Текст книги "Операция «Цитадель»"

Автор книги: Богдан Сушинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

27

После того как почти все присутствующие заверили командарма в готовности сложить свои головы на алтаре отечества, в комнату неожиданно вошел дежурный офицер и сказал, что его просят подойти к телефону. Звонят из Берлина, из штаба рейхсфюрера СС Гиммлера.

Власов победно взглянул на своих подчиненных, давая понять, что теперь с ним считаются в наивысших сферах рейха, но в это время послышался высокомерный голос доселе упорно молчавшего генерала Жиленкова:

– Хотят уведомить командарма о конгрессе народов России, о котором хотел уведомить я сам.

Власов недобро взглянул на него, как на зазнавшегося выскочку. Точно так же взглянули на него Трухин и Мальцев, однако святость тайны общения командарма с самим рейхсфюрером СС уже была нарушена. К тому же не понятно было, с чего вдруг Жиленкову известно о конгрессе больше, чем вождю движения.

Вот уже в течение года Власов отстаивал свое исключительное право на общение с высшими иерархами рейха, как право первой брачной ночи. Поэтому в комсоставе РОА прекрасно знали, что всякую попытку кого-либо из русских генералов или старших офицеров вступить в подобный контакт без его ведома Власов воспринимает как попытку посягнуть на святая святых в его Освободительном движении.

Тем временем легко ранимый, а потому обескураженный вождь извинился и вышел. А когда вернулся, все обратили внимание на то, что он гримасно улыбается и нервно вытирает платочком вспотевшие от волнения руки.

– То, чего я так ждал и чего добивался, наконец-то свершается, – не стал он томить души своего комсостава. – Наше движение приобретает всеевропейский масштаб. Только что мне сообщили, что германское руководство дало принципиальное согласие на проведение в скором времени конгресса представителей освободительных движений различных народов России.

– Давно пора собрать в кулак все русские силы, – вновь оживился генерал-майор Жиленков, он же, в армейском миру, Шоферюга, которого осуждающие взгляды коллег ничему не научили. – Европа должна знать, что теперь она может рассчитывать на мощное антикоммунистическое движение, опирающееся не только на морально и физически стареющих беляков и монархистов, но и на новое, молодое русское офицерство.

И опять Власову не понравилась его реплика, но не по сути, а только потому, что произнесена была Жиленковым, единственным из генералов, который реально претендовал на роль руководителя Русского освободительного движения и на пост командующего РОА. И который, не скромничая, говорил: «Между прочим, руководство рейха долго думало, кому отдавать предпочтение: мне или этому… Власову. И если остановились на Власове, то лишь потому, что фюрер прислушался к мнению фельдмаршала Кейтеля, отдавшего предпочтение командарму разгромленной полевой армии только из-за его значительно большего командного опыта».

Да, у Власова были причины остерегаться Жиленкова, и даже ненавидеть его. Но в то же время и сам он уже не раз прибегал к нынешним связям бывшего московского «партайгеноссе»[57]57
  Во время суда над Власовым и его генералитетом, на заседании Военной коллегии Верховного суда СССР, генерал Жиленков свидетельствовал: «Хочу сказать, что только после моей поездки в район Львова и установления связи с представителем Гиммлера Далькеном, при посредничестве последнего, нам удалось организовать встречу Власова с Гиммлером. Мне было известно, что Гиммлер называл Власова перебежавшей свиньей и дураком. На мою долю выпала роль доказать Далькену, что Власов не свинья и не дурак».


[Закрыть]. Так или иначе, но и на сей раз командарм не стал делать ему замечание, а, поиграв желваками, продолжил:

– Цель этого конгресса – создать Комитет освобождения народов России, в который войдут представители русского Белого движения, а также, украинских, прибалтийских, белорусских, кавказских и прочих национальных движений и воинских формирований. По существу, мы сформируем своеобразное правительство России в эмиграции. И очень важно, что к проведению этого конгресса мы с вами придем, уже имея за плечами Освободительную армию, пусть даже в ее зачаточном состоянии.

Едва он произнес это, как генерал Георгий Жиленков подхватился и зааплодировал. Кое-кто поддержал его, но слишком уж несмело; люди попросту не успели осмыслить важность сказанного командармом, да и поддерживать Шоферюгу тоже не очень-то хотелось.

