355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Бхагаван Шри Раджниш » Пустая лодка. Беседы по высказываниям Чжуан Цзы » Текст книги (страница 21)
Пустая лодка. Беседы по высказываниям Чжуан Цзы
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 14:56

Текст книги "Пустая лодка. Беседы по высказываниям Чжуан Цзы"


Автор книги: Бхагаван Шри Раджниш


Жанр:

   

Самопознание


сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

Никто другой не может разрушить вас, кроме вас самих; никто другой не может спасти вас, кроме вас самих. Вы Иуды и вы Иисусы.

Хватит на сегодня.

11. ПОХОРОНЫ ЧЖУАН ЦЗЫ

 
Когда Чжуан Цзы был при смерти,
его ученики стали готовить величественные похороны.
Но Чжуан Цзы сказал:
"Мои гробом будут земля и небеса;
луна и солнце будут нефритовыми символами,
висящими подле меня;
планеты и созвездья
будут сиять драгоценными камнями повсюду вкруг меня,
и будут присутствовать все сущности,
как плакальщики, идущие за гробом.
Чего еще надо?
Позаботились уж обо всем вполне".
Но ученики возразили:
"Мы боимся, что вороны и коршуны
съедят нашего мастера".
Чжуан Цзы ответил:
"Ну что же, над землей я буду съеден
воронами и коршунами,
а под землею – муравьями и червями.
В обоих случаях меня съедят —
так чем же вам не нравятся птицы?"
 

Ум из всего делает проблему; иначе жизнь проста, смерть проста, проблем вообще нет. Но ум создает обманчивое представление, что каждый момент – это проблема, которую надо разрешать. Если вы сделали первый шаг к вере в то, что все на свете – это проблема, то ничего уже невозможно разрешить, ни в чем невозможно разобраться, потому что первый шаг был абсолютно неверен.

Ум не может подсказать вам никакого решения, он – всего-навсего механизм, производящий проблемы. Даже если вы считаете, что вам удалось справиться с проблемой, тысячи новых проблем появятся из этого решения. Это то, чем всегда занималась философия. Философия – это занятие ума. Когда ум смотрит на что-нибудь, он смотрит на это с вопросительным знаком, он смотрит глазами сомнения.

Жизнь очень проста, и смерть очень проста – но только если вы способны видеть без помощи ума. Лишь только вы привносите ум, как все превращается в кучу комплексов, превращается в смятение. А ум теперь пытается разрешить сумятицу, хотя в действительности он сам – источник всей неразберихи, поэтому в результате получается еще больше беспорядка. Это как если небольшой ручей течет с холмов. Несколько телег прошло через него и ручей помутнел, и вы прыгаете в ручей, чтобы вычистить его. Вы только поднимите еще больше мути. Лучше подождите на берегу. Предоставьте потоку возможность снова стать спокойным, затихнуть самому по себе так, чтобы мертвые листья уплыли, а ил осел, – и поток снова станет кристально чист. Ваша помощь не нужна. Вы его только еще больше замутите.

Поэтому, если вы чувствуете, что существует проблема, пожалуйста, не суйте туда своего носа. Стойте в сторонке. Не позволяйте уму увлекаться этим, велите уму подождать. А ждать для ума очень трудно, он – воплощение нетерпения.

Если вы велите уму ждать, получается медитация. Если вы можете убедить ум подождать, то вы будете в молитве – ибо ожидание означает не-думание, ожидание – это когда вы просто сидите на берегу, ничего не делая с ручьем, с потоком. Что вы можете сделать? Что бы вы ни делали, это только еще больше замутит его; даже само ваше вхождение в поток лишь породит еще больше проблем. Так что просто ждите.

Вся медитация – это ожидание. Вся молитва – это безграничное терпение. Вообще, вся религия, вся религиозность состоит в том, чтобы больше не позволять уму создавать вам все новые проблемы. Есть столько всего, столько самых простых вещей, которым радуются даже животные, которым радуются даже деревья, но которыми человек наслаждаться не может – для него они в ту же секунду превращаются в проблемы, а как же можно наслаждаться проблемами?

