Текст книги "На острие меча"

Автор книги: Богдан Сушинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Вообще-то из него получился бы неплохой диктатор. Но мечтает он пока лишь о секире палача. Как только услышит, что в каком-либо городе объявляется вакансия палача, бросает все и спешит туда. Вот только никто не решается нанимать в палачи горбуна… Не понимая, очевидно, что перед ними как раз и стоит тот самый, первородный в своей жестокости, прирожденный, самим дьяволом ниспосланный им… палач.

17

Как только графиня де Ляфер умчалась вслед за сторожевым разъездом казаков, Сирко, ротмистр Радзиевский и сотник Гуран молча переглянулись: кому скакать вслед? И не поскакал никто. В конце концов, графиня имеет право побыть в одиночестве. Ни в отдельности, ни все вместе они не должны опекать ее на каждом шагу – таковой была их молчаливая договоренность.

И тогда произошло то, что удивило и даже рассмешило всех троих: один из юных челядников, который пристал к обозу, чтобы добраться вместе с ними до родного Каменца, вдруг отвязал от повозки запасного коня и, прихватив копье, погнался за француженкой.

– О, наш беглый художник Войтек решил, что наконец-то настала и его пора, – смеясь, прокомментировал эту скачку Гуран.

– Художник? – переспросил полковник, мечтательно глядя ему вслед. Знал бы кто-нибудь, какого труда стоило ему самому удержаться от того, чтобы не присоединиться к златокудрой парижанке! – К тому же – беглый?

– Да, челядники утверждают, что Войтек – сын одного каменецкого мельника. Отец узрел в нем талант иконописца и направил в науку к какому-то знатному каневскому маляру, который, по слухам, расписывал храмы то ли в Новгороде, то ли в Суздале.

– Но, видно, малярная наука не очень-то привлекает его, – хитровато прищурился полковник.

– Точно, не приглянулась ему наука иконописная. Не легла на душу. Помаялся, червивая его душа, несколько месяцев в учениках и сбежал. Учитель, видите ли, не тот попался. Не такие лики выписывает, какие Войтеку нравятся.

Сирко и слушал, и не слушал его. Что-то встревожило полковника. Какое-то предчувствие вдруг вселилось в его сердце, да только не мог понять опытный воин, чем оно порождено.

– Лики святых, говоришь, не нравятся этому богомазу? – спросил полковник, лишь бы продолжить беседу. Сам он в это время внимательно всматривался в очертания возвышенности, которая вырисовывалась посреди долины.

– Словом, пригрели его наши челядники. А то ведь собирался пешком паломничать до самого Каменца.

– Захотелось обратиться в веру отца и стать мельником? Но как только увидел графиню Диану – снова вспомнились лики непорочной Девы Марии? – подхватил Сирко. – Решил, что будет рисовать иконы Богоматери, любуясь личиком грешной француженки. А, ротмистр? – попытался расшевелить угрюмо умолкнувшего поляка.

– Был бы он гусаром, сегодня же вызвал бы его на дуэль. Впрочем, француженка совершенно неблагосклонна к нему.

* * *

Заслышав позади себя топот копыт, графиня сначала решила, что это кто-то из офицеров, однако еще какое-то время продолжала скакать не оглядываясь: ни одного из них своим «рыцарем сердца» она не избирала – мужчины уже должны были понять это.

– Госпожа графиня! Я буду сопровождать вас! – вдруг раздался звонкий юношеский голос, совершенно не похожий на голос ни одного из офицеров. – Вам нельзя одной, госпожа графиня, я готов охранять!

Диана недовольно оглянулась. Вслед за ней трясся на неоседланном коне худощавый, с почти детским, прыщеватым лицом парнишка лет семнадцати. Неопрятные, слипшиеся волосы его, очевидно, могли оказаться русыми, однако давно потеряли цвет и свисали грязными космами. Расхристанная рубашка заляпана, словно о нее много раз вытирали кисти; штаны разорваны, ноги босые и, судя по всему, давно не знали никакой обувки.

