Текст книги "Орбитсвиль"

Автор книги: Боб Шоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

9

Гарамонду отвели новый прямоугольный домик, собранный из пластмассовых щитов. Несколько дюжин таких одноэтажных домов изготовили в мастерской одного из кораблей Элизабет. Поселок разбили километрах в двух от Окна; почвенный слой был здесь еще очень тонок, поэтому домики крепились к металлической основе при помощи вакуумных присосок. Спустя всего несколько дней Гарамонд заметил, что забывает о суровом космосе, отделенном от пола гостиной лишь несколькими сантиметрами сферической оболочки.

Комнаты были обставлены скромно, но удобно, имелся полный набор цветообъемных проекторов и развлекательной бытовой аппаратуры, не считая электронного домашнего учителя для Криса. Жизнь напоминала отпуск в первоклассном охотничьем домике для уик-эндов – все немножко по-гостиничному, но уютно. Была тут и удобная кухня с продуктами из корабельных запасов. Предполагалось, что уже через год колонисты смогут перейти на самообеспечение.

В экваториальной области Орбитсвиля стояло позднее лето. Луга наливались желто-коричневой спелостью. Прежде чем возделывать землю и сеять, колонисты намеревались скосить всю траву и пустить ее на синтетическую переработку для получения белковой пищи и целлюлозно-ацетатных волокон.

Гарамонд все больше чувствовал свою ненужность. Формально он продолжал командовать «Биссендорфом», но почти все время проводил дома, находя себе оправдание в помощи семье, пускающей корни на новом месте. Он приобрел привычку подолгу наблюдать из окна за оживленной деятельностью вокруг старфлайтовского аванпоста. Через L-образные портовые тоннели на Орбитсвиль непрерывным потоком прибывали машины, оборудование, всевозможные товары и материалы. Каждый день росли валы срезанной почвы, появлялись новые дома; поселение опутала сеть дорог, уходящих в луга. Плацдарм землян укреплялся, дело продвигалось, а Гарамонд все сильнее ощущал свою ненужность.

– Самое занятное, что я тоже оказался собственником, – жаловался он жене. – Я неустанно вещаю о невообразимых размерах Орбитсвиля, читаю лекции на тему аморальности горстки людей, стремящихся подмять все под себя, а сам дрожу за него, как за личную собственность. Похоже, я оторвался от действительности и иду по стопам Лиз Линдстром.

– Ты просто злишься на корпорацию, ведь она хапает без зазрения совести, – не согласилась Эйлин.

– Нет, я злюсь на себя.

– За что?

– За глупость. С какой стати я решил, будто «Старфлайт» мирно сгинет, уступив дорогу общественным транспортным компаниям? Я слыхал, его средства массовой информации давно создают мнение, что корпорация практически стала правительственным концерном. Добиться, чтобы им поверили, было нелегко, раньше существовала только Терранова, и земельный надел поселенца впрямую зависел от суммы, уплаченной за проезд. Сейчас – дело другое.

– В каком смысле? – Эйлин подняла глаза от детской рубашки, которую штопала вручную. Ее взгляд был сочувственным, но безмятежным. После высадки на Орбитсвиль ее не оставлял простодушный оптимизм. Жизнерадостность сослужила ей добрую службу в чуждой обстановке.

– Поселенец возьмет земли, сколько пожелает, а «Старфлайт» установит твердые цены на транспортные услуги. Большинство людей сочтет это за бескорыстие.

Отвергнув предложение занять должность в совете по развитию, Гарамонд уже не был в курсе дел Элизабет. Однако догадывался, на чем она хочет сыграть, продавая Орбитсвиль перенаселенной Земле. Как недавно выяснилось, пространство над атмосферой Орбитсвиля совсем не содержало водорода и других частиц, поэтому использование фликервингов для внутренних полетов исключалось, а пока изобретут что-нибудь получше или переоборудуют громоздкие, малоэффективные корабли, летающие на собственных запасах топлива, должно пройти немало времени. Это давало Старфлайту преимущество. Орбитсвиль придется осваивать постепенно, как пионеры осваивали американский Дикий Запад. Человек погрузит на повозку с солнечными батареями скарб, припасы и синтезатор пищи «железную корову», поглощающую траву, – посадит домочадцев и покатит в зеленую даль без конца и края.