– И еще одно очень важное для нас известие: Гиммлер сообщил мне, что в принципе он и командование вермахта согласны с тем, что мы можем рассчитывать и на формирование третьей дивизии РОА. Я тотчас же уведомил его, что назначаю командиром 3-й дивизии генерал-майора Шаповалова[58]58
  До формирования 3-й дивизии РОА очередь дошла лишь 12 февраля 1945 года, и полностью сформированной она так и не была.


[Закрыть], – указал он рукой на скромно сидящего в дальнем ряду, у окна, бывшего командира 320-й стрелковой дивизии Красной армии.

– Благодарю за доверие, господин командующий, – медлительно, и, как показалось Власову, не очень охотно, поднялся тот со своего места. – Хотя и понимаю, что здесь есть генералы поопытнее, а, может, и поудачливее меня.

– Успокойтесь, – осадил его начштаба Трухин. – Мы все взвесили. Не одна ваша дивизия полегла в первые же месяцы войны, так что все мы в той или иной степени «удачники».

Власов хотел как-то прокомментировать их диалог, но здесь вновь возник Жиленков, который словно бы испугался, что теперь все внимание может быть переключено на очередного счастливчика.

– Если позволите, господин генерал-полковник, я хотел бы сказать несколько слов по поводу приближающегося события.

Командарм не произнес ни «да», ни «нет», однако Жиленков уже вышел в центр комнаты и возвращать его на место было неудобно.

К тому времени, когда немцы еще только сватали Власова в командармы, Жиленков уже мнил себя одним из руководителей Русского движения и его идеологом. До войны он был первым секретарем одного из городских райкомов партии Москвы и даже избирался членом Московского горкома ВКП(б), а в плен под Вязьмой сдался еще в 1941 году, будучи членом Военного совета 32-й армии. Правда, скрыв при этом свое настоящее имя и свой армейский чин.

Для Власова не было тайной, что до мая 1942 года Жиленков служил водителем в 252-й германской пехотной дивизии под фамилией погибшего красноармейца Максимова, документами которого предварительно запасся. И как водитель характеризовался положительно. Отсюда, кстати, и пошла его кличка Шоферюга.

Вот только самого Жиленкова судьба «шоферюги» не устраивала. Решив, что он уже достаточно искупил свою вину перед рейхом за баранкой армейского грузовика, он легализовался, представ перед германским генштабом с планом создания на оккупированной вермахтом территории русского правительства, которое бы занялось организацией борьбы против советской власти в России. И даже нашел своего покровителя в лице полковника генштаба барона фон Ронне.

До создания правительства, в котором Жиленков уже видел себя премьером, дело не дошло, однако по генштабистским бумагам, а также по досье абвера и СД, генерал-майор Жиленков все же проходил как один из возможных претендентов на роль лидера Русского освободительного движения. Как бы там ни было, а он уже хорошо был известен Гиммлеру, Кейтелю и Геббельсу; с ним не раз консультировались по различным «русским вопросам» высокопоставленные чины абвера и министерства восточных территорий.

Пользуясь покровительством влиятельного полковника Генштаба, барона фон Ронне, он настоятельно пробивался то к Геббельсу, то к Герингу, и даже помышлял о встрече с фюрером. И вот теперь Жиленков болезненно ощущал, что присутствие Власова постепенно снижает его акции в глазах германского руководства, а сам Власов явственно ощущал на затылке дыхание своего оппонента Жиленкова. До открытой вражды пока не доходило, но все же…

– Господа, хочу заверить вас, – отлично поставленным голосом «трибуна» заговорил Жиленков, – что конгресс русских сил станет событием общеевропейского масштаба, последствия которого будут сказываться уже в послевоенном мире. По личному заданию Гиммлера я занимаюсь подготовкой текста манифеста этого конгресса, который будет обращен ко всем народам Советского Союза.

– Разве командарм уполномочивал вас связываться по этому вопросу с Гиммлером? – неожиданно послышался густой бас генерала Благовещенского.

– Это офицеры из штаба Гиммлера вышли на меня! – мстительно улыбнулся бывший партработник. – Что же касается вас, господин Благовещенский, то пора бы уже привыкнуть к тому, что ко мне, как к одному из зачинателей нового Русского освободительного движения, много раз обращались за советами и поддержкой из самый высоких сфер рейха. Ценят, знаете ли…

– И все же, скромнее бы вам, Жиленков, скромнее… – проворчал бывший начальник училища противовоздушной обороны Народного комиссариата Военно-Морского флота.