Вы влюбляетесь – и в то же мгновение ум заявляет: «Что такое любовь? А любовь это или это просто сексуальные желания? А насколько истинны твои чувства? И к чему это приведет? А может ли любовь быть вечной или она, как и все, преходяща?»

Ум хочет сперва все решить и лишь потом сделать шаг. С умом вы так никогда ни на что не решитесь, он всегда пребывает в нерешительности; нерешительность – это его наследственная черта. Он вечно твердит: «Не бросайся сломя голову, не принимай необдуманных решений, будь благоразумен». Когда ум заявляет вам подобное, он выглядит очень умно, он кажется очень разумным и сообразительным, поскольку создает впечатление, что вы можете выбрать неверный путь, направиться не туда. Так что лучше не делайте этого скачка, не мечитесь, не двигайтесь, и вообще, оставайтесь-ка неподвижны.

Но жизнь – это движение, и жизнь – это доверие. Родилась любовь – старайтесь попасть в нее. И дело не в том, куда она ведет. Дело не в цели. Само пребывание вашего сознания в состоянии любви – откровение. Остальное неважно, любимая или любимый значения не имеют. Суть в том, что вы можете любить, вы способны любить, что это могло с вами произойти; ваша сущность раскрывается в доверии, без всякого сомнения, безо всякого вопрошания. Само это раскрытие и есть наполнение.

«Подожди, – тут же заявит ум, – дай мне подумать и решить; второпях никаких шагов предпринимать не следует; ничего нельзя делать, ничего нельзя предпринимать в спешке». А потом вы можете ждать, и ждать, и ждать… сколько угодно. Так вы и потратите всю свою жизнь.

Каждое мгновение жизнь стучится в ваши двери, но вы раздумываете. «Подожди, – говорите вы жизни, – я открою тебе дверь, но дай мне сначала подумать, мне нужно решиться». Нет, этого так никогда и не случится. Вся жизнь придет и уйдет, пока вы будете решать, а вы все так и будете волочиться, ни живы, ни мертвы. И то, и другое – жизнь и смерть – прекрасны, ибо у смерти есть своя собственная жизнь.

Поэтому запомните, самое первое – это не позволять уму вмешиваться. Тогда вы сможете стать подобны деревьям, даже еще зеленее их. Тогда вы будете подобны парящим в глубине неба птицам, но ни одной птице не добраться до высот, которых сможете коснуться вы. Тогда вы станете подобны рыбам, способным опускаться на самое дно морское – но вы сможете нырнуть к дну самого океана. Ничто не сравнится с вами. Человеческое сознание – это самый развитый феномен, это удивительное явление, но все это вы утрачиваете. Даже менее развитые существа наслаждаются больше вас. Птица – это всего лишь птица, она намного менее развита, чем вы; дерево вообще почти не развито, но наслаждается оно во много крат больше вас, и, в отличие от вас, оно цветет. Насколько полнее вас оно заливает все вокруг своим божественным ароматом! Зачем же вы упускаете все это?

Ваш ум стал тяжкой ношей. Вы не можете воспользоваться им; более того, наоборот, он использует, эксплуатирует вас. Не позволяйте уму вмешиваться в вашу жизнь – и тогда родится поток. Тогда на вашем пути не возникнет препятствий, тогда вы становитесь прозрачны, тогда каждое ваше мгновение – это блаженство, ибо вы не заботитесь о нем.

Одному человеку его психоаналитик порекомендовал отдохнуть в горах. Тот вечно жаловался то на то, то на это, и всегда задавал кучу недоверчивых вопросов. Он всегда обо всем беспокоился, был очень насторожен и с опаской относился ко всему окружающему. И вот ему посоветовали поехать отдохнуть и расслабиться.

На следующий день психоаналитик получил от него телеграмму. «Я чувствую себя здесь на удивление счастливым, – писал тот. – Странно, к чему бы это?»

Вы даже не можете принять счастья без того, чтобы не спросить «почему». Для ума принять что-нибудь – невозможно: в ту же секунду рождаются тысячи этих «почему», и «почему» все разрушают. Поэтому все религии так настаивают на вере. В этом смысл, суть веры: не позволять уму задавать эти свои «почему».

