Текст книги "Пустая лодка. Беседы по высказываниям Чжуан Цзы"

Автор книги: Бхагаван Шри Раджниш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

Глаза – это двери. Вам нужно только посмотреть человеку в глаза – и вы сможете его впитать, позволить ему раствориться в вас.

Трое друзей переглянулись…

Один из друзей затронул проблему, но двое других не спешили с ответом. Они подождали, они были неторопливы. Если бы они пришли к какому-нибудь разумному заключению, если бы они сделали выводы – они немедленно заговорили бы. Но вместо этого они переглянулись. Они прочувствовали ситуацию, проблему, суть проблемы, смысл, глубину вопроса. Запомните: если вы можете ощутить глубину вопроса, ответ уже почти найден. Но ни у кого нет терпения, никто не готов глубоко вникнуть в вопрос, проникнуть в него. Вы спрашиваете, но на самом деле вы никогда не вдаетесь в проблему. Вы хотите ответа в ту же секунду.

Трое друзей переглянулись

и расхохотались.

Сам факт вопроса, сам вопрос, вторжение его в беседу, глубина, реальность, само существование его ясно показали, что ответ не нужен. Любой ответ будет глупым, любой ответ будет поверхностным.

Про Будду говорят, что миллионы раз люди задавали ему вопросы, но он не отвечал. Если ответ на вопрос был поверхностным, он не отвечал; если кто-нибудь спрашивал: «Есть ли Бог?» – он продолжал молчать. А люди глупы. Они подумали, что он не верит в Бога, иначе он ответил бы «да»; или они думали, что он был невежествен, что он не знает, что ответить, а иначе он сказал бы «да» или «нет»!

Когда вы задаете вопрос наподобие: «Есть ли Бог?» – вы не знаете, вы не понимаете, что вы, собственно, спрашиваете. Вы что, считаете, что на такой вопрос можно ответить? Тогда вы глупы. Существуют ли ответы на столь жизненные вопросы? Если вы так думаете, то вы просто не понимаете всей глубины вопроса; тогда это простое любопытство, а не проблема.

Если б человек, спрашивавший Будду, действительно искал ответ, он бы принял и понял молчание Будды – потому что молчание и было ответом. В этом молчании он ощутил бы сам вопрос, в этом молчании вопрос сформулировался бы, как бы усилился. На фоне молчания он стал бы яснее. К задавшему вопрос пришло бы понимание, ясность.

Когда вы задаете вопрос по существу, исходящий из глубины вас, ответа не требуется. Все, что нужно, – это остаться наедине с вопросом. Не мечитесь туда-сюда, оставайтесь с вопросом один на один и ждите. Сам вопрос станет ответом. Вопрос, если вы углубитесь в него, выведет вас к тому самому источнику, откуда происходит также и ответ. Источник этот – внутри вас.

Будда не ответил ни на один настоящий вопрос – и, заметьте, я тоже. Я продолжаю отвечать на ваши вопросы, но на настоящие ваши вопросы я тоже не могу ответить – а вы все еще их не задали. Но если вы зададите настоящий вопрос, я не собираюсь отвечать на него, ибо ни на один настоящий вопрос ответить невозможно, они не из области интеллекта. Только от сердца к сердцу происходит передача, но не от разума к разуму.

Трое друзей переглянулись…

Что случилось при этом взгляде? Не разум их переглянулся, но сердца. Они посмотрели друг на друга, они ощутили, они затронули вопрос – настоящий вопрос, настолько настоящий, что не существовало ответа на него.

Да, мы живем, не понимая, что такое жизнь. Да, мы живем вместе, не зная, что такое «быть вместе». Да, мы живем, полностью забывая о том, что мы существуем. Мы витаем и витаем в облаках, не осознавая, куда мы идем и почему.

Этот вопрос был таким настоящим, что, если попытаться ответить на него, ответ этот будет совершенно дурацким. Только дурак ответил бы на такой вопрос. Они переглянулись, – они действительно посмотрели друг на друга – и расхохотались. Почему расхохотались? Да вся ситуация так абсурдна, так глупа! И в самом деле: мы живем не понимая, что такое жизнь; мы существуем, но так и не сознаем этого факта, мы бредем и бредем по жизни, не зная, откуда, куда и почему.

Жизнь – таинство. Если мы стоим лицом к лицу с таинством, нам станет смешно от одной мысли попытаться что-то ответить ему.

