Текст книги "Рабыня Изаура"
Автор книги: Бернардо Жоакин Гимараенс да Силва
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)
– Так или иначе, но ты попал в яблочко, – оборвал его Мартиньо и, подозвав их к двери, продолжал: – Теперь идите сюда и обратите внимание на эту красивую девушку, которая танцует с Алваро. Бедняга Алваро, как он радуется! Если бы он знал, с кем танцует, он бы разом изменился в лице. Посмотрите хорошенько, господа, разве приметы не совпадают?
– Совпадают! – быстро ответил один из юношей. – Это невероятно! Я вижу родинку на левой щеке, которая придает ей неизъяснимую прелесть. Если у нее есть то крыло бабочки над правой грудью, то сомнений быть не может. Боже! Возможно ли, чтобы такая красивая девушка была рабыней?
– И осмелилась появиться на этом балу? – добавил другой. – Я все еще не могу в это поверить.
– Ну, что касается меня, – сказал Мартиньо, – то я думаю, что здесь дело верное, и я уже слышу звон золота в моем кошельке. Заветные пять тысяч рейсов… до скорой встречи, мои дорогие сеньоры. Говоря так, он осторожно сложил объявление, сунул его в карман и, потирая руки с циничным удовлетворением, взял шляпу и удалился.
– Исключительный подлец, – сказал один из присутствующих, – до чего же он жаден до золота, этот Мартиньо! Думаю, что он способен на все, и даже может сделать так, чтобы эту красивую девушку арестовали прямо здесь, на балу.
– За пять тысяч он готов на любую подлость. Такое ничтожество позорит наше общество. Мы должны все вместе постараться изгнать его из Академии. Я сам бы дал пять тысяч, чтобы быть рабом такой необыкновенной красавицы.
– Это поразительно! Кто бы мог подумать, что такой ангельской внешностью обладает беглая рабыня!
– А кто сказал, что в теле рабыни не может скрываться ангельская душа?..
Глава 14
Окончилась кадриль. Алваро, исполненный восторга и ликования, провел свою очаровательную спутницу через залу, сопровождаемый взглядами, горящими завистью и восхищением. Пользуясь удобным случаем, он предложил ей выпить какой-нибудь прохладительный напиток, для чего увел ее в уединенную, почти пустынную комнату. До этого момента он еще не объяснялся в любви Элвире, хотя эта любовь, все более пылкая и страстная, постоянно светилась в его глазах, проявлялась в словах, во всех его движениях и поступках. Алваро считал, что уже познал сердце своей любимой, и, изучая ее в течение двух месяцев, открывал в ней все новые и новые достоинства и совершенства. Он был твердо убежден, что из всех известных ему до тех пор красавиц, Элвира была самой достойной его любви, и уже никоим образом не сомневался в чистоте ее души и искренней привязанности. Поэтому он полагал, что без какого бы то ни было риска для своего будущего может отдать свое сердце во власть этой страсти, с которой был уже не в силах совладать. Что касается происхождения и родословной Элвиры, то это его нисколько не заботило, и он ни разу не попытался разузнать что-нибудь. Классовые предубеждения были чужды его принципам и филантропическим чувствам, ему было безразлично, была ли Она принцессой, гонимой судьбой, или родилась в бедной рыбачьей хижине. Он знал ее, знал, что она была одним из самых совершенных и восхитительных созданий, какое только можно было встретить на земле, и этого ему было вполне достаточно.
Нам уже известно, что Алваро придерживался в своих взглядах непреклонности quaker [11]11
quaker – квакер (англ.) (прим. пер.)
[Закрыть]. Он был неспособен вынашивать планы обольщения, злоупотребляя любовью, внушенной им прекрасной незнакомке.