Однако никакого впечатления на Жиленкова этот выпад не произвел. Уже в который раз он давал понять всему русскому генералитету: не волнуйтесь, как только Власов дискредитирует себя, вы тотчас же получите в моем лице своего нового вождя. И, конечно же, более достойного.

– Мы будем исходить из того, что костяком новой России станет союз славянских народов, а потому и проведение конгресса планируем в Праге, одном из древних центров славянства[59]59
  Конгресс этот состоялся в Праге 14 ноября 1944 года. На нем действительно был создан Комитет освобождения народов России (КОНР), принят «Манифест» и объявлено, что РОА является вооруженной силой КОНРа. Возглавил КОНР и его Военный отдел – генерал Власов. Генералу Жиленкову конгресс поручил возглавить Пропагандистский отдел этой организации, которая по существу превратилась в русское правительство в эмиграции.


[Закрыть]. В городе славянского единения.

Власов недовольно покряхтел, его задевало то, что даже о месте проведения конгресса, которое, как считал командарм, все еще не было определено, он узнает позже Жиленкова, да к тому же из его уст. Хотя и на сей раз прервать Жиленкова командарм не посмел, однако же и стоять рядом с ним тоже счел неудобным. Вернувшись за стол, он начал лихорадочно листать подаренную ему Штрик-Штрикфельдтом записную книжку, словно бы собирался тотчас же звонить Гиммлеру и выяснять правильность слов генерала Жиленкова.

– Конгресс должен создать Комитет освобождения народов России, – безмятежно продолжал тем временем бывший член Московского горкома партии, – которому будут подчиняться не только дивизии РОА, но и русские казачьи части генерал-лейтенанта Петра Краснова. Кстати, сегодня среди нас есть и представитель казачества полковник Кононов, который назначен командиром 102-го казачьего полка вермахта.

– Так точно, – поднялся со своего места моложавый на вид, но уже отмеченный ранней сединой казак, заметив, что Власов оторвался от своей записной книжки и лихорадочно отыскивает его взглядом.

– Это хорошо, что вы присутствуете здесь, – глухим, угнетенным голосом проговорил командарм, – но плохо, что меня не поставили об этом в известность.

– Мое упущение, – подхватился комдив Буняченко. – Обязан был предупредить вас.

О Кононове, тогда еще майоре Красной армии, Власов впервые услышал в конце августа или в начале сентября сорок первого. Участник финской войны, награжденный орденом Красной Звезды за бои в окружении, этот офицер повел большую часть своего полка в плен, вместе с командирами и комиссаром. Но самое удивительное, что, убедив офицеров полка и добрую тысячу своих солдат сдаться немцам, Кононов повел их в плен с развернутым знаменем. А пораженному этой картиной германскому генералу сразу же заявил, что «вместе со своими солдатами желает сражаться против ненавистного русскому народу сталинского режима».

Тогда, в сентябре сорок первого, Власову казалось, что, описанная в немецкой листовке сцена сдачи полка при развернутом знамени – обычная пропагандистская выдумка, и только здесь, в Германии, убедился, что на самом деле все это правда. Оставленный для арьергардного прикрытия отхода дивизии, полк Кононова действительно пошел сдаваться в плен, хотя боевая обстановка не вынуждала его к этому.

Власов понимал, что сам он тоже выглядит в глазах миллионов русских, особенно в глазах советского генералитета, предателем. Тем не менее простить «герою финской» Кононову[60]60
  Исторический факт. Майор И. Кононов действительно повел свой полк, вместе с комсоставом и комиссаром полка, в плен, при развернутом знамени. Сначала он командовал 102-м казачьим полком вермахта, затем казачьей дивизией, и, наконец, завершил войну в должности командира русского казачьего корпуса войск СС.


[Закрыть] того, что, оставленный прикрывать отход дивизии, он откровенно предал ее и повел солдат в плен вместе со знаменем полка, – он не мог. Слишком уж это выглядело по-предательски.

Однако Жиленков мукам сомнений не предавался.

– Уже сейчас предполагается, – продолжил он свою речь, – что отдел управления казачьими войсками возглавит белогвардейский генерал Татаркин, прекрасно знающий особенности и белого, и монархического движений русских сил в Европе и США.

Чем дольше говорил Жиленков, тем очевиднее становилось его ораторское и идеологическое превосходство над Власовым. Это проявлялось настолько резко, что, как потом стало известно Власову, Трухин и еще кое-кто из генералов уже даже стали побаиваться, как бы выступление Жиленкова не стало началом раскола «власовского движения», после которого немцы могут отправить их назад, в лагеря для военнопленных, а то и расстрелять.