Жизнь пионеров Орбитсвиля будет такой же простой и суровой, но недостатка желающих не ожидается. Население Земли давно готово бежать куда угодно из сросшихся друг с другом городов-монстров и примет такую жизнь, как избавление. Тяжкий труд в поте лица, опасность умереть от простого аппендицита на одинокой ферме в сотнях световых лет от родной планеты страшили куда меньше голодных бунтов где-нибудь в Париже или Мельбурне. И неважно, какую цену заломит «Старфлайт» за проезд до земли обетованной, транспорты пойдут в рейс переполненными.

– А почему, собственно, президент должна быть бескорыстной? – спросила жена, и Гарамонд понял, что она сочувствует ей, ставят себя на ее место. Муж и ребенок Эйлин едва избежали опасности, но ведь и Лиз потеряла сына. – Разве не справедливо брать разумную плату за услуги?

Капитан подавил досаду.

– Землю осквернили и скоро придушат окончательно, а здесь хватит места всем. Бери, сколько влезет, поезжай, куда глаза глядят, если хочешь затеряться навсегда. Мы совершили все возможные ошибки, извлекли уроки, и наконец получили шанс начать с начала. Положение критическое; необходима почти полная эвакуация населения. И это нам по силам, Эйлин. Техника позволяет. Но вся деятельность «Старфлайта» направлена на то, чтобы этому помешать! – Гарамонд отвернулся и снова начал смотреть в окно. – Чтобы брать свою так называемую разумную плату, Элизабет нужно поддерживать разность потенциалов, то есть перенаселенность Земли при наличии свободных жизненных пространств где-нибудь в другом месте. Я не удивлюсь, если за провалом всех программ по контролю за рождаемостью стоят Линдстромы.

– Брось, Вэнс, – рассмеялась Эйлин.

Он резко повернулся, но, поглядев на нее, смягчился. Гарамонду нравилось ее хорошее настроение в последние дни.

– Может быть, ты права. Только ты с ними не общалась, а они не раз сетовали на низкий коэффициент прироста населения.

– Кстати, о коэффициенте. У нас с тобой он уже довольно долго держится на стабильном уровне. – Эйлин, сидя в кресле, поймала его руку и прижала к своей щеке. – Нет ли у тебя желания стать отцом первого ребенка, рожденного на Орбитсвиле?

– Не уверен. Хотя это все равно неосуществимо, первые переселенцы уже в пути. На Терранову, например, женщины приезжали уже беременными. Наверное, это связано с теснотой и недостатком развлечений на судах Элизабет.

– Тогда я согласна на первого, зачатого здесь.

– Уже горячей. – Гарамонд опустился перед нею на колени и обнял.

Потянувшись к нему губами, она вдруг отстранилась.

– Нам придется оставить эту мысль, если ты всегда будешь так же поглощен своими мыслями, как сейчас.

– Прости. У меня не идут из головы люди или существа, или боги, называй как угодно, которые построили Орбитсвиль.

– Не у тебя одного, да что толку?

– Я их не понимаю.

– И никто не понимает.

– Ведь здесь хватит места, чтобы прокормить все мыслящие расы Галактики. На первый взгляд, Орбитсвиль для того и создан. И тем не менее…

Гарамонд умолк, побоявшись, что Эйлин усомнится в его здравом уме, если он поделится с нею своими соображениями о назначении приюта для бездомных, снабженного единственным малюсеньким входом.

Чик Трумен был ровесником эпохи космических переселенцев. Он работал техником по освоению планет. Его дед и отец участвовали в открытии Террановы, а еще раньше обследовали дюжину других миров, хотя и не пригодных для колонизации, но представлявших коммерческий либо научный интерес. Как многие другие, принадлежавшие к братству бродяг-инженеров, он, казалось, обладал врожденными навыками в широком диапазоне технических дисциплин. От большинства своих собратьев Трумен отличался пристрастием к философии. Правда, занимался он бессистемно, довольствовался отрывочными сведениями, однако берясь за какую-нибудь фундаментальную проблему, докапывался до самой сути. Вот и сейчас, не успев обосноваться в лагере, разбитом у подножия холмов, Чик погрузился в размышления.

