Текст книги "Мастер. Размышления о преображении интеллектула в просветлённого"
Автор книги: Бхагаван Шри Раджниш
Жанры:
Эзотерика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 44 страниц)
Когда он увидел Дипанкара Будду – он не имел намерения... Он пришел туда лишь из любопытства, но в тот момент, когда он увидел того человека, его красоту – те глубокие глаза, напоминавшие ему океанские глубины, – и определенное поле энергии, вибрирующее вокруг того человека... сам не ведая, что делает, с катящимися из глаз слезами, он коснулся стоп Дипанкара Будды.
Он сам не мог поверить в то, что сделал... и зачем? Он не собирался касаться его стоп, и откуда взялись эти слезы, и почему он чувствует себя таким безмерно счастливым? Ничего явного не произошло, но что-то незримое затронуло его сердце, колокольчики в его сердце начали звенеть. Неуловимая музыка прикоснулась к нему.
И в ту же самую минуту, когда он стоял перед Дипанкаром Буддой, Дипанкар Будда склонился и коснулся стоп Гаутамы Будды – который не был просветленным в той жизни. Он поверить не мог в то, что произошло. Он спросил: «Что ты делаешь? Если я касаюсь твоих стоп, то это совершенно правильно, я невежествен. Но ты достиг окончательного сознания – тебе не положено касаться моих стоп».
И Дипанкар Будда сказал нечто такое, что Гаутама Будда вспомнил, когда сам стал буддой. Первым, что он тогда вспомнил, было утверждение Дипанкара Будды много жизней назад: «Не беспокойся. Вчера я тоже был невежествен, сегодня я просветленный; сегодня ты невежествен, завтра ты будешь просветленным. Не велика разница – это лишь вопрос времени. Когда станешь просветленным, вспомни».
Как только кто-то становится просветленным, все сущее становится просветленным для него – по крайней мере, потенциально. Он не может воспринимать себя как что-то особое. А именно это пытается сказать Да Хуэй – что вы должны создавать средства и методы, с помощью которых все остальные разумные существа смогут тоже стать просветленными.
Действительно пробужденный человек не делает ничего, чтобы просветлять кого-то. Само его присутствие, безусловно, производит чудеса, само его существо магично, но что касается его самого... его больше нет. Кто же будет делать что-то?
В последний день своей жизни Гаутама Будда сказал – когда его ученики воздавали дань ему, потому что он оставлял свое тело: «Не испытывайте благодарности ко мне, потому что я не делал ничего. Фактически, с того дня, как случилось просветление, меня не было в сущем. Нечто происходило вокруг меня – это дело другое. Но я не деятель; деятель умер, деятель ушел задолго перед тем, как пришло просветление».
Многое, конечно, происходило, сотни людей становились просветленными вокруг Гаутамы Будды, но он не предпринимал ничего, чтобы сделать их просветленными. Он был просто доступен, подобно источнику. Если вы жаждете, то достаете воду из источника и пьете – но источник не делает ничего.
Изречения Да Хуэя показывают очень ясно, что он не вкусил самого переживания – он только слыхал о нем. А дальше он говорит: Старый Желтоликий (Будда) говорил: «Когда ум не хватается тщетно за прошедшее, не стремится ни к чему в будущем и не останавливается ни на чем в настоящем, тогда вы постигаете сполна, что все три времени пусты и недвижимы».
Утверждение Будды верно, но саркастическое упоминание Будды как «Старого Желтоликого» очень уродливо, оно показывает ум Да Хуэя. Хотя Да Хуэй и цитирует Гаутаму Будду, в этом не видно почтения. Интеллектуалы очень остроумны в критике, но совершенно неспособны, проявить почтение. Критиковать очень легко, потому что это приносит удовлетворение эго. Оказать почтение очень трудно, поскольку при этом необходимо отодвинуть свое эго в сторону.