– Наконец-то и у меня появился защитник. – Она насмешливо скользнула взглядом по самодельному копью, взятому юношей у кого-то из челядников, ратище которого казалось слишком тяжелым и толстым для тонких пальцев «рыцаря»; по болтающейся в деревянных ножнах сабле. – Откуда Бог ниспослал мне вас, дикий рыцарь благородных степей?

– Я пришел с обозом полковника.

– Так и поняла. Оружие вы похитили у дядьки-обозника, на повозке которого ехали?

– Почему же похитил? Нет, попросил. Он сказал: «Бери и скачи, коль уж…» – парнишка замялся и не решился повторить то, что услышал от старого обозника.

– А на рубашке следы крови противников, убитых на дуэли?

– Краска это, – простодушно объяснил парнишка. – Я был учеником монаха-маляра, богомаза. Да только чему у него, пьяницы всегрешного, научишься? Краски растирал, ставни у старшины местечковой раскрашивал – вот и вся моя «наука».

– Вы, конечно, претендуете на нечто большее?

– Я найду себе другого учителя. Который учил бы писать лики святых точно так же, как их пишут византийские мастера. Или флорентийцы.

– Господину недоученному иконописцу приходилось видеть работы великих флорентийцев? Интересно, как это вам удалось, доблестный ратник?

– Мой отец очень хочет, чтобы я стал художником-иконописцем. Возил меня в Киев, показывал иконы в местных храмах…

– Ах, в Киев… – окончательно потеряла интерес графиня. – Работы византийцев. Бедная Флоренция! Несчастные ее мастера. Кажется, мой достойный, вы вызвались охранять меня. Не поленитесь-ка прогнать своего монгольского скакуна вон до того холма. Вдруг за ним засада?

На самом деле о засаде графиня не думала. С той поры, как их обоз слился с обозом полковника Сирко, она чувствовала себя достаточно защищенной, чтобы не побаиваться за безопасность дальнейшего путешествия. Отослать юнца на разведку – всего лишь один из вежливых способов избавиться от ненужных знаков внимания.

– Вы правы: часть казаков разъезда поскакала за правый склон, часть – за левый, осматривают степь, – со всей возможной серьезностью согласился Войтек. – А впереди – никого, так что поеду посмотрю.

– Да хранит вас Господь, – иронично благословила его графиня, сочувственно наблюдая, как неуклюже трясется на косматом неоседланном коньке этот худосочный юнец.

18

Горбун Оржак сам суетился возле кареты мушкетеров, помогая слугам запрягать лошадей. Лично проследил, чтобы кони гонцов были накормлены, а подпруги целы и хорошо подтянуты.

Вначале д’Артаньян воспринимал это как проявление обычной благодарности – в конце концов, они ведь избавили хозяина от бандитов. Но все оказалось не так просто.

– Вы всем довольны, господин лейтенант? – подошел к нему Оржак, когда настала минута прощаться.

– Еще бы! – вежливо ответил д'Артаньян. – Где бы мы еще столь приятно и безмятежно провели время?

– У меня тоже нет претензий к вам. Приют и харч вы сполна оплатили своими шпагами.

– Не заставляйте нас молиться на шпаги, как на кормилиц, – недовольно поморщился мушкетер. – Хотя на самом деле так оно и есть.

Он уже хотел садиться в карету, но Оржак упредил его.

– Тем не менее просил бы вас задержаться еще на пять минут. Думаю, судьбы Франции они не решат.

Ничего не объясняя, он увлек д'Артаньяна в трактир, оставив всех остальных на улице. Графу показалось, что хозяин желает отблагодарить лично его, поэтому настроился воинственно. И был крайне удивлен, когда увидел, что у стола, за лестницей, ведущей на второй этаж, в покаянных позах стоят Серж и еще какой-то рослый детина-разбойник, которого д'Артаньян во вчерашней сутолоке как-то не приметил. Руки обоих грабителей, как и полагается, оставались связанными.