Вера – это не убеждение, это не верование в какую-то определенную теорию; вера – это верование в жизнь саму по себе. Вера – это не верование в Библию, или Коран, или Гиту. Вера это не убеждение – вера это доверие, несомневающееся доверие. И только те, кто полон веры, те, кто способен доверять, смогут узнать, что такое жизнь и что такое смерть.

Для нас жизнь – это проблема, и, стало быть, смерть тоже не может не быть проблемой. Мы постоянно пытаемся ее разрешить, мы тратим время и силы на ее разрешение. Но она уже решена. Она вообще никогда не была проблемой. Вы – тот, кто эту проблему придумал. Поднимите глаза к звездам – проблемы нет; посмотрите на деревья – где проблема? Оглянитесь на все вокруг… Если бы не было человека, то все было бы уже давно решено. Где вы найдете проблему? Деревья никогда не спрашивают о том, кто сотворил мир – они просто им наслаждаются. Что за глупость – спрашивать, кто сотворил мир. Да какая разница, кто его сотворил: А, Б, В, Г или Д, ну какая вам разница? И вообще, сотворяли его, или никто его не сотворял, или он такой всегда был – ну какое вам до этого дело? Как вас может затронуть то, что А сотворил мир, или Б сотворил мир, или вообще никто ничего не творил? Вы останетесь прежним, жизнь останется той же. Так зачем спрашивать о том, что незачем знать, задавать вопрос, не имеющий вообще никакого значения, – и запутываться во всем этом?

Реки продолжают течь, не интересуясь, не спрашивая, куда они идут. Они достигают моря, впадают в него. Если они начнут задаваться вопросами, они вполне могут и не добраться; их энергия может растратиться по пути. Они так озаботятся тем, куда они направляются – где же цель, каков замысел, и где смысл – настолько погрязнут в этой проблеме, что они могут и вовсе сойти с ума. Но они продолжают течь, не волнуясь о том, куда, и они всегда добираются до моря.

Если деревья и реки способны совершить такое чудо, то почему же вы этого не можете? В этом заключена вся философия Чжуан Цзы, весь путь его жизни: "Если все и так происходит, что вы волнуетесь? Позвольте этому случиться. Уж коли реки могут добраться, доберется и человек. Уж раз добираются деревья, человек-то доберется и подавно. Если все сущее пребывает в движении – ведь вы же часть этого всего. Не превращайтесь в водоворот думания, иначе вы начинаете двигаться по кругу, по кругу – и будете вращаться, вращаться, вращаться… до бесконечности, а поток будет утерян. И тогда не будет в конце вашего пути океана.

Жизнь – загадка для вас, потому что вы смотрите на нее через призму ума; если вы смотрите сквозь не-ум, то жизнь оказывается таинством. Стоит вам глянут на нее глазами ума, и жизнь уже мертва; но жизнь никогда не умирает, она бессмертна – если на нее смотрит ваш не-ум. Ум не способен ощутить живое. Ум лишь может дотрагиваться до мертвого, материального. Жизнь же столь тонка, незаметна, а ум так груб и неотесан – этот инструмент во много крат грубее жизни. И когда вы пытаетесь дотронуться до нее этим инструментом, он не может уловить биений ее. Он теряет их. Биение жизни очень тонкое – вы и есть это биение.

Чжуан Цзы – на смертном одре, а когда такой человек, как Чжуан Цзы, умирает, ученикам следует быть абсолютно безмолвными. Этот момент нельзя упускать, потому что смерть – это пик, это кульминация всей жизни. Когда умирает Чжуан Цзы, он умирает на гребне волны. Очень редко случается, чтобы сознание достигало такой абсолютной полноты. Ученикам стоило бы помолчать; им нужно было бы наблюдать за тем, что происходит; они должны были бы вглядеться в глубину души Чжуан Цзы и не позволять вмешиваться уму, не начинать задавать дурацкие вопросы.

А ум всегда начинает спрашивать. Они обеспокоены похоронами, хотя Чжуан Цзы пока еще жив. Но ум не жив, он никогда не бывает жив; ум всегда мыслит на языке смерти. Для учеников мастер уже умер. Они думают о похоронах – что нужно сделать, чего не делать. Они придумали проблему, которой вообще не существует, благо Чжуан Цзы жив.

Как-то раз трое стариков сидели на скамейке в парке, обсуждая неизбежное – смерть. Один старик семидесяти трех лет заметил: «Когда я умру, хотел бы я быть похоронен рядом с Авраамом Линкольном, величайшим человеком, любимым всеми».

«А я хотел бы быть похоронен рядом с Альбертом Эйнштейном, – признался другой, которому недавно исполнилось восемьдесят три, – величайшим ученым, гуманистом, философом, сторонником мира».

Затем оба они посмотрели на третьего. Тому уже стукнуло девяносто три года. «Хорошо бы, чтобы меня похоронили вместе с Софи Лорен», – сказал им тот.

Оба его собеседника возмутились. «Да она ведь еще жива», – гневно воскликнули они.

«Ну да, – согласился третий старик, – так и я тоже!»

Это, пожалуй, был редкостный старик. Девяносто три года, а он заявляет: «Так и я тоже пока жив, и пока еще очень ничего!» Почему жизнь должна беспокоиться о смерти? Зачем жизни думать о смерти? Но ум создает проблему. И теперь вы озадачены.

Когда Сократ умирал, произошла та же самая история, что и с Чжуан Цзы. Ученики были очень озабочены предстоящими похоронами. Они подступили к нему с вопросами: «Что нам нужно делать?»

Говорят, что Сократ ответил: «Мои враги дают мне яд, чтобы убить, а вы строите планы, как меня похоронить, – так кто же мне друг, а кто враг? Вы, и те, и другие, интересуетесь моей смертью; похоже, вообще никого не интересует моя жизнь».

Ум каким-то образом страдает манией смерти. Ученики Чжуан Цзы спорили о том, что им надо делать – а умирал мастер, и это уникальное явление происходило прямо на их глазах.

Будда – Чжуан Цзы – достигал своей конечной кульминации. Такое случается очень редко, раз-другой в миллионы лет. Пламя пылало. Его жизнь подошла к точке абсолютной чистоты, где она становится божественной, не человеческой, где она – это итог, а не частица, где начало и конец встречаются, сливаясь воедино, где все секреты раскрыты и все двери распахнуты, где не остается замков. Там было все таинство… А ученики думали о похоронах – слепо, абсолютно слепо, в упор не видя того, что происходит перед ними. Их глаза были плотно закрыты.

Почему же так случилось? Эти ученики, – уж не думаете ли вы, что они знали Чжуан Цзы? Как они могли его знать? Если они упустили Чжуан Цзы в его высшем великолепии, как же можно поверить в то, что они сумели уловить его, когда он работал с ними, работал над ними, продвигался вместе с ними, вскапывал землю в саду и бросал в нее семя, разговаривал с ними, просто с ними был?

Как же можно предположить, что они знали, кем был Чжуан Цзы? Если они не заметили его высшее великолепие, то трудно не понять, что они всегда упускали его. Они и должны были все прозевать. Когда он говорил, они, вероятно, раздумывали: «О чем это он говорит? Что он имеет в виду?»

Смысл того, что говорит просветленный – это вовсе не то, что вам следует открыть или понять; он просто есть – и вам нужно лишь внимать ему. Он предназначен не для понимания, не для открытия, он не спрятан, это совсем не то, что необходимо интерпретировать. Просветленный не говорит теориями, он приводит вам простые факты. Если ваши глаза открыты, вы их увидите; если ваши уши могут слышать, вы услышите их. Ничего больше от вас не требуется.

Вот почему Иисус не устает повторять: «Способные слышать, да услышат. Способные видеть, да увидят». Больше ничего не нужно – просто откройте глаза, откройте уши.

Будда, Чжуан Цзы или Иисус – они не философы вроде Гегеля или Канта. Если вы читаете Гегеля, то нужно докапываться до смысла. Он крайне труднодоступен – очень похоже, что Гегель приложил все усилия, чтобы сделать понимание его настолько трудным для вас, насколько это вообще возможно, наплетая слова вокруг слов, делая все загадочным. Поэтому, когда вы впервые сталкиваетесь с Гегелем, он кажется вам великолепным, высочайшим достижением, но, чем больше вы будете проникать в него и чем больше вы будете его понимать, тем меньшим он будет становиться. В тот день, когда вы его поймете, он окажется вообще бесполезен.

Весь трюк заключается в том, что вы не можете его понять, и поэтому он кажется вам таким великим. Поскольку вы его не понимаете, ваш ум поставлен в тупик, ваш ум не может уразуметь, что же здесь к чему, и эта штука выглядит очень таинственной, непостижимой, недоступной для понимания. Это не так, она всего лишь вербальна, словесна. Гегель пытается все спрятать, но при этом он ничего не говорит. Более того, он пользуется словами, не вкладывая в них вообще никакого внутреннего содержания.

Поэтому такие люди, как Гегель, сразу же добиваются уважения, но по прошествии некоторого времени уважение к ним и оценка их исчезают. Люди же, подобные Будде, уважаются и ценятся не сразу, но, чем больше проходит времени, тем больше вы их цените. Они всегда опережают свое время. Проходят столетия, а потом – потом их величие начинает проявляться, потом их величие начинает выходить на поверхность. Спустя много времени вы можете почувствовать их, ибо истина их так проста; нет мусора, нету хлама вокруг нее. Она настолько фактична, действительна, что вы просто ее утратите, если начнете думать о ней.

Слушая Чжуан Цзы, просто слушайте. От вас не требуется ничего другого, кроме пассивного восприятия, кроме открытого сердца. Все ясно, но вы можете так все поставить с ног на голову, что сами будете обескуражены своим собственным творением. Те ученики, которые, вероятно, всегда упускали Чжуан Цзы – они снова прозевали его. Они беспокоятся о том, что нужно сделать.

Постарайтесь понять этот момент: мудрый человек всегда касается сути, а человек невежественный всегда старается выяснить, что же нужно делать; для него суть – это не вопрос.

Для Чжуан Цзы имеет значение суть, он связан с внутренним, с содержанием; а ученики озабочены делами, которые им предстоят. Если наступит смерть, что нужно сделать? Что мы должны делать? Мастер близок к смерти, так что там у нас насчет похорон? Тут нужно все распланировать.

Мы спятили из-за планирования. Мы планируем жизнь, мы планируем смерть, этим планированием мы разрушаем спонтанность, разрушаем красоту, разрушаем весь экстаз жизни.

Мне рассказывали, как умирал атеист. Он не верил ни в Рай, ни в Ад, но все равно он решил, что лучше всего будет прилично одеться перед тем, как умереть. Он представления не имел, куда он отправляется, потому что ни во что не верил, но все равно – он явно куда-то уходил, поэтому перед тем, как отправиться куда-то, это как должное – быть опрятно одетым.

Он был человеком манер, этикета, поэтому он надел свой лучший выходной костюм, галстук и все такое прочее, а затем он умер. Позвали рабби, чтобы его благословить. «Этот человек, – заметил рабби, – никогда не был верующим, но смотрите, как прекрасно он сумел все спланировать! Он же неверующий, он же считал, что впереди у него ничего нет, но как он аккуратно оделся и готов предстать перед Всевышним!»

Даже если вы чувствуете, что впереди у вас ничего нет, вы все равно постараетесь все заранее спланировать, потому что ум всегда хочет играть будущим. Он прямо-таки в восторге, планируя будущее, но он ужасно несчастен, если ему приходится жить в настоящем. А планирование на будущее – о, оно выглядит прекрасным. Как только у вас появляется время, вы начинаете планировать на будущее, этого ли мира, или того – это не важно, но – на будущее. И ум наслаждается планированием. Планирование – это просто фантазия, мечтания, сны наяву.

Люди, подобные Чжуан Цзы, имеют отношение к сути, к содержанию, но не к процессу. Они не озабочены деятельностью, их не интересует будущее. Не нужно никакого планирования. Будущее, жизнь – сами позаботятся о себе.

Иисус говорил своим ученикам: «Взгляните на эти цветы, на эти лилии, которые так прекрасны в своем великолепии, что даже Соломон не был столь красив. А они не строят планов, они не думают о будущем, и они не беспокоятся о следующем мгновении».

Почему же эти лилии так прекрасны? Откуда берется их красота? Где она сокрыта? Лилии существуют здесь и сейчас. Отчего лицо человеческое столь печально и уродливо? – потому, что он никогда не бывает здесь и сейчас, он всегда устремлен в будущее. Он смахивает на привидение. Как вы можете быть реальны, если вы не здесь или не сейчас? Вы можете быть только привидением, либо безнадежно завязшим в прошлом, либо затерявшимся в будущем.

Чжуан Цзы умирает. В момент смерти Чжуан Цзы ученикам следовало бы хранить молчание. Это было бы самым большим проявлением уважения, какое только возможно, самой большой любовью, которая только может быть. Мастер умирал. Они никогда не прислушивались к его жизни, так, по крайней мере, они могли бы прислушаться хотя бы к его смерти. Они могли не быть безмолвны в то время, когда он говорил с ними на протяжении всей своей жизни; но теперь он собирался дать им последний урок, последнее обучение с помощью своей смерти.

Нужно быть бдительным, настороженным, когда умирает мудрец, ибо смерть его необычна. Невежественный человек умереть так не может. У вас есть ваша жизнь, и у вас есть ваша смерть. Если вы были глупы во всей своей жизни, можете ли вы быть мудры в своей смерти? Смерть – это завершение, вывод, подведение итогов, это заключение. В смерти присутствует вся ваша жизнь, суть ее, главное, – таким образом, глупый человек и умирает по-дурацки.

Жизнь уникальна, смерть тоже уникальна. Никто другой не может прожить вашу жизнь и никто другой не может умереть вашей смертью, только вы. Это уникально, этого никогда не случится вновь. Направления, образы различны, и не только жизни, но и смерти тоже. Когда умирает Чжуан Цзы, нужно быть абсолютно тихим, чтобы ничего не упустить – потому что вы можете все упустить.

Жизнь – длинная история, семьдесят, восемьдесят, сотня лет. Смерть – это одно мгновение. Это атомичное явление, сконцентрированное в один миг. Она во много раз живее жизни, ибо жизнь растянута. Жизнь никогда не сможет достичь такой интенсивности, какой достигает смерть, и никогда не сможет стать такой же прекрасной, какой может быть смерть, потому что жизнь размазана. Она всегда тепловата.

В момент смерти вся жизнь достигает точки кипения. Все испаряется из этого мира в тот, из тела в бестелесное. Это величайшая трансформация, какая только возможна. И нужно быть безмолвным, нужно быть почтительным, не нужно колебаться, дрожать, ибо это произойдет в единое мгновение, и вы можете его пропустить.

А эти глупые ученики толковали о похоронах и размышляли, как бы все это повеличественнее обставить! А величественнейшая вещь в это время проходила, происходила величайшая вещь, но они размышляли о показном, о представлении. Ум всегда думает о выставке (exhibition) – он эксгибиционистичен.

Погиб Мулла Насреддин. Кто-то сообщил об этом его вдове, которая как раз пила после обеда чай – она уже выпила полчашки. «Твой муж погиб, он попал под автобус», – сообщил ей вошедший. Но вдова Муллы Насреддина продолжала спокойно потягивать свой чай.

«Ты что! – воскликнул этот человек. – Ты что, продолжаешь пить чай?! Ты слышишь меня? Твой муж мертв – а ты не сказала ни единого слова!»

Жена ответила: «Дайте, я сейчас допью чай; а потом – о, молодой человек, я подниму такой крик! Сейчас, одну минуту».

Ум – эксгибиционист. Она завопит, только дайте ей несколько минут все это обустроить, спланировать это!

Я слышал об актере, у которого скончалась жена. Он выплакал все глаза, он рыдал, слезы ручьями текли по его щекам.

«Вот уж никогда бы не подумал, – заметил его друг, – что ты так сильно любил свою жену».

Актер взглянул на него и возразил: «Это еще что. Посмотрел бы ты на меня, когда умерла моя первая жена».

Даже когда вы показываете свою муку, вы оглядываетесь на других и гадаете, что они об этом думают. К чему думать о величественных похоронах? Почему величественных? Вы устраиваете представление и из смерти тоже. Это ли истинное почтение? Или смерть – это тоже нечто рыночное, товар?

Наш мастер умер, теперь начнется соперничество, и мы должны доказать, что у него были величайшие похороны – ни у одного мастера никогда не было ничего подобного и ни у одного никогда ничего подобного не будет. Даже в смерти ваши мысли идут от эго. Таковы ученики, они «следуют». Но они никогда не следуют по-настоящему, потому что, если бы они следовали Чжуан Цзы, они не могли бы поднять вопроса о величественных похоронах. В то мгновение они были бы скромны, смиренны. Но эго напористо.

Когда вы заявляете, что ваш мастер очень велик, просто взгляните чуть глубже. Вы утверждаете: «Я очень велик, вот почему я следую этому великому человеку, я – великий последователь». Каждый последователь провозглашает, что его мастер – самый великий – но не из-за мастера! Как же вы будете великим последователем, если ваш мастер не велик? А если кто-нибудь возражает вам, замечая, что это не так, вы расстраиваетесь, раздражаетесь, вы начинаете спорить и ругаться. Это вопрос выживания эго.

Повсюду эго всегда настаивает на своем. Оно хитрое и очень утонченное. Даже в присутствии смерти оно не покидает вас; оно присутствует даже в смерти. Умирает мастер, а его ученики рассуждают о похоронах. Они вообще не следовали мастеру – мастеру, подобному Чжуан Цзы, чье учение все состоит в том, чтобы быть спонтанным.

Когда Чжуан Цзы был при смерти,

его ученики стали готовить величественные похороны.

Он еще не умер, а они уже начали планировать – потому что дело не в Чжуан Цзы, дело в эго учеников. Они должны устроить ему величественнейшее прощание, и нужно все обставить так, чтобы любому стало ясно, что ничего подобного никогда еще не случалось.

Но невозможно обмануть Чжуан Цзы. Даже когда он умирает, он не бросает вас в одиночестве; даже когда он уходит, он оставляет вам свое сердце, свою мудрость; даже в последнее мгновение он будет участвовать во всем том, что он умел и осуществлял. Даже его последняя минута станет его вкладом.

Итак – но Чжуан Цзы сказал:

 
"Мои гробом будут земля и небеса;
луна и солнце будут нефритовыми символами,
висящими подле меня;
планеты и созвездья
будут сиять драгоценными камнями повсюду вкруг меня,
и будут присутствовать все сущности,
как плакальщики, идущие за гробом.
 

Чего еще надо? Все просто: позаботились уж обо всем вполне<$FAmply taken care of – дословный перевод должен был бы быть: «обо всем вполне позабочено». Прим. перев.> Чего надо еще? Что еще вы можете сделать? Что еще можете вы сделать для Чжуан Цзы, для будды? Что бы вы ни делали, это будет ничто, что бы вы ни планировали, это будет мелко. Ничто не может быть величественным по сравнению с этим, ибо вся вселенная готова принять его. Что еще вы можете сделать?

Чжуан Цзы сказал: «Солнце и луна и все существа и сущности на земле и на небесах готовы принять меня. И все сущее, все существа будут плакальщиками. Поэтому вам ни к чему беспокоиться, незачем нанимать плакальщиков».

Вы можете нанять плакальщиков – их теперь можно найти на каждом рынке. Есть специальные люди, которым вы платите – и они оплакивают. Что же это за новый тип человечества такой рожден к жизни?! Если у вас умирает жена, умирает мать, а оплакивать ее некому, то вам приходится нанимать профессиональных плакальщиков. Их легко найти в Бомбее, в Калькутте; они есть во всех больших городах, и они сделают все так хорошо, профессионально, что вы не можете даже соперничать с ними. Конечно, они более умелы, у них есть ежедневная практика, но какая же это мерзость, если вам приходится за это платить, вы даже слезы – покупаете на рынке. Все, все теперь стало насквозь фальшиво, насквозь лживо.

Жизнь фальшива, смерть фальшива, счастье фальшиво. Даже оплакивание – и то фальшиво. И так и должно быть: это логически следует из всего происходящего. Это логически оправдано. Если вы никогда не были действительно счастливы с человеком, то как же вы можете по-настоящему оплакивать его, когда он умирает? Это невозможно. Если вы не были счастливы со своей женой, если вы никогда не знали с ней моментов блаженства, то, когда она умирает, как могут в ваших глазах появиться настоящие слезы? В глубине души вы будете счастливы, в глубине души вы будете чувствовать свободу: «Теперь я независим, свободен, теперь я могу делать, что захочу». Жена была похожа на тюремное заключение.

Рассказывают, что один человек умирал, и жена, чтобы его утешить, говорила: «Не волнуйся, не переживай, рано или поздно я к тебе там присоединюсь».

«Но только не изменяй мне здесь», – простонал умирающий. Он, наверное, боялся. Откуда в нем это опасение в последний момент? Видимо, этот страх сидел в нем всегда.

«Я никогда не буду тебе изменять», – пообещала ему жена.

«Если ты хоть раз мне изменишь, – заявил он, – я перевернусь в гробу. Мне это будет очень больно».

Лет десять спустя умерла и жена. У врат Рая Святой Петр спросил ее: «Кого ты хотела бы встретить первым?»

«Моего мужа, конечно», – ответила она.

«Как его зовут?» – поинтересовался Святой Петр.

«Абрахам», – сказала жена.

Но Святой Петр возразил: «Будет трудно его найти, у нас тут миллионы Абрахамов, расскажи поточнее, кто он».

Жена подумала и сказала: «Со последним вздохом он сказал, что, если я изменю ему, то он перевернется в гробу».

Святой Петр воскликнул: «Все понятно, можешь не продолжать! Ты, конечно, имеешь ввиду Вращающегося Абрахама, того, который безостановочно вертится в своей могиле! За десять лет у него не было ни секунды покоя. Здесь о нем каждый знает. Нет проблем, мы сейчас его позовем».

Ни веры, ни доверия, ни любви, ни счастья никогда не рождалось из ваших взаимоотношений. И когда приходит смерть, что вам оплакивать? Ваши слезы будут лживы. Если ваша жизнь полна фальши, то ваша смерть тоже становится фальшью. И не думайте, что вы единственный, кто фальшив – все вокруг, те, кто имеет к вам отношение, – они тоже фальшивы. И мы живем в таком фальшивом, таком лживом мире, что просто удивительно, как нам это еще удается.

Один политик остался без работы. Он был экс-министром. Он стал искать работу, потому что политики всегда испытывают затруднения, когда они не в офисе. Они не способны заниматься ничем другим, кроме политики, они ничего другого, кроме политики, не умеют. Никакой другой специальности у них нет. Даже самая ничтожная работа требует хоть какой-то квалификации – но для того, чтобы быть министром, не нужно никакой. Премьер-министр или первый министр абсолютно не нуждаются ни в каких квалификациях.

И вот, этот министр был в затруднительном положении. Он решил обратиться к директору цирка, поскольку он считал, что политика – это сплошной цирк, это великий цирк; так должен же он был научиться хоть чему-то, чем он мог бы воспользоваться в обычном цирке. Поэтому он спросил: «Не найдется ли у вас для меня работы? Видите ли, я не у дел, и в большом затруднении».

«Вы пришли как раз во-время, – обрадовался директор. – У нас умер один из медведей, так что мы дадим вам костюм медведя. Вам не нужно будет ничего делать; просто сидите, ничего не делая, целый день, и никто не заметит разницы. Просто сидите с утра до вечера, чтобы люди думали, что это медведь».

Такая работа ему приглянулась, и политик согласился. Он вошел в клетку, натянул на себя медвежью шкуру и сел. Он сидел так уже минут пятнадцать, когда к нему вдруг втолкнули другого медведя. Он страшно перепугался, запаниковал и кинулся к решетке, начал трясти ее и орать: «Помогите, откройте клетку, выпустите меня отсюда, я министр!»


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю