Текст книги "Цвет абрикоса"

Автор книги: Би Сяошен

Увидев, что светает, Цяонян накинула платье и вышла. Она открыла двери в буфетную, собираясь накрыть стол. Юйин тоже вскочила и отправилась на кухню варить отвары и бульоны, жарить и парить, а потом Чжэньнян и студент поднялись с постели и оделись.

– Любезный братец! – сказала ему Чжэньнян. – После этой ночи моя любовь к вам не исчезла, а напротив, стала преданней. А вернусь домой, все станет по-другому.

– Сестрица! Ваш брат прост и груб. Он всю ночь топтал ваше благоуханное тело. Но это так прекрасно, что кажется фантастическим!

– Я точно цветок, сорванный ветром, точно ива с обломанными ветвями и как самая глупая девка приклеилась к вам! Но одного боюсь: скажете, что я развратна, и тогда я заслуживаю лишь презрение.

– Не говори чепухи, дорогая.

Молодые люди умылись, причесались и пошли завтракать. Цяонян расставила вино и закуски. Благодатный аромат яств разнесся по дому. Любезные друг другу молодые люди разговаривали и шутили. Чувство любви и приязни между студентом и Чжэньнян с каждой минутой крепло. Вот уж где уместно сказать:

 
Двоюродные брат и сестра
породнились дважды.
Скрепила любовь их судьба —
такое в жизни бывает
только однажды.
 

Глава VI
Две юные девы лицезреют таинство любви,
а старшая сестра в укромном углу
сплетает объятия со студентом

Ночь, проведенная на подворье, словно фениксовой смолой скрепила любовь Чжэньнян и студента.

– Сестрица! – сказал он ей. – Порядки в доме тети строгие, и навряд ли ты всякую ночь сможешь подносить мне свое благоуханное тело. Как быть?

– Однажды нам удалось разделить изголовье. Если в сердце господина я найду отклик, дело наладится, разве не в одном доме живем?

Закончив разговор, Чжэньнян стала собираться домой, опасаясь, что матушка забеспокоится. Цяонян позвала паланкинщиков, чтобы те отвезли барышню домой.

Чжэньнян вернулась домой и, увидев матушку и сестер, сказала им:

– Была в гостях у названых сестер.

Младшие сестры промолчали – не посмели рта раскрыть, но про себя подумали: «Лишь одну ночь провела сестрица вне дома, и ее печалей как не бывало. У нее совсем иной вид и совсем другое настроение. Как бы это не навлекло на нее подозрение!»

– Тебя будто подменили. Совершенно другая! – сказала ей мать.

– Это оттого, что ушли мои печали. – И с этими словами она прошла в свою комнату.

Оставшись на подворье, студент не преминул снова сплести объятия с красотками с постоялого двора. И только тогда, когда солнце стало клониться к закату, он вернулся в усадьбу госпожи Лань.

Там уже ужинали. Студент поклонился тетке и сестрицам. Госпожа Лань обратилась к нему с вопросом:

– Дорогой племянник! Во мне всегда жило стремление повидать другие земли. Скажи мне, если сравнить область Янчжоу и Лоян, то много ли сродственного? Хотя и нельзя те земли назвать райскими, но хотелось бы мне полюбоваться тамошними пейзажами.

– Дорогая тетя! В каждой земле у людей свои обычаи и нравы, так же, как и повадки. Так же и у земель – в каждой есть такое, что непохоже, что отличает ее.

И, сказав так, он присоединился к ужинавшим. Во главе стола сидела госпожа Лань, слева – дочери, а по правую сторону – студент. Когда бокалы опустели, студент воротился в библиотеку. Сестры занялись домашними делами, потом Чжэньнян ушла к себе и легла спать. Ее печалей и тоски как не бывало – будто смыло водой, текущей на восток.[29]29
  В Китае большинство рек течет на восток, в сторону океана.


[Закрыть] Переполненная воспоминаниями о ласках и объятиях студента, она предалась мыслям о любви: «Едва познав страсть мужа, я поняла одно: муж и жена – единая плоть. Но, оказывается, эта плоть может быть разная – и большая и малая. Да и в том есть разница, как долго тебя любят? Но откуда у моего двоюродного братца этот дивный талант? Просто химера то, чем он обладает! Ведь у других наверняка нет ничего похожего. Если бы сегодня я не встретила его, то не узнала бы прелестей любви. Но если бы не Юйин, не было бы этой встречи. Как я ей завидую! Но лучше об этом не сознаваться ни себе, ни другим».