Да Хуэй притязает на то, что сам он просветленный человек, но все же не может оказать почтение Гаутаме Будде. Назвать Гаутаму Будду «Старый Желтоликий» – это просто невообразимо. Но его эго каким-то образом оказалось задетым. И самым неуловимым способом, через заднюю дверь, оно мстит.
Цитата из Гаутамы Будды прекрасна: «Когда ум не хватается тщетно за прошедшее, не стремится ни к чему в будущем и не останавливается ни на чем в настоящем, тогда вы постигаете сполна, что все три времени пусты и недвижимы».
Это очень важное изречение, особенно для нас, потому что впервые, на научной основе, время больше не такое, как оно мыслилось когда-то. После Альберта Эйнштейна, время стало четвертым измерением пространства.
Время неподвижно, точно так же, как неподвижно пространство. Оно ни уходит куда-то, ни приходит откуда-то. Это только на нашем языке мы продолжаем говорить, что время проходит. Фактически, проходим мы, время стоит неподвижно.
У времени нет движения. Тут не только научные, но и логические затруднения. Если время движется, к примеру, наподобие реки... если время движется, тогда должно быть что-то неподвижное с обеих сторон реки. Река движется только по контрасту с двумя неподвижными берегами. Если нет двух берегов, неподвижных, как же может река двигаться?
Порой, бывало, вы сидите в поезде, а еще один поезд стоит на соседнем пути, и вдруг вы чувствуете, что ваш поезд начал двигаться. Вы смотрите на платформу и начинаете понимать, что ваш поезд не движется, потому что платформа по-прежнему на месте, Это другой поезд движется. Но если бы платформы там не было... Подумайте только, если бы с другой стороны не было ничего – только пустое пространство, – как бы вы тогда узнали, ваш поезд движется или это другой поезд движется?
Можно взять еще один пример. Если два поезда в пространстве или два самолета в пространстве движутся параллельно в одном направлении, никто и не почувствует, что есть какое-нибудь движение: ведь для того, чтобы чувствовать движение, вам требуется что-то статичное, для контраста. Если вы говорите, что время движется, то покажите относительно чего.
Время неподвижно.
Только ум движется.
Эти категории – прошлое, настоящее и будущее – это не категории времени; все это категории ума. То, чего больше нет перед умом, становится прошлым. То, что есть перед умом, – это настоящее. А то, что еще только предстанет перед умом, – это будущее.
Прошлое – это то, чего уже нет перед вами.
Будущее – это то, чего еще нет перед вами.
А настоящее – это то, что перед вами и ускользает из вашего поля зрения. Скоро оно будет прошлым.
Будда говорит: Если вы не цепляетесь за прошлое... потому что привязанность к прошлому – абсолютная глупость. Его нет больше, вы причитаете за пролитым молоком. Что ушло – то ушло! И не цепляйтесь к настоящему, потому что оно тоже уходит и скоро станет прошлым. Не цепляйтесь к будущему – надежды, воображения, планы на завтра, – потому что день завтрашний будет становиться сегодняшним, будет становиться вчерашним. Всему предстоит стать вчерашним днем.
Все уплывает из ваших рук.
Привязанность будет попросту создавать страдание.
Вам придется предоставить всему идти своим чередом.
Вам не удастся помешать процессу выхода вещей из вашего поля зрения, поэтому лучше просто наблюдать, просто свидетельствовать и позволить вещам быть там, где они хотят быть, – в прошлом, в настоящем, в будущем. Не расстраивайтесь, потому что все должно кануть в прошлое.
Лишь одно остается с вами: это ваше свидетельствование, это ваше наблюдение. Такое наблюдение и есть медитация.
Ум цепок – он цепляется, он откладывает впрок, он владеет. Под знаменем памяти он собирает все прошлое. Под знаменем планирования будущего он цепляется за надежды, желания, амбиции – и страдает. Ум постоянно напряжен, постоянно мучается – он всегда в суматохе.