Так вот, в тот вечер влюбленный юноша, более чем когда-либо покоренный и ослепленный исключительными прелестями и привлекательностью Элвиры, блиставшей в аристократическом обществе, не смог и не захотел более откладывать серьезного объяснения, предчувствие которого волновало его сердце и трепетало на губах. И, оказавшись наедине с Элвирой, он сказал значительным и взволнованным голосом:
– Дона Элвира, если у себя дома вы ангел, то в танцевальной зале вы богиня. Мое сердце уже давно принадлежит вам, и я понял, что с сегодняшнего дня моя судьба зависит только от вас. Неприступная или благосклонная, вы всегда будете моей путеводной звездой на жизненном пути. Надеюсь, вы уже достаточно хорошо знаете меня, чтобы поверить в искренность моих слов. У меня значительное состояние, я занимаю почетное и прочное положение в обществе, но никогда не смогу быть счастлив, если вы не согласитесь разделить со мной блага, подаренные мне судьбой.
Эти слова Алваро, такие нежные, проникнутые самым искренним и глубоким чувством, при других обстоятельствах пали бы целительным бальзамом на сердечные раны Изауры, омыв их невыразимым счастьем. Но сейчас они звучали для нее самой жестокой и оскорбительной насмешкой судьбы – небесным гимном, ворвавшимся в грохот ада. С одной стороны она видела ангела, с ласковой улыбкой держащего ее за руку и указывающего ей эдем наслаждений, куда он пытался увлечь ее, в то время как с другой стороны – омерзительную фигуру демона, приковывающего к ее ногам массивную цепь, всей тяжестью своей которая увлекает ее на голгофу вечных страданий.
Дело в том, что бедная Изаура, преследуемая постоянными страхами и подозрениями, заметила во время кадрили подлого Мартиньо, когда тот, прислонившись к косяку двери малой гостиной, с бумагой в руке, казалось, изучал ее с самым пристальным вниманием. Картина эта как молния поразила ее, и она больше не сомневалась, что раскрыта и окончательно погибла. Внезапное головокружение затуманило взор девушки, казалось, пол уходит у нее из-под ног, и она скатывается в разверзшуюся бездонную пропасть. Чтобы не упасть в обморок, она крепко ухватилась обеими руками за руку Алваро и прижалась к его груди.
– Что с вами? – спросил он, испугавшись. – Вам дурно?
– Нет, нет, – ответила Элвира слабым голосом, делая усилия, чтобы придти в себя. – Внезапная боль… что-то кольнуло в сердце… Но уже проходит… Я не привыкла к такой духоте, мне стало не по себе в круговороте танца.
– Но вы быстро привыкнете, – ответил Алваро, одной рукой сжимая ее ладонь, а другой обвив ее стан. – Вы родились, чтобы блистать… Если хотите уйти…
– Нет, сеньор. Останемся. Финал уже близок…
Ее уклончивый ответ успокоил Алваро, а быстрые движения немедленно последовавшей мазурки скрыли крайнюю бледность и глубокое потрясение Элвиры. Несчастная уже не танцевала, но машинально двигалась по зале, ее мысли отсутствовали, она не видела вокруг себя ничего, кроме отвратительного лица Мартиньо, застывшего угрожающим предостережением в дверях малой гостиной, куда она время от времени устремляла полный отчаяния и ужаса взор. Вся кровь прилила ей к сердцу, трепетавшему как у голубки, чувствующей на своей груди безжалостные когти ястреба.
Погрузившись в это состояние страха и смятения, Изаура не нашла, что ответить на столь искреннее и страстное признание юноши. Несколько мгновений она хранила молчание, что Алваро истолковал как робость или волнение.
– Вы не хотите отвечать? – нежно продолжал он. – Но хоть одно слово. Только одно слово…
– Ах, сеньор, – прошептала она, вздыхая. – Что я могу ответить на сладостные слова, произнесенные вами? Они волнуют меня, но…
Элвира внезапно замолчала. Неожиданная дрожь, охватившая ее, передалась Алваро. Это заставило его посмотреть на девушку с испугом и тревогой.
– Это он! – этот возглас сорвался с ее губ, как глухой и сдавленный стон. Она увидела Мартиньо, входящего в зал и ощутила смертельный холод, охвативший все ее тело.
– Простите меня, сеньор, – продолжала она, – сегодня я не в состоянии слушать ваши нежные слова. Я плохо себя чувствую, мне необходимо уйти. Если вы будете так добры, то проводите меня к отцу…
– Конечно, дона Элвира!.. Как вы бледны! Что с вами? Хотите, я провожу вас домой?.. Хотите, позову доктора?.. Здесь есть врачи.