Гряда холмов опоясывала плоскую равнину, в центре которой чернело Окно. Трумену и его напарнику Питеру Крогту поручили установить лазерные отражатели для экспериментальной системы оптической связи. Ехать пришлось километров шестьдесят, до места добрались к вечеру, и вскоре землю накрыл полог ночи.

Темнота обрушилась с востока, как лавина. Крогт, распаковав спальные мешки, взялся за стряпню, а Трумен, одержав быструю победу над робкими угрызениями совести, презрел низменную прозу жизни, поудобнее привалился спиной к вездеходу, раскурил трубку и предался созерцанию арок ночного неба.

– Н-да, принцип аналогии и простоты – полезная штука, – изрек он спустя некоторое время. – Только, бывает, подкладывает свинью тем, кто его применяет. Многие великие открытия совершались, когда все считали, что в мире больше не осталось ничего странного и необычного. Тут приходил кто-то, кто об этом не знал, опровергал всякие догмы, и человечество устремлялось к новым вершинам прогресса. Взять хотя бы теорию небезызвестного Альберта Эйнштейна…

– Если ты не занят, открой, пожалуйста, консервы, – попросил Крогт.

Трумен помолчал, выпуская ароматное облако дыма.

– Представим себе такую, скажем, ситуацию: живут на дне лунки для гольфа два жука. Допустим, они никогда не покидают лунку, но, обладая философским складом ума, хотят, обобщив доступные им данные, описать устройство вселенной. На что будет похожа их вселенная, Пит?

– Да не все ли равно?

– Прекрасно сказано. Полностью с тобой согласен, хотя позволь мне продолжить. Так вот, вселенная упомянутых жуков состояла бы из бесконечного набора лунок с круглыми отверстиями вверху, откуда в светлую пору суток сыплются белые шары.

Крогт вскрыл консервы и протянул одну банку Трумену.

– Ты это к чему, Чик?

– Да к тому, что кое у кого на базе мозги не в порядке. Ведь мы на Орбитсвиле уже несколько месяцев, так?

– Так.

– Теперь подумай о нашем пикнике. Высота холмов метров триста, нам поручено смонтировать рефлекторы на двухстах пятидесяти. Все расписано до мелочей: где их устанавливать, как сориентировать, допустимое отклонение и сроки. Только в одном начальство оплошало, и это весьма симптоматично.

– Ужин стынет.

– Никто, заметь, никто, не попросил нас подняться на лишние полсотни метров и поглядеть, что там, по другую сторону холмов.

– Значит, нет необходимости. Начальству видней, – веско сказал Крогт и пожал плечами. – Да и что там может быть, кроме травы и кустарника? Весь этот шарик изнутри – сплошная прерия.

– Вот-вот, и ты туда же. Принцип аналогии и простоты.

– Никакой аналогии, – обиделся Питер. Он ткнул вилкой в мерцающий муаровый шелк небес. – Для чего, по-твоему, телескопы? Не один ты такой умный.

– Телескопы! – Трумен хмыкнул, скрывая замешательство, о них он как-то забыл. Его спасло умение быстро считать в уме. – Та сторона удалена от нас на две астрономические единицы, дорогуша, а это все равно, что, глядя с Земли в подзорную трубу, пытаться выяснить, есть ли жизнь на Марсе.

– Мне на нее наплевать. Если ты сейчас же не начнешь есть, я сам все съем.

– Ешь.

Отсутствие аппетита заставило Чика призадуматься о роли духовной пищи вообще и философии в частности. Слегка приуныв, он встал и решительно зашагал вверх по склону. От быстрого подъема Трумен запыхался и, не дойдя самую малость до пологой вершины, остановился перекурить. Набив трубку, щелкнул зажигалкой и двинулся дальше. После желтого язычка пламени его глаза не сразу привыкли-к темноте, а когда это прошло, он увидел нечто странное: на темной равнине за холмистой грядой мерцали мирные огни чужой цивилизации.

10

Первые переселенцы высаживались на Орбитсвиль. Гарамонда очень удивило столь скорое прибытие пассажирских судов: неужели они отправились в путь через несколько дней после появления здесь Элизабет? К тому же, перед Садом стояло восемьдесят транспортов типа G-2, каждый из которых вмещал более четырех тысяч пассажиров. Не многовато ли для начала? Видимо, они собирались лететь на Терранову, но в последний момент отправились к новому пункту назначения, где нет даже сараев, приспособленных под ночлег.

