Текст книги "Библия Раджниша. Том 2. Книга 1"
Автор книги: Бхагаван Шри Раджниш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Вы подходите к своему сокровенному центру, где есть только чистая осознанность. Эта чистая осознанность будет с вами, когда вы умрете, поскольку ее не отнять у вас. Все остальные вещи, которые могут быть отняты, мы отнимаем в медитации своими собственными руками.
Поэтому медитация – это переживание смерти в жизни.
И это так прекрасно, так неописуемо прекрасно, что только одно может быть сказано о смерти: она должна быть тем же переживанием, но умноженным на миллионы.
Переживание медитации, умноженное на миллионы, и есть переживание смерти.
И когда вы переходите, вы просто оставляете свою форму позади. Вы абсолютно целы, нетронуты, и впервые вы вне тюрьмы физиологии, биологии, психологии.
Все стены сломаны, и вы свободны.
Впервые вы можете расправить свои крылья навстречу существованию.
Беседа 6.
САМООТРЕЧЕНИЕ: ОТДАВАТЬ В ЗАКЛАД СЕГОДНЯ РАДИ ТОГО ЗАВТРА, КОТОРОЕ НИКОГДА НЕ НАСТУПИТ
4 декабря 1984 года
Бхагаван,
Действительно ли в Вашей религии нет места самоотречению? Этот вопрос возникает потому, что с тех пор, как я повстречался с Вами, многие вещи в моей жизни оказались отброшенными. Я не могу даже установить связь со своей старой самостью.
В моей религии действительно абсолютно нет места для отречения, для самоотречения.
Я понимаю вопрос и затруднение того, кто спрашивает. Он не в состоянии провести различие между тем, когда вещи отбрасывают, и тем, когда вещи отбрасываются сами.
Отречение – это когда отбрасывание навязывается.
А когда вы что-то делаете насильно, то на самом деле ничего не отбрасывается.
То, что должно было бы отброситься, на самом деле погружается в ваше подсознание. И становится большей проблемой, чем это было раньше. Теперь оно постарается выйти наружу другими путями, в других нарядах, под другими масками, и вы не сможете даже узнать его. Но оно будет навязывать себя, и навязывать насильно. Это вы сами придали ему силу, насильно погрузив его в подсознание.
Когда вы делаете что-то насильно, то придаете этому силу.
Вы делаете его сильнее, и тем самым прячете в темноте внутри себя врага, прячете его там, где вы более всего уязвимы. Когда это было в сознании, оно было на свету; там вы менее уязвимы.
Отречение – это подавление.
Вот подходящее психологическое слово: подавление. Как вы можете отречься от секса, если не подавите его?
А подавленный секс становится извращением.
Проще понять секс и относиться к нему более осознанно, проще позволить ему отпасть самому, чем понимать его потом, когда он станет извращением, – ведь тогда он примет неестественную форму.
Прежде всего, трудно будет распознать его – трудно распознать, что это секс. Человек слишком жаден до денег – можно ли представить себе, что эта жажда денег имеет что-то общее с подавленным сексом? Они так далеки друг от друга, что нужен был Зигмунд Фрейд, чтобы разглядеть эту связь. Обыкновенный человек совершенно не в состоянии связать их. Как? Деньги и секс кажутся такими далекими друг от друга. Но они не так далеки друг от друга.
Если вы подавляете секс, он становится амбицией.
Он может стать политикой. Политик может полностью забыть о сексе, поскольку вся его сексуальность, вся его сексуальная энергия теперь превратилась в политическую амбицию. Он будет получать своего рода наслаждение, поднимаясь все выше и выше по ступеням иерархии. Чем выше он поднимается, тем больше будет он испытывать своего рода сексуальное наслаждение, которого вам не понять.
Я как-то жил с одним очень богатым человеком. Он был холостяком и совершенно не интересовался женщинами. Единственным его интересом были деньги – изо дня в день он работал ради денег, – но поскольку я жил в его доме, он как-то заинтересовался и моими идеями. У него был большой дом, и он жил в нем один; его отец и мать умерли. Он не был женат, и у него не было детей – только слуги. Мне нравилось это место, потому что там ничто не мешало, в доме не было детей, не было стариков, и никто не ссорился, у него ведь не было жены. Там было по-настоящему тихо, слуги на ночь уходили, и дом был такой большой, что мы вдвоем чувствовали себя в нем почти одинокими.
Он ничем не интересовался, кроме денег. Он обычно запирал двери своей комнаты – в доме никого не было, кроме меня, но он обычно запирал двери своей комнаты изнутри и начинал работать – подсчитывать, много ли он выиграл, много ли проиграл; сколько принесло ему это дело, сколько принесло ему то дело. Прежде чем отправиться спать, он полностью уяснял себе свое финансовое положение. Только после этого он ложился – иногда в два часа, иногда в три. Когда я просыпался в три часа, он отправлялся спать, а я шел на прогулку.
Однажды я спросил его: «Вы когда-нибудь задумывались над тем, что будете делать с этими деньгами? Вы не экстравагантный человек, вы скупой. У вас нет детей, которым вы могли бы оставить эти деньги. Вы не настолько великодушны, чтобы отдать их друзьям или тем, кто нуждается. Вы не расстанетесь ни с одним паи. Что вы собираетесь делать? Хотите забрать их с собой, когда умрете? Какова цель этих денег?»
Деньги ведь бессмысленны, если вы не используете их; весь смысл в их использовании. У вас может быть столько же денег, сколько у меня, но вы можете использовать их так, что станете богаче меня. Ценность денег в их использовании. Конечно, те, кто знает, как использовать деньги, использует их в тысячу раз лучше, чем те, кто не знает. У них те же деньги, но они бедны.
И этот человек был бедным. Деньги лежали в сейфе, деньги находились в банках, в акциях, – но он был бедным человеком.
Я спросил его: «Похоже, нет причин, по которым вам нужно продолжать зарабатывать; вы имеете достаточно. Вам хватит, даже если вы проживете еще двести лет. Если будете жить так же скупо, то хватит и на две тысячи лет... про двести лет я говорю, если вы будете жить так, как я; иначе две тысячи лет, и то всех денег потратить не удастся. Вы можете все время жить только на проценты. Почему вы так беспокоитесь? Вы не можете спокойно спать, у вас нет свободного времени – и думали ли вы когда-нибудь о том, как с вами приключилось это заболевание, где вы подхватили этот рак?»
Он сказал: «Я никогда об этом не думал, но вы правы. У меня достаточно денег, и я могу жить... Конечно, я не проживу две тысячи лет – и семидесяти, восьмидесяти будет достаточно. Мой отец умер в семьдесят лет, его отец умер в семьдесят лет, поэтому я не проживу больше семидесяти или, может быть, восьмидесяти лет. Да, – сказал он, – в этом есть смысл. Но можете ли вы сказать мне, почему я делаю это?»
Я сказал: «По одной простой причине: вы в своей жизни избежали женщин».
Он сказал: «Но что общего имеют между собой женщины и деньги?»
Я ответил ему: «Это мы обсудим позже, прежде расскажите мне, почему вы избегаете женщин».
Причина была очень простой. Он видел, как его бабушка непрерывно изводила, «пилила», мучила его дедушку. Он видел своего отца точно в таком же положении, он видел своего дядю точно в таком же положении. Все они были несчастны, и он думал, что причиной их горя были женщины. Он стал женоненавистником с самого раннего детства. А потом он попал под влияние джайнских монахов, поскольку его отец был очень религиозным человеком.
Люди, которых мучат их жены, становятся религиозными. Для них нет иного крова, кроме религии. Лишь религия дает им некоторое утешение: «Не беспокойтесь, это вопрос всего лишь нескольких лет. В следующей жизни не совершайте подобной ошибки; и начинайте извлекать уроки уже в этой жизни. Женщина имеет над вами власть из-за вашего сексуального интереса к ней. Она эксплуатирует вашу слабость». И все это он услышал от джайнских монахов. В джайнизме секс – это первое дело, от которого надо отрекаться, поскольку вместе с ним многие другие вещи отрицаются автоматически; над ними не нужно работать отдельно: секс представляется основной проблемой.
Видя ситуацию своего дедушки, дяди, отца, соседей и потом слушая джайнских монахов, он пришел к заключению, что никогда не навлечет на себя эту головную боль. Я сказал ему: «Вот откуда возникает ваш интерес к деньгам. Энергия нуждается в каком-то объекте, в некоторой страсти». И я сказал ему: «Вы можете почувствовать себя задетыми, но я должен сказать: я видел, как вы пересчитываете банкноты, и то, как вы прикасаетесь к ним, выглядит так, как если бы вы прикасались к своей возлюбленной».
Он посмотрел на меня, потрясенный. На мгновение стало тихо, потом он сказал: «Может быть, вы и правы. Я действительно наслаждаюсь, когда прикасаюсь к деньгам. Я пересчитываю их снова и снова. Хотя я уже пересчитал их, я ночью снова считаю. Простое прикосновение доставляет мне странное удовлетворение – даже если это деньги других людей».
Например, он иногда приходил в мою комнату, и если на столе были деньги – для меня это было единственное место, где я держал их, – он первым делом принимался пересчитывать их, а я говорил ему: «Это просто глупо. Это не ваши деньги, зачем вы их пересчитываете?»
Он отвечал: «Я просто наслаждаюсь этим... неважно, кому они принадлежат».
Можно ли увидеть в этом смысл? Если вы заинтересуетесь чьей-то женой, станете ли вы думать, кому она принадлежит? Неважно, кому она принадлежит, – она выглядит такой красивой, вот и все, поэтому вы и заинтересовались ею. Кому она принадлежит, не ваше дело. Именно это происходило и с ним: деньги есть деньги, они на самом деле ничьи. И просто прикасаться к ним, пересчитывать их, играть ими...
Я говорил ему: «Если вы хотите избавиться от этой страсти к деньгам, которая абсолютно идиотская...» Я не против денег, я против болезненной страсти. Человек, питающий страсть к деньгам, не может использовать их. Он, на самом деле, уничтожает деньги, само их предназначение. В каждом языке, на всех языках мира другим названием для денег является обращение, оборотные средства – и это значительно. Деньгам нужно обращение, течение, подобие реке, быстрое движение. Чем быстрее они движутся, тем богаче общество.
Если у меня есть банкнота достоинством в сто долларов и я просто держу ее в кармане, не использую ее, то есть она у меня или ее нет, имеет ли это какое-нибудь значение? Я мог бы держать в кармане любой клочок бумаги, он послужил бы мне точно так же. Но если я использую эту стодолларовую банкноту, и она циркулирует здесь, и каждый, кто получает ее, немедленно ее использует, -так что она проходит через сто рук, – тогда эти сто долларов умножаются на сто; вот сколько будет денег в этой комнате.
Скупой на самом деле – против денег. Он уничтожает их полезность, поскольку останавливает их обращение.
Я сказал ему: «Сделайте одну вещь: заинтересуйтесь женщиной».
Он сказал: «Что!»
Я сказал: «Просто попробуйте. Я могу устроить так, что несколько женщин будут представлены вам», – из университета ко мне ведь приходило довольно много женщин. Меня посещали многие женщины-профессора из колледжей с целью расспросить о медитации и других вещах. Я сказал: «Нет проблем. Вы только покажите, кем вы заинтересовались, и я представлю вас; а вами заинтересуется любая женщина».
Он сказал: «Почему?»
Я сказал: «Да все из-за денег! Вы ее не будете интересовать, она заинтересуется вашими деньгами. И как только женщина заинтересует вас, вы тут же начнете тратить деньги; вы расслабитесь. Энергия, ставшая извращенной, начнет двигаться естественным путем. И чтобы покончить с деньгами, вряд ли найдешь что-нибудь лучше женщины. Вам не придется жить две тысячи лет; деньги кончатся задолго до того. И как только вас заинтересует женщина, ваша болезненная страсть к деньгам опустится до ее естественного состояния».
Он сказал: «Мне нужно подумать над этим».
Я ответил: «Можете подумать, но не тратьте на это слишком много времени, потому что сейчас вам почти сорок пять. Когда вам будет за шестьдесят, то и мне будет трудно все устроить. Поэтому не растратьте зря эти пятнадцать лет. Подумайте об этом сегодня вечером, а завтра утром, когда мы встретимся, скажите мне ответ».
Он не мог спать всю ночь. Он снова и снова думал об этом, и постепенно ему стало ясно: «Да, в глубине все это из-за женщин, я постоянно занимался деньгами для того, чтобы избегать женщин, ведь если не остается ни места, ни времени, откуда взяться женщине? И теперь понятно, откуда у меня такая болезненная страсть. Это замена женщине».
Поэтому жажда денег, жажда власти, жажда славы... секс может принимать любые формы, это зависит от человека. Вы поймите тот факт, что, хотя поэты непрерывно пишут стихи о женщинах, большинство из них остались в стороне от женщин. Большинство великих писателей не интересовались женщинами. Большинство великих художников боялись женщин по той простой причине, что можно или писать картины, или жениться: невозможно иметь две жены – живопись и жена вместе убьют вас.
В Индии есть древняя притча. Одного человека как вора поймали в одном доме. Его привели на суд, и судья сказал: «Признаешь ли ты себя виновным?»
Он ответил: «Признаю свою вину абсолютно, но хотел бы сказать одну вещь. Вы можете назначить мне любое наказание, но не заставляйте меня жениться на двух женщинах сразу».
Судья сказал: «Я никогда не слышал о подобном наказании. Всю свою жизнь я назначал людям наказания, но никогда не слышал, чтобы наказывали подобным образом».
Человек сказал: «Тогда вы действительно добрый человек. Вы можете приговорить меня к пожизненному заключению, но не...»
Судья сказал: «Но я хотел бы узнать, откуда такое условие?»
Человек сказал: «В этом причина, почему меня поймали. Я забрался в дом, где живет человек с двумя женами. Одна жена живет на первом этаже, другая жена живет этажом выше. И они обе тянули этого человека – одна тянула его на верхний этаж, другая тянула на первый этаж. Меня так это заинтересовало, что я забыл, зачем оказался в этом доме. Меня интересовало, что же получится в конечном итоге, кто победит. Конечно, у мужчины не было шансов победить – его били с обеих сторон».
«Вот почему меня поймали – иначе, видели бы вы меня в суде? Я родился вором; вором был мой отец, вором был отец моего отца -это наша наследственная профессия. И это первый случай, когда в моей семье кого-то поймали. Мне стыдно. Душа моего отца, душа моего деда – им всем стыдно за меня. И ведь не было проблем, я мог бы все украсть и скрыться, но эта история с двумя женщинами и одним мужчиной... Собралась толпа, вот почему меня поймали. Они сказали: "Кто этот человек? И что он здесь делает? Не похоже, что он здешний". Так что можете приговорить меня к смерти или к пожизненному заключению, все, что хотите, но, пожалуйста, не приказывайте мне жениться на двух женщинах».
Такова ситуация и с поэтом, художником, музыкантом, танцором – каждый творческий человек понимает, что проще не связываться с женщинами или связываться с ними лишь от случая к случаю, может быть, с незнакомыми женщинами. Путешествуя в поезде, он, быть может, заинтересуется женщиной, ведь тогда не страшно – на следующей станции он сойдет. Творческие люди говорили мне, что они питают интерес только к незнакомкам; они не знают их имен, они не хотят знать их имен. И незнакомки не знают имен этих людей – они остаются чужими.
Страх укоренился очень глубоко, он обладает своей собственной реальностью. И, может быть, это одна из причин того, что женщины никогда не бывают творцами: они не могут позволить себе жить в одиночестве в этом обществе, построенном мужчинами. Жизнь женщины в одиночестве находится в постоянной опасности. Лишь недавно немногие женщины начали свои карьеры – в качестве писателей, поэтов, художников. И это потому, что впервые, лишь за последние несколько лет – и то лишь в очень немногих прогрессивных, передовых, авангардных местах, – женщина получила возможность жить независимо, совсем как мужчина. Тогда они начинают писать картины, начинают сочинять музыку, стихи.
Женщины обладают всеми талантами, но на протяжении миллионов лет единственным их творчеством был их пол, а когда вся сексуальная энергия вовлечена в производство детей... Невозможно представить себе женщину с дюжиной детей, которая сочиняла бы музыку, – или вы можете представить себе такое? Эти двенадцать музыкальных инструментов вокруг, делающие все не так... может ли эта женщина сочинять музыку или стихи, может ли она писать картины? Вы думаете, эти двенадцать художников будут сидеть тихо? Они нарисуют все до того, как она возьмется за дело!
Кажется странным, что поэты обладают хоть каким-то опытом в том, что касается женщин. Может быть, вот почему они пишут о женщинах – это извращение. Иначе, почему поэты должны писать о женщинах? У них нет большого опыта, они почти монахи. Почему художники рисуют обнаженных женщин? Почему скульпторы создают мраморные статуи обнаженных женщин? Для чего? Все это извращение! Это лучше, чем копить деньги или заниматься политикой, но все же это извращение. Они удовлетворяют свой естественный инстинкт неестественным путем. Поэтому, с одной стороны, они продолжают создавать свои картины, музыку, стихи, а с другой стороны, они чувствуют, что жизнь бессмысленна.
Творческие люди больше всех чувствуют бессмысленность жизни. Это странно: они пишут такие прекрасные стихи, они пишут такие прекрасные картины, а жизнь все-таки лишена смысла. Жизнь не лишена смысла для клерка, она бессмысленна для Жана-Поля Сартра, получившего Нобелевскую премию! Она не бессмысленна для школьного учителя, который, должно быть, самый несчастный человек в мире – против одного бедного человека тридцать детей, – но он не ощущает жизнь как лишенную смысла.
На самом деле люди, чувствующие бессмысленность жизни, – это люди, которые не идут естественным путем; их естественные энергии пошли по искусственному, произвольному маршруту. Они никогда не почувствуют осмысленность жизни. Они отошли от источника жизни.
Точно так же странным представляется то, что больше всех выступают против женщин монахи, которые сами совсем не обладают опытом в том, что касается женщин. Я спрашивал у индусских монахов, буддийских монахов, джайнских монахов, христианских монахов: «Какой у вас есть опыт в том, что касается женщин? Вы выступаете против них, но для этого нужно иметь побольше опыта. Какой у вас есть опыт?» И ни один из них не мог сказать, что у него есть хоть какой-то опыт. Я говорил им: «Тогда почему вы выступаете против них?»
Да, у монахов есть одно переживание: женщина в их подсознании постоянно стаскивает их вниз со святого пьедестала. Они проецируют свой антагонизм к женщине – не зная о нем, потому что он находится в глубокой тьме, – на любую женщину, которую они обнаруживают рядом с собой: все женщины – зло, агенты зла.
У этих людей совсем нет опыта. На самом деле, если они прекратят осуждение женщин, то возникнет страх того, что может вернуться болезненная страсть к женщинам – женщина ведь постоянно стучится в двери. Им нужно постоянно занимать себя чем-нибудь, как можно громче осуждать женщин, чтобы не слышать этого стука – того, что женщина здесь. Если они прекратят осуждение, они услышат этот стук, без сопротивления откроют двери. И это будет их падением.
Я сказал этому моему другу: «Только попробуйте – вреда не будет. Женщины, которые приходят ко мне, не бедные, они не попросят у вас денег или какого-нибудь дорогого подарка. Я представлю вас лишь как друга, только лишь для того, чтобы вы могли немного познакомиться с женщинами».
На следующее утро он сказал: «Я готов. И, может быть, вы правы, я потеряю интерес к деньгам. Я всю ночь думал об этом, взвешивал: что мне делать? Но, в конце концов, подумал, что, может быть, и правильно, что то, что я собираю, – все это хлам».
Я познакомил его с женщиной, на которой он женился через шесть месяцев, – и я покончил с его карьерой! О нем думали, что он станет самым богатым человеком в городе... но потом эта женщина начала пользоваться его деньгами. Каждый день он виделся со мной и говорил: «Вы ввергли меня в неприятности, ее требованиям нет конца. И я потерял интерес деньгам, я не стремлюсь к ним так безумно, как бывало. Если они есть – хорошо, если их нет, я не беспокоюсь; но она постоянно их тратит. Теперь, двести лет или восемьдесят лет... Я думаю, она покончит со мной где-нибудь к шестидесяти. Но вы правы».
Я сказал: «Теперь возможность есть; раньше ее не было. Если вы отреклись от денег, то вы отреклись бы и от того, что совсем вам не присуще. Вы отреклись только от одного пути извращения, не зная, что это было извращение, а оно могло бы выбрать и другой путь. Вы могли бы не увлечься деньгами, вы могли бы быть вовлеченным в политику – проблемой тогда стала бы власть. Но теперь вы находитесь на естественной почве».
«Всякое преобразование возможно только в том случае, когда вы естественное человеческое существо».
Философия отречения заключается в том, что вы отрекаетесь от денег... Поскольку деньги – искусственная вещь, вещь, сделанная человеком, я знаю, что даже отречение от них не приведет вас никуда. Эти люди скажут: «Отрекитесь от дома», – но какое это имеет значение? Вы будете жить в храме, вы станете грузом для общества. Эти люди скажут вам: «Отрекитесь от того, чтобы зарабатывать себе на жизнь», – тогда вы станете просить милостыню.
В Индии можно увидеть так много нищих, но вы не найдете нищего, который испытывал бы чувство вины за то, что он побирается. Я не встречал таких. На протяжении сорока лет путешествуя по стране, я ни разу не столкнулся ни с одним нищим, который думал бы, что он делает что-то неправильное. Если вы не подаете ему, то это вы виноваты.
Как-то раз на станции Кхандва, узловой станции, случилось... Я возвращался из Индоры и на станции Кхандва должен был сесть на поезд, идущий в Бомбей. Я был один в купе, и поезд должен был отойти от Кхандвы через час. Поэтому я просто сидел в купе и смотрел в окно. Подошел нищий и сказал мне, что его мать только что умерла и ему нужны деньги на похоронные ритуалы, поэтому я дал ему одну рупию.
Он не мог этому поверить, ведь он, наверное, побирался всю свою жизнь и никто не давал ему рупию. Он посмотрел на меня.
Я сказал: «Я дал ее вам сознательно. Ваша мать умерла. Идите домой и сделайте что-нибудь».
Тот человек подумал: «Этот человек кажется или сумасшедшим, или простаком». На нем было надето верхнее платье, но через пятнадцать минут он вернулся без верхнего платья и, притворившись, что он кто-то другой, сказал мне: «Мой отец очень болен».
Я сказал: «Так и должно быть». Я дал ему одну рупию и сказал: «Пойдите и помогите своему отцу. Всего лишь за несколько минут до этого умерла чья-то мать. И ваш отец может умереть; пойдите и помогите ему».
Теперь этому человеку было трудно пойти и оставить меня одного. Через пятнадцать минут он снял свой головной убор и снова подошел ко мне.
Я сказал: «Какие-нибудь семейные неприятности?»
Он сказал: «Как вы догадались? Моя жена беременна; каждое мгновение она может родить, а у меня нет ни единого паи».
Я сказал: «Возьмите одну рупию и бегите скорее. Сегодня случилось так много вещей. У одного человека умерла жена – на нем было верхнее платье и головной убор. У другого человека почти умирал отец – на нем не было верхнего платья, но головной убор был. У вас нет ни верхнего платья, ни головного убора, и ваша жена в опасности. Бегите скорее!»
Через пятнадцать минут он вернулся. Я сказал: «Какие-нибудь семейные неприятности?»
Он сказал: «Нет. Я думал, что обманул вас, но теперь чувствую себя виноватым».
Я сказал: «За что? Вы другой человек – те люди были другими».
Он сказал: «Я тот же самый человек».
Тогда я сказал: «Не волнуйтесь; тогда я, должно быть, другой человек».
Он сказал: «Как это может быть?»
Я сказал: «Не волнуйтесь, -должно быть, я другой человек. До этого, наверное, кто-то другой сидел на этом месте; ведь такой невинный человек, как вы, не может сделать этого».
Он сказал: «Ну, это уже слишком. Пожалуйста, заберите ваши четыре рупии, которые вы дали мне».
Я сказал: «Нет, возьмите еще одну, чтобы вам не пришлось приходить в следующий раз голым, ведь если вы избавитесь еще от какой-нибудь одежды... И откуда вы возьмете еще родственников? Вся ваша семья умрет, с ней будет покончено!»
И то, что сказал он, я не могу забыть. Он сказал: «Вы первый человек, который заставил меня почувствовать себя виноватым; ведь раньше, когда люди подавали нам, мы чувствовали, что они дураки. Если они не подают нам, мы говорим, что они грешники; о себе мы никогда не думали». И ни один нищий не думает. Он просто дает вам возможность быть добродетельными, вы должны быть ему обязаны. Он ставит перед вами лестницу: можете отправляться в рай. Ни один нищий, хотя он и побирается, не чувствует себя ниже вас.
Ум очень изворотлив, он может увести вас в любом направлении и испортить ваше простое, естественное бытие.
Никому, естественно, не нравится побираться, никто не рождается для нищенства. Но сексуальный инстинкт может принимать любую форму – он может стать жадностью богача, он может стать жадностью нищего.
Когда я был профессором, один мой студент, учившийся в аспирантуре философского факультета, всегда приходил в дорогих одеждах и выглядел богатым человеком. Однажды так случилось, что я выходил со станции, – я ведь постоянно разъезжал из Джабалпура по всей Индии... Двадцать дней в месяц меня не было в городе. После трех дней отсутствия я возвращался на несколько часов, просто чтобы показаться в университете, что я там – ведь ни они не могли дать мне столько свободного времени, ни я не мог взять его; иначе, откуда я брал бы деньги?
Поэтому все было устроено таким образом: один из моих студентов брал мой автомобиль и парковал его в том месте, где я обычно делал это. Автомобиль был там постоянно припаркован; как знак того, что я в университете. Я говорил ему: «Поставь там автомобиль в два часа, а в четыре забирай – оставляй ровно на два часа. Все должны знать, что автомобиль на месте, ведь это самые напряженные часы, когда все в университете, и, кроме того, все знают, что я никогда не прихожу раньше двух; с двенадцати до двух я сплю. Так что нет проблем».
Итак, каждый третий или четвертый день я появлялся: приезжал утром и уезжал вечером. И был этот нищий, который регулярно получал от меня одну рупию ровно – приезжал ли я, или уезжал, он обязательно получал ее. Однажды по случайному совпадению я увидел того моего студента с этим стариком как раз в тени того дерева, под которым был припаркован мой автомобиль. Я подошел ближе: что делает этот сын богатого человека вместе с нищим? А нищий давал ему рупии.
Тогда я вышел к ним и позвал их обоих. Они задрожали. Старик сказал: «Не говорите никому – это мой сын».
Я сказал: «Сколько вам удается заработать? Ведь этот мальчик живет лучше всех в университете, так что вы должны зарабатывать около тридцати, сорока или пятидесяти рупий».
Он сказал: «Вы правы».
Я сказал: «Сколько у вас лежит в банке?»
Он сказал: «От вас ничего не скроешь». В банке у него лежало пятьдесят тысяч рупий. Я сказал ему: «Так зачем же вы побираетесь? Вы ведь можете заняться каким-нибудь бизнесом».
Он сказал: «Это мой бизнес. И в каком бизнесе, без всяких вложений, вы можете заработать пятьдесят рупий в день в Индии?»
Я сказал: «Это верно».
Он сказал: «И я достаточно оставляю сыну; он может жить богатой жизнью. Еще несколько лет я умирать не собираюсь, поэтому я оставлю ему достаточно; и теперь он получил хорошее образование. Но, пожалуйста, не говорите никому, иначе это может повлиять на его карьеру». Вот вам нищий человек, но он не считает, что нищенство – это что-то плохое. Это его бизнес, без вложений капитала и с хорошим доходом. Все, что нужно делать, – это просто дурачить людей.
Сексуальный инстинкт может пойти многими путями. Он может стать жадностью. Он может стать жаждой власти. Он может стать тонкой уловкой эго: я святее всех святых.
Именно это и делают монахи; другого наслаждения у них нет. Они мучат себя, они отреклись от всего того, что вы считаете удовольствием, радостью. Тогда что же удерживает их тиканье – почему они продолжают делать тик-так? Почему они продолжают тикать? Откуда они берут энергию? Их энергия черпается из позиции «святее всех святых»: вы грешники, мы же единственные люди, кто не грешники, а праведники. Они будут смотреть вниз с небес и находить вас там внизу, горящих в адском огне.
Отречение может помочь вам отбросить секс, отбросить вкусную пищу, отбросить одежды, быть обнаженными, отбросить все, чем вы владеете, – но странным образом вы останетесь привязанными к этим вещам.
Когда я был в Бомбее, повидаться со мной пришел один индусский монах; с ним был его ученик, и он хотел знать, какого рода медитация подойдет ему.
Я сказал: «Завтра утром мы встречаемся на пляже и будем заниматься медитацией. Вам лучше прийти туда, поскольку это вопрос практического переживания».
Он сказал: «Мне будет очень трудно прийти завтра. Послезавтра я могу прийти».
Я сказал: «А что за проблема завтра?»
Он сказал: «Проблема в том, что на завтрашнее утро у моего ученика есть некоторая работа, он не сможет прийти».
Но я сказал: «Пусть он делает свою работу – ему не нужно приходить».
Он сказал: «Вы не понимаете – я отрекся от денег».
Я сказал: «Вы делаете все это дело все более и более загадочным! Вы отреклись от денег, очень хорошо, но что общего между этим человеком и тем, что завтра утром он занят, и вашим приходом в мою медитационную группу?»
Он сказал: «Вы не понимаете простой вещи: я не могу прикасаться к деньгам, и поэтому он держит деньги для меня. Ведь в Бомбее приходится ездить на такси – кто же будет платить? Я не могу прикасаться к деньгам, я отрекся от них. Он держит деньги: расплачивается деньгами, а если кто-нибудь дает деньги мне, он принимает их. Я совершенно вне денег; я не имею с деньгами ничего общего».
Я сказал: «Хорошо устроились! Вы не имеете с деньгами ничего общего, тогда, что общего вы имеете с этим человеком? Вы отправитесь на небеса, а этот человек отправится в ад, а ведь он, бедняга, непрерывно прислуживает вам, следует за вами повсюду -и, тем не менее, он отправится в ад! Если вы отреклись от денег, тогда и живите без денег, страдайте без денег. Зачем посылать этого человека в ад? Вы будете отвечать за то, что послали его в ад. Вы попадете в ад, еще более глубокий, чем этот человек».
Люди находят странные пути, поскольку не понимают, что делают; они просто следуют старому кредо, старой догме. Поскольку на протяжении столетий деньги осуждались религиозными людьми, они отрекаются от них. Я сказал: «Но все становится еще сложнее. Было бы просто положить свою руку в свой собственный карман; теперь вы должны положить ее в карман кого-то другого. Это карманная кража. Я сказал: «Вы еще и вор. Что вы делаете? И вы больший карманный вор, чем другие, потому что они, по крайней мере, используют свою руку – вы же используете его руку, вытаскивая деньги из его кармана. Его карман, его рука, а вы совершенно вне этого – вы выше этого».