Что самое таинственное в вас? Самое таинственное – это смех! Ни одно животное не умеет смеяться, только человек. Смех – наивысшее великолепие человека. Ни одно животное не смеется, ни одно дерево не смеется – смеется только человек. Смех – самый таинственный элемент в человеке.

Аристотель определил человека, как рациональное существо. Это неудачное определение, потому что понятие причинности, логика – они есть и у других животных. Разница только в степени, в количестве, и разница небольшая. Человека можно определить только как животное, способное смеяться и плакать, никакое другое определение не подойдет, потому что никакое другое животное не умеет плакать, никакое другое животное не умеет смеяться. Эти противоположные крайности присутствуют только в человечестве. Это нечто таинственное, мистическое, самое мистическое в человеке.

Гнев существует повсюду, это ничто. Секс существует повсюду, это ничто, он отнюдь не таинственен. Если вы хотите разобраться в сексе, то достаточно понять животный секс, и все, что применимо к сексу у животных, применимо и к человеку. В этом смысле человек не является ничем большим.

Гнев, насилие, агрессия, стяжательство, ревность – все, что угодно – существует, и существует в более чистом и естественном виде, у животных, чем у вас. В вас все перепутано, все беспорядочно. Поэтому психологам приходится изучать крыс для того, чтобы разобраться в психологии человека. Они просты, чисты, не так запутанны, и к каким бы заключениям относительно крыс они ни приходили, это все относится также и к вам. Все психологические лаборатории полным-полны крыс. Крыса стала для психологов самым важным животным – так она похожа на человека почти во всех отношениях.

Крыса – единственное животное, которое следует за человеком, куда бы тот ни шел. Это достигает уже вселенских масштабов. Если вы возьмете человека в Сибири, то где-нибудь поблизости обнаружится и крыса. Куда бы он ни направлялся, крыса идет следом – я подозреваю, что крысы уже добрались до Луны. Hи одно животное так не вездесуще, как крыса. И поведение ее абсолютно человечно. Поймите поступки крысы – и вы поймете человеческую природу.

Но крыса не умеет смеяться, крыса не умеет плакать. Смех и слезы – это два аспекта чего-то такого, что существует только в человеке. Если вы хотите понять смех или плач, то вам придется разбираться в природе человека; это нельзя изучить иначе. Крысы здесь не помогут. Поэтому я и называю смех и плач наиболее отличительными признаками человека.

Если вы ощутили присутствие таинства, у вас есть две альтернативы: либо плакать, либо смеяться. Что именно – зависит от вашей личности, вашего типа. Вполне возможно, что, будь их личности другого типа, трое друзей расплакались бы. Когда вас окружает такое таинство, когда вы сталкиваетесь с таким непознаваемым таинством, что никакое толкование его невозможно, что остается вам делать? Как еще вы можете отреагировать?

Но смех лучше, чем плач, ибо плач проявляется тогда, когда вас окружает таинство смерти. Тогда вы плачете. А вопрос касался жизни, поэтому стоило смеяться. Когда вы сталкиваетесь с таинством смерти, вы плачете; в присутствии смерти вы всегда чувствуете, что плач уместен.

Вопрос был о жизни, а не о смерти. Так что, похоже, имело смысл им взглянуть друг на друга, на жизнь, которая была в каждом из них – жизнь пульсирует, жизнь танцует повсюду и без всякого толкования, и нет такой тайной книги, чтобы открыть ее секреты; жизнь – в ее бесконечном таинстве, в ее полной, абсолютной непознаваемости.

Что было делать? Они не были философами, они были правдивыми людьми, мистиками. Они засмеялись, не было у них объяснений.

И от этого дружба их только крепла.

Как это прекрасно! Если возникает объяснение, с ним появляется и вражда; когда вы верите во что-то, уверены в чем-нибудь – вы разделены. Верование, убежденность порождают конфликт. Весь мир разделен из-за верований. Вы индуист, а кто-то мусульманин, – и вы уже враги. Почему? Из-за ваших убеждений. Верование создает конфликт, противоречие; все эти дурацкие толкования, объяснения, идеологии вызывают столкновения, войны.

