Текст книги "Три дня"

Автор книги: Бернхард Шлинк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

6

Ульрих выключил радио. Все молчали. Во время речи Йорг вместе со стулом отодвинулся немного назад и сидел сначала положа ногу на ногу, а потом поставил их обе на пол, колено к колену, и сгорбился, подперев голову руками. Сидеть неподвижно было уже невозможно. Он пододвинулся к столу, хотел налить себе кофе, но не сумел. Его рука дрожала. Кристиана встала, и, положив ладонь ему на плечо, налила ему чашку.

– Ведь я же просил его ничего об этом не говорить и надеялся… – Йорг произнес это так тихо, словно боялся расплакаться.

Андреас сказал:

– Своим заявлением ты не оставил ему другого выхода. Как еще было президенту объяснить тот факт, что он помиловал террориста, который первым долгом объявляет войну государству? То, что он сказал, соответствует действительности?

– Разумеется нет, – вмешался Марко. – Президент просто хотел умалить заявление Йорга. От страха перед ним они делают из него беспомощную, противоречивую, анекдотическую фигуру. Но наши товарищи хорошо понимают, какая тут ведется игра, так что ничего лучшего он не мог…

– Да прекрати ты болтать ерунду! Все действительно так, Йорг?

– Я…

– Ты сам прекрати этот дурацкий допрос! Я-то думала, что ты его друг, а ты просто адвокат, и…

– Не надо, Кристиана! Да, у меня действительно осталось мало времени. У меня рак. Поздно обнаружили, неудачно прооперировали, не так провели облучение, а может быть, на такой поздней стадии ничего и нельзя было поделать, – у меня уже пошли метастазы.

– Почему я об этом ничего не знала?

Йорг презрительно усмехнулся:

– Рак простаты. У меня уже не встает, я страдаю недержанием мочи, так неужели же я буду сообщать это женщине? Да, ты моя сестра, но… – Сделав гримасу, он помотал головой. – Все ясно, Дорле? Ты сделала очень неудачный выбор. Я не хотел тебе говорить, а теперь это знают все. Что еще вы хотите знать? Верно ли, что я – как он там сказал? – разрывался между желанием просить о помиловании и стремлением выразить гордый протест? Да, верно. Я хотел еще пожить, прежде чем окочурусь от рака, хотя такая жизнь уже и немногого стоит. Ощутить запах леса и мокрой пыли, который можно почувствовать, когда в городе после долгой жары прольется дождь, проехаться с открытыми окнами и поднятым верхом по захолустным французским дорогам, пойти в кино, перекусить с друзьями итальянской пастой, попить красного вина. – Он печально улыбнулся собравшимся. – Я не думал, что все будет так сложно. Слушая Марко, я поддался искушению и вообразил, будто я способен еще сыграть заметную роль и все, что я делал на воле и в заключении, было не совсем напрасно. Тебя, Марко, я ни в чем не упрекаю, ты не внушал мне эту мысль, я сам первый так подумал. Подавая прошение о помиловании, я еще как-то сохранял лицо. При разговоре с президентом… Я тогда только что получил результаты обследования и узнал про метастазы. А он сказал, что это останется между нами, и тут у меня и вырвалось, что жаль меня не застрелили двадцать пять лет назад в какой-нибудь перестрелке.

Кристиана все еще стояла рядом с ним, положив руку ему на плечо.

– Для того чтобы этого не случилось, я тогда тебя выдала. Я не вынесла вечного страха за тебя. Я подумала, что не затем тебя вырастила, чтобы тебя застрелили полицейские. И что когда-нибудь ты и сам будешь рад, что остался жив. Если ты сейчас не рад, прости меня, я очень об этом сожалею. Я прошу прощения за все: за то, что выдала тебя тогда и что сделала бы это снова, и за то, что у тебя рак и ты не хочешь жить, и за то, что так тяжело все сложилось во время этой встречи. – Она заплакала.

Карин хотела встать, но муж ее удержал. В комнате было тихо, за окном шумел дождь. Йорг посмотрел вверх: у сестры по щекам текли слезы и скатывались по подбородку на пол. Она передернула плечами: все было ужасно и непоправимо. Он прижался щекой к ее руке.

Когда он поднял голову, то спросил, обращаясь к Ульриху:

– Твое предложение еще в силе? Можно мне поступить в одну из твоих лабораторий?

– В любое время, когда пожелаешь.

