Текст книги "Подозрительно умный"

Автор книги: Беттина Белитц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Я чувствовала себя высланной и преданной. Напрасно я ждала того, что Леандер придёт в комнату, сядет ко мне и выразит сожаление о том, что случилось, да, попытается найти со мной решение, выход из ситуации.

Я так часто находила для него выходы из ситуаций и решения. Теперь была его очередь! Но он прокрался в комнату лишь на рассвете, сразу же, не сказав не слова и спиной ко мне, лёг на диван и начал уже после нескольких вздохов демонстративно храпеть.

– Я уезжаю, Леандер. Далеко-далеко, – прошептала я. – Без тебя. И виноват в этом ты.

Глава 7
Последний выход – Колорадо

– Да ладно тебе, Катц, это не будет так уж плохо, эй! – Но я стряхнула руку Сердана и ускорила ещё немного свои шаги, так что почти уже бежала.

– Из-за тебя меня посылают в изгнание! Потому что ты наябедничал! – воскликнула я, не поворачиваясь в его сторону, и чуть не снесла ученика начальной школы, потому что из-за гнева почти больше ничего не видела.

– Не только моим родителям, а также и господину Рюбзаму!

– Я не наябедничал, я беспокоюсь о тебе! – ответил Сердан спокойно. – И кроме того ...

– Расскажи это своей тёлке и оставь меня в покое, – перебила я его.

– Она не тёлка и уж точно не моя, – спокойно ответил Сердан. – Будь благоразумной, Люси. Ты улетаешь сегодня вечером на месяцы и даже не хочешь перед этим посмотреть на меня и сказать мне пока? И Сеппо с Билли тоже нет? Мы организовали для тебя прощальную вечеринку, сейчас в актовом зале и ...

– Прощальную вечеринку? – Мой голос от негодования стал пронзительным. – Праздновать нечего! Это будет ад! Или вы так рады, что я уезжаю, да?

– Знаешь что, Катц? Тогда просто убирайся! Мы ведь только твои лучшие друзья, больше никто! И на господина Рюбзама тебе тоже не следовало кричать, честно!

Теперь Сердан сам кричал – и хотел указывать мне, на кого я могу кричать, а на кого нет? Ладно, поражённое лицо господина Рюбзама тоже никак не хотело выходить у меня из головы, и я, уже сразу же после моего взрыва, испытывала потребность извиниться перед ним. С другой стороны ежечасно умножались признаки того, что ребята вместе с моими родителями заключили союз против меня.

Фактом было то, что меня из-за них посылали одну в пустыню и, наверное, Сердан на самом деле был счастлив, что таким образом я также избавлюсь от моего тайного парня. Тайный парень, о котором я не знала, где он сейчас находился и который не отреагировал не одним слогом на моё приключенческое путешествие.

С позавчерашнего дня я его больше не видела, а в последний раз, когда он болтался в моей комнате, он обращался со мной как с воздухом. Тем не менее, знание того, что скоро я его больше не буду видеть, не приносило мне ни спокойствия, ни облегчения. Вместо этого в моём желудке росло болезненное беспокойство, когда я думала о том, что он останется здесь, с мамой и папой. Мои попытки поговорить с ним, провалились, да, иногда у меня было такое впечатление, что он вообще больше меня не слышит.

Могло ли так быть? Что незаконченный тройной прыжок постепенно заставляет сходить его с ума? Или он стал глухонемой и сам не заметил этого? Как бы сильно я на него не злилась, так же мало я могла представить себе то, что его характер мог поменяться на 180 градусов, и поэтому день за днём надеялась на то, что однажды утром проснусь и снова найду возле меня старого Леандера. Что для всего есть логическое объяснение.

Даже сейчас, всего несколько часов перед полётом, меня подгоняла надежда, что всё в последнюю секунду обернётся к лучшему. Со странной, торопливой одышкой, я увеличила расстояние между мной и Серданом и после нескольких метров почувствовала, что он остановился и смотрел мне в след.

– Никто не должен расходиться в ссоре, Катц!

– Об этом ты должен был подумать раньше, – прошептала я и сопротивлялась стремлению повернуться и броситься Сердану в объятья. Нет, ущерб был нанесён и он был ответственен за это, также как Сеппо и Билли.

Я не могла простить им, не сейчас. Не оглянувшись ни одного раза, я запрыгнула в электричку, прошагала к последнему месту и села в угол, повернув голову к улице и скрестив руки на груди, где не двигалась, пока в поле зрения не появился Хемсхоф.

Сегодня вечером ... сегодня вечером мои родители отвезут меня на катафалке во Франкфурт и посадят одну в самолёт, летящий в США. Таким же образом они могли бы похоронить меня заживо. С похоронами у них ведь был свой опыт.

Это стало бы конечно успешное событие. Дома мама снова сидела на кухне и ревела, но и в этом не было ничего нового, точно также как в чашке чая перед её опухшим носом и папы рядом, который всё чаще работу оставлял быть работой, чтобы занять пост рядом с ней и беспомощно гладить её по плечу. Я показала им одним единственным взглядом, что ненавижу и что прежде всего не понимаю, почему они отсылали меня, хотя маме это явно разбивало сердце и свалила в свою комнату, где моё настроение достигло свой самый низкий сегодняшний пункт.

Никакого Леандера. А также никаких признаков того, что он был здесь. На моей кровати лежал только большой тёмно-серый вещевой мешок, который мне было позволено взять в качестве багажа. Ничего больше. Снова я возмущённо покачала головой, когда прочитала короткий список, на котором стояло, что мне понадобится в Колорадо. Два, три комплекта для переодевания, тёплая куртка для самолёта (с кондиционером!), прочная обувь, туалетные принадлежности. Больше ничего. Другая информация была такой же скудной, что у меня каждый раз, когда я читала её, проходила по шее неприятная дрожь. На аэропорту меня встретят и отвезут к первому месту назначения.

Длительность терапии зависит от моей готовности к сотрудничеству и моего развития. Полное время – три месяца. А при хорошем поведении меньше? Что именно они под этим подразумевали? Я даже не могла посмотреть в Google Earth, где находился это место назначения и ранчо, на котором мы должны будем остановиться, потому что адрес был не указан, хотя я была уверенна, что мои родители получили целый список данных. Кроме того я даже не хотела этого знать. Тимбукту или Америка, это были далёкие, неизвестные, чужие края без единого знакомого человека, который меня ожидал. Даже Карибские острова, при таких условиях, не могли бы меня заманить.

Тем не менее меня бесило то, что я не получила больше информации. Наверное, это было принципом терапии, заставить умереть нас дураками, а также, что мы должны были одичать, потому что я плохо могла представить себе, как на протяжении трёх месяцев, я смогу обойтись двумя или тремя комплектами одежды и одной парой обуви.

А я была не особенно тщеславной. Без дальнейших церемоний, я схватила вещевой мешок, встала перед открытым шкафом и засунула в него всё, что могла найти из моих любимых вещей. С каждым следующим предметом я становилась всё более нервной и взволнованной, пока в конце концов, без разбора, не начала втискивать книги, компакт-диски и наконец помятый ноутбук.

Он, хотя после его краха со стеной больше не включался, но если Леандер вдруг вернётся один в мою комнату и возьмёт власть в свои руки, то я ожидала от него, что он отремонтирует его и начнёт снова просиживать ночи на пролёт со своими чат-друзьями. Это был тот образ, который я почти не могла вынести.

– Мы не можем поехать. Не получится, – сказала я устало, когда папа час спустя зашёл в мою комнату, где я словно тень самой себя сидела на вещевом мешке и почти не могла дышать от тошноты. С каждой минутой, за которую Леандер не возвращался домой, паника в моём животе усиливалась и теперь она была даже ещё сильнее, чем перед нашим шоу на Рождество, когда я думала, что меня вырвет на подиум, как только я выйду на него.

Улететь на три месяца без прощания? Да, с ребятами это было возможно, хотя даже об этом я между тем горько сожалела, но Леандер зависел от меня! Это броситься в глаза, что тут, в моей комнате, живёт существо и ворует еду из кухни и обильно принимает душ и пользуется туалетом. Пока я была здесь, странные происшествия могли всегда быть объяснены моим присутствием, но сейчас это должно было заставить маму и папу сомневаться в своём уме!

Прежде всего, мама с недавних времён была почти весь день одна дома, она не сможет это пережить. Её нервы и без Леандера были полностью перевозбуждены, она почти всё время только и делала, что плакала.

– Так должно быть, – ответил папа хрипло, когда я оставалась сидеть на моём вещевом мешке, взял меня за запястье и поднял, и я позволила пассивно случиться тому, что он, пыхтя, взял мешок и спустился за мной и мамой вниз по длинной лестнице.

Из-за внезапно вспыхнувшего инстинкта я хотела схватить маму за руку, чтобы поддержать её, хотя эта я была той, кто при каждой второй ступеньки спотыкался, потому что вещевой мешок ударял мне по ногам. Всё же мама показалась мне вдруг хрупкой и уязвимой.

Всё казалось мне другим, чем обычно. Улица больше, ярче и красивее, Людвигсхафен милее, наш катафалк дружелюбнее, затянутое небо шире и выше. У него было очарование, от которого я не могла уклониться и которое пробудило во мне чрезмерное желание остаться навсегда здесь и никогда не уезжать, даже в отпуск. Нет, здесь было моё царство, мои угодья, лучшие место в мире, чтобы жить и это было вопиющей несправедливостью, вырывать меня отсюда. Но они это сделали.

Всю поездку до Франкфурта никто не сказал ни слова, в то время как мама промачивала одну салфетку за другой, так что бардачок, когда мы приехали, был переполнен. Я сама была между тем совершенно безрассудна от страха.

Моя самая последняя надежда, что Леандер спрятался в машине и поехал с нами, чтобы по крайней мере быть здесь, когда я буду улетать, развеялась в воздухе. В большом багажнике стоял только обычный временный гроб, в котором папа забирал своих клиентов из патологии или домов их родственников. Кроме того я слишком хорошо знала, что Леандер терпеть не мог катафалк. По его мнению, он пах смертью и всю дорогу во Францию ему было плохо.

Безучастно, я позволила папе провести меня через огромные залы и переходы аэропорта, не в состояние воспринимать, что происходило вокруг меня. Обычно я бы всё в себя впитала, но сейчас для меня каждый голос, каждое лицо и каждая вывеска были уж слишком.

Поэтому я втиснулась рядом с мамой в одно из серых пластиковых сидений и смотрела равнодушно вперёд, в то время как папа стоял возле стойки регистрации и дискутировал, размахивая руками, жесты, напоминающие проповедующего священника, с дамой, сидящей за ней.

Наверное, мой вещевой мешок был слишком тяжёлым, потому что я наложила в него таких вещей, которые были нежелательны, да и не разрешены, но в конце концов папа добился своего и я смотрела на то, как мешок медленно уезжает по багажной ленте исчезая в туннеле. Точно также и я себя чувствовала. Предметом багажа, не больше.

От сандвича, который хотела ещё купить мне мама незадолго до отлёта, я отказалась; также как и от кока-колы. Моё горло было словно зажато, даже мои собственные слюни я больше не могла сглатывать.

Но самый ужасный момент был тот, в который я знала, что должна теперь пройти через последний барьер и подняться одна в самолёт, а мама и папа останутся, ничего не подозревая, что в квартире жил невидимый бывший охранник и сделает их медленно, час за часом, день за днём, кандидатами для психиатрии. Потому что именно это и случиться, у меня не было сомнений.

Леандер сам же и рассказал мне об этом: Если охранникам полностью не удавался тройной прыжок, то они, в своей безнадёжности, начинали вести себя как призраки. Он считал это унизительно, но хотел он того или нет, для мамы и папы он был привидением. Будут происходить вещи, которые они не смогут классифицировать, а потом ... потом ...

– Я не могу уехать. Пожалуйста, оставьте меня здесь, пожалуйста! – упрашивала я плача, но после долгого объятия, во время которого мама так громко всхлипывала, что другие люди поворачивались в нашу сторону и смотрели, папа толкнул меня через турникет и сразу же повернул маму и отвернулся сам, из-за чего у мамы вырвалось ещё одно рыдание. Но она не сопротивлялась.

Хотя я твёрдо рассчитывала на то, что она броситься за мной и вцепится, пока папа, как уже часто, не уступит и не объявит весь замысел изощрённой глупостью. Но так мне ничего другого не оставалось, как тоже ревя, пройти вдоль тёмного, узкого коридора, пока брюхо самолёта не приняло меня в себя, и стюардесса не показала мне моё место. Сзади, справа возле окна.

Неотчётливо я увидела, что в том же ряду сидели ещё четыре других подростка, две девочки и два парня, которые разглядывали меня с нескрываемым любопытством, но как только моторы самолёта начали гудеть, я закрыла глаза и думала только ещё об одном: Не дай им сойти с ума. Пожалуйста, пожалуйста, Леандер, не дай моим родителям сойти с ума. Они ведь ещё нужны мне.

Глава 8
Квадратура круга

– Дерьмо! – Сказанное второй раз слово «дерьмо» было заглушено мощным громом, который потряс всю машину. Дождь и шум дождя вокруг нас усилились в тоже время, как гром стих, и я могла отчётливо чувствовать, что задние колёса внедорожника утопли ещё немного глубже в грязи.

И при следующей попытке Тома, высвободить машину, колёса забуксовали, и большие комки грязи забарабанили по стеклу. Но мы не сдвинулись вперёд не на один сантиметр.

Что же, значит, тогда умрём здесь, подумала я апатично. Я уже была убеждена в том, что умру от опьянения и в самолёте раздумывала о моём завещание, когда посреди Атлантического океана была объявлена турбулентность и слово "тряска" получило новую величину. Один раз даже подносы полетели в воздух, а женщина двумя рядами сзади, закричала, что мы все умрём.

Теперь значит, это был торнадо в Колорадо. Какая в этом была теперь разница? Я с самого отлёта не сказала ни одного слова, но тем больше размышляла. В очень маленьком кругу, в котором постоянно встречалось слово "сумасшедший". В каком бы направление я не думала – всегда кончалось тем, что один из нас станет сумасшедшим или же будет объявлен сумасшедшим.

Либо я наконец расскажу моим родителям или воспитателям правду и они отошлют меня не в лагерь, а в следующую подростковую психиатрию. Либо же я буду играть в эту игру здесь, и мои родители сойдут с ума. Потому что Леандер, в этом я была уверенна, остался там. Наверное, он уже удобно устроился на моей кровати, а мама найдёт завтра новые бумажки от мятных таблеток и крошки от печенья.

Так как мама уже и так находилась на краю пропасти, этого могло хватить, чтобы вызвать последний скверный толчок. Ах, почему либо – либо? От Леандера мы не отвяжемся. Так что вся семья Моргенрот окажется в дурдоме, а Леандер впредь будет, как призрак, творить в доме бесчинства.

Всё ведь прекрасно подходило: Привидение в бывшем доме гробовщика Моргенрот, чья вся семья одним махом и чрезвычайно таинственным образом потеряла рассудок. Как только журналисты, врачи и следователи засвидетельствуют бабушке Анни своё почтение, то мы сможем поприветствовать в клубе сумасшедших и четвёртую.

Потому что тогда больше никто не будет сомневаться в том, что безумие в нашей семье это традиция. Ну да ладно, я всё это больше не увижу, потому что мы здесь с Томом, нашим водителем, застряли в тёмном нигде, а земля под нами скоро поглотит машину, если ещё до этого нас не швырнёт в воздух торнадо. Было так темно, что я ничего не видела через намоченные дождём стёкла. Я не имела представления, где мы были, я даже не знала, где именно находился Колорадо.

Колорадо пока я знала только из-за медведей гамми, которые любила есть бабушка Анни. Кроме того, это было условием терапии, ничего не знать о том, где ты был, и отдать себя в руки природы, которая как раз держала нас в крепких и мокрых объятьях. Это Том сам объявил нам перед отъездом. Ругаясь, он бормотал в свой мобильный, потом в рацию и после щедрого треска и шума на другом конце раздался женский голос и загремел в ответ. Я не поняла ни слова. Уже в аэропорту я отметила, что мой школьный английский был ни к чему не годен, и я не могла ни следовать за тем, что говорили люди, ни попытаться говорить сама.

Также и с другими тремя подростками, которые сидели со мной в машине и становились всё более неуверенным, я ещё не обменялась ни словом. В конце концов, я была не одной из них, у меня не было проблем с наркотиками, а также я никогда не хотела всерьёз что-то сделать ни моим родителям, ни другим ученикам.

Но прежде всего мой язык, из-за длительного молчания – которое Тома, кстати, совершенно не заботило – казался таким неподвижным, что я думала, что никогда не смогу снова его использовать, ни для разговора, ни для еды или питья.

– Это экстремально, – пробормотала девчонка на переднем сиденье, и невозможно было пропустить мимо ушей, что она чуть не умирала от страха. Только что путаница из молний осветила равнину, на которой мы находились, так ярко, словно был день и этого короткого момента хватило, чтобы показать нам, что мы оказались в абсолютном нигде.

На много миль вокруг ни одного дома или даже города. Шепча, связь по рации прервалась. Том оставался сидеть, молча, и показывал нам свою бычью шею, даже ни разу не повернувшись в нашу сторону, в то время как я учуяла резкий запах пота возле себя. Посмотри-ка, теперь и парни испугались.

Мне же, напротив, в прошедшие месяцы пришлось выдержать столько страшных ситуаций, что буря и перспектива умереть здесь, не могла внушить такого уж большого страха. Больше не существовать, казалось мне намного лучше, чем вернуться когда-то после терапии домой и быть вынужденной посещать моих родителей в Клингенмюнстере.

Но, не смотря на шум воды под нами и барабанный стука дождя над нами, Хозяин времени ещё не хотел забирать меня. Спустя много тянущихся минут молчания, в течение которых ребята начали ещё больше вонять и ёрзать, перед нами внезапно появились фары и Том выгнал нас под проливной, ледяной дождь: Свою собственную машину он оставил стоять в грязи и только быстро перегрузил наши мешки, прежде чем мы вчетвером втиснулись на заднее сиденье новой машины, и женщина за рулём повернулась к нам. Круглое лицо, длинные волосы, очки, бейсбольная кепка.

И рот, который не предвещал ничего хорошего.

– Привет, меня зовут Сузи, – сказала она с лёгким американским акцентом. – Добро пожаловать на природу. – Добро пожаловать в мой кошмар, подумала я ожесточённо, закрыла глаза и попыталась во сне скрыться от мыслей, которые мучили меня с самого моего отъезда. Сумасшедшие ... все стали сумасшедшими ... Мама и папа в белых халатах, накаченные таблетками. У мамы живот стал ещё больше, который она, дебильно улыбаясь, обхватила обеими руками, в то время как папа постоянно завязывал в галстуке узлы, а Анни считала свои деньги. И надо всем этим парил, хихикая и светясь голубым, Леандер, со злобным блеском в глазах ...

Не успела я пробудиться из моих запутанных снов, как мы снова остановились и были выгнаны из машины, чтобы, как стадо овец, быть согнанными вместе в хижине. Я опустилась там, где была, на стоящий поблизости вещевой мешок, чтобы спать дальше, мокрая от дождя и с ноющими костями. Спать было определённо лучше, чем бодрствовать.

Но уже после нескольких минут кто-то потряс меня за плечо.

– Люси. Идём со мной. – Я попыталась притвориться мёртвой, но Сузи повторяла свои слова, как мантру и, казалось, у неё было бесконечно много времени, чтобы делать это. Да, она, если будет необходимо, продолжит заниматься этим весь день, но я была так раздраженна, что уже после пятого раза, ругаясь, встала и последовала за ней.

Кроме меня в хижине больше никого не было. Яркость восходящего солнца ослепила меня, когда я последовала за Сузи по грязи в более большую соседнюю постройку, где нас ожидал Том.

– Твой багаж, к сожалению, потерялся. Мы не смогли найти его. Но это не ...

– Шё? – Мой язык, из-за длительного молчания, был таким оцепеневшим, что я почти не могла говорить и звучала, как будто пьяная. – Я же ведь ... нет, я этого не делала, – закончила я сухо.

Моя бортпроводница позаботилась о въезде, паспортном контроле, таможни, багаже, а потом передала меня, наряду с другими подростками, Тому. Я, из чистого упрямства, не проконтролировала, находился ли мой вещевой мешок на тележке для багажа. Мне было это к тому времени, по правде говоря, так или иначе, всё равно. Теперь же я жалела о том, что вопреки правилам, упаковала мои любимые вещи, книги, компакт-диски и сломанный ноутбук.

Если мне не повезёт, то я их больше никогда не увижу.

– В будущем, позволь нам пожалуйста сначала договорить? Спасибо, – сделала выговор мне Сузи с неуместной милой улыбочкой.

Она мне не нравиться, подумала я решительно. Нет, она мне совсем не нравиться.

– Тебе не нужны твои вещи. У нас для тебя есть одежда. – Она протянула мне свёрток, а я была слишком удивлена, чтобы сопротивляться, так что приняла её негнущимися руками.

– Можешь переодеться за занавесью. У тебя есть какие-нибудь пирсинги?

– Нет, – ответила я холодно и уже хотела исчезнуть за занавесью, как поднятая рука Сузи заставила меня снова остановиться.

– Твою цепочку, пожалуйста. – Инстинктивно я схватилась за шею. Моя цепочка, это была не моя цепочка, а Леандера. Я нашла её перед отъездом под моей кроватью и, не зная почему, надела.

Это был печальный, одинокий момент, но теперь у меня было такое чувство, что потеряю ещё и последнюю жизненную энергию, если сниму цепочку.

– Нет, только не цепочку. Цепочка нужна мне.

– Твою цепочку, пожалуйста. – Ладно, значит, молитвенная мантра опять продолжается. У меня не было желания поощрить её к третей. Зашипев, я сорвала кожаный ремешок с шеи и бросила ей в ноги.

Может быть, она сможет вплести его себе в волосы. Не теряя своей липкой улыбочки, она подняла цепочку с пола и положила её в небольшой пластиковый мешочек, который перекочевал к другим пластиковым пакетикам в картонную коробку, которую Том, с угрюмым выражением лица, запечатал клейкой лентой. Всё ясно, оба играли в хорошего полицейского, плохого полицейского. Старый принцип, чтобы подчинить себе человека. Когда я за занавесом снимала через голову пуловер, то заметила, что дрожала всем телом, не только от злости, а потому, что ничего ни ела и ни спала должным образом.

Как только я двигалась слишком быстро, то моё поле зрения становилось размытым, а земля подо мной казалось, качается плавно туда-сюда. Но если я расскажу об этом воспитателям, они припишут всё симптомам, вызванным прекращением приёма наркотиков.

Поэтому я сдержала любое нытьё и понадеялась, что головокружение пройдёт само по себе. Вещи, которые они мне дали, были ужасно уродливыми и слишком большими.

Несмотря на пояс, штаны сползали и остались на месте только после того, как Том пробуравил в коже две следующие дырки, но мне пришлось подвернуть их четыре раза на лодыжках, такими они были длинными. Футболка свисала чуть ли не до колен, а в пуловер я поместилась бы два раза. По крайней мере, мои тюремщики организовали кроссовки 37 размера – единственный предмет одежды, который я могла до некоторой степени принять.

Когда я вышла в моей тюремной одежде на улицу, другие заключённые сидели уже за скудным завтраком, состоящим из кофе, молока и сухой булочки.

Снова я не предприняла никаких усилий, разглядеть их лица более внимательно, а села на самый край скамьи и внезапно так сильно затосковала о нашем хаотичном семейном завтраке, с Леандером под столом, что не смогла сдержать ребячливое всхлипывание.

Но я тут же снова взяла себя в руки и откусила сухую булочку, чтобы проглотить её вместе со слезами. Никто не должен увидеть здесь как я плачу.

Только полчаса спустя скучный, тихий завтрак в пустыне показался мне роскошью. Значит, так быстро могли упасть запросы. Потому что отныне я должна буду жить в кругу ... нарисованном на писке палкой и окружённым мной камнями. Мой новый дом. Инвентарь: небольшая палатка, дрова, спальный мешок, коврик, вода, блокнот и ручка. Больше ничего.

Круги других подростков были от меня так далеко, что общаться с ними можно было только крича – но это всё равно не имело смысла, потому что нам было приказано не разговаривать. Ни слова. Только если нашей жизни угрожала опасность или мы чувствовали себя больными, нам было разрешено говорить с воспитателями, другие же заключённые были в качестве собеседника табу.

После пятой неудавшейся попытки поставить палатку, я так сильно начала скучать по моим ребятам, что у меня появилась потребность закричать их имена в холодный ветер, который не переставал трепать мои волосы. В тоже время солнце, с его безжалостными, неумолимыми лучами, заставило выступить у меня пот.

Мне было жарко и холодно, я была уставшей и бодрой, одинокой и пойманной в ловушку, голодной и пресытившийся. Я хотела убежать от самой себя, но куда? Здесь кроме камней, писка и кактусов ничего не было, засохшие кусты и горы на горизонте.

Единственными живыми существами, кроме воспитателей, которые смотрели на наши усилия издалека и только иногда вмешивались, были две собаки. Одна из них лохматая овчарка с серой мордой, снова и снова подкрадывалась ко мне, чтобы остаться сидеть на краю круга и наблюдать за тем, как я сражалась со столбами палатки и при этом чуть себя ими не пронзила.

Её выражение морды говорило мне, что она уже часто наблюдала за такими сценами и жаждала разнообразия. Ах, чёрт, если бы Сеппо и Сердан были здесь, палатка уже давно стояла бы, думала я удручённо и села, с сухим горлом и слезящимися глазами, прямо на середину шелестящей нейлоновой ткани. Даже вода из бутылки была на вкус песочной, и я почувствовала, как крошечные крупинки захрустели между зубов, когда сжала челюсти при следующей попытке держать слёзы под контролем.

Неужели в этом смысл терапии? Поставить дурацкую палатку? Разве это делало кого-то лучшим человеком?

– Поставь пожалуйста свою палатку, Люси.

– Вы не можете перестать так глупо скалиться? Это меня бесит! – вырвалось у меня, но веселье Сузи осталось, словно прилипло к лицу. Наверное, она ухмылялась и тогда, когда сидела на унитазе.

– Поставь пожалуйста свою палатку, Люси. Солнце скоро сядет и тогда станет холодно.

– Ах, правда? – прошипела я и сразу же поняла, что моим недовольством сделала всё ещё хуже для всех нас. Потому что это было самым главным правилом. Нам можно было выйти из кругов лишь в том случае, если мы выполнили все другие правила.

Нам нельзя было покидать круг по собственной инициативе, если только нам не нужно было в туалет или же непогода заставляла нас сделать это. Остальные правила: Не разговаривать друг с другом. Никакого алкоголя, никаких сигарет. Никакого секса (ха-ха). Если мы хотели чем-то поделиться, то должны были использовать ручку и бумагу и писать письма себе самим или же нашим родителям. Как только один из нас нарушал эти правила, то наше время в кругу продлевалось.

Я только что сама лично позаботилась об этом, отнесясь неуважительно к нашим воспитателям. Потому что это тоже было правилом. Показывать жестами, вместо того, чтобы заговаривать с ними напрямую. Алькатрас был более уютным местом, чем этот лагерь для заключённых.

После того, как я какое-то время просидела на брезенте, ничего не делая, и почувствовала, как понижается температура одновременно с заходом солнца, так что я замёрзла даже в толстом, большом пуловере, я попыталась в последний раз. Даже поднимать руки давалось мне нелегко, и я мимоходом заметила, что они уже были покрыты царапинами и ссадинами.

Но незадолго до того, как солнце светящимся красным шаром закатилось, моя палатка стояла – хотя и криво, но стояла. Нам принесли ужин; каждому консервную банку мяса с рисом и бобами и небольшую бутылочку лимонада, к этому свежую бутылку воды на ночь.

Я съела рис чуть-чуть тёплым, потому что у меня не было терпения нагреть его над моим больше дымящим, чем греющим костре. Блюдо было безвкусным, но опустошать консервную банку было приятным разнообразием, и поэтому я позволила себе есть дольше, чем обычно и даже медленнее жевала.

Таким образом, мне почти казалось, будто я могу остановить ночь, хотя было уже темно, и я могла видеть мерцающие надо мной звёзды, намного ярче и больше, чем дома, в Людвигсхафене. Дома ... который так далеко ...

Как там сейчас мама и папа? Мама перестала плакать? Мы были в первый раз дольше, чем на пару дней порознь, поняла я. Я больше не могла глотать: С отвращением я бросила наполовину пустую консервную банку собаке, которая взяла её между своих больших лап и начала жадно вылизывать. Это тоже, казалось, она уже знала.

Леандер успел уже сделать так, чтобы его заметили? Я всегда убирала за ним и устраняла следы его прибывания – один он никогда не справиться, чтобы не привлечь каким-то образом внимание. Возможно один два дня, это да, но дольше?

Мне нужно выбраться отсюда, это была единственная возможность, уберечь маму и папу от безумия. Что они нам сказали раньше? Чем лучше мы будем себя вести, тем быстрее закончиться для нас терапия. Так что мне нужно сейчас стать ботаником и делать всё, что от меня ожидается.

Сегодня я уже слишком много упрямилась, отныне я не могла себе этого позволить. Я буду держать мой дерзкий язык на замке и делать то, что от меня ожидается, как бы сложно мне это не давалось.

Да, я должна спасти моих родителей. Прежде всего, маму. Мама стояла на первом месте, потому что там что-то было ... что-то было, подумала я сонно и закрыла спальный мешок до самых ушей.

Сразу же он начал согревать меня и мои мышцы расслабились. Мысль появилась и снова улетучилась, не осязаемая, как горящая падающая звезда.

Но она была важна. Очень важна. Не для меня, а для ... Прежде чем я смогла довести в мыслях предложение до конца, я заснула.