Будда говорит: Если вы можете просто оставаться тихим и свидетельствовать, любое страдание, любое волнение, любое напряжение исчезнет. И будут тишина и ясность, о которой вы даже не помышляли. Эта ясность принесет вам пробуждение; свидетельствование таково, что когда оно созревает, то, в конце концов, становится пробуждением.
Свидетельствование можно назвать зерном, а просветление можно назвать цветами. Но начинайте со свидетельствования, и тогда оно станет расти. Продолжайте питать его, продолжайте заботиться о нем, продолжайте поливать его, усиливать его всеми возможными способами – и однажды оно расцветет. Тот день будет величайшим днем вашей жизни.
Вы не должны думать о прошлых событиях – хороши они или плохи. Это комментарий Да Хуэя на изречение Будды – и вы можете видеть разницу. Вы не должны думать о прошлых событиях... Будда не говорит ничего относительно думания; он попросту говорит, не привязывайтесь! ...хороши они или плохи – Будда не говорит ничего о хорошем или плохом.
Если же вы думаете, это преграждает путь. Будда не рассказывает ни о какой преграде на пути. Его утверждение очень простое. Он говорит, что, если вы не цепляетесь за прошлое, настоящее и будущее, тогда все пусто и неподвижно. Тут нечего больше сказать. Добавлять, что бы то ни было еще – излишне.
Вы не должны рассматривать будущие события. Не думает ли Да Хуэй, что он обогащает утверждение Будды? Рассматривать их – это несусветная путаница. Он сам в несусветной путанице. Утверждение Будды было совершенным – безупречно совершенным. К нему нечего добавить.
Настоящие события прямо перед вами: приятны они или неприятны... Он попросту привносит свой собственный ум, вместе с хорошим и плохим, с приятным и неприятным. ...Не фиксируйте на них свой ум. Если вы фиксируете свой ум на них, это будет беспокоить ваше сердце. Теперь он действительно в несусветной путанице!
Свидетель – не ум и не сердце.
Ум – это та часть, которая думает, а сердце – это другая часть того же самого ума, она чувствует. Чувствование и Думание, мысли и эмоции... но свидетельствование изолировано от тех и других. Думаете ли вы – наблюдатель наблюдает... Мысль проходит – или вы раздражены – наблюдатель по-прежнему наблюдает. Эмоция проходит, совсем, как проходят тучи, и вы видите их.
Вы ни хороши, ни плохи.
Вы ни приятны, ни неприятны.
Вы ни мышление, ни эмоции.
Вы ни ум, ни сердце.
Но Да Хуэй говорит: Если вы фиксируете свой ум на них, это будет беспокоить ваше сердце. Принимайте все в свое время, отвечая по обстоятельствам, и вы окажетесь в естественном согласии с этим принципом. Каким принципом? О каком принципе он говорит? Будда не давал никакого принципа. Он просто-напросто объяснил простую вещь: если вы привязываетесь, вы страдаете; если вы не привязываетесь, вы обретаете спокойствие и тишину.
Будда не моралист и не пуританин. Он не интересуется, что хорошо и что плохо. Весь его интерес очень прост – вот он: вы не должны быть спящим. Духовно вы должны бодрствовать, и тогда все остальное устроится. Вам не нужно делать больше ничего.
Неприятными ситуациями управлять легко. Теперь этот ненормальный продолжает... Неприятными ситуациями управлять легко; приятными ситуациями управлять трудно. Для того, что происходит против желания, все сводится к одному слову: терпение. Успокойтесь и поразмышляйте минутку – и скоро это пройдет. А вот приятные ситуации, поистине, не оставляют вам пути к бегству: подобно магниту и железу, бессознательно, то и это собираются в одном месте.
Полезно размышлять над изречениями тех, кто прибыл домой, но ваши размышления должны хоть как-то обогатить их. Если же вы стягиваете то, что они говорили, на более низкий уровень, то вы совершаете преступление. Лучше не высказывать ничего, если вы не знаете. Но такова беда с интеллектуалами: они должны сказать хоть что-нибудь. Все, что говорит Да Хуэй, так обычно, так бессмысленно, что это никоим образом не поможет вам войти в пространство просветления. Наоборот, он привносит то, что, безусловно, будет сбивать вас с пути.
Следует очень четко понимать, что нравственность не есть религия, хотя религия и нравственна. Нравственному человеку не требуется быть религиозным, но религиозный человек неизбежно нравствен; он не может быть иным. Нравственный человек может даже не иметь никакого отношения к религии: он может быть атеистом, он может быть агностиком – и все же оставаться нравственным. Но у религиозного человека нет возможности быть безнравственным. Самого его сознания достаточно, чтобы дать ему верное направление. Он не полагается на указания великих религиозных основателей или религиозных писаний; его руководство – в его собственном осознании. А поскольку он живет согласно своему собственному свету, в его жизни есть радость. Его нравственность – не бремя. Его нравственность – не что-то навязанное ему. Его нравственность – это нечто вроде переполняющей радости, безграничного ликования. Он любит, потому что у него столько любви. Он не может ненавидеть, потому что ненависть исчезла из его существа.
Мне вспоминается одна великая женщина – Рабийя ал-Адабийя, женщина-суфий. Великий суфийский мистик, Хасан, гостил у Рабийи. Утром ему понадобился святой Коран. Он не захватил своего, полагая, что у Рабийи должен быть святой Коран и этого довольно.
Рабийя дала ему свой. Он раскрыл его и был шокирован, потому что Рабийя сделала много исправлений в святом Коране! Для любого фанатичного религиозного человека, любого фундаменталиста, не может быть ничего более святотатственного.
Мусульманин не представляет, как это можно исправлять Божье единственное послание, последнее послание. Бог ведь не собирается посылать еще одно улучшенное издание своего святого письма. Последнее, что он прислал, был святой Коран. Мусульмане говорят, что есть только один Бог, только один пророк – Мухаммед – и одно святое писание – Коран. А эта старая женщина, Рабийя, делает исправления – она убрала несколько строк полностью!
Хасан сказал: «Рабийя, кажется, кто-то испортил твою книгу».
Рабийя ответила: «Никто не портил мою книгу. Я просто исправила ее».
Хасан сказал: «Не понимаю. Я всегда считал тебя великой религиозной женщиной. Не могу представить себе, что ты способна сделать подобную вещь».
Она ответила: «Мне пришлось сделать это. Взгляни на то, что я вычеркнула!» Вычеркнутое предложение в Коране было таким: «Когда видишь дьявола, возненавидь его». И она вычеркнула это.
Рабийя сказала: «С тех пор как я испытала свою сокровенную сущность, у меня не осталось никакой ненависти. Даже если дьявол встанет передо мной, мне нечего предложить ему, кроме любви. Я должна исправить Коран. Это же моя книга; она должна соответствовать моему опыту! Мухаммед не обладает монополией. Я не потерплю в своей книге ничего такого, что противоречит моему опыту».
Человек просветленный так полон любви, так полон радости, что делится этим. Он делится безо всякого усилия – это не усилие, это не деятельность. Вот почему такие люди, как Лао-цзы, говорят: «бездеятельное действие» и «безусильное усилие».
Но люди, подобные Да Хуэю, не могут понять этого. Для них «безусильное усилие» и «бездеятельное действие» выглядят алогичными, абсурдными утверждениями. Как может быть бездеятельное действие? Как может быть усилие без всякого усилия? Но я знаю, что, коль скоро вы пробуждены, вы не делаете ничего – все начинает происходить. Это просто спонтанное излияние, совсем как розы появляются на розовых кустах, без всякого усилия.
Любовь и сострадание, добро и красота, милость и благодать просто продолжают и продолжают приходить, от избытка. Совсем как дождевая туча изливается без всякого усилия, пробужденный человек изливается тоже без всякого усилия. А красота не-усилия – и, тем не менее, потрясающих событий – так величественна! Это предельное великолепие в сущем.
Гаутама Будда сказал... Сорок два года беспрерывно он говорил, а в конце сказал: «Я не вымолвил ни единого слова». И он прав, потому что не делал никакого усилия, чтобы говорить. Это была просто изливающаяся дождевая туча, это был розовый куст, приносящий розы без усилия, без действия. Будда должен был говорить, ведь он был так переполнен. Вся та поэзия, вся музыка, все, что исходило от него, было просто спонтанным.
Моралист предпринимает усилия; он старается делать хорошее, он избегает делать плохое. Вся его жизнь – это беспрерывное: «Делай это», «Не делай того». Он всегда расщеплен, он всегда обеспокоен – а правильно ли то, что он делает... действительно ли правильно? Или – кто знает... а вдруг не правильно? Моралист действует в смятении. Он полагается на других, которые, возможно, и сами пребывают в смятении.
Последние слова Гаутамы Будды на этой земле были: «Будь светом себе самому. Не беспокойся о том, что говорят другие, не беспокойся относительно традиций, ортодоксов, религий, нравов. Просто будь светом себе самому».
Всего лишь маленького света достаточно – и вы можете пройти с таким маленьким светом десять тысяч миль без всякого затруднения. Ваш свет может падать только на четыре фута впереди вас – продолжайте движение. По мере вашего движения будет двигаться и свет впереди, и если вы способны видеть на четыре фута вперед, этого довольно.
Вы можете идти сколько захотите. Вы можете продолжать вечное паломничество просто со своим собственным маленьким светом.
Не живите заимствованным светом.
Не живите заимствованными глазами.
Не живите заимствованными представлениями.
Живите в соответствии со своим собственным светом, и ваша жизнь будет – всякое и каждое мгновение – все большей радостью, большей благодатью, большим экстазом.
– Хорошо, Маниша?
– Да, Мастер.
11. ОПУСТОШЕНИЕ
Возлюбленный Мастер,
Спокойствие и смятение
Мирские страсти подобны пылающему огню; когда же они закончатся?
Прямо среди шума и гама вы не должны забывать дело бамбукового стула и тростниковой подушечки (медитацию). Обычно (для медитации) вы настраиваете свой ум на неподвижную точку концентрации – но вы должны быть способны правильно пользоваться этим среди шума и гама...
Вималкирти сказал: «Это похоже вот на что: высокогорное плато не производит лотосов; такие цветы создает грязь болотистых низин».
Старый варвар (Будда) сказал: «Истинная таковость не лелеет свою собственную природу, а в соответствии с обстоятельствами приемлет все явления...»
Не привязывайся к спокойствию (Кун Хуэю)
Когда ты достиг умиротворенного спокойствия тела и ума, ты должен сделать искреннее усилие. Не впадай сразу же в умиротворенное спокойствие. В Поучениях это называется «Глубокая яма освобождения» – она очень опасна. Ты должен поворачиваться произвольно, как тыква, плывущая по воде: независимая и свободная, неподвластная ограничениям, она проходит сквозь чистоты и нечистоты, не встречая препятствий и не утопая. Только тогда ты немного познакомишься со школой монахов заплатанной рясы. Что пользы в том, что ты можешь баюкать на руках неплачущего ребенка?
Не молись для облегчения
Линь Цзи сказал: «Если вы сможете успокоить ум, который неистово мечется от мгновения к мгновению, вы не будете отличаться от старого Шакьямуни Будды».
Он не дурачил людей. Даже Бодхисаттвы седьмой стадии ищут будда-знаний, и умы их не удовлетворены: поэтому такое состояние называется «недугом». В самом деле, этому нельзя помочь: невозможно применить никакие внешние средства.
Несколько лет тому назад был некий мирянин, Сюй, который смог обрести раскрытие; он прислал мне письмо, выражая свое понимание, где сказано: «Пустой и открытый в своей ежедневной деятельности, нет ни одной вещи против меня; наконец я постигаю, что все вещи в трех мирах являются фундаментально несуществующими. Поистине, это мир и счастье, жизнерадостность, и все остальное отброшено».
Соответственно, я проинструктировал его стихами:
Не увлекайся чистотой: чистота делает людей усталыми. Не увлекайся жизнерадостностью: радостное ликование делает людей безумными. Когда вода принимает форму сосуда, она становится соответственно квадратной или круглой, короткой или длинной.
Что касается отбрасывания или неотбрасывания, пожалуйста, подумай над этим серьезнее. Три мира и мириады вещей не являются убежищем – где же тогда какой-нибудь дом?
Если же ты именно таков, то это огромное противоречие. Нужно уведомить мирянина Сюя, что его собственная родня создает бедствие. Раскрой широко глаза тысячи мудрецов и не молись ради облегчения.
Опустошение ума и объектов
В ежедневной деятельности студента на пути опустошать объекты легко, но опустошить ум трудно. Если объекты пусты, а ум не пуст, ум будет преодолен объектами.
Просто опустоши ум, и объекты опустошатся сами собой. Если ум уже опустошен, но ты затем вызываешь другую мысль, желая опустошить его объекты, то это означает, что этот ум еще не пустой и снова увлекается объектами. Если с этой болезнью не покончено, то нет и способа выбраться из рождений и смерти.
Вы видели стих, который мирянин Пан преподнес Ма-цзы?
В десяти направлениях одно и то же братство: все и вся изучают не-делание. Вот место, где избирают будд: умы пусты, они отвечают успешно.
***
Да Хуэй в беспрерывной дилемме. Вот его дилемма: он хочет быть признанным как просветленный человек, но это лишь его амбиция, его страстная жажда; это не его опыт.
Всякий раз, когда он цитирует кого-либо просветленного, цитата имеет огромный смысл. Но когда он сам принимается комментировать цитату, слова, исходящие от интеллектуала, не имеют смысла, – того смысла, который они имеют, когда исходят от просветленного существа. И вы можете видеть, как его подсознание непрерывно производит саркастические замечания, порой до того уродливые и недостойные, что невозможно поверить, будто этот человек начал хотя бы улавливать смысл просветления.
Я продемонстрирую вам, как крепко спит этот человек – он разговаривает во сне. Он умен и хитер. Ему удается дурачить непросветленных людей, поскольку им не с чем сопоставлять его утверждения. Они не располагают никаким собственным опытом в качестве критерия, чтобы решить, стоит ли слушать то, что он говорит, или же он просто делает много шуму из ничего.
Первая сутра: Мирские страсти подобны пылающему огню; когда же они закончатся? И это говорит человек, который в своих предыдущих сутрах сказал, что все иллюзорно – мир иллюзорен, чувства иллюзорны, ум иллюзорен – даже Будда иллюзорен!
Если все иллюзорно, то откуда же берутся эти мирские страсти, которые подобны пылающему огню? Они не иллюзорны. Он забыл, потому что это не было его собственным пониманием. Он просто цитировал. Но ему действительно известно, что его страсти подобны пылающему огню; он не вышел за пределы страстей.
Высказываться даже о Будде как об иллюзии не только глупо – это чрезвычайно вредно. Если люди, читая эту сутру, вспомнят, что даже Будда иллюзорен, просветление иллюзорно, они будут удивлены: какой же смысл попусту бегать от одной иллюзии к другой иллюзии?
Одна иллюзия не может быть лучше, чем другая иллюзия. Иллюзии – это просто иллюзии; тут нет качественного различия.
Прямо среди шума и гама вы не должны забывать дело бамбукового стула и тростниковой подушечки. Он не может сказать вам прямо: «Не забывайте медитацию». Слово «медитация» каким-то образом задевает всех интеллектуалов, потому что это нечто за пределами хватки интеллекта. Они хотят быть на вершине всего – и вдруг чувствуют, что есть кое-что большее за пределами их охвата. Поэтому вместо того, чтобы просто воспользоваться словом «медитация», он говорит: «Не забывайте дело бамбукового стула и тростниковой подушки».
Может быть, он считает себя очень умным, но это всего лишь его бессознательная демонстрация самого себя – своего антагонизма с медитацией. Он вообще не является человеком медитирующим.
Обычно (для медитации) вы настраиваете свой ум на неподвижную точку концентрации... Это же абсолютно неправильно! Вот почему я говорю, этот человек – человек не медитирующий.
Концентрация – это не медитация; концентрация – это способность ума. Концентрируется ум; медитация – это отсутствие ума. Ум не имеет никакого отношения к медитации. Он просто не знает медитации, и не существует внутренней возможности для ума когда-либо войти в контакт с медитацией. Точно так же я говорил прежде, что темнота не может войти в контакт со светом, потому что темнота – это всего лишь отсутствие; так же обстоит и с умом.
Ум – это отсутствие медитации.
В то мгновение, когда в вас возникает медитация, ума уже нет нигде.
Суфийский мистик Джуннаид, который сам, в конце концов, стал великим мастером, жил со своим старым мастером. Однажды рано утром мастер сказал ему: «Выгляни наружу и посмотри, темно ли еще».
Джуннаид ответил: «Ладно» – и взял лампу.
Он собрался, было выйти, но мастер сказал: «Подожди! Если ты возьмешь лампу, как же ты узнаешь темно там или нет? Оставь лампу здесь».
Джуннаид был еще только учеником. Он сказал: «Если ты говоришь так, то я оставлю лампу, но как же я увижу без нее, темно там или нет? Нужно немного света, чтобы разглядеть что-нибудь». Это верно в отношении чего угодно, но не темноты. Если вы, разыскивая темноту, войдете с лампой в дом, то вы темноту не найдете. То же самое верно в отношении ума и медитации.
Да Хуэй думает, что медитация – это настройка ума на неподвижную точку концентрации. Точка концентрации находится в пределах способности ума; это имеет свои преимущества. Вся научная работа исходит из способности концентрировать ум, фокусировать ум, не позволяя ему никуда сдвинуться, стоять только на одной точке.
В древней истории Махабхараты – великой индийской войны, которая происходила пять тысяч лет тому назад, – был знаменитый лучник Дроначарья. Все принцы ходили учиться искусству стрельбы из лука к нему. Его самым близким учеником был Арджуна, чья способность концентрации и послужила причиной этой близости, потому что стрельба из лука зависит от концентрации.
Однажды Дроначарья экзаменовал своих учеников. Он спросил одного ученика, Юдхиштхиру, старшего брата Арджуны... Дроначарья подвесил мертвую птицу на дереве, и правый глаз мертвой птицы был мишенью. Он велел Юдхиштхире – тот стрелял первым, как старший, – «Возьми лук и стрелу, но, прежде чем ты выстрелишь, я должен спросить тебя кое-что». Тот приготовил лук и стрелу, а Дроначарья спросил его: «Что ты видишь?»
Он ответил: «Я вижу все – все деревья, всех птиц».
Второго человека вызвали и спросили: «Что ты видишь?»
Тот сказал: «Я вижу только птицу».
Третьим был Арджуна. Дроначарья спросил его: «Что ты видишь?»
Арджуна сказал: «Только правый глаз птицы».
Тогда Дроначарья велел, всем троим выпустить свои стрелы. Стрела Юдхиштхиры прошла очень далеко; нельзя было даже назвать это промахом – дистанция между его стрелой и птицей была очень велика. У второго человека стрела прошла немного ближе, но все же не попала в правый глаз – она ударила в птицу. Но стрела Арджуны ударила точно в правый глаз птицы. А правый глаз птицы на отдаленном дереве – это такое крохотное пятнышко...
Но Дроначарья сказал: «Уже ваши ответы подсказали мне, кто поразит мишень. Если вы видите так много деревьев, вы не сфокусированы. Если вы видите только птицу, вы частично сфокусированы. Но все же вы не сфокусированы на правом глазу. Вся птица очень велика по сравнению с правым глазом. Но когда Арджуна сказал: «Я не вижу ничего другого, кроме правого глаза», – мне стало ясно, что его стрела достигнет цели».