– Где у тебя есть лаборатории?

– В Гамбурге, Берлине, Кёльне, Карлсруэ, Гейдельберге… Ты помнишь пивнушку, в которой мы в студенческие годы играли в доппелькопф, пока ты еще не забросил такие мирские занятия? Так там сейчас тоже одна из моих лабораторий.

– Вот видите, оказывается, я играл когда-то в доппелькопф, а ведь я и это забыл. Но вернуться туда, откуда все началось, – это мне нравится. Я не могу спрятаться под твое крылышко, Тия. Тебе от меня не было бы ничего хорошего, а мне – от тебя. Наездами во время отпуска – это другое дело. Но вдвоем в одной квартире, утром – завтрак за кухонным столом, вечером – на диване перед телевизором, а в ванной мои памперсы – нет, это не годится!

Кристиана кивнула. Слишком велико было ее облегчение, чтобы помышлять о возражениях. Она шмыгнула носом, утерла слезы и принялась собирать посуду и приборы.

– Сядь и посиди. – Маргарета дотронулась рукой до ее плеча, и Кристиана села. – Подвал весь полон водой, ее надо вычерпывать, и было бы очень хорошо, если бы вы могли мне помочь. У пожарных и без того хватает забот со школами, больницами и административными зданиями, мы к этому уже привыкли. Я думаю, через часок дождь перестанет. Вы согласны тогда собраться?

Небо было таким же мрачным, и дождь лил все так же равномерно, как утром и накануне вечером. Дотошный Ульрих и тут задал вопрос:

– Конечно мы соберемся. А почему ты думаешь, что дождь перестанет?

– Слышите птиц? Они начинают петь перед тем, как дождь прекратится. Не знаю почему, но это так.

Они прислушались к тому, что делается за окном, и услышали, как поют, щебечут и чирикают, переговариваясь между собой, птицы.

7

После того как была вымыта и убрана посуда, Йорг отправился на поиски сына. Не найдя его в доме, он спросил Маргарету, есть ли в саду какое-нибудь местечко, где можно укрыться от дождя, и она объяснила ему дорогу к теплице. Теплица давно разрушена, и надо бы ее снести, но кусочек стеклянной крыши еще цел, и, когда идет дождь, она там иногда сидит на перевернутой ванне.

Маргарета оказалась права, дождь начал стихать. Но Йорг забыл дорогу, которую она ему описала, едва она кончила объяснять. Он ринулся искать и весь промок, пока наконец отыскал сына. Он безмолвно сел рядом с Фердинандом, радуясь, что тот хотя бы не встает и не уходит. Он продрог, и ему очень хотелось похлопать себя руками по груди и по бокам, чтобы согреться. Но он побоялся спугнуть этим сына. Поэтому он остался там, где сидел, наблюдая, как дождь понемногу стихает и стихает. Затем он произнес:

– Я ведь и правда много раз писал тебе письма.

Фердинанд не спешил с ответом.

– Я могу спросить у дедушки и бабушки насчет писем. – Он сказал это так, словно речь шла о каких-то незначительных пустяках.

Йоргу опять потребовалось много времени, чтобы произнести следующую фразу:

– Я знаю, что причинил горе твоей матери и тебе. – Сказал и подождал, какая будет реакция. Не дождавшись ответа, он продолжал: – Просить прощения – это такая малость, всего несколько слов, а то, что случилось, это так тяжело. У меня не получается соединить тут одно с другим. Поэтому я не решаюсь.

Фердинанд бросил на отца короткий взгляд. И, едва взглянув, в тот же миг осудил:

– Ты снова забыл? Забыл, что говорил вчера вечером и сегодня утром? У тебя нет причины жалеть маму больше, чем свои остальные жертвы. Я же и вовсе не в счет, я-то, как-никак, жив.

Это было сказано настолько пренебрежительно, что Йорг опять испугался: вдруг сын возьмет и уйдет. Он стал подыскивать осторожные слова.

Но сын опередил его:

– Не думай, что я пожалел тебя из-за того, что у тебя рак и ты носишь памперсы. Мне это совершенно безразлично.

Йорг хотел спросить сына, можно ли ему еще с ним встретиться. Но он не осмелился.

– Можно я тебе напишу? Ты дашь мне свой адрес? У Кристианы есть только адрес твоего дедушки.

Фердинанд ответил враждебно:

– Что тебе надо от меня?