– Как по писаному чешет, райкомовская его душа! – прохихикал известный весельчак генерал-майор Дмитрий Закутный, который в свое время командовал стрелковым корпусом, будучи в прошлом самым старшим командиром Красной армии, после Власова.

Однако он единственный из всех присутствующих ни на какую особую должность не претендовал, довольствуясь тем, что и на фронте уцелел, и в плену выжил, а теперь вот еще и так неплохо устроился. Этот человек умел радоваться тому, чем обладал и чем наградила его судьба, поэтому, наверное, чувствовал себя самым счастливым из всего комсостава РОА.

* * *

Когда Жиленков, наконец, завершил свою речь, Власов счел совещание скомканным и отпустил всех, кроме начштаба Трухина, а также Мальцева, Малышкина и Меандрова, которых пригласил в отведенный ему кабинет. Однако по дороге туда Власова догнал генерал Шаповалов. Своему по-крестьянски грубоватому, кирпичного цвета лицу он пытался придать вид истинно германского благородства, вот только получалось это у пролетарского генерала крайне плохо.

– Еще раз, теперь уже лично, хочу поблагодарить за назначение меня на пост командира дивизии, господин командарм.

– Ну, за это вы должны благодарить офицеров абвера, да еще генерала Кестринга, на которого они нажали, – вполголоса произнес Власов, увлекая комдива к ближайшему окну-бойнице. – Как видите, и теперь, в нелегкие для себя дни, абвер все еще не забывает об одном из своих перспективных агентов.

– Значит, ветер все еще веет оттуда? – ничуть не смутился Шаповалов.

– Оттуда, генерал-майор, оттуда.

– И давно вас уведомили о моем сотрудничестве?[61]61
  На суде Власов признал: «Шаповалов действительно был агентом немецкой разведки, и, по совету Кестринга, мы вынуждены были согласиться на то, чтобы дать Шаповалову под руководство предполагавшуюся к формированию 3-ю дивизию». Сам Шаповалов, вместе с Трухиным, Боярским и Благовещенским, попал в плен к «красным чехам». Боярского чешские партизаны расстреляли, Трухина и Благовещенского передали советским войскам, а Шаповалова повесили. Почему так произошло? Предполагаю, что чехи обнаружили у него документ, подтверждающий, что он является агентом германской разведки.


[Закрыть]

– Все же лучше командовать дивизией РОА, – не стал отвечать на этот, явно излишний, вопрос Власов, – чем какой-нибудь заранее обреченной разведгруппой где-нибудь в районе Тулы.

…Ну а второе, секретное, совещание Власов начал уже без Шаповалова, с участием лишь Мальцева, Трухина и Меандрова, а также присоединившегося к ним в последние минуты генерала Малышкина, который возглавлял контрразведку и службу безопасности РОА.

– Здесь, в узком кругу высшего командного состава РОА, могу сказать, что война, которая завершается сейчас в Западной Европе, это уже, по существу, не наша война, – начал свое выступление Власов, скрестив руки на груди и прохаживаясь взад-вперед за спинкой кресла, вдоль стены, украшенной портретами фюрера и императора Фридриха I.

– Вы правы, – поддержал командарма начальник штаба РОА, – война уже, собственно, не наша.

– Конечно, она истощает людские и технические ресурсы Красной армии, облегчая нам в какой-то степени основную задачу. И уже хотя бы поэтому мы будем принимать участие в заключительных боях и битвах ее. Однако истинная цель наша заключается в том, чтобы сохранить боеспособные силы РОА, вобрать в ее ряды как можно больше бывших военнопленных, белогвардейцев и остарбайтеров. Пользуясь тем, что основные силы красных будут отвлечены боями в Западной Европе, мы уже сейчас должны разворачивать партизанско-повстанческую борьбу в глубинных районах России.

– Причем делать это следует как можно скорее и интенсивнее, – на сей раз воспользовался его паузой уже генерал Малышкин.

– С этой целью в ближайшее время будет создана специальная разведшкола РОА, с тем чтобы мы могли готовить свои кадры вне сети германских разведывательно-диверсионных школ. Кроме того, я намерен обратиться к германскому командованию с просьбой передать в наше ведение несколько сотен опытных диверсантов из числа русских, причем желательно из тех, которые уже имеют опыт работы в тылу красных. С такой же просьбой мы обратимся и к белоказачьему атаману генералу Краснову. Все полномочия по развертыванию этой борьбы временно поручаются полковнику, уже представленному к чину генерал-майора, Михаилу Меандрову. Ему также было поручено разработать план начального этапа борьбы.

Власов остановился и вопросительно взглянул на Меандрова.

– Я готов, господин генерал-полковник.

Власов слегка поморщился. Он не любил, когда вспоминали о его чине, полученном из рук Гитлера. И только осознание того, что права на чин, полученный из рук Сталина, он уже тоже давно лишен, удерживало командарма от каких-либо замечаний по этому поводу. Тем более что и Меандров, и Трухин, не говоря уже об одном из первых, кто облачился в германский мундир, – Жиленкове, буквально требовали от Власова, чтобы он то ли одел, в конце концов, мундир германского генерала, то ли на тот невзрачный мундир цвета хаки, который он сшил себе, нацепил наконец генеральские погоны и прочие знаки различия.

К форме одежды Власова немцы всегда относились принципиально и воспринимали его нежелание носить германский мундир как проявление крайнего неуважения к фюреру и вермахту. Да и сам Власов не раз становился жертвой всевозможных недоразумений, поскольку, не видя на нем генеральской формы, германские патрули, и даже высшие офицеры, порой трудно соображали, кто перед ними и как надлежит вести себя с этим странно обмундированным, не обладающим армейской выправкой русским.

– Предполагаю, – поднялся Меандров, – что надо провести высадку нескольких авиадесантов в глубоких тылах советской территории, где мало войск, нет милиции, почти не действуют НКВД и СМЕРШ, а значит, у десантников будет время освоиться, частично легализоваться, создать партизанские базы и обрасти надежными людьми из местных жителей. Сделать это следует зимой, чтобы к весне следующего года, когда Красная армия основательно втянется в боевые действия на территории Венгрии, Австрии и собственно Германии, мы уже имели несколько надежных повстанческих очагов.

– Стратегически все это верно, – одобрил Власов. – Начинать следует зимой, чтобы затем, в течение всего теплого времени года, вести полномасштабные партизанские действия.

– Основные усилия свои на этом этапе, – уже более воодушевленно продолжил Меандров, – предлагаю направить на север страны, – подошел он к предусмотрительно вывешенной на стене карте Советского Союза. – Первый десант следует выбросить в район Северной Двины, которая должна стать центром Северной повстанческой зоны и командование которой я готов взять на себя. Затем с помощью созданного здесь секретного полевого аэродрома или же с помощью субмарин следует забросить большой десант в район устья реки Оби, где будет создана Восточная зона, командование которой можно поручить опытному диверсанту полковнику Киселеву.

– Я знаю этого офицера, – ответил Трухин на молчаливый вопрос Власова. – За плечами у него три рейда в тыл красных. Сильный и хладнокровный человек.

– Какой должна быть общая численность этих двух десантов? – спросил Власов.

– Точнее будет сказать, численность двух отрядов, которые придется создавать путем нескольких десантирований. Уже сейчас в моих списках есть сто пятьдесят офицеров и сто солдат.

– Офицеров больше, чем солдат? – удивленно развел руками Малышкин. – Опять создаем офицерские «батальоны смерти»?

– Таковой должна быть общая тенденция, – объяснил свою позицию Меандров. – Среди десантников офицеров должно быть значительно больше рядовых. И в районе Северной Двины, особенно в ее среднем течении, и в районе Оби расположено множество лагерей с советскими заключенными, а также лагерей германских военнопленных. Немало там и расконвоированных зэков, которые находятся на вольных поселениях и которые тоже ненавидят советскую власть. Так что солдат у нас будет хватать. Острейшая нехватка будет ощущаться в офицерских кадрах. Поэтому со временем каждый из оказавшихся там офицеров станет командиром отдельного отряда и комендантом большого повстанческого района.

– Кстати, по такому же принципу действует теперь и заграничное командование Украинской повстанческой армии, разворачивая борьбу на украинских территориях, – заметил Власов. – Мы не будем касаться сейчас различия в программах и целях наших армий, но объективно воины УПА являются нашими союзниками. По крайней мере, временными. Так что желательно, чтобы в составе наших групп было какое-то число украинцев для работы с теми украинцами, которые находятся в лагерях и живут на Севере.

– Как и какое-то число немецких офицеров, – добавил Трухин, – поскольку наши отряды будут пополняться военнопленными. Было бы неплохо, если бы это были офицеры из «русских немцев». Следовало бы связаться с обер-диверсантом рейха Отто Скорцени. Лучшие диверсионные кадры сейчас находятся под его командованием, как, впрочем, и знаменитые разведывательно-диверсионные Фридентальские курсы.

– Это верный ход, – согласился командарм. – При первой же возможности постараюсь связаться со Скорцени.

– Кстати, хочу заметить, – вернул себе Меандров право на завершение доклада, – что я написал специальный «Устав военно-политической борьбы с советской властью»[62]62
  В основу доклада Меандрова на совещании в штабе 1-й дивизии РОА положены реальные сведения, изложенные генералом Меандровым во время суда над ним, который, как и над другими власовцами, велся Военной коллегией Верховного суда СССР.


[Закрыть]. В случае утверждения его штабом РОА он может стать программным документом всей нашей дальнейшей борьбы за свободную Россию, а также лечь в основу «Устава» той, новой, Русской освободительной армии, что будет зарождаться уже на территории России. К слову, возможно, ту, повстанческую нашу, армию следовало бы назвать Русской Народной Армией.

– А что, есть необходимость отказываться от названия «Русская освободительная»? – поползли вверх брови командарма РОА.

– Наименование «Русская народная» было бы понятнее советскому человеку, привыкшему к тому, что все, что именуется «народным», – свято. Да и коммунистическая пропаганда не смогла бы играть на связях этой армии с немцами, с Гитлером.

– Кстати, такое название уже было у 1-й русской бригады вермахта, которой еще в августе 1942 года командовал полковник Владимир Боярский, – напомнил Малышкин, однако не понятно было, поддерживает ли он идею переименования Освободительной армии, или же таким образом пытается избежать его. – Германцы называли ее Осиндорфской русской бригадой, одним из основателей ее стал генерал Жиленков. Но бригада отказалась воевать и против регулярных советских частей, и против красных партизан, за что и Жиленкова и Боярского приговорили к смертной казни. И если бы не заступничество полковника генштаба барона фон Ронне, их еще тогда расстреляли бы.

– Мы внимательно ознакомимся с вашим проектом Устава, господин Меандров, – сделал ударение Власов на слове «проектом», давая понять, что любой законченный документ в РОА должен исходить только от ее командующего. – И над названием новой повстанческой армии тоже основательно одумаем: стоит ли нам предавать забвению заслуги нашей Русской Освободительной армии, – не скрывал Власов, что самолюбие его слегка задето. – Тем более – в угоду советской пропаганде.

– Думаю также, что в обеих повстанческих зонах нам следует создать кратковременные офицерские и унтер-офицерские курсы, которые бы не только готовили новые кадры, но и проводили военно-идеологическую переподготовку бывших советских командиров.

– Следовательно, в обе зоны нам нужно будет десантировать группы инструкторов, – молвил генерал Малышкин, – укомплектованные преподавателями нашей офицерской и разведывательной школ.

– И вновь-таки усилив их воспитанниками Фридентальских курсов.

– Нужно будет внимательно посмотреть курсантов Фриденталя, – задумчиво молвил Власов. – Да подобрать хотя бы парочку настоящих сорвиголов, вроде того, помните, который прошел тылами и красных, и немцев, от Маньчжурии до Берлина?

– Если вы имеете в виду того белоказачьего офицера, которого послал атаман Семенов, – молвил Малышкин, – то речь идет о белогвардейском ротмистре князе Курбатове[63]63
  В основу этого образа положена судьба реального белоказачьего офицера из армии атамана Семенова. Конкретнее о нем можно узнать, прочтя мои романы «Похищение Муссолини», «Черный легион» и другие из цикла «Война империй».


[Закрыть].

– Припоминаю, припоминаю, – зашелся морщинами высокий лоб командарма. – О нем как об образце истинно русского казачьего офицера говорил как-то Петр Краснов. Удивительная, утверждают, личность. Правда, теперь он уже вроде бы в чине полковника.

– Только как об удивительной личности о нем и можно было говорить. Кстати, после прибытия в Берлин князя Курбатова приняли Кейтель, адмирал Канарис, Кальтенбруннер и, как утверждают, даже Гиммлер. Несмотря на свой богатый опыт, Курбатов все же прошел курс обучения в замке Фриденталь, где его готовили уже как резидента разведки и будущего руководителя повстанческого движения.

– Если удастся привлечь этого человека к нашей борьбе, – заинтригованно молвил начальник штаба РОА, – то это можно будет считать большим успехом. Такой офицер, наверное, способен дать фору самому Скорцени.