Текст книги "Цвет абрикоса"

Автор книги: Би Сяошен

Би Сяошэн
Цвет абрикоса

Тайные книги

из драгоценной библиотеки

Перевод с китайского Киры Голыгиной и Ксении Голыгиной, 1992

ПРЕДИСЛОВИЕ

В основу сюжета романа положен анекдот о молодом человеке, который, обретя чудодейственное зелье для поднятия мужских сил, обзавелся двенадцатью женами. В литературе Китая этот анекдот имел хождение в разных вариантах, Роман «Цвет абрикоса» использует версию, по которой молодой человек обрел силу благодаря редким многосоставным снадобьям. Все вариации сюжета имели один источник – даосскую магию и шире – даоское мировосприятие, ведь именно даосы, обращая внимание на сексуальную сторону жизни, старались обратить ее во благо продления ее срока. По представлениям древних китайцев, вселенная родилась от космического соития космоса с мраком – праматерью бытия, матерью всех вещей мира. Такое понимание «творения мира» на Дальнем Востоке стандартно. К примеру, в мифе творения у японцев японские острова рождаются из лона первой мифической прародительницы нации Идзанами. Отсюда соитие имеет космогонический смысл, и в литературе если описывалось, то часто изображалось через уподобление с природными явлениями или космогоническим творением.

 
Напомним читателю известные строки Б. Пастернака:
Как я трогал тебя! Даже губ моих медью
Трогал так, как трагедией трогают зал.
Поцелуй был, как лето. Он медлил и медлил,
Лишь потом разражалась гроза.
 

Любовь здесь воспринята как сопереживание сродни восприятию классической трагедии. И вместо банального «жаркого» поцелуя сказано «как лето» – знойное лето, когда неожиданно небосвод вмиг оказывается укутан тучами. В принципе это старая метафора, известная разным культурам, в том числе и китайской. В Китае выражение «облака и дожди» было синонимом любовного соединения. Это образ с архаическим подтекстом: в глубокой древности шаманки, если случалась великая сушь, должны были испрашивать у неба дождя. Случалось, их приносили в жертву – оставляли на солнцепеке или предавали огню. Считалось, что они превращаются в тучи и становятся непременными спутницами горных вершин. Символика пика горы, воздетого к небу, общеизвестна – это фалл; облако символизировало женскую ипостась.

Любовь в литературе и искусстве изображалась всегда и по-разному. Это зависело от концепции человека и жизни. Конфуцианцы, подчиняя человека и его жизнь строгой регламентации, изгнали чувство из литературы, поэтому в классической поэзии нет темы любви к женщине.

В противоположность конфуцианству даосизм (система, близкая к. теософии природы), обращая особое внимание на женскую и мужскую основы природы (отношения инь—ян, Тьмы—Света или женского и мужского начал), придавал особое значение соитию как природному акту. Даосы видели в сексе средство продления жизни, для чего они заботились об укреплении плоти.

Даосы уделяли большое внимание укреплению тела, что достигалось физическими упражнениями, в особенности дыхательной гимнастикой (так возникли оздоровляющие системы вроде «цигун»), и принятием разных эликсиров и снадобий. В китайской мифологии известен образ Стрелка И, который отправился к богине Си-ванму, Матушке-царице Запада, и выпросил у нее эликсир бессмертия. Мысли о бессмертии не оставляли китайцев, и среди средств достижения его общению с женщиной отводилось значительное место в жизни китайских императоров, для чего те держали огромные гаремы. Известно высказывание У-ди (II–I вв. до н. э.), императора династии Хань: «Можно три дня провести без пищи, но нельзя и дня прожить без женщины». Оно говорит также и о том, что император был лично ответствен за благополучие империи, и ее урожаи в частности, поэтому его сексуальная сила была символом воспроизводящей силы природы. Концепция секса, выросшая из магической практики даосизма, подразумевала как раз оздоровительную и благую сторону секса. Одновременно конфуцианцы твердили о пагубе порока, который в состоянии разрушить царства и уничтожить царствующий дом. Последняя концепция вызвала к жизни галерею образов блудодеев – императоров и императриц, повинных в гибели царств. Так была понята и интерпретирована конфуцианцами прельстительная сила женской красоты.