– К вам хочет обратиться Серж, вы помните его. Этот вот, отставной сержант, – проговорил Оржак голосом престарелого кюре.

– С просьбой о помиловании? Но я не судья. И даже не прокурор.

– И все же он хотел бы обратиться именно к вам, господин граф.

Д'Артаньян снисходительно пожал плечами.

– Ну что ж, «молитвенно, молитвенно», как изволил выражаться сам сержант-дезертир Серж. Слушаю тебя, грабитель, – тут же обратился к сержанту.

– В шайке грабителей я был всего лишь несколько дней. Оказался в ней случайно, никого ограбить не успел. Кроме того, я, как и вот мсье Чемпан, не дезертир. Я действительно отставной сержант. Но приткнуться мне некуда. Кажется, у вас нет слуги? К крестьянскому житью я не приспособлен, всю жизнь прожил в городе. Зато солдат из меня был неплохой.

– Вчера ты убедил нас в этом, Серж.

– Понимаю вашу иронию. Но вчера – особый случай. Грабитель из меня не получился – это ясно. Но ведь солдат – не грабитель. Вы как офицер должны понимать меня.

– Итак, ты просишься ко мне в слуги?

– Вы получите слугу, способного оголять оружие вместе с вами. В тех случаях, естественно, когда будет позволять ваша честь.

– И я должен верить тебе? Человеку, явившемуся вчера с бандой лесных грабителей?

– Осмелюсь заверить, – подключился к разговору Оржак, – что этот солдат говорит правду. В банде он всего несколько дней. Я опросил других грабителей.

– Да-да, святая правда, – затараторил Чемпан, побаиваясь, что его тотчас же прервут. – Я готов присягнуть хоть перед вами, хоть на Библии перед судом. Этот человек рожден не для грабежей. Он – мастеровой: плотник, каменщик, даже портной. Что ни дайте ему, починит. А готовит не хуже господских поваров. И даже грамоте обучен.

– Что до клятвы на Библии, то, думаю, тебе это еще предстоит, – заверил Чемпана д'Артаньян. – Мне действительно нужен слуга, – обратился он к Сержу. – Прежнего я недавно уволил. Но слуга, а не наемный убийца и не волк в клетке, постоянно высматривающий дорогу к лесу.

– Вы спасли меня от гибели. Теперь можете спасти от виселицы и бездомных скитаний. Этим и дадите себе гарантии.

Задумавшись, д’Артаньян прошелся по трактиру. Все трое внимательно следили за каждым его шагом, каждым движением.

– Насколько я понял, вы, Оржак, тоже за то, чтобы я взял этого… – удержался граф от слова «грабитель», – отставного сержанта к себе в слуги? В чем ваш интерес? Вчера вы готовы были растерзать его.

– Если вы возьмете Сержа в слуги, я со спокойной совестью возьму себе в работники Чемпана. Который уже как-то заходил ко мне и каялся. С грабителями ему не сладко. Он-то и попросил замолвить слово за своего бывшего сержанта.

– Могу засвидетельствовать хоть перед вами, хоть на Библии перед судом, – вновь протараторил раскаявшийся грабитель.

– То есть я буду уверен, что вся эта вчерашняя история останется между нами, – продолжал Оржак, держась подальше от Библии. – И никто не узнает, что Чемпан стал моим работником. А заодно и охранником. Оружия в моем доме теперь не меньше, чем у гарнизона Дюнкерка. Научен. Будете молчать вы, граф, и ваши спутники – будем молчать и мы.

«Хитер несостоявшийся палач, хитер», – мысленно согласился д'Артаньян. Но ответом Оржака не удостоил.

– Собирайся, – приказал Сержу. – Оказывается, хороших слуг следует искать в лесах среди грабителей. Я-то этого не знал. Развяжите его, мсье Оржак.

Горбун тотчас же выхватил из-за пояса нож и одним взмахом освободил Сержа от веревок. Еще двумя взмахами вызволил из плена Чемпана.

– Конь у тебя найдется? – спросил лейтенант Сержа.

– Один из тех, которые достались мне от грабителей, – ответил за него Оржак. – В виде компенсации за весь тот ущерб, как вы понимаете. Кроме того, Чемпан обещает привести из конюшни лесника еще троих бандитских рысаков.

– Не посвящайте меня во все тайны вашего двора, мсье Оржак. Мне это ни к чему. На коня, Серж. Прихвати продуктов на дорогу. И запомни: сытной и денежной жизни не обещаю. Как и спокойной. Виселица еще не раз покажется тебе божьим избавлением от службы у меня.

– Молитвенно, молитвенно… – проворковал Серж. И только ему и Богу было известно, какой смысл он вкладывает в эти слова.

* * *

Лес встретил их пьянящим запахом хвои и птичьим перезвоном сосновых крон. Солнечные лучи превращали небольшие поляны в поросшие травами озерца. А сами стебли трав казались усыпанными разноцветным жемчугом.

Вспомнив о событиях прошлой ночи, лейтенант вдруг всполошился и, выглянув из кареты, позвал своего новокрещеного слугу.

– Слушаюсь, господин граф, – приблизился тот к карете.

Снаряжая его, Оржак расщедрился и на более или менее пристойную одежду, так что теперь Серж смахивал на опрятного слугу крайне обедневшего провинциального дворянина. Но к его одежде и манерам лейтенант решил обратиться несколько позже.

– В суете я так и не поинтересовался у Оржака кое-какими подробностями. Хорошо, он тебя отпустил, Чемпана нанял в работники. А что с остальными плененными грабителями? Ведь если они предстанут перед судом, то расскажут и о вас.

– Не волнуйтесь, ваша светлость, не предстанут, – успокоительно улыбнулся слуга, заставляя д’Артаньяна удивленно взглянуть на него. – Мсье Оржак избавил их от этой неприятной процедуры.

– Тоже в работники нанять решился или вообще отпустил, – кивнул лейтенант и, считая тему исчерпанной, велел остановить карету и подвести его коня. В такое прекрасное утро ехать в седле куда приятнее.

– Ну что вы, – разочаровал его отставной сержант. – Их нельзя было отпускать. Это отпетые злодеи.

– Запомните, Серж, я не терплю недомолвок, – нахмурился д'Артаньян.

– Когда все улеглось и вы уснули, мы отвели их в лес и казнили.

– То есть как это – «казнили»?

– Известно как, одного повесили, другого зарубили саблей. Слишком уж упирался…

– Так это вы их казнили: ты и Чемпан?

Серж укоризненно посмотрел на графа: «Зачем ему все эти подробности?»

– Казнил, собственно, мсье Оржак. Нужно сказать, что он мастер этого дела. Мы всего лишь помогали. Но вам лучше бы не знать обо всем этом.

– А после казни он снова связал вас, чтобы могли предстать передо мной в ипостаси пленников?

– Важно было убедить.

– То есть вас он уже не опасался. Заставив казнить товарищей, он, таким образом, связал вас куда надежнее любой веревки: обетом молчания, в сохранении которого заинтересован теперь каждый. Если бы мне было известно это, слугой моим ты бы не стал.

– Будем считать, что вы наняли меня в благодарность за то, что помог избавить лес, всю округу от грабителей. Пока мы довезли бы их до городка и сдали полиции, они могли бы убежать.

– Ну и хитер же ты, отставной сержант, висельнично хитер.

– Дело не во мне, а в трактирщике. Во всей этой истории я всего лишь случайный свидетель.

– Почему в трактирщике? Хочешь намекнуть, что я еще не знаю всей правды о нем?

– Считайте, что вы пока вообще ничего не знаете о горбуне, – заверил его Серж.

– Тогда какого дьявола ты испытываешь мое терпение, сержант?

Серж подождал, пока приблизятся остальные попутчики, и только тогда поведал:

– Начну с того, что это уже третья шайка, которую Оржак истребил при помощи случайно прибившихся к нему военных.

– Нужно же ему было как-то защищаться, – вступился за трактирщика де Морель. Однако отставной сержант саркастически улыбнулся и резко помахал пальцем буквально перед его носом.

– Секрет как раз в том и состоит, что сам же он эти шайки и создавал. К нему нередко прибиваются дезертиры и прочие бродяги. Он выбирает из них будущего вожака и по секрету договаривается о том, что тот создает шайку и грабит его постояльцев. При этом часть награбленного бандиты отдают ему, то есть попросту делятся. Но как только эти грабители начинают чувствовать, что награблено ими уже немало, а значит, надо уходить из этих мест и как-то устраивать свою жизнь в тех краях, где их никто не знает, Оржак расправляется с ними, отбирая все то, что они накопили.

Мушкетеры вопросительно переглянулись. Сейчас они чувствовали себя людьми, которых долго водили за нос, как деревенских простачков.

– Кстати, большую часть награбленного члены шайки прячут в самом трактире или где-то во дворе, – окончательно добивал их сержант, – будучи уверенными, что за его сохранность Оржак отвечает собственным имуществом и даже головой. Собственно, он у них выступает в роли казначея. Питаются они тоже у него, расплачиваясь награбленным. Уже дважды кто-то доносил на Оржака полиции, но всякий раз трактирщик выставлял десятки свидетелей того, как сам он оказывался в роли жертвы грабителей.

– А какие у него виды на Чемпана? – спросил Шевалье.

– Считайте, что это будущий главарь. Правда, на сей раз Оржак клятвенно пообещал, что с ним расправляться не будет, только с его подручными. Может, действительно понял, что это неразумно – лишаться прирученного главаря шайки. Нового найти и обучить не так-то просто. Так, значит, вы приказали подать коня, господин граф? – тут же сменил тему сержант. – Молитвенно, молитвенно…

«Странно, что так недооценил этого несостоявшегося палача Оржака, – подумал д'Артаньян, согласившись с тем, что его собственное участие в разгроме шайки лесных грабителей не такой уж большой грех. Скорее избавление края от еще более страшных грехов, которые они могли бы содеять. – Явно недооценил».

– Здесь, в лесах, свои законы и свои суды, ваша светлость! – крикнул Серж, отвязывая коня д'Артаньяна. – Нам ли менять их?!

19

Леди Стеймен появилась на пороге «усыпальницы» маркизы Эжен Дельпомас неслышно, словно ночной призрак. Маркиза узнала о приходе воспитательницы лишь по отражению в зеркале и, хотя сразу же признала в ней одну из сотрудниц пансионата Марии Магдалины, все же от неожиданности вздрогнула.

– Могу направить вам пансионессу Амелию де Мюно, – сообщила Стеймен вкрадчивым голосом камердинера, объявляющего о приходе важных гостей, которые уже стоят за спиной. – Француженка. Шестнадцати лет. Девственна и непорочна, как Дева Мария накануне святого зачатия.

– Она… подготовлена? – так же негромко, доверчиво поинтересовалась маман Эжен. – Я имею в виду: достаточно ли она подготовлена?

Прежде чем ответить, Стеймен ступила несколько шагов. Для маман Эжен не было секретом, что англичанка прибегла к этому, чтобы, при своей близорукости, получше рассмотреть ее четко просматривающееся через прозрачную белую накидку тело. Тем не менее не одернула леди. Наоборот, расправила плечи и повертелась перед зеркалом:

«Любуйся, любуйся, старая закоренелая мастурбантка, – мстительно улыбнулась она. – В свои сорок я все еще выгляжу женщиной, которой могут позавидовать двадцатилетние».

Это было правдой. По-девичьи стройная, с туго налитым, слегка смугловатым, под легкий крестьянский загар, телом, маман Эжен не могла не привлекать внимания мужчин и не вызывать зависти женщин. Тем более что одежда, которую она носила, всегда плотно, вызывающе контрастно облегала ее тело. А слегка удлиненное, благородное лицо с не совсем правильными, но довольно привлекательными чертами все еще обходилось без морщин, по крайней мере, глубоких, удивляя своим естественным, здоровым цветом. Вполне приличествующим женщине, большая часть жизни которой прошла в пределах ее загородного имения «Лесная обитель».

– Подготовлена-то она неплохо. Но, смею заметить, строптива.

– Тем не менее пройдет через то же, через что проходят все остальные. Вы объяснили ей, что встреча и беседа со мной – одно из испытаний на подготовленность пансионессы к трудному «пути к короне»?

– Еще бы, госпожа маркиза! Самым тщательнейшим образом.

– Что это важнейшее испытание…

– Сейчас она в этом убедится.

– …которое выдержали многие наши воспитанницы, добившиеся теперь значительного веса не только в парижском свете, но и при дворах иностранных монархов.

Эжен запрокинула голову, осмотрела в зеркало свою длинную смуглую шею, зная, что именно она, скорее любой другой части тела, предаст ее перед ликом старости, и, лишь убедившись, что особого повода для тревоги пока нет, вновь метнула взгляд в сторону леди Стеймен.

– И даже назвала имена некоторых из них. Например, графини д’Оранж, придворной дамы королевы Польши.

– О да, пример, достойный подражания, – насмешливо подтвердила маман Эжен.

– Как, впрочем, и графиня де Ляфер.

– Это – другое дело. Эта еще заявит о себе. И не только в Варшаве. В общем, вы начинаете понимать истинный смысл подготовки пансионесс к предначертанному всем им пути. Кстати, как ведут себя побывавшие здесь до Амелии?

– Молчат, – брякнула Стеймен то, чего, собственно, маман Эжен и добивалась от нее. – Что там у них на душе – меня не интересует. Главное, что они молчат.

Маркиза слегка поморщилась и устало покачала головой: она явно поспешила хвалить Стеймен. То, что она по простоте своей выложила в самой неприкрытой форме, следовало преподносить более завуалировано.

– Если точнее, никаких лишних эмоций. Молчат и прелюбодействуют. Разбившись на пары, втайне от меня.

– Они постигают, миссис Стеймен, постигают… И теперь им ничего иного не остается, как молчать.

– Я утверждаю то же самое.

Леди Стеймен была ирландкой. Приняв фамилию мужа – англичанина, с которым давным-давно рассталась, – она прибыла во Францию, потому что только здесь могла осуществить мечту детства: выдать себя за чистокровную англичанку. Вот и старалась теперь вести себя так, как умеют только достойные лондонские леди. В Париже она нанималась гувернанткой и давала уроки английского дочери одного молодого дипломата. В пансионат же попала по настоянию герцогини де Лонгвиль [13]13
  Герцогиня де Лонгвиль (Анна Женевьева де Бурбон) – дочь Генриха II принца де Конде. Заговорщица, видная деятельница оппозиции Людовику XIV и Анне Австрийской. Как и несколько других представителей рода де Конде, активно участвовала в борьбе за французский престол и влияние на жизнь королевского двора.


[Закрыть], которая считала, что пансионесс должны быть знакомы и с нравами соседних королевских дворов, их высшего света, поэтому и преподавать им должны не только француженки, но и иностранки. Она готовила своих воспитанниц к тому, чтобы они способны были завоевать любой европейский двор, подступаться к любой европейской короне.

«Пока императоры безуспешно пытаются завоевывать мир с помощью пушек и беспутных солдат, я завоевываю его с помощью ножек своих распутных девиц», – не раз провозглашала герцогиня, ибо таковым было ее кредо.

– Вводите пансионессу Амелию, миссис Стеймен, вводите. Пусть постигает…