Текст книги "Первая Любовь (СИ)"

Автор книги: Бодан Павловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

  1

   Высокий молодой мужчина, стоял у подъезда, и нервно курил. Серые глаза рыскали по чужим окнам, словно пытаясь высмотреть что-то, чего конкретно он и сам не знал. – Куда податься? – То и дело мелькало в голове. По русым волосам стекали капельки дождя, падая на широкие плечи, кожаной глади пиджака. Ночной мрак, моросящий дождь, еле заметный туман. Все это наводило уныние, а в окнах, будто протекала другая жизнь. Светлая, теплая, совершенно иная. Порой казалось, что он умер, и бродит по городу, ни кому не нужный, всеми забытый. И как хотелось в этот момент иметь свой угол, свою семью, свое окошко, из этих тысяч окон города. Но у него ничего не было. – Когда же все это началось? – спросил он у себя. И в памяти всплыли годы юности. Тогда все начиналось как в сказке. Наивность, мечты, уверенность, все это было. Вот только когда все это кончилось? Когда успел он из орла, превратиться в одинокого ворона, ни кому не нужного, всеми отвергаемого и забытого.

   Тогда, в далеком прошлом, Роман Суворов, был душой любой компании, с многозвучной фамилией, похожий на аристократа. Симпатичный шатен с серыми глазами, рослый, широкоплечий, веселый, а теперь ему уже не много за тридцать, а из всех приобретений жизни, был лишь алкоголизм, прогрессирующей формы, да пожалуй, квартира, доставшаяся от деда, который и вырастил его. Дедушка давно умер, родителей он не знал, мать кукушка пропала когда-то, так что теперь он был один как персть.

   – Все! Хватит! – сказал он в очередной раз себе в сердцах. – Довольно. – Произнес он, и побрел домой, шатаясь от очередного дня, проведенного с бутылкой.

   Проснувшись утром, Роман еле поднял голову. Головная боль, тошнота, дрожание в руках и жуткая жажда одолевали его. А в душе стыд. Такой стыд, что позвони кто в дверь, он вряд ли открыл бы ее. По сути чего стыдиться? Он никого ни обидел, не оскорбил, не нагрубил, но что-то в душе стенало, требовало, умоляло изменить свою жизнь. Это чувство было не ново, даже привычно, но к этому моменту он очень устал от него. Хотелось перемен, чего-то иного, чего-то нового. Пришлось даже бросить работу в полиции, так как многочисленные попойки в последнее время, пугали, и часто наталкивали на мысль, что он совершит что-то непоправимое спьяну. Вот он и бомбил теперь, в промежутках между запоями. Личный автомобиль, ненормированный рабочий день. Трудно сказать от чего пил этот вполне себе приличный паренек, но остановиться, он порой просто не мог. Какая-то сила, снова и снова нападающее на него уныние, приводило его сначала в бар, а впоследствии доводило до исступления, от чего он становился агрессивным и неуправляемым. Мог легко завязать драку, нагрубить прохожему, или просто ответить грубо человеку, кто имел наглость не так выразиться или посмотреть в его сторону.

   – Всегда радуйтесь, – сказал апостол Павел. И большинство людей так и делают. Радуются новому дню, новому приобретению, знакомству. Ставят перед собою задачи и цели, и стремятся к ним, достигая же их, радости их нет придела. Рома же, будто потерял тот лучик надежды. Лучик, который, не смотря на все трудности жизни, согревает и дарит надежду, надежду на лучшее.

   Современный мегаполис похож на казино. Повсюду огни, шикарные белборды, витрины, рекламы, магазины. Рестораны, готовы встречать каждого, у кого есть деньги. Даже великие цари прошедших дней, забытых эпох, наверно изумились бы от изобилия нынешнего века. Все располагает к радости, но в сердцах большинства людей лишь уныние. Где взять деньги на эти блага мира? Да и благо ли то.... Вот и Роман не мог понять, чего он хочет от жизни, – денег славы или любви? Все вокруг казалось лукавым, не естественным и наигранным. Словно паук по имени Мамона расставлял приманки в своих капканах, и манил легкомысленных простачков, дабы затащить их в свои сети.