– Спасибо, сеньор Алваро, не беспокойтесь. Это мимолетное недомогание, вероятно, усталость. Мне будет лучше, когда я вернусь домой.
– Так вы хотите уйти, не сказав мне ни единого слова утешения, не обнадежив…
– Может быть, утешения, но надежды – нет…
– Почему нет?
– У меня самой ее нет.
– Значит, вы не любите меня…
– Очень люблю.
– Тогда вы будете моей!
– Это невозможно…
– Невозможно!.. Какие могут существовать препятствия?
– Не могу сказать вам. Это мой крест.
В самом увлекательном месте это любовное объяснение было прервано внезапным появлением Мартиньо, приветствовавшего их глубоким поклоном. Возмущенный Алваро нахмурил брови и был готов прогнать назойливого знакомца, как отгоняют собаку. Элвира замерла, оцепенев от ужаса.
– Сеньор Алваро, – почтительно обратился к нему Мартиньо, – с вашего позволения мне надо сказать несколько слов этой сеньоре, которая опирается па вашу руку.
– Этой сеньоре! – воскликнул удивленный кавалер. – Какое у вас может быть дело к этой сеньоре?
– Очень важное. И ей это должно быть известно лучше, чем нам с вами.
Алваро, зная, сколь гнусен и презираем был Мартиньо, и решив, что речь шла об уловке некоего завистливого и трусливого соперника, воспользовавшегося этим ничтожеством, чтобы оскорбить или высмеять его, почувствовал приступ ярости, но на мгновение сдержался.
– У вас какие-то дела с этим человеком? – спросил он у Элвиры.
– У меня? Никаких, конечно. Я даже не знаю, кто это, – прошептала бледная и дрожащая девушка.
– Но, бог мой, дона Элвира, почему вы так дрожите? Как вы бледны! Кто этот негодяй, заставляющий вас так страдать? О, ради бога, дона Элвира, не пугайтесь! Я здесь, рядом с вами, и пусть остережется тот, кто осмелится оскорбить нас!
– Никто не собирается оскорблять вас, сеньор Алваро, – возразил Мартиньо. – Но дело серьезнее, чем вы можете предположить.
– Сеньор Мартиньо, оставьте, наконец, ваш таинственный тон, и скажите сейчас же, что вам угодно от этой сеньоры.
– Я могу сказать, но было бы лучше, если бы вы, сеньор, были в неведении.
– О! У вас тайны! В таком случае заявляю вам, что ни на секунду не покину эту сеньору, и, если вы не желаете сказать, зачем пришли, можете убираться.
– Ну уж со мной это не пройдет, я не собираюсь терять ни времени, ни труда, ни причитающихся мне пяти тысяч, – последние слова он злобно произнес сквозь зубы.
– Сеньор Мартиньо, прошу вас не злоупотреблять моим терпением. Если не желаете сказать, зачем пришли, избавьте меня от вашего общества.
– О, сеньор! – возразил, не смущаясь, Мартиньо, – раз уж вы меня вынуждаете, мне нетрудно исполнить вашу просьбу. С большим сожалением я сообщаю вам, что эта сеньора, которая опирается на вашу руку – беглая рабыня.
Алваро, прекрасно зная низость и бесстыдство Мартиньо, в первое мгновение остолбенел, услышав этот внезапный подлый донос. Он не мог поверить в это, и, поразмыслив секунду, утвердился в том, что все это бесстыдный фарс, затеянный каким-нибудь недостойным соперником, чтобы разозлить или оскорбить его. Сам Мартиньо, не брезговавший ничем, часто охотно служил орудием мести и сведения счетов, по договоренности или за деньги оказывая такого рода услуги с неизменным усердием. Алваро хорошо знал это, и потому почувствовал лишь отвращение и возмущение таким недостойным поступком.
– Сеньор Мартиньо, – сурово сказал он, – если кто-то заплатил вам за то, чтобы насмехаться надо мной и этой сеньорой, скажите сколько, и я готов заплатить вдвое, чтобы вы оставили нас в покое.