Подумайте сами: если нет объяснений, то как определить, кто индуист и кто мусульманин? И как вы станете сражаться? Чего ради? Люди всегда сражались во имя философий, проливая кровь и убивая друг друга просто ради всяких дурацких верований. И если вы действительно исследуете верования, то вы можете разглядеть всю их глупость – не ваших верований, конечно, но верований других! Ваша вера – о! это святое; но веры всех остальных – они выглядят дурацкими!

Все веры глупы. И вы не можете видеть глупости вашей собственной лишь из-за того, что она так близка. На самом деле, все объяснения, все толкования глупы, дурацки.

Рассказывают, что однажды стая перелетных птиц направлялась на юг зимовать. Одна из птиц, летевших в хвосте стаи, спросила другую: «Слушай, а чего мы всегда летим за этим идиотом вожаком?»

Та ответила ей: «Ну во-первых, все вожаки идиоты…» – иначе кто захочет вести? Только глупцы всегда готовы вести других. Мудрый человек колеблется. Жизнь так таинственна – это не проложенная заранее дорога. Как вы можете вести других? Мудрый человек колеблется, а идиот всегда готов вести всех за собой.

«…А во-вторых, у него есть карта, так что каждый год нам приходится лететь следом за ним».

У жизни нет карты, и невозможно составить такую карту. Это непроторенный путь. Без объяснений и толкований – что вас может разделить? Если бы объяснений не было, то мир был бы един. Но существует миллионы толкований, и – миллионы фрагментов, миллионы осколков.

Чжуан Цзы изумительно проницателен:

Не было у них объяснений,

и от этого дружба их только крепла.

Не было ничего, из-за чего стоило бы враждовать, не было причин сражаться. Они рассмеялись, и смех объединил их. Они рассмеялись, и смех принес мир в их отношения, привел их к взаимопониманию. Объясните что-нибудь – и вы разделены, обратитесь к философии – и вы отделены от других, станьте индуистом, мусульманином, буддистом – и тогда все окружающие – враги.

Взгляните на таинство и рассмейтесь, – и человечество едино. И тогда незачем говорить, что христиане – братья индуистов, что индуисты – братья мусульман. Сперва разделите их, заразите их верами, а потом преподнесите им это лекарство: все вы братья. А вы видели братьев? Да они сражаются похлеще, чем враги! Так что ж толку делать из них братьев?

Человек сражается за свои объяснения, за свои толкования, за свои убеждения. Все сражения глупы. Человек сражается за свои знамена; да вы только посмотрите на эти знамена! Что за глупость такая, что за новый тип сумасшествия развелся в мире?! За флаги, за символы, за веры, за идеологии?

Чжуан Цзы говорит: «Не было у них объяснений…» – они рассмеялись. В этот таинственный момент они объединились, стали целым, стали еще лучшими друзьями, чем прежде.

Если вы действительно хотите быть друзьями, не имейте ни объяснений, ни заключений, ни во что не верьте. И тогда вы нераздельны, тогда все человечество будет едино, тогда не станет барьеров.

Любовь действует не через ум, она проявляется через чувство.

Они рассмеялись. Смех рождается из сердца, смех исходит от души, смех появляется, происходит из всего существа в целом. Когда трое смеются, они становятся друзьями. Когда втроем плачут, становятся друзьями. Когда три человека спорят, они превращаются во врагов.

Потом один из друзей умер.

Конфуций послал ученика,

чтобы помочь другим двоим воспеть его доблести на его похоронах.

Конфуций был человеком весьма манерным наряду с наличием у него развитого чувства собственного превосходства. Вряд ли в этом кто его превзойдет. Поэтому он всегда уязвим и является мишенью для насмешек Чжуан Цзы и Лао Цзы. Они часто упоминают в своих историях Конфуция, просто для того, чтобы посмеяться над его глупостью.

В чем выражалась эта глупость? Он жил по системе, он жил по формуле, в соответствии с теориями и убеждениями. Он был абсолютно цивилизованным человеком, самым совершенным джентльменом, какого только видел мир: он передвигается, но он передвигается в соответствии с правилами. Он смотрит, но он смотрит в соответствии с правилами. Он смеется, но он смеется в соответствии с правилами. Он никогда не переходит границ, он живет в постоянном рабстве, созданном им самим. Поэтому он – мишень для их насмешек, и Чжуан Цзы и Лао Цзы получают большое удовольствие, привнося его в свои истории.

Потом один из друзей умер.

Конфуций послал ученика,

чтобы помочь другим двоим воспеть его доблести на его похоронах.

Ни жизнь, ни смерть – ничто для него не является таинством. Это все – элементы системы, и следует придерживаться определенных формальностей. Поэтому он послал своих учеников, чтобы проверить, поступили ли с усопшим согласно всем правилам, соответственно этикету, с предписанной молитвой, отпевали ли его подобающим образом – как записано в книгах. Покойнику нужно оказывать уважение.

Вот в чем разница. Человек, живущий манерами, всегда думает об уважении, но никогда о любви. И что такое уважение в сравнении с любовью? Любовь – это нечто живое; уважение же абсолютно мертво.

Когда тот ученик пришел,

один из друзей уже сочинил песню,

а другой аккомпанировал ему на лютне.

Это невероятно! Какое неуважение по отношению к усопшему! Здесь лежит тело, а один из друзей сочиняет песню! Они любили этого человека, а когда вы любите человека, вы хотите напоследок попрощаться с ним через вашу любовь, а не через книги, не через заготовленное песнопение, уже набившее оскомину; стольких разных людей уже отпевали этой молитвой, что она превратилась в нечто совершенно бессмысленное, прогнившее и никуда не годное. И они сочинили свою собственную песню, свежую, молодую. Само собой разумеется, она была доморощенной, самодельной, не отштампованной. Просто кустарная, не слишком отшлифованная, конечно, они ведь не были поэтами, они были друзьями, и они не знали, как пишутся песни. Размер стиха, скорее всего, был неверен и грамматика неточна, но любовь не заботится о грамматике, любовь не заботится о размерности и ямбах, любовь не интересует ритм, потому что у любви свой собственный ритм, живой, и поэтому заботится о чем-то ей нет нужды. Когда любви нет – тогда обо всем нужно позаботиться, ибо тогда вам необходимо подменить любовь заботой.

Один играл на лютне – а я знаю, что он был не слишком хорошим лютнистом. Но как вы прощаетесь с другом? Ваши слова должны исходить из вашего сердца, прощание должно быть спонтанным, оно не может быть заранее подготовлено. В этом-то все и дело.

«Эй, Сунг Ху, куда ж ты ушел?» —

пропели они.

Таинство! Они не сказали: «Ты отправился на небеса». Они не знают. Вы наоборот, когда кто-то умирает, заявляете: «Он отправился на небеса». А кто же тогда отправляется в Ад? Этак похоже, что Ад вообще пустует.<$FЗдесь необходимо заметить, что английское выражение «go to hell» – «отправиться в Ад», имеет еще переносное, идиоматическое, значение, эквивалентное русскому выражению «пойти (пошел ты) к черту». Таким образом, «он отправился в ад», можно перевести, как «пошел он к черту». Прим. перев.>

В Индии прощальное слово для умершего – это сваргия (swargiya). Оно переводится: «Тот, кто отправился на небеса». Так кто же все-таки попадает в Ад? Если вам ничего не известно, зачем же нести чушь? Кто его знает, куда отправился этот человек, этот Сунг Ху – в Ад или в Рай? Кто знает, вообще существуют ли Ад и Рай? Никто не знает; это таинство, и не стоит осквернять таинство, не следует превращать его в мирское, в профанное, не нужно утверждать глупости. Это настолько священно, что ни к чему говорить то, в чем вы не уверены наверняка.

«Эй, Сунг Ху, куда ж ты ушел?»

– здесь стоит знак вопроса.

"Эй, Сунг Ху, куда ж ты ушел?

А ушел ты туда, где на самом деле уже был,

а мы здесь – будь оно все проклято! Мы все еще здесь!"

Говорят: «Ты ушел туда, откуда пришел». Это священный закон: окончание может быть только началом. Круг замыкается, становясь совершенным, завершенным, законченным, он достигает той же точки, откуда он начался. Конец не может быть ничем иным, кроме как началом, смерть не может быть ничем иным, кроме как рождением. Завершение непременно становится источником, чем-то исходным. Человек рождается из ничто и затем, умирая, обращается в ничто. Лодка была пуста, когда вы родились, и, когда вы умираете, она вновь пустеет. Просто вспышка молнии. На какое-то мгновение вы – в теле, а затем вы исчезаете. Никто не знает, откуда вы пришли и куда ушли.

Они вовсе не утверждают, что что-то знают. Они говорят: «Мы чувствуем, что ты, Сунг Ху, отправился туда, откуда пришел, а мы, будь оно все проклято, мы все еще здесь». Да-да, они не жалеют Ху, им жаль самих себя, ведь они застряли на пол-пути, а его круг уже завершился.

Когда кто-нибудь умирает, какие чувства вы испытываете? Вы жалеете умершего, или вам жаль себя? Действительно, когда кто-нибудь умирает, горюете вы о нем или о ней или о себе? Каждый жалеет самого себя, потому что любая смерть напоминает вам, что вы тоже когда-то умрете. Но человек, способный смеяться над таинством жизни, знает, что это такое, потому что лишь истинное знание, лишь настоящая мудрость, способна смеяться.

Туда, где на самом деле уже был, ты ушел…

«А мы здесь – будь оно все проклято! Мы все еще здесь!»

«А мы все еще на середине пути. Наше путешествие еще не закончено, а твой круг завершился». Поэтому они жалеют самих себя и, если они и рыдают, то плачут они о себе. Для третьего, ушедшего, друга у них нет ничего, кроме песни, ничего, кроме праздника души. Если они и жалеют, то они жалеют себя.

Это то, что стоит осознать очень глубоко. Если вы понимаете жизнь, если вы можете смеяться над ней, тогда для вас смерть – это завершение, тогда она – не конец. Запомните: смерть – не конец жизни, это завершение, это пик, крещендо, кульминация, высшая точка, достигнув которой, волна возвращается в свой первоначальный источник.

Они жалеют самих себя, жалеют, что их волна еще только на пол-пути. Они не достигли пика, а их друг добрался туда, где был прежде. Он вернулся домой. Лишь те, кто понимает жизнь, могут понять смерть, ибо жизнь и смерть – неразделимы. Смерть – это кульминация, это апофеоз, завершение, итог, это окончательное цветение, это – аромат жизни.

Смерть кажется вам такой мерзкой, потому что вы никогда не знали жизни, и пугает вас смерть потому, что вы боитесь жизни. Запомните, каково бы ни было ваше отношение к жизни, ваше отношение к смерти будет таким же. Если вы напуганы смертью, значит, вы напуганы и жизнью; если вы любите жизнь, вы полюбите и смерть, потому что смерть – это ничто иное, как высочайший пик, кульминация, завершение. Песня допета, река впадает в океан. Река изначально родилась из океана. Теперь круг завершен, река возвратилась, влилась в целое.

Тогда ученик Конфуция

накинулся на них со словами:

"Могу ли я поинтересоваться, где нашли вы такое

в правилах обряда погребения,

этот фривольный напев

в присутствии усопшего?"

Этому ученику Конфуция их не понять. Ему эти стихи кажутся фривольными, неуважительными, а поведение друзей – предосудительным. Где же песнопения, что это за куплеты? Откуда вы их взяли? Как вы можете себе такое позволять, это же не из Вед. «Могу ли я поинтересоваться, где нашли вы такое?..»

Все нужно делать по книгам, в соответствии с Библией, с Ведами. Но жизнь не вписывается в книги – жизнь превыше всех книг, она выходит за все рамки, идет дальше; жизнь всегда отбрасывает книги в сторону, устремляясь вперед.

«Где нашли вы такое в правилах обряда погребения, откуда вы взяли этот фривольный напев, да еще в присутствии усопшего? Вам следовало бы проявлять уважение. Кто-то скончался, кто-то умер, а вы чем занимаетесь? Это мирское! Это профанизация!»

Двое друзей переглянулись

и рассмеялись:

"Бедняга,

он не знает новой литургии!"

Он не читал нового писания, он не знает новой религии. А это то, что происходит здесь постоянно – эта новая литургия.

Несколько дней назад сюда приезжал один человек, профессор истории, и он задал мне вопрос: «К какой традиции, к какой школе вы принадлежите?»

«Ни к какой», – ответил я.

Он приехал из Соединенных Штатов, чтобы снять фильм о медитативных техниках, о лагере, о том, что я говорю, о том, что здесь происходит. Но как только он услышал, что я не принадлежу ни к какой школе, не придерживаюсь никаких традиций, он просто исчез. Ведь тогда я не принадлежу истории, это же очевидно.

Бедняга, он не знает новой литургии!

Хватит на сегодня.