   Выбритый, чистенький и надушенный, Роман колесил по улицам родного города. День складывался удачно, в кармане слышалось шуршание купюр, да и клиенты попадались неприхотливые и денежные. Подбросив очередного пассажира до точки назначение, Рома выдвинулся в сторону дома. Ночной город сверкал огнями, автомобилей на дороге поубавилось, и в голову пришла мысль просто покататься.

   На одной из остановок стояла девушка. Увидев ее, Рома ахнул – это же она! Женька.... Остановившись около нее он опустил стекло, но увы, он обознался. То была не Женька, а просто очень похожая на нее девушка. Роман прикрыл окно и рванул в сторону дома. В памяти всплыли воспоминания...

   Будучи студентом первого курса, Рома повстречал девушку, в которую влюбился с первого взгляда. Кареглазая брюнетка среднего роста, чуть курносый нос, звонкий и приятный смех, и длинные роскошные косы. Все в ней казалось идеалом его мечтаний, ведь когда влюблен в кого-то, не замечаешь недостатков любимого тобой человека. Да и были ли недостатки у этой поистине красивой и жизнерадостной девушки Евгении Смирновой.

   Начинался их роман просто. Двое молодых людей понравились друг другу, и по времени начали встречаться. Кафе, цветы, вечерние свидания. Молодой человек подумывал уже о колечке, но веселой и шумной свадьбы не получилось.

   Как-то повстречав друга повесу Игната Ремизова, веселого, белобрысого блондина, живущего веселой и разгульной жизнью, они зашли в бар, немного выпили, и продолжили свой кутеж в одной из студенческих общежитий. Гитара и танцы, много выпивки и незаметно для себя, Роман очутился в своей квартире. В своей постели он застал неприметную, но весьма любвеобильную девушку Тамару. Все бы ничего, он хотел уже выпроводить ее, но тут вошла Женя, у которой были свои ключи.

   Все кончилось, так и не начавшись. Роман конечно умолял простить, обещал и божился не повторять того что сделал, но Женя оказалась слишком гордой, и не нашла в себе силы простить его. Для нее это был удар. Она не могла поверить, что Рома изменил ей, променял на какую-то девку легкого поведения, а она верила ему. И когда он пришел в очередной раз с извинениями, она решительно поставила точку в их отношениях.

   После тяжелого расставания, Роман стал много выпивать, и не заметно для себя потерял всякий интерес к жизни. Снова промелькнул вопрос в голове, – а с чего же все-таки все началось? И как бы отвечая самому себе, он проговорил печально, – все началось тогда, когда я потерял тебя Евгеша.

   по приезду домой, Рома увидел Игната, который ожидал его у подъезда.

   – Здорово дружище, – весело буркнул тот. – Тут парочка армян наехали на меня, одному идти боязно, вот я пришел к тебе. Поможешь?

  Роман на мгновение залип, а Игнат, открыв пакет, показал ему содержимое. В пакете лежало две бутылочки армянского коньяка. – Ну как, поможешь одолеть?

   Рома улыбнулся, и пригласил его к себе.

   Игнат оказался невольным участником печальной судьбы Романа. Другом он был замечательным, когда нужно было, выручал, мог выслушать, когда Роман желал выговориться. Всегда веселил его. Часто пригашал его к себе в гости. Но в данный момент, Рома испытал к нему ненависть, нежели дружескую любовь. Он конечно понимал, что во всем виновен только сам, но почему-то очень хотел прогнать Игната, как нашкодившую собаку. В голове вертелись низменные мысли. – Конечно, сам живешь, двое детей, жена, а я. Из-за тебя один, Женю потерял, да и в жизни бардак. Но тут видимо проснувшаяся совесть отрезвила Романа. Ему стало стыдно, и он обнял друга. – Молодец что пришел, – сказал он ему, обнимая.

  – Слышал, Женька Смирнова в городе.

  – Что, – удивился Рома.

  – Сам я ее не видел, – ответил друг, – но жена, Надька моя, встречала ее.

   Роман побледнел, открыв бутылку, отхлебнул половину одним залпом. – А я ее сегодня только вспоминал, – сказал он, опускаясь на диван. – Представляешь, по дороге домой, увидел на остановке девушку, и сердце так и екнуло, подъехал ближе, думал она, но нет, не она.