Была дивная ночь – на небе во всю силу сияла луна. Вдруг ее слуха коснулась нежная мелодия флейты. Это вместе играли сестры и служанка. Пань Жолань присоединилась к ним, и вот уже четыре флейты сливали мелодию в один напев. Слушая их, Чжэньнян продолжала размышлять о любви и студенте: «Кто знает, может быть, слово «луна», которое составляет часть его имени, таит в себе разгадку его сущности? Свирель или флейта – символы его мужской ипостаси. Фамилия братца – Фын и звучит так же, как слово «феникс». Вот и складывается, что имя и фамилия моего брата могут быть истолкованы как «феникс, рожденный луной». Тогда понятно, откуда его нечеловеческая сила. Как счастлива я, зная, что между нами существует старая связь судьбы, которая не знает ни времени, ни пространства».

Мягкий весенний ветер коснулся лица Чжэньнян, и она улыбнулась этому прикосновению. Вот уж верно гласит старинное присловье:

 
Одним лишь обломком
носорожьего волшебного рога
можно сотню красоток
любовью дарить до гроба.
 

Тем временем студент, уединившись в библиотеке, предавался размышлениям о любезных его сердцу красавицах, с коими он имел телесное общение. Он обрел то, чего так чаял, и теперь красавицы дарили ему улыбки и любовь. Мираж былых воспоминаний реял над ним, и ему вспомнилась Мяонян, которая, преисполнившись глубокой любовью, отдала ему не только золото, но и жизнь свою. Кто знал, что столь кратким будет век, отведенный ей судьбой! Перед его глазами мелькнула Айюэ. Неизвестно, где теперь она обреталась? А в этот дом, похоже, привела его сама судьба. Ведь он отправился за тысячу ли с единственной целью – повидать тетку. А что вышло? Забрел посреди дороги на постоялый двор. И каким утехам и забавам предавался он на этом самом дворе! И так в размышлениях о своих подружках, коих дарил любовью, он заснул. И вот уже во сне привиделось ему, будто он идет по саду, полному цветов. Дойдя до виноградной лозы, раскинувшейся на опорах, он увидал подле беседки из благоуханного дерева алоэ трех красавиц, играющих в мяч. Увидев юношу, они обернулись. И вот он зрит их пленительную красоту, лица – луны, и как листья ивы – извивы бровей. Глаза, точно круглые персики, и словно цветы – щечки. Чувства его всколыхнулись, сердце забилось, и ему почудилось, будто возносится он к небожителям, ибо несказанно прекрасны были девицы. Он завел с ними изысканную беседу. Старшая что-то сказала в ответ, средняя ответила ему, а младшая схватила мяч и, ревнуя к сестрам, сунула ему мяч за пазуху и повернулась лицом к стене. В тот же миг студент пробудился. «Мяч или круг – предвестник полного единения, – подумал студент. – И вправду, вначале я прибыл на постоялый двор, где встретил Юйин и сблизился с ней. Может, это и есть нить моей жизни?» Так думал наш герой-распутник, повеса и прелюбодей, и, дойдя до этого момента своих воспоминаний, он вновь преисполнился ликования. Вот уж где уместно вспомнить известное речение:

 
Когда в обители святых
случится быть прелюбодею-знатоку,
как не припасть ему тогда
к Нефритовому роднику![30]30
  Нефритовый родник, согласно поверьям, бьет в стране бессмертных.


[Закрыть]
 

Прошло несколько дней, и у госпожи Лань случилась лихорадка.

Вокруг больной засуетились дочери и слуги. Узнав о ее болезни, студент пошел справиться о здоровье. Госпожа Лань обратилась к нему с просьбой:

– Силан! Я стара годами и точно светильник на ветру, который вот-вот потухнет. Ночами, снедаемая недугом, не нахожу покоя. Голова гудит, сознание мутится, горло дерет, и сух язык. Самое дорогое, что есть у меня, – дочери. Муж покинул Чжэньнян и ныне бродит неизвестно где. К счастью, вы оказались у нас, и я могу препоручить вам заботу о дочерях. Если случится так, что жизнь во мне угаснет, возьмите наши земли, золото и серебро и разделите на четыре равные доли, одна из них предназначается вам. Младшие дочери пока нуждаются в вашей поддержке, а Чжэньнян, если муж ее не вернется, пусть выходит замуж. Последние полгода ее жизнь полна горьких мук.

Студент был глубоко потрясен ее словами:

– Тетушка! Не говорите так. Вы не так уж больны.

– Не покидайте нас, матушка! – залилась слезами Чжэньнян. – Вдруг сегодня снизойдет на нас небесная милость, и вы поправитесь. Надо лишь полежать и принимать пищу.

– Матушка слишком озабочена нашей судьбою и потому полна печали. Ей надлежит отринуть от себя заботы о доме, успокоиться, и тогда она непременно скоро выздоровеет, – сказали ей младшие дочери.

Госпожа с благодарностью выслушала их. Но закончила она так:

– Радуюсь, глядя на вас, моих дочерей, стоящих подле моей постели. Рада, что здесь и мой племянник. Если, к несчастью, ваша мать «уйдет на запад» – оставит сей мир, он вам будет верной опорой.

– Пусть тетушка не беспокоится, – успокоил ее студент. – Я исполню вашу волю.

Послали за лекарем. Он осмотрел больную и нашел, что болезнь серьезная и тяжелая. «Шесть органов-дворцов, кои снабжаются реками артерий, сократились до пяти. Лишь обеспечив их жизнь, можно поправить состояние больной. К счастью, они функционируют нормально. Потому какое-то время, не менее нескольких месяцев, не следует ожидать дурных последствий», – так сказал врач и, оставив лекарство, ушел. Чжэньнян поставила лекарство на огонь[31]31
  Поставила лекарство на огонь. – В Китае всякое лекарство обычно кипятят и готовят отвар.


[Закрыть] – готовить микстуру. Но беспокойство не улеглось; всякий хотел служить старой госпоже, и никто не расходился.

Стояла пора четвертой луны – время, когда начинается жара и небо пылает, точно раскаленная печь. Госпожа Лань, утомленная жарой, приняла лекарство и тотчас заснула. Обращаясь к сестрам, студент сказал:

– Тетушка крепко спит. Полагаю, нет нужды всем дежурить подле нее. Это может лишь помешать покою больной. Оставим у постели служанку Гуйпин – она тотчас позовет кого-нибудь из нас, если будет в том надобность.

С тем все разошлись. Служанка осталась в спальне. Чжэньнян выразительно посмотрела на студента, и тот понял смысл ее взгляда: оба условились о свидании. Ближе к вечеру, когда младшие сестры удалились в свою комнату, Чжэньнян привела студента к себе в спальню. Для этого ей пришлось силком утащить сестер к срединным воротам:

– Пойдемте закроем ворота. Дело к вечеру. Те в один голос заметили:

– Сестрица! Не закрывай ворот. Вдруг матушка захочет ночью поговорить с кем из родных или с братом. Ни я, ни сестра не умеем открывать замок.

– Это приказ матушки. Разве мы не женщины? Если матушка прознает, что не запираем дверей, с каким лицом мы предстанем перед ней? Что же до студента, то вряд ли матушке понадобится звать его ночью.

С этими словами все трое вышли во двор и заперли на засовы ворота. Потом они еще раз пошли в комнату матери и убедились, что та спокойно спит.

– Она приняла лекарство и тотчас смежила веки, – сказала Чжэньнян. – Пусть каждая из нас время от времени приходит сюда. Я пойду прилягу, а потом сменю кого-нибудь из вас. Так никто не утомится и не устанет. Ко второй страже сменю вас.

– Сестрица! Не спи долго! Приходи ко второй страже, – попросила одна из сестер.

– Хорошо. – И она вышла из комнаты.

– Юй, ты видела, каким взглядом обменялись студент и Чжэньнян, когда нынче утром мы были в комнате матушки? – спросила младшая. – До чего странно! – Она потупилась и покраснела. – Не иначе как сестрица имеет на него виды. Бедное благоуханное сердце! Наверное, влюбилась. Он, похоже, любвеобильный. Ну а если здесь не любовь, то тогда что? То-то она была очень уж оживлена!

– Я тоже удивилась, – ответила ей Юйнян. – Едва Силан вышел, я подумала, что они что-то замышляют. Клянусь, она спрятала его в своей спальне. Иначе зачем она поспешила увести нас к воротам? Это доказывает, что они что-то замышляют, тем более что матушка крепко спит. Давай пойдем к ней в спальню и поглядим. Если у нее в комнате возня и шум, мы помешаем им. Не одной же ей наслаждаться любовью!

– Здорово придумала. Пойдем скорее к ней.

Тем временем Чжэньнян, совершенно обнаженная, уже пребывала в объятиях студента. Она прижалась к нему животом и скрестила его ноги со своими. Тут, как говорится, «облака нависли и вот-вот прольются теплым дождем». Но этот миг был еще впереди, и оба тешили свои весенние сердца любовной игрой. Студент, словно змей, входил в нее. Чжэньнян втягивала в себя этого огромного змея и была на пределе чувств. Сестры крадучись подошли к дверям ее спальни, которые оказались не прикрыты, и, осторожно ступая, вошли в комнату. Прислушались. Было довольно темно. В глубине комнаты они разглядели кровать и на парчовом покрывале двоих. Те показались им похожими на феникса и паву, которые сплелись шейками. В этот миг пава опрокинулась навзничь, и феникс стал мерно наклоняться над ней. За окном царила тишина – ни шелеста птичьих крыл, ни топота копыт. И вдруг до слуха девушек донесся шепот:

– Силан! Я будто переродилась. И все это благодаря твоей любви.

– У тебя такая пышная и благодатная утроба. В самый раз. Мне так хорошо, что не выразить словами.

В этот миг мужчина повернул женщину к себе, и та вскрикнула.

– Я буду вставлять в тебя, а ты иди мне навстречу. Когда я буду вращать им в тебе – отвечай мне. – И с этими словами, крепко обхватив друг друга, они подняли такую возню, что их кряхтение и ахание были слышны даже за стеной.

Эта возня и бесконечные вскрики возбудили девочек. Их сердца зажглись страстным желанием, которое давило и горячило их. Какое-то новое чувство родилось в них и бросило их в объятия друг друга. Они замерли, прижавшись телами, едва справляясь с неведомым им ощущением и чувствуя, как из них струйкой течет влага естества.

Тем временем Чжэньнян всполошилась:

– Силан! Остановись. Должна посмотреть, как матушка. Надо отправить сестер спать. Вернусь, и тогда будем предаваться радостям любви до света. Иначе сестры придут сюда за мной.

Студент отпустил Чжэньнян и лег рядом. Услышав, как с кровати поднимается Чжэньнян, сестры потихоньку вышли из комнаты и кинулись в спальню матери. Госпожа Лань спала глубоким сном. Чжэньнян пришла за ними следом.

– Не просыпалась ли матушка? – спросила она потихоньку.

– Не просыпалась, – хором ответили сестры.

– Вы обе устали. Идите спать, а матушка останется на моем попечении.

Вид обнаженной страсти возбудил сестер. Они не могли ни спать, ни успокоиться. То, что они увидали, запало в их сердца. Они улеглись на одну постель. Яонян сказала сестре:

– Сестрица! Разглядела, каково орудие любви у нашего брата Силана? Но ведь что у сестры, что у нас маленькие дырки, и внутри так узко, что не понимаю, как эта штука может в нас влезать! Я потыкала себя пальцем и не представляю, как это может там помещаться?

– Вот дура! Разве не слышала, как старшая сестрица охала и просила, чтобы он был тверже и не изливался? Я это своими ушами слышала. И так я перепугалась, так дрожала!

– Это ты дурья башка! Старшая сестрица точно такая же, как мы. Уж если она получает от этого удовольствие, то чего нам опасаться? Недаром сказано: «Перед смертью нет смысла страшиться диких зверей, а страшась зверей, необязательно умрешь».

Доводы сестры лишь рассмешили Юйнян:

– У тебя мозгов ровно столько, сколько у служанки! Вовсе там не так сказано: «Верный чиновник не боится смерти, а боязнь смерти не делает чиновника верным».[32]32
  «Верный чиновник не боится смерти» – смысл выражения в том, что преданность государю требует от чиновника всегда говорить государю правду, даже если за это он поплатится головой.


[Закрыть]

– Зато смысл я передала верно.

Так, хихикая и посмеиваясь, девушки пытались подавить возбуждение. Но сердце, однажды разбуженное ощущением страсти, уже не остановить. Сестры обнялись, и Юйнян забралась на сестру. Она принялась ласкать ее и трогать, как бы повторяя те жесты, которые она видела у старшего брата. Долго они возились и кряхтели, пока Юйнян не довела сестру до крайнего возбуждения. Они раскинули ноги и прижались – цветок к цветку и мерно раскачивали бедрами. Это доставляло им не испытанное прежде чувство блаженства. Вот уже они начали охать и ахать, вот уже покрылись бисеринками пота, их цветы словно раскрылись и увлажнились росистою влагой. И только когда у них пересохло во рту и уже не было сил, чтобы пошевельнуть ногой или рукой, они, как говорится, «развеяли весенний пыл» и уснули, крепко обнявшись. Здесь уместно сказать так:

 
Когда юного сердца
весенний ветер коснется,
его, точно лодку без весел,
по бурной реке понесет.
 

Тем временем, убедившись, что матушка спокойно спит, Чжэньнян вернулась в спальню. Она разделась и снова оказалась в объятиях студента. Она всей душой предалась новому порыву страсти. Увидев, как прелестна девушка в своей обнаженной чувственности, студент распростер себя меж девичьих ног. Они принялись «играть в цветы». Студент приник к ее лобку и, вытянув губы, принялся пить влагу лона. Он втягивал ее плоть так сильно, что по временам она едва могла сносить боль. Чжэньнян взяла в руки его янский жезл и прильнула к нему губками, схожими разве что с вишенками, и стала втягивать его своим маленьким ртом. Он погрузил в цветок язык, она нежно ласкала ртом «черепашью головку». Оба получали редкое удовольствие, и их наслаждение было полным. Вскоре студент снова запустил в нее удилище и просил:

– Иди на меня, а потом я еще разок тебя поддену.

Она приподнялась и поднесла ему лоно. И долго так было, и не один раз.

Близилась четвертая стража, а он все гулял по этому цветастому лугу. Он приумножил усилия, и наконец настал миг спустить тетиву. Он вытащил жезл, давая возможность Чжэньнян перевести дух, и потом в бешеном порыве снова погрузился в нее. На миг студент замер и затаил дыхание, а потом разом спустил тетиву. Эссенция плоти истекала из него столь обильно, как если бы это был не опустошающийся ян, а бьющий из-под земли горячий источник. Жизненная влага походила на крутой кипяток, и от неожиданности Чжэньнян несколько раз вскрикнула. Она закрыла глаза и стала недвижна, словно бы мертвая. Но все ее существо выражало радость и умиротворение. Скоро они заснули в объятиях друг друга. Но едва посветлело, встали. Первой из спальни вышла Чжэньнян. Она отперла все двери в доме. Потом из комнаты потихоньку выскользнул студент. Через какое-то время он пришел в комнату к госпоже Лань справиться о здоровье. Та сказала ему:

– Дорогой племянник, душа и тело мои спокойны, когда я вижу тебя. Но надо отдавать себе отчет – трудно избежать тех сумерек, что ожидают меня.

– Тетушка, велите своему племяннику позвать лекаря. Пусть осмотрит вас.

– Боюсь, проку не будет, – все равно, что «пить горькую воду». Истекли годы моей жизни. Не смерти страшусь, а беспокоюсь за дочерей. Но когда ты живешь в моем доме, мне спокойнее. И сколько тут ни думай, одно остается – просить тебя принять на свои плечи заботу о моем доме.

– Тетушка, успокойтесь, не думайте об этом. Вам непременно станет лучше.

Успокоив тетку, студент вышел. Дочери остались у постели больной.

– Матушка, как провели ночь? – спросили они.

– Живу с одной мыслью – протяну ли с рассвета до заката. Похоже, не жилец я и недолго осталось мне пребывать на этом свете.

Дочери стояли подле ее постели, и слезы многими струями лились по их щекам. Если не помощи всеблагого неба, то откуда еще могли они ждать поддержку! Не прошло и нескольких дней, как болезнь обострилась.

Неожиданно в их доме появилась Пань Жолань. С плачем сообщила:

– Матушка скончалась. В доме не осталось человека, который взял бы на себя ведение похорон. Может ли матушка-наставница оказать мизерное благодеяние? Не дожидаясь ответа, готова принять порицание и гнев.

Услышав новость, госпожа Лань преисполнилась горя, с трудом ответила:

– Никак не думала, что госпожа Пань упредит меня в этом печальном деле. Как жаль мне ее! Теперь дочь осталась одна-одинешенька на всем белом свете. – Слезы полились из ее старых глаз. – Жолань! Ты как дочь мне. А готов ли гроб для погребения?

– Ничего не готово, – ответила та со слезами. – Да и погода теплая, не знаю, как уберечь тело от тлена.

И, сказав так, она снова горько зарыдала. Тогда госпожа Лань отдала Чжэньнян распоряжения:

– Чжэньнян! Попроси племянника зайти ко мне. Чжэньнян позвала секретаря матери и повторила ее

просьбу. Прошло немного времени, и студент уже входил в покои тетки. Увидев Пань Жолань, поклонился ей и обратился к тетке:

– Тетушка! Пришел по вашему зову.

Госпожа Лань велела Чжэньнян выдать студенту пятнадцать ланов серебра и приказала ему на эти деньги купить гроб и погребальное платье для усопшей.

– А если серебра не хватит, то пусть Чжэньнян даст и шелка, – так сказала она ему.

Студент решил сам отнести деньги. А тетка, ее дочери и Жолань принялись горько оплакивать усопшую, выказывая тем свое глубокое соболезнование.

– Жолань, – обратилась к ней госпожа Лань. – Ты можешь вернуться домой вместе с господином студентом. Проследи за приготовлениями к похоронам.

Жолань откланялась и ушла. Чжэньнян и ее сестры, преисполненные сострадания к Жолань, просили мать:

– Матушка! Печальная девичья доля! Ведь у Жолань после смерти матери никого нет на всем белом свете.

Чжэньнян и ее сестры разрыдались. Видя бесприютность Жолань, госпожа Лань согласилась взять ее в свою семью.

Было около полудня, когда студент и Жолань пришли домой. Скоро все было готово для похорон. Студент залюбовался красотой Жолань: какая мягкая, нежная кожа, и как изящна, хотя и в простом траурном платье. Девушка походила на нефритового отрока. Ее красота влекла его, и он не мог сдержать порыва. Видя, что студент жаждет любви, Жолань обрадовалась, хотя смерть матери и омрачила ее жизнь.

– Матушку похоронят, и я останусь одна на всем белом свете. Разве не отрадно было бы отдать себя под крыло молодого господина? Но пусть он вначале подумает и решит, действительно ли его склонности ко мне хватит надолго. А если он возжелает меня, я тотчас предстану пред его ликом и поклонюсь ему как супругу. Сейчас же не могу последовать его желанию, ибо чту обряд.

Вместо ответа студент привлек девушку к себе. Наклонился к ней и нашел ее губы, сочные и красные, точно вишни. Жолань не сопротивлялась. Потом он нашел ее язык и коснулся его. Студент был охвачен желанием, он долго не оставлял ее губ, потом сильным рывком стянул юбку с бедер и прижал к себе.

– Ваша раба – девственница, как говорится, «желтый цветок». Отложим до другого раза. Минуют сто дней траура, и тогда соединим сердца. Зачем торопиться? Теперь я осталась одна, и господин решит, брать ли меня под свое крыло.

Вот уж поистине:

 
Когда хочешь,
чтобы сто лет
о тебе жила добрая слава,
откликнись хоть раз
на призыв о мольбе —
протяни сто монет
из золотого сплава.
 

Но увы! Студент знал одно!

– Хотя и есть резон в твоих словах, зачем же чувствам ставить препоны, – ответил он и, еще теснее прижав ее к себе, наклонился над ней. Она позволила ему забраться под нижнюю юбку и нащупать цветок.[33]33
  Нащупать цветок. – В любовной символике цветок – это и сама красавица, и ее интимное место. Любовник обычно сравнивается с мотыльком, который вкушает нектар, погружая хоботок в цветок. В дальнейшем автор романа использует устойчивые метафоры лона – жемчужная раковина, потайные двери, гнездо и др.


[Закрыть] Он погладил створки раковины. Потом быстро вытащил янское орудие и показал Жолань. Попросил взять в руку. Но Жолань была девственницей. Она застыдилась и покраснела до ушей. Но, понуждаемая студентом, она взяла удилище в руку и погладила. Потрясенная происшедшим, в сердцах сказала ему:

– Господин Фын! Ваше орудие слишком жесткое и острое! Да разве смогу я принять его в себя? – И с этими словами она отвела его в сторону и оттолкнула студента. Студент не стал принуждать ее.

– Вашему глупому провожатому и вправду пора возвращаться.

– Простите, оттолкнула вас. Но если намерены жить со мной, как говорится, до ста лет, ваша раба согласна. Об одном прошу: минует срок траура, и тогда я разделю с вами изголовье.

Студент был ублаготворен ответом. Он улыбнулся ей и ушел. С того раза он тайком ходил к Жолань. Жолань нравились его объятия. Но всякий раз он целиком владел собой.

Вернувшись к госпоже Лань, студент представил ей полный отчет о делах, и та признала, что племянник прекрасно справился с поручением. Она была рада, что у него обнаружилась истинно деловая хватка.

Болезнь госпожи Лань не проходила, но, похоже, до конца было далеко. Дни шли за днями. И вот настала пора Середины лета. В эту пору в обычае воскурять благовония, плести из цветного шелка узлы – символ единения – и печь треугольные пирожки из клейкого риса, завертывая их в листья бамбука. Дабы почтить благородную душу поэта древности Цюй Юаня, нашедшего смерть в водах реки,[34]34
  Поэт древности Цюй Юань погиб от навета – утопился в реке. В праздник Дуаньу празднуют годовщину его смерти.


[Закрыть] устраивают соревнования лодок-драконов. Мужчины и женщины отправляются на прогулку, и грохот барабанов на запруженных народом улицах является лучшим гимном во славу процветания, великого мира и спокойствия в Поднебесной. Именно так в тот год проходил праздник Дуаньу. Красавицы румянятся и сурьмят брови, а молодые повесы устраивают вечеринки, где соревнуются в сочинении стихов, приглашая на них первых встречных. Но в доме госпожи Лань курили ладан ради отвращения недуга от больной. Сестры развлекались тем, что плели шнуры из цветастого шелка, но болезнь матушки внушала им опасения, и потому их прекрасные брови, напоминающие листья ивы, были насуплены, чудесные глаза, кои можно бы сравнить разве что с осенними волнами, были полны слез, и сердца преисполнены тревогой и печалью.

Студент пришел на жилую часть дома повидать сестер и госпожу Лань. Пригубил виноградного вина, отведал пирожков из клейкого риса и основательно пропотел, сидя на циновке и проклиная летнюю жару. Потом он простился с сестрами и, выйдя из усадьбы, отправился побродить по мостам Лояна. За ним следовал слуга, держа над ним зонт для защиты от солнца. Набережная была полна народу, и над толпой плыл терпкий смрад потных тел. Куда ни кинь взгляд – везде громко галдевшая толпа. Река была забита лодками – расписными ладьями и крохотными челноками. На голубой глади бирюзовой воды белели паруса и флагштоки. Поистине вид походил на картину, созданную кистью незаурядного художника. Юэшэн и слуга взошли на мост. Постояли на мосту и полюбовались водными просторами. Гуляющих было много. Звуки свирелей и поющих голосов доносились с лодок. Но вот уже небеса потемнели. Студент был в городе один, без друзей, веселье других рождало в его душе лишь горькую досаду. И, как бы вторя его настроению, его слуха коснулась печальная мелодия флейты, неизвестно откуда принесенная ветром.

В ту пору в Лояне обреталась компания молодых повес, и среди них Цю Чунь, второе имя Вэйшу, заводила и главарь ее, готовый за богатства продать даже родину, человек храброй руки и немалого ума. Он имел обыкновение сорить деньгами, точно то был песок. От собственной гордости он пыжился, словно гора. И под видом оказания экстренной поддержки он обычно вовлекал своих приятелей в беду. В Лояне он прослыл за человека дерзкой храбрости. Лоянцы кормили и поили его, как и тысячу других, ему подобных, а красавицы были готовы обещать каждому из них вечную любовь. Этот Цю Чунь некогда имел в Лояне торговое дело и знал Сюэ Мяонян, даже более того, безмерно обожал ее. Некогда он свел знакомство с Юэшэном. Ныне он собрался съездить на поклонение в храм Золотой орхидеи, для чего нанял лодку, на которую пригласил первейшую певичку, местную знаменитость Фэн Хаохао. Та притащила подружек – так вчетвером и пришли они в лодку. Когда собралась вся компания, лодочник отчалил.

Цю Чунь стоял на палубе и наблюдал за толпой, гуляющей по обеим сторонам реки, за снующими туда-сюда лодками, и уже собрался было спуститься вниз, как вдруг его внимание привлек молодой человек, стоящий на мосту. Был он в шелковой головной повязке, одет в темный халат, на ногах туфли из шелка цвета пурпура. Цю Чунь подумал, что этот человек наверняка не лоянец. Ему понравилась красота его лица и он собирался уже было окликнуть его. Но тут рядом с Цю Чунем оказался его приятель Ван Шичунь. И тот, обращаясь к Ван Шичуню, сказал:

– Брат Ван Шичунь! Поглядите на того молодого человека на мосту. Как хорош собой! Лицо, словно нефрит. В нашем городе нет такого красавца.

– Ая! Уж не Юэшэн ли из Вэйяна, с которым в свое время мы побратались.

Разговаривающие пригляделись и заключили, что это, несомненно, Юэшэн из Вэйяна. Они тут же приказали лодочнику направить лодку к берегу, и скоро та пристала к Ивовой дамбе. Молодые люди сошли на берег и пошли в направлении моста. А тем временем студент приказал Фынлу, держащему над ним зонт, повернуть, намереваясь вернуться домой. Оба медленно спустились с моста. Те двое заспешили. Размахивая руками, кричали:

– Приятель Фын! Не уходите! Стойте!

Студент услыхал, как кто-то окликает его за спиной, и обернулся. Какие-то люди бежали к нему навстречу. И тут он вроде узнал их и спросил:

– Никак это побратим Цю Чунь?

Подойдя ближе, Цю Чунь поздоровался и промолвил:

– Старший брат Цю Чунь приглашает вас принять участие в прогулке по реке. Он надеется, что вы разделите его беседу.

– Я здесь на чужбине. Изнемог от жары – весь в поту. Чувствую себя так, словно бы спал много лет кряду. И как я рад видеть ваши приветливые лица! Поистине увидеться с вами было моим давним желанием.

Молодые люди еще раз чинно поклонились друг другу и направились к лодке. На лодке студент познакомился со всей компанией. Потом омылся и сменил платье.

– Много лет вас не видел, – сказал ему Цю Чунь. – Время идет быстро, точно вода течет. Не знаю, где вы сейчас живете?

– Последние годы для меня прошли впустую.

– А как поживает Сюэ Мяонян?

– Случилось так, что она пожелала быть со мной, но не прошло и года, как оставила этот свет.

– Так, значит, вы еще носите траур? Мне и раньше казалось, что эта певичка не долгожительница, но все же ее очень жаль. Мы так удачно встретились! Проведите с нами на лодке несколько дней.

– Я приехал в Лоян повидать тетку и сейчас живу у нее. Когда вернусь в Вэйян, не ведаю, на то воля неба. А сегодня я и вправду так счастливо встретил друзей!

Каждый из друзей был большой выпивоха, скоро приятели загорланили высокими голосами песни и задудели на свирелях, а кто-то принялся выбивать дробь на барабане, так что шум поднялся невообразимый. Видя, как радуются его друзья и как они орут и шумят, студент позабыл свои печали и заботы. Он стал радостен и весел, как в стародавние времена у себя дома.

Сидящая рядом Фэн Хаохао поднесла ему бокал вина. Студент, давний ходок по кварталу Пинкан, был не в силах противиться ее очарованию. У Хаохао были прелестные, полные чувства глаза. Он уставился на нее, не отводя взора. И то сказать, эта певичка была действительно хороша!

 
Она походила на тонкую иву, что гнется под ветром,
на утренний бутон, орошенный росою,
не волосы у ней, а темных туч гряда,
и на висках, блестящих, как крыла,
застыл не то иней, не то клубились облака.
Ее тонкие брови были изящны
и походили на очертания дальних гор;
едва тронутые красной помадой губы
манили, и дразнили
за ними блестящие ровные зубы.
Глаза ее можно было сравнить
с осенней тугою волною.
Да всякий хвостом поплетется
за красоткой такою!
 

Она была точно лисичка с красным хвостом. И так легка в движениях – одним словом, красавица при всем при том! Короче, это была подлинная красавица из мест, что к северу от Суйчжоу, а наш герой вполне был достоин сравнения с красавцем из земель У или Чу.