Роман «Цвет абрикоса» несет в себе отголоски всех этих тенденций, четко обозначенных в традиционной культуре. Но, взяв многое из традиционной культуры, автор создает свой тип рассказа «об утехах любви», свой тип популярной книги, где слиты воедино анекдот и быт, идеология и психология, практический совет и наставление. Роман стремится показать ту сторону человеческого бытия, которая всегда была в тени, но которая также присуща естественной жизни человека, как-то, что он ест, пьет, гуляет, играет, думает, говорит, шутит, принимает решения. Роман пытается показать жизнь молодого человека, получившего необычные возможности, в естественных ситуациях. Одаренный способностью любить, герой романа готов любить всех, не пропуская ни служанок в харчевне, ни певичек из веселого заведения, ни утонченных красавиц из хороших семей. Он всегда под «сенью девушек в цвету», это своего рода Дон Жуан Дальнего Востока.

Главный герой романа Юэшэн в принципе прост, но здрав умом и не задумывается над смыслом жизни до тех пор, пока не станет у края гроба. Он благороден, ибо не бросает женщин, когда-то его любивших, в беде. Он демократичен, не делая различия между благородными и теми, кто низок по рождению, или оказывается по бедности в веселом заведении. Он верен мужской дружбе, но до известного предела, пока эта дружба не заведет его в тупик противоборства с властью.

Хотя это роман и не бытовой в полном смысле слова, он все же знакомит читателя с некоторыми чертами городской жизни старого Китая, Непременная черта китайского города, начиная с династии Сун (960—1279), – певички. Сохранилось описание города и Цветочной улицы – квартала певичек в одном из памятников XIII в. Приведу его: «А как выглядит город! Пестрят зеленые терема и разноцветные ворота, дивно переливаются жемчужные занавеси и радуют взор затейливой резьбой двери. На Небесной улице ажурные носилки соперничают друг с другом в убранстве, на императорских трактах, опережая друг друга, несутся сытые, статные кони. А на Цветочной улице или в Ивовом переулке разгуливают красавицы – вьется по ветру цветастый шелк их нарядов, дивно благоухают духи, от золота украшений да понатыканных в волосах перьев зимородка меркнет в очах. Здесь шутки, смех, и всегда услышишь новые песни под громкие звуки флейт и струн». Таким увидел город китаец XIII в. Пусть и читатель представит его быт таким же пестрым, шумным, с расписными лавками и с благоуханными запахами приправ, доносящимися из кухонь на каждом углу.

В романе «Цвет абрикоса» также рассказывается о певичках из «веселых кварталов». Это «падшие» женщины, исключенные из семейного круга и мечтающие выйти замуж. Описание нравов и быта этого сословия до нас донес другой памятник XII в. «Будучи однажды записанными в списки этого презренного сословия, они уже не могут выйти замуж за приличного человека, но уж если им удается выйти замуж, то становятся самыми добродетельными и достойными супругами, за что особо ценимы мужьями», – так писал о них в своем рассуждении китайский писатель Чэнь Лю. И вот еще его зарисовка с натуры: «Скажу еще о тех, что живут в Цветочных кварталах: все они обожают постоянное веселье, устраивают пирушки и пикники. В обычае у них лить слезы, чтобы разжалобить; глядя на ясное солнце, клясться жизнью и смертью, что никогда не изменят, и все это так искренне, что трудно им не поверить. Однако же когда речь идет о выгоде – все высчитано, вплоть до медяка: чуть что не так, бросают старых дружков и заводят новых» (Чэнь Лю. Послесловие к жизнеописанию певички).

Певички, выведенные в романе, несут те же приметы и черты «людей одного цеха», но они, конечно, идеализированы. Они свято чтут узы дружбы своего товарищества, они в меру образованы, сметливы и способны на глубокую привязанность. Увидев в студенте не только достойного любовника, но и надежную опору в жизни, охотно идут к нему в наложницы.

Несколько иные образы женщин из добропорядочных семей. Автор романа создал образы разные и по статусу, и по возрасту: Айюэ – жена соседа, которая не прочь завести роман со студентом, Чжэньнян, страстно мечтающая обрести достойного мужа, ее юные сестрички, в головках которых еще царит школьная путаница, и две шустрые наложницы из харчевни – это все разные женские характеры.

В противоположность певичкам, для которых заниматься любовью – это профессия, они страстно мечтают о том, чтобы разделить ложе с избранником сердца, притом не настаивая на моногамном браке. Это характерная черта семейного быта в старом Китае – достаточно богатый человек кроме жены мог купить наложницу. У нашего героя кроме главной жены Чжэньнян одиннадцать наложниц. Жизнь в доме и обязанности жен расписываются по уставу конфуцианского домостроя.