  – А может дочь, – замялся Игнат, – а может быть, это и была она. Столько лет прошло, она могла измениться?

  – У нее есть дочь?

  – Да, – ответил тот, – Надька говорит, что твоя.

  – Что, – перекосило Романа.

  – Надька вчера пришла поздно, пьяная, довольная. Встреча старых подруг видите ли. Женька, конечно, просила ее ничего не говорить, но та под честное слово все выложила мне. Я естественно подумал, и решил все рассказать тебе.

   Роман молчал.

  – Надюха говорит она похоже на тебя, – продолжил рассказ Игнат, – На Женьку тоже конечно, но и твои черты, легко узнаются в ней.

  – Ей наверно где-то тринадцать, – тихо спросил Роман.

  – Да где-то так вроде, – ответил друг.

  – Вполне возможно, – усмехнулся новоявленный отец. – Но почему-то с трудом вериться. Хотя, – выдержав паузу, протянул Рома, – я был бы очень рад.

  Игнат усмехнулся, наливая в бокалы коньяк. – Ну что, за дочь, – хохотнул он, радостно отметив для себя, душевный подъем своего друга.

  Опрокинув чарку коньяка, Рома заговорил с улыбкой. – Ты знаешь, – задумчиво тянул слова Роман, – я ведь сегодня, возможно, спутал свою дочь, с Женькой. Та же остановка, не далеко от дома ее родителей, тот же стан, тот же взгляд. Я чуть было не лишился ума, и ты не представляешь какое, это было разочарование, когда я понял что это не она. А теперь, какое-то ликование в душе. Я конечно слабо верю что так бывает, возможно Надька твоя напридумывола все, но на душе так стало хорошо, так славно, что просто нет слов.

  – Надька не вруша, – заметил Игнат.

   Друзья погрузились в долгую и приятную беседу.

   Выпроводив Игната после окончания распития коньяка, Роман лег на кровать и уставился в потолок. – Разве так бывает, – спросил он у себя. – Вот жизнь, – констатировал факт. Затем ликование сменилось на сомнение, и в душу, снова закралось уныние, и даже выпитый коньяк, ни как не облегчил его душевного состояния. Немного повертевшись в своей постели, Рома уснул с включенным светом, а с его спящего лица, не сходила улыбка.

   В тот злополучный день, когда Евгения застала Романа с Тамарой, она словно на крыльях летела к своему возлюбленному. Спешила сообщить ему радостную новость, от которой у самой кружилась голова. Представляла его радостное лицо, его реакцию, конечно лучик сомнения закрадывался в душу, но она гнала его прочь, даже не ожидая, какой сюрприз приготовлен ей судьбою. Увидев полуголую Тамарку, которую она хорошо знала, ее окатило холодным потом. Как? Он с ней? В душе разбушевался ураган. В один миг все перевернулось с ног на голову, все то, что было для нее наиважнейшим, превратилось в мерзость, от которой хотелось просто сбежать.

   Тамара не была пьяницей, не была уродливой, и семья у нее была вполне благополучной. Симпатичная молодая девушка, в которую можно было легко влюбиться но, если не знаешь ее биографии. На первый взгляд скромная, умная, вежливая, а познакомься ближе, распутница. Про таких девушек, говорят те же девушки: что в ней есть, чего нет у меня? Мужчины же называют таких прелестниц – палочка-выручалочка. Жены не подпускают к ним своих мужей, и жутко ревнуют к ним своих благоверных, а те все одно поглядывают в ее сторону. По мне так она просто добрячка. Безотказный человек, неспособный погрозить пальчиком и строго сказать «нельзя!», вот и идут к ней мужчины, становясь в очередь. К тому же для многих орлов, это стопудовый вариант, где ни когда не услышишь отказа, упрека, или жалоб на свою нелегкую судьбу. От чего она такая? Не легко сказать, казалось бы храни она верность лишь одному мужчине, ей бы не было цены, но увы, все мы не без греха. Кто-то пьяница, другой абжора, третий не может и минуты провести, не осудив кого-нибудь. В общем, замечательно сказал Христос: кто из вас без греха, пусть первый бросит в нее камень.

