает с противоположной стороны машины и ударом сзади сбивает шофера с ног.

– Кажется, мы где-то вблизи Базельбада, – говорит Сеймур, подходя ко мне. – Нас отделяет от города этот лес. Пройдем его пешком. Шофер быстро оправится.

– Неужели не можете и в него воткнуть ампулку?

– Кончились. Но оно без ампулок и лучше. Если фургон долго будет тут стоять, дорожная полиция непременно заинтересуется им. Пусть шофер себе едет.

Продвигаемся наугад в темноте между деревьями, пока выходим на какой-то проселок. Дождь почти утих, совсем тихонько постукивает по листьям.

– Вы когда-нибудь были в Базельбаде? – тихо спрашивает американец.

– Проездом.

– Удобная граница. По одной стороне Базельбад, а по другой – Базель. Это, собственно, один город, граница разделяет улицы, дворы, даже дома. Я собирался переправить вас через один такой дом.

– Но канал закупорился…

– Не закупорился. Боюсь, что он ненадежный. После того как те типы зашевелились, я не могу доверять никому. Это был очень близкий мне человек. Но я уже говорил вам: часто дружба лишь промежуточное звено между двумя предательствами.

Идем медленно, немного покачиваясь. Пахнет влагою и мокрыми листьями, как в моей спальне на той вилле.

– Чувствуете этот острый запах? – спрашивает Сеймур.

– Запах свежести.

– Запах кладбища, – возражает американец.

– Вы никогда не ходили кладбищем?

– Приходилось. Мои сестры вообще не были на могиле матери, ведь надо же хоть мне навещать ее.

Он останавливается перевести дух и добавляет:

– Мать не очень любила меня. Я вам рассказывал, что появился на этот свет нежеланным. Но я хожу на ее могилу. Наверное, человеку все-таки надо кого-то любить. Хоть одного-единственного. Хотя бы свою мать.

Наконец мы взбираемся на взгорье. Тут лес кончается. Противоположный склон холма почти голый. Внизу сквозь пелену мелкого дождя виднеются светлые ленты улиц, обозначенные лимонно-желтыми пунктирами на черной доске ночи.

– Да, Базельбад, – говорил Сеймур. – Там, слева, есть пропускной пункт. С права – второй. Мы перейдем посредине.

Он показывает на какое-то темное место между яркими линиями улиц.

– Там наш частный пропускной пункт, Майкл.

– Разве и вы пойдете со мной?

– Должен. Вы сами не сориентируетесь.

– А как сориентируетесь вы после того, как зашевелятся друзья Райена?

– Их действия – это уже последняя конвульсия. С Райеном покончено раз и навсегда. Его место за решеткой. А с вашим исчезновением дверь его камеры закроется.

Он вынимает из кармана пачку сигарет, смотрит на нее, потом заталкивает назад в карман.

– Мы будем переходить границу на строительной площадке. Котлован, бетонные фундаменты, колонны и балки – вообще впечатляющая обстановка. Линия границы – символическая. Если нас не заметят, придется бежать – вперед или назад в зависимости от обстановки. Граница, какая она ни есть, все-таки граница.