Герои романа наделены ярко выраженными чертами национального характера. Юэшэн – типичный образ молодого сюцая-студента (человека, получившего одну из первых ученых степеней, дающих право поступить на службу), который стилем своей жизни выбрал фэнлю – буквально «ветры и потоки», то есть стиль бездумной жизни в потоке страстей. Чжэньнян и ее сестры – героини конфуцианского толка. Певички – образы, взятые из быта городской жизни старого Китая.

Романы с любовной тематикой и подобным набором персонажей в Китае получили наименование сочинений «о мотыльках и цветах». Эти образы – цветов и мотылька, порхающего по цветам в поисках нектара, – традиционны и символичны. Цветовая и природная символика пронизывает роман насквозь, создавая семантические цепи односмысловых значений. Красавица – это цветок, ее ножки – лотосы, ее спальня – орхидейные покои, ее талия – ива, а руки – нефритовые побеги молодого бамбука. В Китае женщиной было принято любоваться, она должна была одним своим присутствием создавать атмосферу эстетически переживаемого наслаждения. Этому служил и основательный грим, и крохотные ножки, которые, чтобы нога не выросла в детстве, бинтовались, и богатство головного убора, состоящего из шпилек, перьев и цветов. Ценились благоухание кожи, блеск волос, красота ногтей. Особое внимание уделялось ноге – писатель Ли Юй (XVII в.), автор одного из самых знаменитых эротических романов «Подстилка из плоти», в своем «Наставлении домашним», в разделе «Как выбирать наложницу», со всей серьезностью обращает внимание на ноги женщины – упаси Бог, если большая нога, он же обращает внимание и на голос – упаси Бог, если неприятный для слуха. Таков был семейный быт. Еще ранее до Ли Юя писатель и поэт Ли Чжэнь (XIV в.) нарисовал свой идеал женщины в стихах. Он описал ее волосы, рот, брови, грудь, руки и ножки, используя традиционные сравнения. Вот несколько отрывков:

 
Листьев ивы изящен изгиб,
в грусти их свела —
водяной цветок чилима
смотрит в зеркала.
 

Или:

 
Пригубит бокал —
рдеют вишни по краю стекла.
А если хохочет —
ароматом жасмина веет слегка.
 

Или:

 
Благоуханные от пота и пудры,
колышутся над цитрой небрежно.
Теплые, белые и, как феникса жир, нежные.
Когда же влагою омыты,
Они для мужа – наважденье.
Их выпускает на свободу
И в виноградинках на них
свое находит утешенье.
 

Здесь описана идеализированная красота. Схожее описание красавицы читатель найдет и в романе. Но идеализация описания не коснулась описания любовных сцен, где писатель, точно подглядывающий сторонний наблюдатель, довольно подробно описывает любовное действо. «Цвет абрикоса» – не роман нравов, скорее это роман-концепция, где показаны место секса в жизни человека и та грань, за которой пламенная страсть может стать пагубной. Моральность или аморальность поступка героя и героинь не обсуждается, читатель должен сделать вывод сам.

И в заключение несколько строк о литературной стороне романа. Это произведение многоплановое, и сообразно этой структуре в нем выделены разные языковые пласты. Один план описывает, что делают герой и героини, и второй – что думает об этом рассказчик. Рассказчик выражает процесс познания мира своими героями и делится впечатлениями с читателем. Рассказчик – это тот неописанный персонаж романа, который бросает реплики как бы из занавески спального полога, за которой прячется, чтобы не помешать героям радоваться любви. Иногда он говорит стихом, иногда вспоминает пословицу, а то и просто резонерствует, но именно на нем лежит задача расставить акценты. Читатель! Прислушайтесь к его репликам – в них несомненно воплотился человеческий опыт.

Для современного читателя этот роман интересен как книга для интимного чтения. Это книга не о пагубе порока, а о том, что юность и молодость – краткий миг жизни, который проходит так же быстро, как тот срок, за который деревце абрикоса ранней весной покрывается пурпурным цветом лепестков и роняет их, предоставляя ветру нести их куда угодно. И этот краткий миг молодости требует серьезного осмысления – и его места в жизни, и его сущности.

Доктор филологических наук К.И. Голыгина

Чувствительным сердцам и тем, чьи души

опалены огнем, поведаю историю любви.

О чем же, спросите вы, эта повесть?