   Женьку просто колотило от злобы. Она может быть и смогла бы простить, будь он с кем угодно, но не с той, которая жила с ней в одном дворе, и из-за которой многие из ее подруг просто рыдали. Тамара разбила не одну пару, даже семью, и всегда делала вид, что она не причем. Даже вспоминается кинофильм, «брильянтовая рука», и фраза, «невиноватая я, он сам ко мне пришел».

   Вот же ирония жизни.... Тамара когда-то познакомила Женю с американцем, которого представила как своего жениха. Тот, увидев Евгению, будто сошел с ума. Напрочь позабыв о Тамаре, он переключился на Женьку, ежедневно караулил ее у подъезда, присылал цветы, пытался дарить дорогие подарки, но та не принимала их. Мстить Евгении Тамара не хотела, но ей, безусловно, было приятно, видеть лицо Евгении, в тот злополучный день.

   Джек Томас, Техасец по происхождению и нынешнему положению, познакомился с Тамарой по интернету. Единственный сын и наследник огромного фермерского хозяйства, к тридцати годам задумался о семье и детях. Отчего-то решил, что жена должна быть непременно из России, так что, не задумываясь, прилетел, после долгой переписки с Тамарой. Тамара на свою голову познакомила его с Женей, а тот напрочь потерял голову от любви к Жене. Долго ухаживал за Евгенией, объяснялся в любви на ломаном русском но, ни каких результатов это не принесло. Долго страдал, пил виски, и часами смотрел на фотографии Евгении в интернете, а потом вдруг собрался и улетел. Изредка посылал короткие сообщения на электронную почту, но не получал ответа.

   В тот злополучный день, а вернее уже в вечер, Женя не находила себе место. Перед глазами все мелькали Роман и Тамара. Словно бы галлюцинация какая-то. – Что делать? Как быть? Как жить? – Крутилось в голове. Недолго подумав, она написала Джеку, короткое слово: – привет.

  – Здравствуй, – к удивлению Жени, незамедлительно ответил тот. – Неужели ты написала мне, а я уже не надеялся. С тех пор как я увидел тебя, я не нахожу себе место. Вот, будто и пришел в себя, смерился, и тут твой привет. Неужели снова буду мучиться, писать тебе безответные, короткие строчки, и страдать, не получив твоего ответа. Чательно следить за электронной почтой, и ждать. Это очень утомительно Женя. После знакомства с тобою, я понял, что ни когда еще не любил. Прошу тебя Женя, не играй моими чувствами. Я согласен быть твоим добрым другом, но только не смейся надомной, пожалуйста....

  – Я не играю с тобой Джек, – ответила Женя, – я просто хочу задать тебе вопрос. Ты, вот так, без церемоний, просто взял бы, и женился на мне?

  – Я сам себе удивляюсь. Порой задаюсь вопросом, – как это тебя угораздило Джек. Но, поделать ничего не могу. До встречи с тобой, случись подобное с моим другом или знакомым, я бы покачал головой, сумасшедший, мгновенно бы поставил диагноз, но это происходит со мной, и многого, я сам себе не могу объяснить. Я всегда удивлялся тому, как мой отец относился к моей матери. Ее уже пять лет как нет, а он и по сей день хранит ей верность. Он однолюб, и так случилось, что я видимо тоже. До встречи с тобой, я был гораздо счастливее Женя. Я был полигамен, эдакий самец с большой дороги, теперь же я словно овощ, ни чего и никого не хочу. Все мысли лишь о тебе. И как быть Женя, когда та, которая может сделать меня счастливым, приносит мне только несчастья, так как и говорить со мною не желает.

   Джек был вполне симпатичным человеком, красавцем его конечно не назовешь, но ведь с лица воду не пить. Не высокого роста, рыжий, конопатый, с большущими генеральскими усами, и чересчур, не по его росту широкоплечий. Глаза голубые и добрые, а улыбка, словно с какого-то детского мультика.

  – А ты бы женился на мне, зная, что я тебя не люблю, – бесцеремонно спросила Женя.

  – Да, – ответил Джек, – и положил бы жизнь на то, чтобы мое чувство стало взаимным.

  – А ты приезжай Джек, – пригласила его Евгения, – пообщаемся, познакомимся поближе, возможно что-нибудь у нас тобой и получиться.

  – Я с радостью приеду к тебе, – поставив радостный смайлик в конце предложения, ответил Джек. – Вот улажу, кои-какие дела, и через недельку буду у тебя. И у тебя будет время, на то, чтобы подумать основательно, ведь я приеду, с серьезными намереньями.

  – Я буду ждать, – коротко ответила Женя, и закрыла крышку своего ноутбука.

   Женя прошла в зал, где в приглушенном свете телевизора, в комнате, обставленной в стиле «моде ин СССР», сидели и смотрели какой-то сериал ее родители. Отец, Валентин Петрович, сидел в кресле, в противоположном углу от телевизора, покачивая головой, жадно всматриваясь в экран. Матушка же, сидела у его ног, на маленьком табурете, положив правую руку на колена супруга. Отец коротко посмотрел на свою дочь, и вновь уткнулся в экран. Высокий, слегка полноватый, солидный мужчина, чем-то напоминал запорожца, времен Тараса Бульбы. Сильный, крепкий, но без специфических усов и прически того времени. Супруга же его, бледная и худая, Анна Михайловна, совсем соглашалась с ним, и выполняла все его прихоти, но не всегда. Иной раз Валентин Петрович перегибал палку. Тогда Анна Михайловна закатывала ему такой скандал, что впоследствии, почти в течение целого месяца, Валентин Петрович находился у нее под жестким каблуком.

  – Через неделю, ко мне приедет мужчина, – присаживаясь на диван, отрешенно сказала Женя. – Он Американец, хочу вас с ним познакомить.

  – А здесь чего, мужиков мало, – не отрываясь от экрана, пробормотал Валентин Петрович.

  Евгения не ответила.

  – Американец? – Позабыв о сериале, с нескрываемым любопытством, переспросила Анна Михайловна.

  Евгения молчала.

  – А где твой та, Ромка кажется, – с неким сарказмом, пробормотал Валентин Петрович.

  – Какой он мой, – тяжело вздохнула Женя, – так, шалость, да и только.

  – Ну, пусть приезжает, – наконец оторвавшись от телевизора, сказал Валентин Петрович, – дед твой встречал Американцев на Эльбе, а мы тут, Американца у хате встретим.

  Евгения улыбнулась и покачала головой, посмотрев на отца с удивлением, – ну ты батя, скажешь тоже, – со смешком в голосе сказала она.

  – А что, не встретим что ли, – добавил тот, – и не таких встречали, Американцы тоже вроде люди, вот и посмотрим какие они, эти Американцы.

   – Встретить та встретим, – вмешалась в разговор Анна Михайловна, – а вдруг они в ихнию Америку укатят, мы че здесь одни останемся?

  – Да не гони лошадей мать, «укатят», – протянул он, – хотя че, – напрочь забыв о сериале, с усмешкой начал рассуждать Валентин Петрович, – будут присылать нам доллары, а мы в ихнию Америку в отпуск будем ездить. На бесстыжих баб поглядим. На ихних афро-американцев там, поглядим на их толерантность. Хотя по мне, только слово мудреное, «толерантность», – медленно, с отвращением в голосе, протянул Валентин Петрович, – как по мне лицемерие, и есть лицемерие, как его не называй.

  – Тебе бы только бесстыжих баб разглядывать, да лясы точить, – ударив супруга, локтем в живот, съязвила Анна Михайловна.

  – Да брось ты мать, – парировал Валентин Петрович, – бесстыдства, теперь и у нас выше крыши.

  – Это точно, – грустно заметила Женя.

  – Вон и дочь согласна, – продолжил философствовать Валентин Петрович. – Куда ни глянь, везде обман да порнуха. Лозунг нашего времени – кто больше даст, тому и дам. Не жизнь, а проституция какая-то. Повсюду титьки, да ноги голые с трусов торчат....

  – Началось, – воздев руки к небу, раздраженно на выдохе, прошипела Анна Михайловна. – Пойду я лучше борща разогрею.

  – Разогрей, – Строгим голосом, будто приказывая, продолжал Валентин Петрович, и отправился вслед за женой на кухню, распалившись от своей философии. – Вот ты помнишь... – слышалось с кухни, – на одном энтузиазме, города строили, целину поднимали.