В науке, в стрельбе из лука, в других искусствах концентрация может принести огромную пользу – но это не медитация. Вот почему я непрерывно настаиваю на том, что Да Хуэй – интеллектуал: он даже понятия не имеет, что такое медитация.
Медитация выходит за пределы ума. Она не имеет ничего общего с умом – кроме разве того, что пребывает за его пределами. Это не способность ума, это трансцендентально уму. Когда вы можете видеть без участия ума между вами и сущим, вы в медитации. Это не концентрация. Это совершенно безмолвно. Это не фокусирование... это абсолютно несфокусированное осознание.
Но вы должны быть способны пользоваться этим правильно среди шума и гама. Такая вот беда с этим человеком – он собирал от каждого источника, не зная толком, связаны эти утверждения друг с другом или не связаны. Концентрацию невозможно практиковать среди шума и гама; для концентрации необходимо пространство, где вас ничто не потревожит. Вот почему люди, которые верят в концентрацию, оставляют мир и уходят в горы, в пещеры, в пустыню, где ничто не отвлекает их. Они могут просто переключить свои умы на Иисуса Христа или Гаутаму Будду или Кришну... и ничего больше.
Пустыня всегда была одним из самых удобных мест для концентрации; это даже лучше, чем горы, потому что в горах так много всего, на что можно смотреть: там птицы, там звери, там деревья, там прекрасные снежные пики – масса возможностей для отвлечения. А в пустыне, сколько ни смотри, все пустыня и пустыня...
А медитация может быть возможна даже на базаре, потому что ей не нужно концентрироваться ни на чем. Медитация не может быть нарушена, она всеобъемлюща. Концентрация же эксклюзивна: она исключает все и просто удерживает ум на одной точке.
Медитация всеобъемлюща. Проезжает автомобиль... ум, пребывающий в медитации, полностью осознает гудок. Начинают петь птички... ум полностью осознает их пенье. Не может быть отвлечения: ничто не отвлекает. Все – ума больше нет – попросту наблюдается. Вы только осознаете, что есть гудок, что автомобиль проходит мимо, – но это не отвлечение.
Отвлечение приходит, только когда вы стараетесь сконцентрироваться; тогда чего угодно – маленького муравья, ползущего по вашей ноге, – будет достаточно, чтобы отвлечь вас. Но когда вы в медитации, вы просто знаете, что муравей ползет у вас по ноге. Если это вам нравится, вы позволяете; если вам это не нравится, вы сбрасываете его. Но не бывает отвлечения – ваше безмолвие остается неприкосновенным. Как могут шумы на улице отвлекать вас? Вы просто слушаете их – они не оказывают никакого воздействия на вас. Они приходят и уходят, а вы остаетесь просто свидетелем.
Медитация возможна в базарном шуме и гаме...
Да Хуэй услышал рассказ какого-то медитирующего человека, но сам он никогда не медитировал; все, что ему известно, – это концентрация ума.
Вималкирти сказал: «Это похоже вот на что: высокогорное плато не производит лотосов; такие цветы создает грязь болотистых низин». Он цитирует Вималкирти, но он не комментирует это. Он просто бросается именами, украшая свои сутры. Не думаю, чтобы он понимал, что имеет в виду Вималкирти.
Вималкирти был одним из самых загадочных людей, входивших в контакт с Гаутамой Буддой. Он так никогда и не стал саньясином – он оставался мирянином, – но даже Гаутама Будда уважал его. Он обычно приходил послушать Гаутаму Будду, он медитировал, но он не видел никакой необходимости отвергать мир, становиться саньясином и нищенствовать. Он был настолько гениальным, что стал первым просветленным мирянином. Первым саньясином, который стал просветленным, был Манджушри, а первым просветленным мирянином был Вималкирти.