О том, как ветер, веющий с востока,[1]1
  В традиционной для Китая картине мира востоку соответствует весна, и ветер с востока – это весенний ветер. Весна – время пробуждения природы, пора любви, отсюда «восточный» может означать «весенний» и «любовный». В этом смысле употребляется выражение «восточный господин», т. е. «любовник, любимый, муж».


[Закрыть]

коснулся бирюзовых трав,

и вот теперь цветут они высоко.

О том, как тот же ветер, веющий с востока,

окликнул девушек в саду, и краше лица их,

но мысли как в бреду.

О том, как юноша строптивый, увидев лоно

в чашечке цветка, в нарядной оказался спальне,

где зажжена узорная свеча.[2]2
  Узорная свеча– брачная свеча, которая бывает красной и витой.


[Закрыть] Но вдруг

дракона оседлал он сгоряча, и, словно феникс

с царственным цилинем,[3]3
  Феникс (фэн) – мифическая птица, по преданию похожая на пятицветного петуха. Цилинь – мифическое благовещее животное с телом оленя и одним рогом. Оба существа мужского пола, главенствующие соответственно над птицами и наземными животными.


[Закрыть] поклялись оба жить века.

О том, как юноша пригожий делил любовь

между двумя, и девы-облака,[4]4
  Девы-облака – традиционный образ женщины. Облако – символ наполнившегося лона. «Облака и дожди» – метафора любовных утех. Образы восходят к поэме Сун Юя (290–223 до н. э.) «Горы высокие Тан», героиня которой фея реки Ло по утрам подымается тучкой над горой Ушань и, случается, одаряет любовью путников.


[Закрыть] что дождевую влагу

на него цедили, не в силах были быть одни и дня.

О том, как, свой союз храня, сплетались трое

на одной постели.

О том, как в снах, в утехах сладких текли

и луны и года.

И многое еще о чем… И разве после юноша,

прочтя меня украдкой, не загорится жаждою любви?

Вот почему чувствительным сердцам

и тем, чьи сердца в печали,

поведал я о содержании вначале.

Из предисловия к роману Мо Яншэна «КОГДА АБРИКОС В ЦВЕТУ». XIX в.

Глава I
Красавица вздыхает в тиши орхидейных покоев,[5]5
  Орхидейные покои – метафорическое обозначение спальни.


[Закрыть]
а беспутный молодой человек дарит свою любовь
блудницам и влюбляет их в себя

Среди богатых домов Гуанлина, что в области Янчжоу, был знатен род Фынов. Ко времени, здесь описываемому, глава рода, господин Фын Лянцзюнь, был уже отягчен годами, но еще служил. Его супруга умерла, оставив ему малолетнего сына, которого нарекли именем Юэшэн, что значит «Рожденный луной», ибо младенец отличался редкостной красотой лица. С малых лет мальчик не ведал узды – он воспитывался в знатном доме, и мало кто мог его одернуть. Когда ему исполнилось шестнадцать, отец лишился должности, а вскоре и умер. Юэшэн остался без опоры и поддержки.

Едва войдя в возраст, он предался блуду, став завсегдатаем веселых заведений, что в Цветочном квартале и Ивовом переулке. Хотя сам Юэшэн почитал себя великим повесою, он имел один существенный изъян, а именно тот, что орудие мужской силы было у него не столь уж значительным. Когда наступал миг сладостной встречи, его янское орудие оживлялось, но сил едва хватало на одно поднятие духа. Так что молодому человеку никогда не удавалось доставить своим приятельницам истинное удовольствие, что безмерно печалило и удручало его.

И вот однажды случилось ему отправиться по какому-то делу в Цзиньлин. Препоручив прислуге присматривать за домом, он собрал вещи и, выйдя на берег реки, нанял лодку. Через несколько дней пути он сошел на берег возле селения под названием Древняя Обитель. Расплатившись с лодочником, он нанял носильщика и продолжил путь по суше. К вечеру был в местечке под названием Стена, что у Епу. Здесь в храме Средоточия благовоний он остановился на ночлег.