  – Да ты не сравнивай, – возражала Анна Михайловна, – то раньше. Сам та вон, дочка планшет подарила, что ты целый день по нему разглядываешь, – со злобной ноткой в голосе, бросила супруга. – Целый день в своем тырнете и сидишь.

  – А я что, пользуюсь, так сказать благами цивилизации.

  – Ага, пользуешься, – продолжала наступать жена, – бесстыдство ты свое рассматриваешь целый день, срамоту. Я же мужиков не разглядываю целый день, – в запале продолжала супруга, – а ты все никак не уймешься старый хрыч.

  – Ну ладно, ладно, – предпринял попытку отступления Валентин Петрович, – Завелась, – протянул он. – Что там, давай уж борща.

   Женя добавила звук телевизора.

  Женя очень любила своих родителей. Они всегда спорили, сколько она себя помнила, но практически никогда не ругались. Жутко ревновали друг друга, даже к экранным героям. Например: если транслировали по экрану одну из песен Надежды Кадышевой, Анна Михайловна на полном серьезе требовала переключить канал, а если на экране появился Серов, Валентин Петрович нервно курил на балконе. Особого смысла в их жизни не было. Дочь, семья, работа. Они шли по дороге под названием жизнь легко и не принужденно, окружив себя любовью, и заботой друг о друге, и о дочери конечно. Они научились радоваться тому, что имеют, научились любить и не упрекать. Ведь только искренне любя самых близких, можно научиться любить и просто ближнего своего, и возможно Бог позволит научиться любить и благословлять, даже своих врагов.

  Прошла неделя. На пороге Смирновых появился Джек.

  – Так он не молодой совсем, – шепнула дочери Анна Михайловна, увидев Джека в дверях. – Да и не красавиц вовсе.

  – Ну а что, – с усмешкой заметила Женя. – Любви все возрасты покорны. С лица воду не пить. Любовь зла....

  – Ну все, все, – Отмахнулась Анна Михайловна, – иди, встречай уже гостя, все-таки в такую даль перся. Отец с работы придет, оценит твоего Американца.

  Женя усадила Джека за стол. Покормила его голубцами и борщом, напоила чаем. Джек все больше молчал и улыбался во весь рот, нахваливая стряпню, своей будущей тещи. – Волшебно, – повторял он, – невероятно вкусно. Я ни когда не пробовал подобной вкуснятины. Анна Михайловна же украдкой заглядывала на кухню, и с довольным видом шептала, – а ни чего так американец, – повторяла она, как бы удивляясь, – замечательным человеком оказался, – видимо не читала она басню батюшки Крылова про петуха и кукушку.

   Джек был из тех людей, который мог вписаться в любую компанию. Везде ему казалось, были рады. Он не был льстецом, но при этом умело мог похвалить человека, вызывая в том не гордыню, а какую-то смиренную радость. – Все нормально, проблем нет, – часто повторял он, и ему верили. Действительно, он казался человеком, у которого нет проблем, а если бы и возникли, он бы решил любую из них.

   На пороге появился Валентин Петрович. Джек, поперхнувшись, закашлял, смутившись от грозного вида отца семейства. – Викинг, немолодой и злой викинг, – мелькнула мысль в его голове.

  – Валентин Петрович, – грубым басовым голосом, протягивая Джеку большую, мозолистую руку, отрапортовал отец семейства.

  – Джек, – смущаясь, протянул свою, новоявленный жених.

  – Тоже Жека, – подшутил Валентин Петрович, затем пройдя в свою спальню, Валентин Петрович достал заначку, спрятанную наверно еще полгода назад, где то в глубине шифоньера. – Русский виски, – не без гордости заметил он. – Настояна на винограде, чистая как слеза, градусов семьдесят.

   С часа полтора, Валентин Петрович и Джек просидели на кухне вдвоем. О чем-то говорили, где-то спорили. Валентин Петрович все больше спрашивал об Америке, Джек охотно рассказывал, не забывая нахваливать при этом, русский быт, русских женьшин, русский дух и, конечно же, русскую кухню. Затем, выпив не менее полулитра самогона, Валентин Петрович прошел в зал, где сидели у телевизора Анна Михайловна, на своем табурете и Женька на диване.

  – Ну что, – поглаживая живот, сказал Валентин Петрович, – хороший мужик твой тезка Американец. Мне понравился.

   Евгения прошла на кухню.

  Пробыв неделю в гостях у Жени, Джек засобирался домой. Евгения в свою очередь, тоже собралась с ним. И хоть родители Жени были не в восторге от такого шага дочери, но скрипя душой, после долгих раздумий и споров, отпустили ее. Анна Михайловна провожала дочь в слезах, причитая, – ой мамочки, ведь говорила, укатят. Валентин Петрович поругивался на нее, – не скули мать, Женька ведает что делает, что ты каркаешь словно ворона, и там люди живут. Джек же успокаивал обоих родителей, говоря, – будете приезжать в гости, а хотите, вообще перебирайтесь к нам. На что Валентин Петрович возражал, – на свадьбу мы, конечно, приедем, и в гости будем готовы приезжать, но вот чтобы жить в твоей Америке, я не согласен. Всю жизнь здесь жил, и помирать останусь тута.

   Если Джек улетал, ликуя, то Евгения покидала родные края с огромным комком в горле. Только назло Роману, она покидала родной и любимый город, и уже здесь в самолете, на огромной высоте, ее охватила паника и сомнение. – А правильно ли я поступаю, – то и дело вертелось в ее голове. – Неужели так было нужно? Зачем мне все это? Но самолет был уже в воздухе, и все эти вопросы к самой себе были запоздалыми и ненужными. Немного расслабившись и откинув кресло назад, Евгения закрыла глаза и медленно, после глубокого вздоха, выдыхала, подбадривая себя словами, – все будет хорошо..., все будет хорошо..., все будет хорошо....

   Жизнь за границей, оказалась довольно скучной и однообразной. Огромный особняк с множеством прислуги, которые, по всей видимости, сразу невзлюбили новоиспеченную хозяйку, и Женя почти все свое время проводила в своей спальне за компьютером, скучая по родным местам, и переписываясь со своими подругами и одноклассниками. Джек целыми днями пропадал на своем ранчо, и появлялся дома только поздним вечером. Мужем он оказался замечательным, добрым, ласковым, только вот вечно был занят своими делами.

   Джон Томас, отец Джека, был как две капли воды похож на своего сына, только по морщинистей, и немного согбен. В отличие от прислуги, невестку он полюбил всем сердцем, а во время скромной, что удивительно при таких доходах, свадьбе, он легко поладил с Валентином Петровичем. Они подолгу сидели за бутылочкой бренди, о чем-то рассуждая, переговариваясь в основном жестами, плохо понимая друг друга. Анна Михайловна же, все ходила по особняку Томасов, приговаривая, – ну Женька, ай да молодец.

   Через семь месяцев, после переезда Евгении, родилась Анна Томас, дочь Евгении и Джека, названная в честь бабушки. Джон и Джек были уверены, что Анна не их кровь и плоть но, ни делом, ни словом, ни разу не обмолвились об этом. Еще через год, родился Артур, прямой, и единственный наследник Джека Томаса.

   После рождения Артура, Женя взяла борозды правления особняком в свои руки. Повыгоняла всю англоязычную прислугу, и наняла новых людей. К удивлению, в Америке оказалось много Русских, желающих работать у нее, за хорошую плату, разумеется. – Маленькая Русь, – часто приговаривал и посмеивался свекр Джон, глядя на смену режима своего дома.

   Садовник и дворник, дядя Митя, уроженец Украины, Кухарка, Зинаида Сергеевна, когда-то перебралась еще в девяностые из Казахстана, и две девушки уборщицы, Светлана и Ира.

   Дядь Митя, оказался диссидентом, во всяком случаи он сам себя так называл. Хвастался поди. Бежал из советского союза еще в двадцать пять лет когда-то, но счастья своего тут не обрел. Работал, не пойми кем, и часто жалел порою о своем поспешном побеге. Бежал за лучшей жизнью, а нашел лишь разочарование и тоску. Вот уже сорок лет, он не видел родных, и часто плакал перед Евгенией, вспоминая о них. Евгения успокаивала его, а как-то подарила ему ноутбук, где нашла электронные адреса многих его родных.

  С довольным и важным видом он открывал свой ноутбук, и связывался по скайпу со своими многочисленными знакомыми и родственниками. Заливал в три короба, о сложившейся в штатах жизни. Оказалось, не женился он потому, что Америка – это свободная страна, а он как истинный патриот своей теперь уже родины, так же считает, что человек должен быть свободен от всего, даже от семьи. Успеха же он добился, благодаря труду и упрямству, ведь человек, ставя перед собой задачи, должен непременно идти только вперед. Все заработанные деньги, он отсылал родственникам и друзьям, как бы занимал с широкого барского плеча от избытка, и только теперь под крылом у Евгении он мог почувствовать себя счастливым, зная, что на родине, его уважают и ценят, ставят в пример и, конечно же, завидуют. От подобных фокусов дяди Мити, Евгения покачивала головой, и снова и снова повторяла со смехом, – диссидент так диссидент. Она искренне полюбила этого славного, уставшего от нелегкой жизни старичка, который состарился, будучи еще совсем молодым. Он всю жизнь гнался за счастьем но, оказалось, убегал от него, ведь по его рассказам, в Украине у него осталась единственная любовь, с которой он часто беседовал теперь по скайпу. У нее уже были и дети, и внуки, муж, ворчливый мужичок, и казалось, она была вполне себе счастлива. Дядь Митя же порой грустно вздыхал, после разговоров с ней, понимая, какую совершил ошибку, решив оставить ту, которую когда-то любил.

   На первый день рождения Артура, в гости приехали Валентин Петрович и Анна Михайловна, навестить дочь и внуков. В гостях они пробыли у них почти месяц, а как-то, между Валентином Петровичем и дядей Митей, завязался разговор.

  Часто болтая по скайпу, дядя Митя настолько увлекся словами о свободе, что казалось, и сам поверил в то, о чем говорил. – Свобода, Валентин Петрович, есть великая сила, – брякнул как-то он неосмотрительно.

  – Свобода?! – С пол оборота завелся Валентин Петрович, – какая к черту свобода? Жить одному, не имея ни кого рядом, ни кого не любить, быть ни кем не любимым. Что это за философия?

  – Ну как сказать, – промямлил дядя Митя, пряча голову в плечи, видимо покаявшись о сказанном.

  – В чем заключается твоя свобода? Да ты Митя и сам не понимаешь, по всей видимости, о чем говоришь. Как сказал ваш Рокфеллер, цитирую: чтобы вырастить Американскую розу во всем ее великолепии, нужно нещадно обрезать все слабые ростки. Слабые ростки это ты, я, и множество других людей, и этих людей большинство. В чем главная ценность запада? Деньги! Открой глаза, оглянись. Все вокруг пропахло гнилью. Сколько загублено стран, которые процветали и жили пусть не в изобилии, но в мире, была надежда на будущее. Теперь же, под лозунгом свободы там процветает нищета, работорговля, терроризм. Американская роза, безусловно, цветет, только вот поливается она, слезами жен и матерей, слезами детей тех стран, падение которых обеспечивает цветущий вид той самой розы. А ты говоришь свобода.

   Дядь Митя промямлил что-то не внятное.

  – Эх ты, Митя, все бегут, и ты бежишь, куда вот только, пойди и сам не знаешь. Давно ты не был на родине. Да и родина, с тех пор как ты уехал, уже совсем не та. Украина теперь отдельное государство. Ты посмотри, во что превратила ее твоя хваленая свобода – голод, война и разруха. Киев, породивший когда-то святую Русь, теперь более походит на рейх, времен Адольфа Гитлера. Новоиспеченный Киевский патриарх, большой поклонник мамоны, окончательно желает разделить наши народы, и не он один. Смотришь, и невольно видишь мерзость запустение на святом месте. От таких мыслей и в дрожь бросает. А что творит твоя свобода, голые девки пляшут в храме Христа спасителя, в Париже, издеваются над портретом пророка Мухаммеда, а твоя свобода поощряет это. Если я плюну тебе в лицо, стану ли я свободным? Нет, Митя. Твоя извращенного понимания свобода, плюет в лицо миллиардов людей, и пытается выдать это за норму.