Сменившись с вахты, Клифф Нейпир переночевал в доме Гарамонда.

– Не понимаю, – говорил он утром, прихлебывая кофе. – Конечно, Терранова была единственным подходящим для жизни местом и слишком быстро заселялась, но теперь-то к чему такая спешка? Как ни крути, людям туго придется в голом поле. Нет даже подходящих средств передвижения.

– Удивляешься, почему они согласились? – спросил Гарамонд, допивая свою чашку.

Нейпир кивнул.

– У среднестатистического колониста есть семья, он не захочет без крайней нужды подвергать близких неведомым опасностям. Как «Старфлайт» убедил их лететь сюда?

– Я вам отвечу, – войдя с кофейником свежего кофе, присоединилась к беседе Эйлин. – Пока вы тут дрыхли, мы с Крисом успели сходить в лавку и узнали новости. – Она наполнила опустевшие чашки. – Если же целыми днями валяться на боку и храпеть, недолго умереть в неведении, питаясь одними догадками.

– Разумеется, Эйлин, ты среди нас самая умная и замечательная, правда, Клифф? О чем ты хотела нам сказать?

– Соседка говорила с новичками, которые высадились на рассвете. Им предоставили бесплатный проезд, – объявила Эйлин, явно гордясь своей оперативностью.

– Невозможно! – Гарамонд покачал головой.

– Говорю тебе, Вэнс, это правда. «Старфлайт» освободил от уплаты за билет всех, кто запишется на отъезд в Линдстромленд в первые полгода.

– Очередное надувательство.

– Зачем ты так, Вэнс? – укоризненно воскликнула Эйлин. – Ты просто не хочешь признать свою неправоту в отношении Элизабет. Где здесь обман? Какую выгоду можно из этого извлечь?

– Очередная уловка, – упрямо твердил Гарамонд. – Ее деятельность вообще незаконна. Здесь еще не побывали агенты правительственного управления по колонизации.

– Ты сам всегда говорил, что Линдстромам закон не писан.

– Верно, когда они собираются урвать кусок пожирнее.

– Глупо быть таким подозрительным, – выпалила Эйлин.

– Вэнс прав, – произнес Нейпир. – Поверьте нам на слово, Эйлин: Лиз ничего не делает без скрытого умысла.

Эйлин немного изменилась в лице.

– Ну, конечно, вы все знаете наперед. А допустить, что женщина, потерявшая единственного… – Она замолчала.

– Ребенка. Не бойся, договаривай.

– Извини, я просто расстроилась. – Ее глаза наполнились слезами, она встала и вышла из комнаты.

Мужчины молча закончили завтрак, погруженные каждый в свои мысли. Капитан анализировал чувства, владевшие им в последнее время из-за того, что президент навязывала Орбитсвилю свои порядки, а он, Гарамонд, превратился в бесправного стороннего наблюдателя. Или это естественное состояние безработного? Весь Разведывательный корпус Звездного флота стал лишним, большие исследовательские корабли теперь никому не нужны. «Неужели, – не давал ему покоя вопрос, – космическая разведка была единственным подходящим для меня делом?»

Нейпир, не выдержав тягостного молчания, начал скучный рассказ о научных исследованиях, которые вели несколько групп. Одна из них, несмотря на применение более мощных по сравнению с корабельными, режущих инструментов, так и не сумела хотя бы поцарапать материал сферической оболочки. Другая, продолжая изучать малую внутреннюю сферу, выяснила, что та не просто вращается с востока на запад, а совершает замысловатые движения. Очевидно, создатели Орбитсвиля хотели добиться нормальной смены дня и ночи в полярных областях.

Третья группа исследователей занималась полевой диафрагмой Окна, которая не позволяла воздуху вырваться в космос. Здесь тоже успехи были скромные. Силовое поле неизвестной природы одинаково реагировало на проникновение сквозь диафрагму металлических и неметаллических предметов. Земные установки не могли генерировать ничего подобного. Измерения показали, что полевая диафрагма имеет форму двояковыпуклой линзы, толщина которой в центре достигала нескольких метров. В отличие от материала оболочки линза пропускает космические лучи, хотя, видимо, преломляет их. По предположению биологов, если лучи равномерно рассеиваются по внутренней поверхности сферы, то их должно хватать для поддержания необходимого уровня мутаций в клетках растений и животных. Значит, назначение диафрагмы не только в герметизации и сохранении атмосферы. К тому же поле Окна оказалось податливее материала оболочки. Облучение пучком электронов вызывало локальные изменения в структуре диафрагмы и небольшую временную утечку воздуха.

– В общем, прелюбопытная штука, – закончил Нейпир.

– Да, занятная, – вяло согласился Гарамонд.

– Что-то в твоем голосе маловато воодушевления. Пойду-ка взгляну на переселенцев.

Гарамонд улыбнулся.

– Ладно, Клифф. Увидимся за обедом.

Он собрался проводить Нейпира, когда зазвучал сигнал вызова с центрального коммутатора кабельной связи, протянутой в ожидании решения проблемы распространения радиоволн. Капитан нажал кнопку приема, и в фокусе проекционного объема появилось трехмерное изображение рано поседевшего широкоплечего молодого человека в штатском. Гарамонд его не знал.

– Доброе утро, капитан, – с легкой одышкой поздоровался незнакомец. – Меня зовут Колберт Мейсон, я – репортер Агентства новостей Обоих Миров. К вам не обращались другие журналисты?

– Журналисты? Нет.

– Слава Богу! – радостно воскликнул Мейсон.

– Разве «Старфлайт» уже пускает сюда репортеров?

– Пока нет, – Мейсон неуверенно усмехнулся. – Кроме того, я – эмигрант. Мы приехали с женой надолго, и, насколько мне известно, я не единственный репортер, поступивший подобным образом. Мне просто повезло, нас высадили раньше всех. Впрочем, о везении можно будет говорить, когда вы согласитесь на интервью.

– Раньше вам приходилось покидать Землю?

– Нет, сэр. Но ради такого случая я облетел бы всю Галактику.

Лесть была очевидной, хотя молодой журналист производил впечатление искреннего человека.

– На какую тему желаете беседовать?

Мейсон смущенно развел руками.

– Знаете, на Земле вас считают самым знаменитым человеком всех времен. Вы не отвечали на тахиограммы, иначе любая газета с радостью напечатала бы ваше интервью. О чем? О чем угодно.

– Вы сказали: тахиограммы? Я их не получал. Подождите-ка минуту. – Капитан отключил звук и повернулся к Нейпиру. – Элизабет?

Клифф утвердительно кивнул и с тревогой посмотрел на него.

– Больше некому. Она не разделяет твоих взглядов на Орбитсвиль. Честно говоря, я удивлен, как малому удалось прорваться к тебе. Или он чертовски пронырлив, или исключительно удачлив.

– Ладно, будем считать его счастливчиком. – Гарамонд снова включил звуковой канал. – Мейсон, я хочу поделиться с вами одной историей. Вы готовы записать ее слово в слово?

– Разумеется.

– Отлично. Тогда приходите прямо ко мне.

– Невозможно, сэр. Мне кажется, за мной уже следят, и времени у нас совсем немного.

– Хорошо, тогда сообщите в свое агентство, что Орбитсвиль, на мой взгляд…

– Орбитсвиль?

– Это местное название Линдстромленда… – Гарамонд осекся. Изображение репортера вдруг рассыпалось на разноцветные осколки, которые, покружившись в воздухе, быстро растаяли. Капитан подождал минуту в надежде, что оно вновь установится, но связь прервалась.

– Так я и знал. Слишком уж гладко все началось, – заметил Нейпир. – Кто-то ставит тебе палки в колеса.

– Несомненно. Как ты думаешь, откуда он говорил?

– Из какой-нибудь портовой лавки, больше неоткуда. Видеофонов у нас, сам знаешь, раз-два и обчелся.

– Давай сходим туда.

Капитан накинул легкую куртку и, не предупредив Эйлин, торопливо вышел в бессменный полдень. Кристофер, одиноко игравший на лужайке, посмотрел на отца, но ничего не сказал. Гарамонд помахал ему рукой и зашагал в направлении зданий, теснившихся вокруг Окна.

– Ну и жарища, – ворчал Нейпир, идя следом. – Придется раскошелиться на дамский зонт.

Гарамонд, не настроенный на пустячные разговоры, хмуро печатал шаг.

– Что-то мне перестает здесь нравиться. Слишком стало напоминать Землю с Террановой.

– Собираешься устроить скандал? Но как ты докажешь, что ваш разговор намеренно прервали?

– Не собираюсь никому ничего доказывать.

Они быстро шли по бурой грунтовой улице, петлявшей среди беспорядочно понастроенных коттеджей и ведущей к опоясавшим Окно административным зданиям, лабораториям, складам с глухими стенами. Обогнув какой-то дом, друзья увидели черный эллипс с торчащими из него L-образными трубами тоннелей и портовыми сооружениями на «берегу». Гарамонд больше не думал об Окне как о звездном озере, оно стало просто дырой в земле.

Минуя непривычно высокое здание неизвестного назначения, капитан заметил машину вишневого цвета. Транспорта на Орбитсвиле было пока мало. Сверкнув ослепительным солнечным бликом, машина развернулась и затормозила у подъезда. Из нее вышли четверо и торопливо скрылись внутри здания. Среди них тоже был седой, но похожий на юношу человек. Старпом схватил капитана за локоть.

– Не наш ли приятель-репортер?

– Пойдем поглядим.

Они двинулись рысцой через газон, вбежали в фойе и успели заметить закрывающуюся дверь во внутреннее помещение. Швейцар со старфлайтовской кокардой на фуражке выскочил из своей будки, пытаясь помешать им, но друзья обежали его с двух сторон и ворвались в комнату, где скрылась четверка. Колберта Мейсона оба узнали с первого взгляда. Репортер стоял в окружении пятерых мужчин, двое из которых держали его под руки. Среди остальных Гарамонд разглядел Сильвио Лейкера – приближенного Элизабет Линдстром. Бессмысленно-удивленный взгляд Мейсона, направленный в одну точку, наводил на мысль об изрядной дозе наркотика.

– Прочь руки от него! – скомандовал Гарамонд.

– Нет, капитан, убраться прочь должны вы, – процедил Лейкер. – Тут вам не корабль, где вы – царь и бог.

– Я забираю Мейсона с собой.

– Черта с два, – рявкнул один из громил, державших репортера, и уверенно шагнул вперед.

Гарамонд смерил его скучающим взглядом.

– Существуют десятки способов покалечить человека. Какой предпочитаете вы?

Он блефовал, поскольку на самом деле не интересовался даже спортивными видами рукопашного боя, но противник неожиданно сник. Пока тот колебался, его напарник отпустил Мейсона, сунул руку в карман, однако тут же передумал: он увидел громадного Нейпира, шагнувшего в его сторону, и его прищуренные узенькие глаза под тяжелыми веками. Среди голых стен комнаты зазвенела напряженная тишина.

– Как дела? – спросил Мейсона Гарамонд.

– Имя… – заплетающимся языком произнес журналист. – Я не помню своего имени… – Он с трудом поднял руку к розовому пятну над воротником.

– Мне что-то впрыснули под кожу.

– Наверное, успокоительное, чтобы вы не шумели. – Капитан остановил колючий взгляд на Лейкере. – Надеюсь, это действительно так.

– Предупреждаю: лучше не вмешивайтесь, – трясясь от злости, прошипел Лейкер. Он вытянул вперед пухлую руку, и на среднем пальце блеснул крупный рубиновый перстень.

– Грязно работаете, Лейкер, – сказал Гарамонд.

– Ничего, отмоюсь.

– Головой рискуете, между прочим. Хотите впутать Элизабет в убийство? Будет ли она довольна, вы подумали?

– Мне сдается, что она не прочь избавиться от вас.

– Втихаря, не спорю. Но не таким грубым способом. – И капитан кивнул Нейпиру: – Идем.

Они повернули оглушенного репортера лицом к двери и повели на выход.

– Я предупредил вас, Гарамонд, – хрипло выдавил Лейкер. – А вы не послушались совета…

– Не будьте идиотом, – не оглядываясь, ответил капитан. Он физически ощутил покалывание между лопаток. До цели оставалось всего несколько шагов, он уже коснулся пальцами дверной ручки, как дверь внезапно с треском распахнулась и в комнату ввалились еще трое.

Гарамонд подобрался, готовясь отразить нападение, но те с безумными глазами промчались мимо. Двое были в комбинезоне полевых техников, третий

– в мундире офицера инженерной службы «Старфлайта».

– Мистер Лейкер! – завопил офицер. – Невероятно! Такого до сих пор…

– Вон отсюда, Гардина! Как ты посмел вваливаться ко мне?.. – От ярости голос Лейкера сорвался на визг, и он закашлялся.

– Вы не поняли! Инопланетяне! Живые инопланетяне! Мои техники залезли ночью на холмы и видели огни. На западе! Там кто-то живет!

Челюсть у Лейкера отвалилась, кулак с грозным лазерным перстнем опустился.

– Что ты плетешь, Гордино? Что за сказки?

– Вот эти двое, мистер Лейкер. Пусть они сами расскажут.

– Слушать пьяниц и бродяг?

– Прошу без личных выпадов, – сделав успокаивающий жест с невозмутимым достоинством заговорил техник. – Предвидя скепсис, с которым будет встречено наше сообщение, я не сразу вернулся на базу, а дождался дневного света и сделал несколько снимков. Прошу. – И, помахав в воздухе пачкой цветных фотографий, он вручил ее Лейкеру.

Гарамонд подтолкнул Нейпира с заторможенным Мейсоном к выходу и, забыв о бегстве, быстро вернулся. Снимки шли уже нарасхват, поэтому капитану удалось спасти всего две штуки.

Оба снимка запечатлели бесконечную прерию Орбитсвиля, в центре которой стояли ряды бледно-голубых прямоугольных построек. Возле некоторых зданий виднелись какие-то разноцветные пятнышки, похожие на зерна пигмента в глянце эмульсии.

– Что это за крапинки? – спросил Гарамонд у долговязого техника.

– Могу утверждать лишь то, что они не стоят на месте. Сначала я принял их за цветы в палисадниках, потом разглядел, как они перемещаются взад-вперед.

Гарамонду захотелось проникнуть в молекулы эмульсии, чтобы увидеть тела и лица инопланетян – первых собратьев человека, обнаруженных за десятки лет звездных скитаний. Его пальцы задрожали, и неудивительно: люди столько времени ждали контакта, а имели лишь возможность ковыряться в культурном слое.

Впрочем, капитан почти сразу взял себя в руки и вышел за дверь. Ноги сами несли его куда-то, пока он не понял, что направляется к вишневой машине. Впереди маячили силуэты Нейпира с Мейсоном, удаляющиеся в сторону дома Гарамонда. Он нырнул в кабину, попробовал руль, осмотрел панель управления. Машины новой марки изготавливались на борту одного из кораблей специально для езды по Орбитсвилю, и магнитно-импульсный двигатель можно было запустить без ключа. Капитан нажал кнопку стартера и рванул с места в тот момент, когда опомнившийся Лейкер со своими подручными выскочил из подъезда.

Нагнав Нейпира, капитан до упора вдавил единственную педаль. Машина встала, и он распахнул дверцу. Старпом понял все без слов. Пихнув Мейсона в машину, он прыгнул следом, мотор негромко взвыл, и автомобиль помчался по утрамбованной извилистой улице. От избыточной мощности колеса пробуксовывали, машина виляла из стороны в сторону.

Через минуту беглецы, оторвались от погони, пересекли границу городка и понеслись к кольцу холмов, залитых вечно полуденным солнцем.

Вид на чужое поселение открылся сразу, как только машина очутилась на вершине холма. По фотографиям у Гарамонда сложилось впечатление, что оно состоит из единственной группы зданий. На самом деле бледно-голубые прямоугольники, блестевшие, словно кусочки смальты, были разбросаны по всей равнине и убегали на много километров вдаль. Перед людьми раскинулся настоящий, хотя и одноэтажный, город. Правда, ему не хватало ярко выраженного центра, но жителей, по земным стандартам, тут разместилось бы до миллиона.

Гарамонд осторожно направил автомобиль вниз по склону. Наконец он заметил и предполагаемых чужаков – движущиеся цветные крапинки.

– Клифф, ты ничего не слышал о повторном запуске зонда? Кажется ученые «Старфлайта» собирались. – Взгляд Гарамонда не отрывался от сверкающего города.

– Вроде.

– Интересно, его камеры были включены?

– Сомневаюсь. Иначе они вряд ли бы проглядели.

Мейсон, который недавно пришел в себя, лихорадочно возился на заднем сиденье со своей портативной голокамерой.

– Что вы собираетесь сказать этим существам, капитан?

– Не имеет значения. Они нас не поймут.

– А может, и не услышат, – добавил Нейпир. – Неизвестно, есть ли у них уши.

У капитана пересохло во рту. Он множество раз воображал себе первую минуту встречи. Он ждал ее, как может ждать лишь тот, кто заглядывал в слепые глазницы тысячи безжизненных планет. Ждал и страшился до перебоев в сердце. Что сулит этот контакт? Выдержит ли Гарамонд, оказавшись лицом к лицу с представителями абсолютно чуждой формы жизни?

Бледно-голубой город рос перед глазами. Капитан бессознательно давил ногой на педаль, тихий вой двигателя перекрыло шуршанье травы, хлеставшей по днищу и крыльям машины.

Нейпир сочувственно посмотрел на друга.

– Что с тобой, Вэнс? Арахнофобия?

– Боюсь, она самая.

– Не переживай, у меня тоже.

Мейсон нетерпеливо наклонился вперед.

– О чем вы?

– Отложим разъяснение до более подходящего случая, – ответил Нейпир.

– Ладно, можно и сейчас, – произнес Гарамонд, радуясь возможности отвлечься. – Мейсон, вам нравятся пауки?

– Терпеть не могу. – Журналист поежился.

– Самый распространенный ответ. Большинство людей испытывают отвращение при виде пауков и вообще паукообразных. В связи с этим возникла даже теория, будто паукообразные – не коренные обитатели Земли. Со всеми прочими тварям на планете, даже со страшными, как смертный грех, люди в той или иной степени ощущают родство. Только не с пауками. Таким образом, паукобоязнь, или арахнофобия, как полагают некоторые ученые, суть подсознательное отвращение к чуждой форме жизни. Если это соответствует действительности, то у нас могут возникнуть серьезные проблемы при установления контакта с инопланетной расой. Беда в том, что, будь инопланетяне самыми разумными, дружелюбными и даже прекрасными, они все равно вызовут в людях ненависть и жажду убийства. Просто потому, что внеземная форма жизни не зарегистрирована в унаследованном нами вместе с генами своего рода контрольном списке.

– Это, скорее, не теория, а гипотеза, – сказал Мейсон.

– Да, гипотеза, – согласился Гарамонд.

– Какова вероятность того, что она сейчас подтвердится?

– По-моему, практически нулевая. Я не верю…

Гарамонд резко оборвал фразу: автомобиль въехал на пригорок, за которым всего в нескольких сотнях шагов стояли два существа.

Чужаки удалились от своего города на значительное расстояние. Вокруг, кроме них, никого не было.

– Думаю… Мне кажется, дальше следует пройтись пешком.

Нейпир кивнул и открыл дверцу. Они вылезли, немного постояли, привыкая к зною, потом медленно побрели к двум фигурам. Мейсон с голокамерой отстал.

Расстояние сокращалось, и Гарамонд начал различать детали. Хотя инопланетяне не были похожи ни на одно известное живое создание, он не испытывал ни страха, ни отвращения.

Издали они казались гуманоидами, одетыми в цветастые наряды, на которых, словно заплаты, выделялись яркие розовые, бурые и желтые пятна, однако вблизи они стали похожи на широкие разноцветные листья. Листья отбрасывали тень на асимметричное туловище довольно сложной формы и крепились к нему веточками-отростками. Головы как таковой у инопланетян не было, но скругленная верхняя часть наклоненного вперед тела выглядела сложнее всего остального. Единственным узнаваемым органом чувств среди изобилия усиков, ложбинок и шишек оказались зеленые, в красных точечках глаза, похожие на два гелиотроповых кабошона.