Наутро зарядил дождь, какой часто случается в эту весеннюю пору. Дороги раскисли, и не было никакой возможности продолжить путешествие. Юэшэн уселся на монастырском дворе под навесом и уныло смотрел на дождь. Ждал, когда тот кончится. Тут в воротах монастыря появился новый посетитель. По виду был необычен: на голове убор из черного шелка, лицо свежее и словно бы припудренное, брови, точно только что народившийся месяц, и сияющие дивным светом глаза. На незнакомце был атласный халат цвета пурпура, туфли снежно-белого шелка, короче, такого нечасто встретишь в пути. Застигнутый непогодой, незнакомец попытался укрыться под крышей обители. Признав в госте человека незаурядных талантов и редких достоинств, Юэшэн поклонился ему. Когда взаимные приветствия закончились, гость велел служке принести вина. Спросил студента:

– Откуда вы? И кто родом?

– Ваш младший брат уроженец Гуанлина – мест бесплодных. Фамилия моя Фын, имя Юэшэн, второе имя Силан.

Хотел бы услышать имя уважаемого высокого гостя, а также прозвание и из каких мест родом.

– Я сюцай. Фамилия Чжан, живу в поселке Древняя Обитель. Много лет постигал учение о Темно-таинственном.[6]6
  Учение о Темно-таинственном (Сюань-сюэ) – даоско-конфуцианское учение о метафизических основах бытия, возникшее в первые века н. э.


[Закрыть] Прозвище ношу Вань Нацзы, иначе сказать «монах по прозванию Десять тысяч заплат».

Юэшэн пригласил гостя во внутренние комнаты продолжить беседу, ибо дождь продолжал лить непрестанно, давая себе лишь незначительные передышки. После взаимных любезностей у дверей оба, наконец, вошли в комнату. Расселись. Настоятель храма по имени Чао Фань пришел засвидетельствовать почтение гостям.

– Господин Фын! – обратился он к Юэшэну. – Перед вами князь Чжан, владеющий знаниями о Темно-таинственном. Ранее вы обмолвились, что вам не всегда удается дать полное ублаготворение женщине. Полагаю, что сие зависит от искусства владения плотью. Просите князя поделиться с вами знаниями. Однако не забывайте об умеренности, ибо сказано: «Не усердствуй на стезе порока – прервется нить судьбы».

Студент был заинтригован. Попросил отца-настоятеля принести еще вина, дабы ответно возблагодарить гостя за щедрость. Гости и настоятель вновь расселись на циновке, и потекла меж ними беседа – говорили в основном о том, на что все лакомые, и, конечно, о квартале Пинкан.[7]7
  Квартал Пинкан – место поселения певичек в Чаньани, столичном городе Китая VI–VII вв. Позднее «квартал Пинкан» стал наименованием всякого места, где жили певички.


[Закрыть]

– Наставник! – обратился студент к Вань Нацзы. – Можете ли вы разъяснить тайну искусства брачных покоев и передать ее другому?

– Это искусство, – ответил тот, – не бог весть какая вещь, всякий начинающий знает. Об этом и говорить не стоит. Еще в молодые годы я пошел по стезе наслаждений, как говорится, «стал бродить под луной[8]8
  «Бродящие под луной» – метафорическое обозначение ветреника и повесы


[Закрыть] среди цветов и ив».[9]9
  «Цветы и ивы» – метафорическое обозначение певичек, т. е. проституток.


[Закрыть] Умея владеть плотью, вполне мог ублаготворить любую из этих напомаженных блудниц. Однажды случилось мне встретить дивного человека, от которого я перенял знания, как владеть «черепашьей головкой» и одаривать любовью с десяток красоток и притом не ведать, что такое усталость. Умел доставлять женщине редкое и нескончаемое удовольствие, а какую сладость при этом испытываешь сам, описать невозможно. Искусство телесного общения до крайности тайное и прежде никому не передавалось. Скажу главное: прежде чем приблизиться к женщине, не менее четверти часа надлежит упражняться в дыхании, отчего янское орудие[10]10
  Янское орудие – «янский» значит «мужской». В китайской космогонии мужское начало символизируют силы «ян» (синонимический ряд – свет, мужской, отец) и женское – «инь» (тьма, женский, мать).


[Закрыть] возрастет до семи-восьми цуней.[11]11
  Цунь – мера длины, ныне равная 3,2 см, а в начале VII в. – 3 или 2,4 см.


[Закрыть] И тогда, входя внутрь лона, оное походит на удава, заглатывающего доверчивую жертву, или на дикого селезня, склевывающего на лугу травку.

Студент возликовал. Запинаясь, спросил, сколько надобно времени, чтобы постичь сказанные тайны, и может ли наставник сей же миг посвятить его.

– Овладеть наукой нетрудно. Особенно если к оному занятию есть природные качества и предрасположение. Так же просто, как раздуть светильник.

– Ваш слуга полон решимости тотчас начать учение! – воскликнул студент. – Но не знаю, согласится ли наставник передать ему таинство брачных покоев?

– Почему не сказать, – ответил Вань Нацзы. – Завтра и начнем.

Юэшэн и Вань Нацзы просидели до вечера, цедя вино. Попрощались, только когда стемнело. Всю ночь Юэшэна не оставляла мысль о тайном знании, коим владел его знакомец. «Незачем мне ехать в Цзиньлин, – решил он, – постигну тайное искусство, а потом утоплю душу в любовных утехах». На следующий день Юэшэн посетил Чао Фаня:

– Хотел бы просить настоятеля отправиться со мной к князю Чжану.

Чао Фань поинтересовался, что за причина к тому идти, и, узнав в чем дело, не откладывая, вместе со студентом покинул обитель. В скором времени путники достигли усадьбы, где жил Вань Нацзы. Они увидели небольшой ивовый садик, внутри которого был высажен еще и бамбук. Вошли. Увидели, что Вань Нацзы спит, хотя солнце было уже высоко, как говорится, поднялось на пять чжанов. Гости походили по его скромному дому, единственным украшением которого был столик с кистями и тушечницей, да еще куча книг и свитков у стены. Гости вошли в столовую. Тут появился сам хозяин. Поклонились. Вань Нацзы предложил гостям присесть.

– Вчера внимал наставлениям учителя, ныне с наставником решили посетить его, – сказал Юэшэн.

Чао Фань также обронил слово:

– Господин Фын попросил меня прийти к вам. Мы, малые людишки, плотью слабые и никудышные, способностей самых ничтожных. Просили бы наставника одарить нас наставлением на заброшенном дворе моего храма. Будем ждать вас во второй половине дня.

– Искусство мое малое, умения незначительные. К чему мне затруднять себя?

Тут Чао Фань вытащил две сотни монет. Вань Нацзы, увидев, что подношение скудное, сказал им:

– Без золота я учения не передаю. Но похоже, меж мною и студентом Фыном старая связь судьбы, потому сделаем, как он скажет.

– В суме вашего гостя-студента пусто, – ответил тот. – Если бы разговор происходил в Гуанлине, тогда иное дело, а здесь я беден и нищ, потому и молю господина наставника о милости.

Вань Нацзы принял от них то, что те ему поднесли. Выпили еще по две чашки чаю. Потом гости распрощались и вернулись к себе в монастырь. Расстелили циновки и стали ждать наставника. Наконец в полдень Вань Нацзы пришел. Юэшэн поднялся навстречу и торопливо сказал ему:

– Понимаю, бедным и сирым не оказывают почтения. Едва вернусь домой, непременно добавлю подношений.

– К чему связывать себя обязательствами? Уж если вы встретились мне на пути, значит, меж нами старая связь судьбы. Но что препятствует нам еще раз увидеться? – так ответил ему Вань Нацзы.

– Много благодарен за высокие чувства, выказанные мне, – ответил студент. – Вовек не забуду.

Гость и хозяин уселись и принялись потягивать вино. Разговор зашел о «делах с красавицами при луне». Долго говорили, только когда принесли светильник, стали прощаться.

– Сие искусство для начинающих, – сказал Вань Нацзы, – но, владея им, вполне можно добиться, чтобы известнейшие певички и блудницы Цветочных кварталов и Ивовых переулков передрались меж собою, домогаясь вашей любви.

Тут Юэшэн не сдержался и грохнулся оземь, моля дать ему наставление. Вань Нацзы поднял его с полу. Велел слуге принести кисть, тушечницу и все, что надобно для письма, дабы записать рекомендации.

Любезный читатель! Привожу их здесь для вас без сокращений!