У Йорга было такое чувство, что все дальнейшее зависит от ответа на этот вопрос. Что на это сказать? Почему он сразу, когда говорил о жизни, ни словом не обмолвился о сыне? Тогда он о нем не вспомнил. В тюрьме он приучил себя не вспоминать о сыне. Он сказал:

– Я бы хотел иметь возможность думать о тебе.

– Если тебе в тюрьме было не до того, то на воле тем более не найдется времени.

Фердинанд поднялся и ушел.

– Я…

Но Йорг не крикнул ему вслед, что дело не во времени. Йорг не верил, что Фердинанд действительно так думает. Йорг проводил его взглядом и заметил в его движениях сходство – ту же скованность, какую он знал за собой, когда он сам или другие наблюдали за его действиями. Да и во враждебности сына, в его резкости, язвительности он узнавал свои черты. От этих мыслей сердце у него размягчилось и на душе сделалось тяжело. Да, этот молодой человек – его сын. Да, сыну грозят те же опасности, что и ему в свое время. Даже детство без матери он передал ему по наследству!

Дождь перестал. Йорг посмотрел на часы. До общего сбора для работы в подвале еще оставалось время, чтобы успеть собрать свои вещи. Кто-нибудь подвезет его до Берлина, там он пересядет на поезд, завтра найдет себе комнату и во вторник приступит к работе в лаборатории. Возможно, ему даже понравится эта работа, а главное, там будут люди, которые не станут к нему приставать и примут таким как есть, если он покажет себя хорошим работником.

Подходя к дому, он встретил Маргарету и Хеннера.

– Видишь! – сказала она, запрокинув голову и широко разведя руки.

– Вижу! – засмеялся он в ответ. – Вижу!

– Надо же, он действительно смеется, – сказала Маргарета Хеннеру после этой встречи.

– Полагаю, бывший террорист, убивавший людей, должен быть довольно крутым типом.

– А ты – крутой тип?

– Мне, как журналисту, пишущему о том, как люди друг друга убивают, надо быть… Я не знаю, Маргарета. Я даже не знаю, собираюсь ли я оставаться журналистом. Я не знаю, как оно сложится дальше с моей матерью. Не знаю, как там положено у женщин. Нынче утром я вообще мало что знаю.

– Скамейка вся мокрая. Как же я об этом не подумала! Надо было захватить с собой тряпку.

Хеннер сел:

– Садись ко мне на колени.

Маргарета покраснела:

– Ты с ума сошел!

– Нет, – сказал он, весело улыбаясь. – Я не сошел с ума. Я хочу, чтобы ты сидела у меня на коленях.

– Но скамейка…

Он приглашающим жестом похлопал себя по коленям. Она осторожно села.

– Вот видишь! – сказал он и обнял ее обеими руками.

У него опять появилось такое чувство, как будто он держит дерево или утес и как будто теперь-то уж его не сдует никаким ветром. Ее тяжесть держала его, помогала ему пустить корни. Когда Маргарета перестала осторожничать, расслабилась в его объятиях и уткнулась лицом ему в шею, она спросила:

– Ты еще не устал? Не слишком тебе тяжело?

Он помотал головой.

В его объятиях она уснула и проснулась в его объятиях.

– Нам пора идти?

– Ты поспала всего несколько минут, у нас еще есть немного времени. А что, если бы я… Если бы ты… – На этот раз покраснел Хеннер.

– Если бы – что?

– Ты не могла бы минуточку подержать меня у себя на коленях?

Она рассмеялась и встала:

– Давай!

Она села и взяла его к себе на колени. Он не мог так прильнуть к ней, как бы ему хотелось. Может быть, он слишком большой для нее? Или слишком для нее тяжел? Не презирает ли она его за детскую потребность посидеть на коленях? Он вздохнул.

Она шепнула ему на ухо:

– Все хорошо!

Он расслабился: большой, но не слишком, тяжелый, но не чересчур, а его потребность посидеть на коленях она воспринимает как что-то совершенно естественное. Все было действительно хорошо.

– Сколько у нас осталось времени?

– Пора идти. Мы еще встретимся?

– Да.

– Хорошо! – Хеннер вскочил на ноги, протянул Маргарете руку и поднял ее со скамейки.

8

Явились все. Обе супружеские пары пришли одновременно; они встретились возле машин, когда укладывали в них вещи. Еще как-нибудь увидимся? В Зальцбурге<sup>[84]84
  Зальцбург – город в Западной Австрии, столица федеральной земли Зальцбург, четвертый по величине город Австрии.


[Закрыть]</sup> или в Байройте?<sup>[85]85
  Байройт – небольшой город на севере Баварии. Расположен на полпути между Берлином и Мюнхеном.


[Закрыть]</sup> Андреас и Марко о чем-то спорили, пока не подошел Йорг, чтобы сказать, что не будет подавать иск по поводу самовольно данного в прессу заявления. Что было, то было, и теперь с этим покончено. Ильза спросила Кристиану, нельзя ли ей снять тут комнату на следующий отпуск, чтобы писать книгу. Дорле стояла рядом с Фердинандом, шептала ему что-то на ушко, поглаживала его руку, спину, дотрагивалась до его щеки, и ему это нравилось, хотя в то же время было неловко, потому что перед отцом он хотел показать свою непримиримость. Все были готовы к отъезду.

Маргарет оглядела всех по очереди.

– Воды там почти по колено. На всякий случай вам лучше разуться и повыше закатать брюки. Вода грязная, и вы забрызгаетесь. Неужели у вас не нашлось надеть чего-нибудь поплоше? Дорле? Твоя майка после этого уже не будет такой розовой.

Однако все ограничились тем, что разулись и закатали штанины. Носки они запихали в башмаки и составили обувь вереницей – как выстроившиеся в очередь перед оперным театром такси. Маргарета расставила друзей цепочкой, которая протянулась из подвала по лестнице в сад и затем обратно к подвальному окну.

– Каждые десять минут будем передвигаться, меняясь местами, чтобы не соскучиться. У меня всего семь ведер, так что у нас каждый раз будет несколько секунд, чтобы перевести дух.

Марко зачерпнул первое ведро и передал его Андреасу, который стоял у подножия лестницы. Из его рук оно, переходя к Ильзе, затем к Йоргу и Ингеборге, поднялось на верх лестницы, оттуда из рук Фердинанда перешло к Маргарете, от нее к Ульриху, а от Ульриха к Карин, та выплеснула воду на лужайку возле садового домика Маргареты и передала ведро Хеннеру, тот перебросил его Дорле, от которой его приняла Кристиана и спустила через подвальное окно к Эберхарду, от которого оно возвратилось к Марко.

Марко передавал Андреасу ведра с размаху, так что часть воды выплескивалась, забрызгивая Андреаса. Йорг трудился усердно: он заботливо наклонялся, чтобы дотянуться до Ильзы; передавая ведро наверх Ингеборге, тянулся чересчур старательно, так что скоро весь взмок от пота. Фердинанд, Маргарета и Ульрих стояли на солнышке, оно уже выглянуло из-за облаков, и они радовались и шутили над Хеннером, Дорле и Кристианой, изощряясь в противопоставлении полноведерщиков – пустоведерщикам, героев труда – примазавшимся бездельникам, водоносов – водолеям, вернее, ведрометателям. Карин выливала ведро широким взмахом, напоминающим благословляющий жест. При первой же передвижке Андреас так столкнулся с Марко, что Марко плюхнулся в воду. Когда после двенадцатой передвижки Марко очутился под чердачным окном и пришел черед Андреаса вычерпывать воду, Марко попытался проделать с Андреасом то же самое. Но Андреас оказался предусмотрительнее. Потом уровень воды понизился, зачерпнуть полное ведро стало уже невозможно, и Маргарета укоротила цепочку, послав Кристиану и Эберхарда со швабрами в подвал сметать воду поближе к лестнице.

Все были поглощены своими ведрами или швабрами, мокрыми ногами и мокрой одеждой, своими соседями или своими визави по цепочке или самими собой. И только Ильза наблюдала за остальными со стороны: за сцепившимися в клинче Марко и Андреасом, за еще не решившими, влюбляться им или нет, Дорле и Фердинандом, за готовыми влюбиться друг в друга Маргаретой и Хеннером, за двумя супружескими парами, нашедшими покой в привычном единении супружества, за Кристианой, испытывающей облегчение оттого, что бомбу удалось разрядить или взорвать, не дав ей нанести большого ущерба, за счастливым Йоргом, радующимся тому, что ему ни с чем не надо сражаться, кроме ведра и тряпки. Ильза разглядывала всех поочередно и совершенно увлеклась зрелищем дружной общей работы, она как зачарованная любовалась координированным движением тел и рук, слиянием отдельных личностей, со всеми их симпатиями и антипатиями, в одно целое ради выполнения общей задачи. Изобразить ли ей Яна участником подобного действа? Носит ли совместное планирование и исполнение террористических актов похожий характер? Или для террористической деятельности характерно координированное выполнение самостоятельных, независимых друг от друга действий?

С той же легкостью, с какой друзья сейчас соединились в единый организм, эта общность потом снова рассыплется на отдельные единицы. Ничего не останется от единого целого, подумала она с грустью. И вдруг обрадовалась: подвал! Подвал осушен!

В последний раз они все вместе собрались за столом на террасе. Уработавшиеся до изнеможения, радостные, они мысленно были наполовину здесь, а наполовину уже в пути, предвкушая возвращение домой. Ульрих подумал было, что надо бы пустить по кругу листок, предложив каждому написать на нем телефонный номер или электронный адрес, чтобы все могли их себе переписать. Но потом решил, что не стоит. Карин не произнесла напутственной молитвы, Кристиана не сказала гостям прощальных слов, а Йорг не высказал благодарности за теплую встречу при выходе на свободу. Друзья пили воду и говорили немного. Они смотрели на парк. Свежий ветер разогнал облака, небо засияло яркой синевой, а умытые дождем деревья, кусты и дом так и сверкали на солнце. Затем все разом поднялись, чтобы ехать. Карин и ее муж взялись подвезти до Берлина Ильзу и Йорга. Фердинанд предпочел сесть в машину Марко. Но он оставил Кристиане записку со своим адресом и номером телефона, разрешив ей, если захочет, передать их Йоргу. Кристиана и Маргарета, стоя за воротами, махали, пока машины не скрылись из виду.

Комментарии

В декабре 2008 года в Германии после двадцати шести лет тюремного заключения был условно-досрочно освобожден пятидесятишестилетний Кристиан Клар, один из наиболее очевидных прототипов главного героя романа Бернхарда Шлинка, хотя сам автор говорит, что к работе над книгой приступил задолго до начала дебатов о целесообразности помилования одного из самых активных членов «Фракции Красной армии». Конечно, и главный герой, и остальные действующие лица романа – художественные, собирательные образы, а вовсе не биографические портреты конкретных террористов (характерно, что все персонажи в романе названы только по имени). Тем не менее Шлинк признает: «Работая над книгой, я думал, среди прочих, и о Кристиане Кларе». Предлагаемые примечания к тексту романа призваны дать русскому читателю возможность лучше понять исторический контекст, увидеть некоторые исторические параллели и, быть может, острее ощутить одну из самых больных тем в жизни послевоенной Германии.

«Фракция Красной армии», РАФ (Rote Armee Fraktion, RAF), – немецкая леворадикальная террористическая организация, возникшая в Западной Германии в 1970 году. Своей целью террористы объявили борьбу за права трудящихся и противостояние государственному аппарату, капиталистам и американскому империализму, а методом борьбы избрали «городскую партизанскую войну (герилью)». По их мнению, страна не избавилась от национал-социалистического прошлого и оно оказывает прямое влияние на развитие послевоенной Германии.

Манифесты, написанные основателями РАФ, подводят к выводу о том, что РАФ – это радикальная революционно-социалистическая группа, идеология которой частично основывается на неомарксизме философов и социологов Франкфуртской школы, хотя ученые этой школы к терроризму не призывали. Нужно, однако, иметь в виду, что «Фракция Красной армии» возникла в те годы, когда по всей Западной Европе наблюдался всплеск студенческих бунтов. В конце 1960-х – начале 1970-х годов радикальное левое студенчество, недовольное «обуржуазившимися» ревизионистами в европейских компартиях, их окончательным отказом от идеи мировой революции, обратилось отчасти к маоизму, но в большей степени – к опыту национально-освободительных движений, к борьбе партизан Латинской Америки и харизматичной фигуре аргентинца Че Гевары. Так что, с одной стороны, террористы считали себя бойцами антифашистского фронта, а с другой – агентами третьего мира, партизанами, ведущими подрывную деятельность на территории развитых капиталистических стран. Недаром первая акция, с которой начинается история послевоенного терроризма, – поджог двух универмагов, символов «общества потребления», во Франкфурте-на-Майне 2 апреля 1968 года, – была осуществлена в поддержку героической борьбы вьетнамского народа против американских агрессоров.

Лидерами первого поколения РАФ были Андреас Баадер, Гудрун Энслин, Ульрика Майнхоф и Хорст Малер. В немецких СМИ эта организация часто называлась «группой (бандой) Баадера – Майнхоф», и лишь позже за ней закрепилось название, выбранное самими террористами в честь революционной армии России. Подпольная деятельность РАФ велась в условиях строгой конспирации. Объектами терактов стали государственные учреждения, издательство «Шпрингер», но прежде всего – американские военные базы в ФРГ. В 1970 году только в Западном Берлине было осуществлено около 80 поджогов и взрывов; в 1971 году РАФ экспроприировала два миллиона немецких марок. С лета 1971 года в связи с усилением ответных мер со стороны полиции «Фракция Красной армии» разворачивает антиполицейский террор. Однако в июне 1972 года руководящее ядро РАФ оказывается за решеткой, а в начале 1973 года арестованы и другие члены РАФ первого поколения. Им предъявлено обвинение в пяти убийствах, пятидесяти пяти покушениях, серии поджогов и похищений.

К этому моменту уже сформировалось второе поколение РАФ, наиболее известными представителями которого стали Кристиан Клар и Бригитта Монхаупт. Первоочередной задачей второго поколения стала борьба за освобождение террористов первого поколения. В феврале 1975 года был похищен кандидат в бундестаг Петер Лоренц. Федеральное правительство согласилось (в первый и последний раз) выполнить требование похитителей: на свободу вышло несколько террористов. Окрыленные своим успехом, в апреле того же года террористы захватили посольство ФРГ в Стокгольме, но на сей раз правительство проявило твердость. В 1977 году активисты второго поколения проводят серию из трех самых громких терактов за всю историю РАФ: в апреле – убийство Генерального прокурора ФРГ Зигфрида Бубака; в июле – убийство президента «Дрезднер-банка» Юргена Понто; в сентябре – похищение председателя западногерманского Союза промышленников Ханса Мартина Шляйера (расстрелян террористами в октябре) и угон пассажирского самолета. Вторая половина 1977 года, ознаменовавшая пик терроризма, вошла в историю как «Немецкая осень». Кровавые акции РАФ вызвали суровый отпор государства: ужесточаются условия содержания заключенных террористов, проводятся массовые облавы и обыски, на членов РАФ ведется настоящая охота. Закончилась «Немецкая осень» гибелью лидеров первого поколения РАФ. Согласно официальной версии, все они, находясь в тюрьме, покончили жизнь самоубийством. В начале 1980-х годов многие активисты РАФ при содействии службы государственной безопасности ГДР перебрались в Восточную Германию и жили под чужими именами. (После объединения ФРГ и ГДР скрывавшиеся в восточных землях террористы были выявлены и понесли наказание.) Лидеры второго поколения РАФ были арестованы в 1982 году.

История третьего поколения РАФ начинается с 1984 года и характеризуется новым витком взаимодействия террористических организаций на международном уровне. Так, в декабре 1984 года во время тюремной голодовки заключенные, бывшие члены РАФ, обнародовали декларацию, в которой сообщили, что начинают борьбу единым фронтом вместе с французами из «Аксьон директ», итальянцами из «Красных бригад», бельгийцами из «Борющихся коммунистических ячеек» и всеми другими революционерами, вставшими на путь вооруженной борьбы против НАТО и американского империализма. В соответствии с этими задачами в 1980-е годы бойцы РАФ проводят покушения на сотрудников военной администрации ФРГ и НАТО. Кроме того, с середины 1980-х по 1991 год они взяли себе за правило раз в год убивать одного из высокопоставленных немецких чиновников или промышленников – жертвами РАФ стали, среди прочих, председатель концерна «Сименс», директор «Дойче-банка», руководитель программы приватизации в восточных землях объединенной Германии.

Однако после кульминационной «Немецкой осени» ни о каком широком «революционном движении» речь уже не шла, да и вообще, на какую-то общественную поддержку могло рассчитывать только первое поколение РАФ: чем дальше, тем больше общество отворачивалось от террористов, независимо от провозглашаемых ими целей. В апреле 1992 года РАФ заявила о прекращении вооруженной борьбы в связи с изменением политической ситуации и объединением Германии, а в 1998 году объявила о своем самороспуске.