Широкое и бесстыдное лицо Мартиньо ничуть не изменилось при этом жестоком оскорблении, и единственное, что он ответил с нескрываемой наглостью:
– Я повторяю, и весьма громко, чтобы все меня слышали: эта сеньора, находящаяся здесь, – беглая рабыня, и я уполномочен задержать и вернуть ее хозяину.
Тем временем Изаура, завидев отца, искавшего ее повсюду, оставила руку Алваро, подбежала к Мигелу и упала в его объятия, пряча лицо на его груди и всхлипывая слабым голосом:
– Какое бесчестье, отец! Я это предчувствовала…
– Этот человек, если не наглец, то сошел с ума или пьян, – крикнул Алваро, бледный от ярости. – Во всяком случае он должен быть изгнан, как негодяй, из этого общества.
Некоторые друзья Алваро, схватив Мартиньо, уже были готовы выставить его за дверь, как пьяного или помешанного.
– Полегче, друзья мои, полегче! – развязно сказал тот, не теряя спокойствия. – Не осуждайте меня, не выслушав до конца. Прежде прочтите это объявление. Я сам могу прочитать его вам, и, если то, что я говорю – ложь, я разрешаю вам плюнуть мне в лицо и выбросить меня из окна.
Между тем эта ссора начинала привлекать всеобщее внимание, и многочисленные гости, движимые любопытством, теснились вокруг спорящих. Роковая фраза: «Эта сеньора – рабыня!» – громко произнесенная Мартиньо и передававшаяся из уст в уста, от одного к другому с невероятной быстротой уже ходила по всем залам и отдаленным уголкам обширного здания. Слух распространился повсюду, дамы и кавалеры – все, кто там находился, включая музыкантов, привратников и лакеев, толкаясь, устремились в гостиную, где происходили описываемые нами события. Зала была буквально набита людьми, которые изо всех сил напрягали слух. и, вытягивая шеи, старались увидеть и услышать происходящее.
Посреди этой молчаливой, недоумевающей, ошеломленной, жаждущей сенсации толпы Мартиньо спокойно достал из кармана уже известное нам объявление, развернул и громким резким голосом прочитал его от начала до конца.
– Очевидно, – продолжал он, закончив чтение, – что приметы неоспоримо сходятся, и только слепой не узнает в этой сеньоре беглую рабыню. Но, чтобы развеять возможные сомнения, остается только проверить, есть ли у нее след ожога над правой грудью. А в этом легко убедиться уже сейчас с разрешения сеньоры.
Сказав это, Мартиньо с бесподобной развязностью направился к Изауре.
– Стой, мерзкий шпион! – с негодованием вскричал Алваро и, схватив Мартиньо за руку, отшвырнул его от Изауры так, что тот упал бы на пол, если бы не натолкнулся на людей, тесно сгрудившихся вокруг них. – Стой. Без вольностей! Рабыня она или нет, твои грязные руки не коснутся ее.
Подавленная ужасом и стыдом, подняв, наконец, лицо, которое она спрятала на груди отца, Изаура повернулась к присутствующим и, сложив клятвенно перед собой руки, в отчаянном волнении воскликнула дрожащим голосом:
– Нет нужды прикасаться ко мне. Сеньоры, простите! Я совершила низость, недостойный, позорный поступок! Но бог свидетель, меня толкнуло на это жестокое стечение обстоятельств. Сеньоры, то, что говорит этот человек – правда. Я… рабыня!..
Лицо пленницы покрылось смертельной бледностью, голова бессильно упала на грудь, как срезанная и лилия, гордое тело рухнуло, как мраморная статуя, сорванная ураганом с пьедестала, и она упала бы на пол, если бы Алваро и Мигел заботливо не подхватили ее.
Рабыня! Это слово, вырвавшееся из груди Изауры, как последний вздох, теперь передавалось из уст в уста ошеломленной толпой и долго разносилось эхом по просторным залам и гостиным, словно зловещий вой полуночных порывов ветра в чаще мрачного бора.
Этот необычный инцидент произвел на балу эффект разорвавшейся посреди бивуака бочки пороха. В первые мгновения – страх, оцепенение и нечто вроде гнетущего кошмара, затем – возбуждение, переполох, движение и жалобные стоны.
Алваро и Мигел проводили обессилевшую Изауру в дамский boudoir [12]12
boudoir – будуар (фр.) (прим. пер.)
[Закрыть]и там с помощью некоторых сострадательных дам оказали ей соответствующую случаю помощь. Они не отходили от нее, пока девушка не пришла в себя окончательно. Обеспокоенный и обескураженный Мартиньо шел за ними по пятам и подсматривал с возможно близкого расстояния, опасаясь, как бы у него не отняли добычу.
Невозможно описать поднявшийся в залах шум, волнение, охватившее всех. Публика была взбудоражена различными и противоположными впечатлениями, разбуженными в умах этим неожиданным разоблачением. Какое возмущение появилось на лицах многих красавиц, принадлежавших к знатным и богатым семьям, когда они узнали, что превзошедшая их всех в красоте, изяществе, талантах и остроумии девушка была всего лишь беглой рабыней! Я не в состоянии рассказать, пусть читатели сами вообразят. Однако, к жестокому разочарованию многих из них, главным образом тех, кто чувствовал себя обиженными учтивостью и почестями, чистосердечно оказанными некоторыми кавалерами милой незнакомке, примешивалось некоторое затаенное удовлетворение. Они были унижены, но одновременно и отомщены. Те же, кто лелеял надежду или претендовал на любовь Алваро – а были их немало – ликовали, узнав о случившемся, так как благородный юноша невольно стал мишенью для тысяч безжалостных насмешек и острот.
– Как вам этот раб рабыни? – говорили они. – Какое выражение лица было у бедняги!
– Обыкновенное. Он, наверняка, выкупит ее и женится. Этот сумасброд способен на любые безумства.
– А что плохого? У него будет одновременно жена, хорошая кухарка и проворная служанка!
Слабое утешение! Клеймо неволи не могло заслонить, скорее наоборот, подчеркивало печать превосходства, запечатленную на прекрасном челе Изауры несмываемыми знаками божественного провидения.
Впечатления кавалеров были совершенно иными. Немногие, очень немногие перестали проявлять живой интерес и сострадание к несчастной и прекрасной рабыне. О случившемся говорили и обсуждали его во всех залах. Кое-кто, несмотря на очевидность примет и признание Изауры, еще сомневался в очевидности.
– Нет, эта женщина не может быть рабыней, – говорили они, – здесь какая-то тайна. Когда-нибудь она раскроется.
– Какая тайна? Случай вполне возможный, к тому же она сама призналась. Но кто этот грубый и бездушный плантатор, который держит в неволе такое прекрасное создание?
– Наверное, какой-нибудь болван, тупой и скаредный злодей.
– Если не какой-нибудь султанишка с хорошим вкусом, желающий сохранить ее в своем гареме.
– Как угодно, но необходимо заставить это животное освободить ее. Не может находиться в хижине женщина, достойная восседать на троне!
– Только бесчестный Мартиньо, с его сатанинской алчностью мог заподозрить рабыню в этом ангеле! Какое бесстыдство! Я бы его задушил, попадись он мне здесь сейчас!
А тем временем Мартиньо, который заранее запасся ордером на задержание рабыни и пришел в сопровождении судебного исполнителя, категорически требовал выдачи Изауры. Однако Алваро, употребив свое влияние и авторитет, решительно воспротивился этому и, взяв в свидетели присутствующих, объявил себя поручителем рабыни, обязавшись передать ее владельцу или тому, кто востребует ее по его указанию. Напрасно Мартиньо пытался настаивать, свидетели этой сцены, осмеивавшие и поносившие его, вынудили наглеца замолчать и отказаться от этого намерения.
– Проклятье! Хотите меня обокрасть! – воскликнул Мартиньо как одержимый. – Мои пять тысяч рейсов! Ах! Мои пять тысяч! Пропали! Пропали!
Причитая так, он нашел лестницу и, прыгая через ступеньки, рыча от ярости, стремглав выскочил на улицу.
Глава 15
Уже прошло около месяца после событий, о которых мы только что рассказывали. Изаура и Мигел благодаря законному вмешательству Алваро продолжали жить в том же маленьком домике в предместье Санто Антонио. Не имея больше возможности даже мечтать о побеге и свободе, они остались в Ресифе по совету своего покровителя, в ожидании результатов его усилий, предпринимаемых в их интересах, и находясь при этом в самой томительной тревоге, как Дамокл с подвешенным над его головой на тонкой нитке острым мечом.
Алваро почти каждый день бывал в доме беглецов и проводил долгие часы в разговорах о возможности добиться свободы для своей протеже, пытаясь ободрить их надеждой на счастливый исход его усилий.
Чтобы лучше понять то, что произошло со времени рокового бала, послушаем беседу Алваро и Жералдо, происходившую в доме Изауры.
Жералдо на следующее утро после бала оставил Ресифе и уехал в отдаленный поселок, куда его пригласили вести важное дело. Вернувшись в столицу штата через месяц, он прежде всего отправился к Алваро, побуждаемый не только дружбой, но и желанием узнать завершение необычного события на балу. Не застав дома своего друга два или три раза, он предположил, что вероятнее всего сможет увидеть его в доме Изауры, если она еще находится в Ресифе и живет в том же домике. Он не ошибся.
Услышав голос своего друга, спрашивающего о нем у калитки сада, Алваро тотчас же вышел ему навстречу, прежде заверив хозяев, что человек, интересующийся им, его близкий друг, которому он полностью доверяет, и, с разрешения хозяев, впустил его.
Жералдо приняли в маленькой комнате в передней части дома. Эта комната, хоть и не слишком просторная и очень просто обставленная, была весьма уютна, светла и полна аромата цветов. Окна комнаты затенялись вьющимися растениями, словно живыми зелеными занавесями, и поэтому она была скорее похожа на беседку, чем на комнату. Солнечный свет проникал туда через распахнутую дверь, ведущую на веранду с видом на море. С веранды можно было пройти меж кокосовых пальм, даривших тень и прохладу жильцам дома. Далее ваш взгляд скользил по поверхности океана и терялся на горизонте, где океан сливался с ясным сияющим небом.
Поздоровавшись с гостем и обменявшись с ним несколькими учтивыми словами, Мигел и Изаура, догадываясь, что молодые люди желали бы остаться наедине, тактично удалились во внутренние комнаты дома.
– Действительно, Алваро, – сказал, улыбаясь, доктор, – это прелестное жилище, и я не удивлен, что тебе нравится проводить здесь большую часть твоего времени. Он даже похож на таинственный грот феи. Жаль, что проклятый чернокнижник внезапно развеял очарование твоей феи, превратив ее в простую рабыню.
– Ах, не шутите так, мой дорогой доктор. Эта отвратительная сцена произвела на меня неизъяснимое, мучительное впечатление. Однако, признаюсь откровенно, ни на секунду не изменила природу моих чувств к этой женщине.
– Что ты говоришь?.. Твоя эксцентричность уже достигла такой степени?
– Что же поделаешь? Таким я родился. В первые мгновения стыд и даже бешенство ослепили меня. Я почти что с удовольствием наблюдал ее неподдельный испуг. Какое грустное и оскорбительное разочарование! В одно мгновение я увидел, как рушится и превращается в груду камней роскошный замок, с такой любовью возведенный моим воображением!.. Рабыня, столько времени державшая меня в заблуждении и, в конце концов, выставившая меня перед обществом в унизительной роли шуга! Представь себе, какой конфуз и смущение я испытал перед этими знатными дамами, рядом с которыми я поставил рабыню в собрании самого блестящего и избранного общества!
– И кроме того, – добавил Жералдо, – рабыню, затмившую их всех своей редкой красотой и удивительными талантами. Даже специально ты не смог бы приготовить им более жестокое унижение. Это преступление, которое тебе никогда не простят, разве что узнав, что ты тоже заблуждался.
– Так вот, Жералдо, я, не знавший тогда от смущения и неловкости, где спрятаться, сегодня смеюсь и радуюсь тому, что так случилось. Кажется, что это происшествие предначертал всевышний, чтобы таким неординарным образом показать, сколь ничтожны и смешны любые различия в происхождении или богатстве, чтобы смирить гордость и самодовольство великих, вознести и защитить униженных от рождения, доказав, что рабыня может быть лучше герцогини. Недолго продлилось то первое мое неприятное впечатление. Очень скоро сострадание, любопытство, интерес, внушаемые злоключениями такой незаурядной личности, а точнее любовь, которую не смог погасить в моем сердце даже такой громкий скандал, заставили меня позабыть все, и я решил открыто и любой ценой защитить прекрасную пленницу. Как только мне удалось привести Изауру в чувство, убедившись, что она вне опасности, я помчался домой к начальнику полиции и изложил ему события. Благодаря нашим дружеским отношениям, я получил разрешение на то, чтобы Изаура и ее отец, а кстати знай, что он действие действительно ее отец, могли бы свободно вернуться домой, в то время как я официально становился поручителем бедной девушки. Так и произошло, вопреки яростному реву Мартиньо, упорствовавшему, не желая отпускать добычу. Однако, на следующий день тот же начальник полиции, взвесив серьезность и значительность этого дела, пожелал, чтобы она была препровождена к нему для допроса и установления личности. Я, конечно, вызвался проводить ее. О, если бы ты видел ее в тот момент!.. Сохраняя все свое достоинство, сдерживая подступающие к горлу слезы, вызванные ее ужасным положением, она мужалась. В ней не было ничего, что напоминало бы ее рабское происхождение, ее манеры подчеркивали чистоту и благородство души. Это был ангел скорби, изгнанный с небес и представший перед земным судом. Я все еще сомневался в жестокой действительности. Начальник полиции, движимый восхищением перед такой милой и благородной особой, был очень любезен и допрашивал ее спокойно и вежливо. Охваченная смущением и стыдом, она созналась во всем с наивностью непорочной души. Бежала она с отцом, спасаясь от домогательств распутного, похотливого и жестокого сеньора, который насилием и мучениями хотел заставить ее удовлетворить его низкие желания. Но Изаура, которую исключительная природа, дополненная самым утонченным и совершенным образованием, с детства наделила целомудрием и героической стойкостью, отвергла все обольщения и угрозы своего недостойного господина. Наконец, под страхом обещанного им самого унизительного и грубого обращения, не замедлившего бы стать реальностью, она приняла крайнее и единственное остававшееся ей решение – бежать.
– Сказать по правде, Алваро, причина побега самая достойная и делает ей честь, но… к сожалению, она остается беглой рабыней.
– И именно поэтому она вызывает интерес и сострадание. Изаура рассказала мне всю свою жизнь и, как мне кажется, может доказать свое право на свободу. Ее бывшая хозяйка, мать нынешнего господина, вырастившая и давшая ей великолепное образование, говорила при свидетелях, что в случае своей смерти завещает девушке свободу. Внезапная смерть сеньоры, не успевшей оставить завещания, причина того, что Изаура еще находится в когтях своего распутного и недостойного господина.
– И что же ты собираешься делать?
– Собираюсь добиваться свободы для Изауры и назначения опекуна для защиты ее прав.
– И где ты собираешься получить доказательства или документы в подтверждение своей правоты?
– Не знаю, Жералдо. Я хотел бы посоветоваться с тобой, именно поэтому я ждал тебя с таким нетерпением. Просвети и вдохнови меня на это правое дело своими юридическими познаниями. Я уже воспользовался первым и самым очевидным для меня способом, и сразу же, на следующий после бала день написал владельцу Изауры в самых умеренных и убедительных выражениях, какие только нашел, предлагая ему назначить цену за ее свободу. Но дело только осложнилось: похотливый и ревнивый раджа пришел в бешенство и прислал мне в ответ вызывающее письмо, которое я только что получил. В этом письме он называет меня соблазнителем и укрывателем чужих рабынь и торжественно обещает прибегнуть к законным средствам, чтобы вернуть невольницу в свой дом.
– Весьма глуп и невежлив этот султанишка, – сказал Жералдо, бегло прочитав показанное ему другом письмо, – хотя, если не обращать внимания на его наглый тон, к сожалению, он прав…
– За этот тон он даст мне полное и исчерпывающее удовлетворение, на чем я настаиваю.
– Несмотря на его наглость, мы вынуждены признать, что он обладает неоспоримым правом требовать назад и арестовать свою рабыню, где бы она не находилась, если ты не можешь представить никаких законных аргументов в защиту твоей протеже.
– Это позорное и жестокое право, мой дорогой Жералдо. Насмешка называть правом варварский свод законов, против которых во весь голос протестуют цивилизация, мораль и религия. Терпеть общество, где разнузданный и тираничный господин, одержимый постыдными желаниями, имеет право мучить хрупкое и невинное создание только потому, что ей выпало несчастье родиться рабыней, это верх злодейства и гнусности.
– Не совсем так, мой дорогой Алваро. Эти злоупотребления и подлости должны пресекаться, но как может правосудие или государственная власть проникать в пределы семейного очага и вмешиваться в частную жизнь гражданина? Каких только отвратительных и порочных тайн, порождаемых рабством, ни существует на этих плантациях и в поместьях, о которых, я уже не говорю – правосудие, – но даже соседи не подозревают… Пока будет существовать рабовладение, будут и такие примеры. Несовершенное законодательство порождает бесконечное количество злоупотреблений, которые можно уничтожить только вырвав зло с корнем.
– К несчастью, это так. Если общество бесчеловечно обрекает эти жертвы на произвол их палачей, то, поверь мне, в мире еще есть благородные души, берущие на себя обязанность защитить или отомстить за обиженных. Что касается меня, Жералдо, то я торжественно обещаю, пока в моей груди бьется сердце, я буду всеми силами бороться за свободу Изауры и надеюсь, что бог будет на моей стороне в этом справедливом и святом деле.
– Насколько я понимаю, Алваро, ты поступаешь так не только из соображений филантропии, но главное, по-моему, ты очень любишь эту рабыню…
– Ты прав, Жералдо, я очень люблю ее и буду любить вечно. И я не делаю из этого тайны. Разве странно или постыдно любить рабыню? Патриарх Авраам любил свою рабыню Агарь и ради нее оставил Сару, свою жену. Униженное положение не может лишить Изауру светлого и сияющего ореола, в котором я видел и вижу ее по сей день. Красота и невинность – это звезды, сияющие еще ярче во мраке несчастья.
– Твоя философия прекрасна и достойна твоего благородного сердца, но ничего не поделаешь, судьбы вершат гражданские законы, хотя эти условия, созданные людьми, несовершенны, несправедливы и часто жестоки. Ангел страдает и стонет под игом рабства, а демон устремляется к вершинам счастья и власти.
– Да, это так, – размышлял Алваро в унынии. – Неужели в этих бесчеловечных законах нельзя найти никакого пункта, позволяющего оспорить у палача его невинную жертву?
– Никакого, Алваро, до тех пор, пока не получишь какое-нибудь доказательство в пользу твоей подчиненной. Закон видит в рабе только собственность и фактически отказывает ему в человеческой природе. Господин имеет полное право собственности на раба и может лишиться его только отпустив на свободу или отчуждая его иным образом, или если свобода доказана в процессе судебного разбирательства, но не по причин не имевшей место жестокости или чего-то подобного со стороны владельца.
– Эти ваши законы – жалкий и глупый бред. Чтобы расставить сети честности, покровительствовать обману, воспользовавшись незнанием, ограбить бедного, благоприятствовать ростовщичеству и алчности богачей, ваши законы изобилуют всевозможными средствами и уловками. Но когда речь идет о гуманной цели, о том, чтобы защитить беспомощную невиновность от произвола, от несправедливого преследования, тогда они либо немы, либо слепы. Клянусь, я использую все доступные мне средства, чтобы освободить несчастную от оскорбительного ига. На это вдохновляет меня не только порыв великодушия, но и моя чистая и горячая любовь. Я не стыжусь признаться в этом.