«Пусть тот, кто собирается посвятить себя любовным утехам, знает, что важнейшее, чем он должен обладать, приближаясь к женщине, есть его янское орудие, которое должно быть мощным и величественным, дабы оное могло сполна заполнить лоно и достичь его пределов. К тому еще оное орудие должно пылать, точно костер. Приступая к длительной любовной игре, не опасайся, что сознание покинет женщину, или из нее уйдет душа, или если вдруг она обмякнет и сделается как неживая, ибо в сей миг она переживает ощущения, которые трудно передать словами. Помни об основном правиле любовного искусства: «Лишь обученным войском побеждают противника». Лучше, если орудие любви имеет надлежащие размеры, а именно не менее семи-восьми цуней, и если стоит твердо, наподобие хорошей дубины. «Черепашья головка» с виду должна напоминать грушу, а мышцы ее лежать кольцами, как у дождевого червя. Короче, удилище должно быть настолько твердым, что на нем, как по золоту, можно было бы делать насечки. Такой янский жезл будет легко заглубляться на девять перекатов, а пройдя через них, еще и на один цунь сверх того. Всю силу устремляй на то, чтобы споро вытаскивать и вставлять жезл. Делай это, только крепко прижавшись к женщине. Не трать силы попусту и не испускай дух. Когда входишь в преддверие лона, делай движение как дикая утка, склевывающая травку. Женщина от того испытывает немалое удовольствие, а мужчина – радость. Ежели попадается девственница, то надлежит ее подмять под себя, поднатужиться и обслужить покрепче. В народе этот способ именуется так: «Чудесная черепаха влагает душу несмысленой дубине».

Часто слышу я, что тело поражено недугом, а дух слаб. Тогда надлежит заблаговременно глотать пилюли от бессилия, способные разжечь пыл. Последний способ любовной игры используется при повторных объятиях, но к нему нельзя прибегать часто. Когда ты и твоя женщина дошли до грани упоения, обхвати правой рукой янское орудие, а левую запусти в преддверие лона и найди там некое затвердение. Трогай его некоторое время, а потом, медленно преодолевая преграды, входи в лоно, и, пройдя их, упрись в стенки «храма». Когда же почувствуешь, что вот-вот изольешься влагой естества, введи три пальца в «темные врата» и постарайся задрать «черепашью головку» к стропилам «дворца». Вот и все тайны искусства любви, и ничего более, сверх сказанного, в нем нет».

Дописав наставления, наставник отдал Юэшэну также и сырье для приворожливого снадобья. Студент остался в монастыре. Семь дней и ночей он выпаривал снадобье на огне, а потом решил испробовать его на себе: принял снадобье, и его янское орудие стало точно деревянный валёк, коим колотят при стирке белье. От радости студент едва не лишился рассудка. Скоро в монастырь пришел Вань Нацзы поглядеть на достижения студента. Тот попросил посвятить его в тайную тайных любви – искусство длительного боя, еще раз пообещав, что не оставит наставника без достойного подношения.

– Искусство любовных утех – это тайна владения «черепашьей головкой», – ответил наставник. – Овладев ею, не будете знать усталости от зари вечерней до утренней. Тому способствует и снадобье под названием «сань-цзы-дань» – «три пилюли для мужчины». Редкостное средство. Скажу его главное действие: чтобы провести ночь с тремя красавицами, надлежит принять три пилюли. Если желаете увеличить число блудниц, то после удвоения их числа надлежит добавлять три пилюли. К примеру, на десяток красоток потребуется двадцать четыре дозы. Тогда битва любого ожесточения и пыла будет вам по силам. Всякое время носите снадобье при себе, а случится надобность – тотчас примите. Снадобье не вредоносно и не ядовито. В нем использованы содержимое чресел зайца-самца, пять благовоний для аромата, змеиные десны и еще кое-что. Все это смешивают в катышки не более бобового зерна. Снадобье может придать силы даже старику, который по дряхлости оставил любовные утехи. С этого зелья ян не только в состоянии вдохновиться, но и будет точно солдат на посту. Есть еще и другое зелье под названием «красавица сама восходит на ложе избранника». От него тоже можно получить немалую пользу, однако применение его требует времени. Притом самому не надо принимать никаких пилюль.

– Уповаю, что наставник посвятит меня и передаст названные рецепты.

– Мы так неожиданно и счастливо встретились, что не нужно повторять о вашем желании получить их от меня. Тем более что правила пользования этим снадобьем при мне. Вот уже десять лет как я оставил любовные утехи, опасаясь навлечь гнев небес. Ибо если идти по стезе наслаждений, то, по крайней мере, чувства двоих должны петь в унисон. В ином разе это блуд, не более. Потому и говорю: прежде чем пользоваться рецептами, сотворите моление божествам с курением и достойным подношением. Сие снадобье, называемое «весеннее заблуждение ласточек», требует полной осторожности. В весеннюю пору, когда пурпурные ласточки строят под стропилами гнезда и кладут яйца, будьте начеку и наблюдайте за ними. Когда насиженные яйца вот-вот проклюнут птенцы, обмажьте гнездо для прочности глиной и не позволяйте самцу и самочке проникать в гнездо, тогда через три дня едва вылупившиеся птенчики погибнут. После осторожно выньте их из гнезда и тщательно соберите само гнездо. Оторвите головки у птенцов и заверните их в одну бумажку, на коей напишите «Наружное». Тельца птенцов заверните в другую, на коей напишите «Внутреннее». Потом возьмите глиняную корчагу и положите в нее трупики, заройте на перекрестке дорог, по которому никто не ходит. Предварительно прикройте корчагу куском черепицы. Ровно через семь дней выройте ее и, принеся домой, поставьте на огонь. Мужские и женские особи парьте отдельно. То, что предназначено для наружного употребления, соберите отдельно, что для внутреннего – тоже отдельно. Перед тем как принимать, разомните снадобье в пальцах левой руки и после этой же рукой всегда и берите. Этим снадобьем можно посыпать голову женщины, лицо или все тело, и, едва минет полночь, она сама пожелает изведать ваши объятия. Ежели перед тем она покинула вас, то непременно вернется. Пока пользуетесь средством, соблюдайте крайнюю осторожность, а когда оно не будет вам нужно, не забудьте передать секрет другому человеку.

Все сказанное Юэшэн тщательно записал. Он встал с циновки и отвесил наставнику глубокий поклон в знак благодарности. Вань Нацзы достал из рукава пилюли «сань-цзы-дань».

– Эта киноварь приготовлена совсем недавно. Передаю вам и порошок из ласточек.

Студент ликовал. Он благодарил и благодарил наставника без конца. Вань Нацзы простился и ушел. Студент прожил в обители еще дней десять, а потом вернулся в Гуанлин.

Получив любовное зелье и узнав секреты искусства любви, студент решил испробовать их на деле. И вот, прихватив с собой толику заветного зелья, он вышел из дому. Миновал Пошлинные ворота и скоро оказался в квартале певичек. Здесь в пятом переулке жила его давняя подружка Сюэ Мяонян, самая знаменитая блудница Пинкана.

Увидев входящего к ней студента, Мяонян кокетливо улыбнулась и заметила:

– Ба! Господин студент! Полгода ко мне не заглядывали! Отчего же?

– А все дела, дела. Вот выдалась свободная минута, и зашел повидать. – Мяонян принесла ему чаю. Юэшэн незаметно положил на язык три пилюли, и тотчас с ним произошло нечто невообразимое: едва снадобье достигло желудка, его нефритовая плоть сотряслась, восстала и стала твердо стоящей. Притом разгорячилась, точно раскаленное железо.

Мяонян и Юэшэн переругивались недолго. Взявшись за руки, они вошли за полог. Сняли платье и возлегли. Мяонян была чрезвычайно бела кожей, телом пышна и гладка, точно умащена притираниями. Она охотно легла в постель и, раздвинув «золотые лотосы» – крошечные бинтованные ножки,[12]12
  Бинтованные ножки. – В Китае особо ценилась миниатюрная женская нога. Чтобы нога не росла, еще в детстве ее начинали бинтовать, опутывая шелковыми лентами и подгибая пальцы к ступне. В искалеченной ступне четыре малых пальца подгибались, а большой рос, образуя с атрофируемыми пальцами как бы треугольник. От этого носок получался острым. Женскую ногу иногда называли «лотосовым крючком» за то, что на нее надевался башмачок с загнутым вверх носочком. Башмачки расписывали, если они были деревянными, расшивали шелком и золотом, если были из ткани, и придавали им разные формы, к примеру форму головы феникса, реющего в тучах. На таких ногах женщина могла ходить, только опираясь на служанку. У нее был неуверенный, семенящий шаг, вызывающий колыхание талии и бедер, что создавало, по представлениям китайцев, впечатление особой женственности. Крестьянки ноги обычно не бинтовали. Крохотные женские ножки без конца воспевались поэтами, которые сравнивали их то с «рожками месяца», то с «побегами-ростками» бамбука, то просто с лотосом.


[Закрыть] вскинула их на плечи студенту. Тот, не тратя время попусту, погрузился в нее. Проникнув в цветущие чертоги, он еще более взыграл духом и пустился в бой с оружием наизготове. Мяонян тотчас уловила в его поведении нечто новое, а именно ощутила в себе некое орудие, которое доставляло ей невыразимую радость. Мягким и кокетливым голосом сказала Юэшэну: