Текст книги "Стычка стрелка Шарпа"

Автор книги: Бернард Корнуолл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Бернард Корнуолл
Стычка стрелка Шарпа

Ричард Шарп и оборона реки Тормес, август 1812 года

– Добро пожаловать в Сан-Мигель, капитан, – сказал майор Таббз стоящему рядом офицеру, – Сан-Мигель, где слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение.

– Аминь в том, – добавил сзади Патрик Харпер.

Офицеры не обратили на его реплику никакого внимания. Все трое находились на валу небольшой крепостцы Сан-Мигель. Находящийся в превосходном расположении духа майор Таббз, щекастый пухлик, чей облик полностью соответствовал фамилии[1]1
  «Tubby»-коротконогий толстяк. Прим. пер.


[Закрыть], круглыми кулачками отбивал на поверхности парапета ритм одному ему слышного марша. Собеседник майора был выше его на голову, худ и облачён в мундир стрелка, столь обильно уснащённый заплатами из бурой дерюги, что издалека походил на крестьянский кафтан. Кроме латаной-перелатаной куртки стрелок носил подшитые кожей рейтузы, некогда принадлежавшие полковнику наполеоновской гвардии, а на боку болтался тяжёлый кавалерийский палаш, этого самого полковника в своё время отправивший к праотцам.

– Тихая заводь, Шарп, – произнёс Таббз, – Нас некому побеспокоить.

– Рад слышать это, сэр.

– Французы убрались… – плавный жест, которым майор сопроводил свои слова, подразумевал, что французы просто растворились в воздухе, – Нам предстоит трудиться в благословенном Элизиуме.[2]2
  Элизиум – в античной мифологии место, где блаженствуют умершие герои. Парижские Елисейские поля получили своё название после революции 1789 года именно в его честь. Прим. пер.


[Закрыть]

Шарп понятия не имел, что это за Элизиум такой, но переспрашивать не собирался. И без того было понятно, что Элизиум – местечко неплохое, раз майор сравнил с ним залитый солнцем мирный ландшафт, открывающийся за речкой.

– Только вы, я, – воодушевлённо продолжал Таббз, – наши доблестные солдатики и в цейхгаузе достаточно вина, чтобы утопить целый фрегат…

– Аминь и в этом, – подытожил сержант Харпер.

Шарп повернулся к нему:

– Сержант, возьмите трёх надёжных ребят и все бутылки с пойлом перебейте к чёртовой матери.

– Э-э… Шарп! – воззвал к нему Таббз, глядя так, будто отказывался верить ушам своим, – Перебить бутылки?

Шарп посмотрел ему в глаза:

– Лягушатники убрались, сэр, но война пока не выиграна. Если отряд мусью покажется на том вон тракте, – он указал на юг, на дорогу, что вела к охраняемому их крепостцой мосту, – думаю, ни вам, ни мне не улыбается встретить их, имея за спиной в дымину пьяных стрелков, заливших зёнки настолько, что не могут даже зарядить винтовку…

Таббз опасливо уставился на юг, но среди пышных пажитей, рощ олив, виноградников, домиков с белёными стенами и полей, полных цветущих маков, никого не высмотрел.

– Там нет французов! – сообщил он.

– Ни единого, сэр, – поддакнул Харпер.

– Лягушатники, сэр, они и есть лягушатники, – настаивал Шарп, – Покуда хоть один из них топчет грешную землю, я бы не спешил клясться, что они здесь не появятся.

– Но бить бутылки, Шарп! – укорил Таббз, – Доброе вино, очень доброе вино, и, вне сомнения, чья-то частная собственность. Об этом вы подумали?

Он сердито сдвинул брови, но, видя, что его гримаса не произвела на стрелка желаемого впечатления, попробовал зайти с другого бока:

– Дверь-то в цейхгауз заперта, а? Разве этого не достаточно?

Шарп вздохнул:

– Не поручусь за ваших парней, сэр, но моих висячий замок едва ли задержит дольше, чем на полминуты. Сержант!

– Сэр?

– Бутылки вынести и бить на мосту, – мощёный камнем пол цейхгауза был заметно ниже уровня земли, и Шарп не желал давать своим бойцам шанс надраться, лакая выпивку по-собачьи, с карачек, – Живо!

Таббз испустил тяжкий вздох, однако перечить не осмелился. Он был интендантом, то есть человеком сугубо штатским, несмотря на шитый серебром синий мундир и чин майора. Люциус Таббз снабжал армию оружием и боеприпасами, сам пороху не нюхнув ни разу, тогда как темноволосый, исполосованный шрамами воин рядом с ним довольно повидал сражений на своём веку. Военную карьеру капитан Ричард Шарп начинал рядовым, и в офицеры смог выбиться лишь благодаря тому, что был хорош, пугающе хорош в ратном деле, и Люциус Таббз (хоть и не признался бы в том ни за какие коврижки) побаивался капитана Шарпа. Побаивался, пожалуй, даже больше, чем всех французов на свете.

– Сержант? – окликнул Таббз Харпера, нехотя спускающегося со стрелковой ступени, – А мы не можем сохранить пару-тройку бутылочек? Для медицинских целей?

Робко покосившись на Шарпа, Таббз пролепетал:

– Разве не учит нас Писание употреблять «…немного вина ради желудка твоего и частых твоих недугов»?

– Ну, ради моего желудка, так и быть, – чуть смягчился Шарп, – Две дюжины бутылок, сержант, занесёте ко мне в комнату.

– Две дюжины, так точно, сэр! – быстро сказал Харпер, скатываясь по лестнице.

– Две дюжины? – жалобно повторил Таббз.

– Видите ли, майор, когда речь заходит о спиртном, – пояснил Шарп, – у сержанта Харпера становится худо со счётом. Будьте покойны, шесть дюжин бутылок окажется в моей комнате, и столько же будет растыкано по укромным углам. Не прикажи я избавиться от остального пойла, ребята, чего доброго, решили бы, что попали в паб. А это не паб. Нам ещё работать.

Вернее, работать предстояло Таббзу, для чего он привёз с собой трёх рабочих-испанцев и шотландца по фамилии Мак-Кеон, десятника той же шарашкиной конторы, что и сам майор. Если уж сосем быть точным, то работать предстояло именно Мак-Кеону, а Таббзу – подписывать бумажки и снимать сливки. Так был устроен их мир. Месяц назад французы потерпели сокрушительное поражение под Саламанкой. Артур Уэлсли, пожалованный ныне титулом виконта Веллингтона Талаверского, провёл их, ослепил их, вывел их из себя и разбил в пух и прах. Так что лягушатники действительно убрались. Они драпали на север, поджав хвост, и с ними слинял французский гарнизон форта Сан-Мигель, а в кладовой укрепления остались пылиться пять тысяч мушкетов.

Священник соседней деревни Сан-Мигель-де-Тормес нашёл забытое оружие после ухода лягушатников и припомнил обоз, что привёз мушкеты сюда. Оружие предназначалось для армии Сульта на юге, но кавалерийский полк, который должен был охранять обоз в горах Сьерра-де-Гредос, так и не появился. Комендант форта, в конце концов, махнул на оружие рукой, свалил его в цейхгауз и выбросил из головы. Помимо оружия, священник обнаружил на складе изрядный запас вина. Поразмыслив, честный падре повесил замок на место и послал британцам весточку, в ответ на которую прибыл майор Таббз с приказом принять ружья на баланс, проверить, смазать да подготовить для передачи гверильясам, не первый год наводящим страх Божий на захватчиков-французов. Шарп и его Лёгкая рота Южно-Эссекского полка были прикомандированы к Таббзу в качестве охраны.

Охраны от кого? Шарп сомневался в том, что в радиусе сотни километров вокруг моста через Тормес можно сыскать хоть одного французика. Разгромленный под Саламанкой маршал Мармон, смазав салом пятки, катился на север. На юге маршала Сульта пришпилил к реке Гвадиане генерал Хилл. По правде, думал Шарп, будут ли два офицера с пятьюдесятью тремя «доблестными солдатиками» Лёгкой роты наливаться вином, либо же будут бдеть, трезвые, как стёклышки, пока Мак-Кеон хлопочет, разницы нет. Только вот дожить до сего дня Шарп умудрился отнюдь не благодаря благодушию. Лягушатники были побеждены под Саламанкой, но не были побеждены окончательно.

Он спустился во двор, миновал ворота и вышел на мост, где Патрик Харпер и три стрелка с похоронным видом как раз шваркнули о камни первую партию бутылок. Расположившаяся тут же на мосту Лёгкая рота встретила данный акт вандализма негодующим рёвом, который при появлении Шарпа смолк. Тем не менее, скрывать от командира обуревающие их чувства они не считали нужным, выражая эмоции постукиванием прикладов по каменным плитам.

– Лейтенант Прайс! – рявкнул Шарп.

– Сэр? – долговязый лейтенант, кемаривший в тени часовенки на северном конце моста, вскочил на ноги.

– Какие-то подозрительные личности крутятся в виноградниках, – Шарп ткнул пальцем на юг, где тракт петлял, скрываясь в холмах Сьерра-де Гредос, – Во-он тот виноградник, где хутор, видишь?

Прайс повернул голову, сощурил глаза и недоверчиво переспросил:

– Дальний виноградник, сэр?

– Самый дальний, – подтвердил его подозрения Шарп, – Бери роту и поймай ублюдков. Их там десяток или около того.

Прайс промямлил:

– Но они же заметят, что мы идём, сэр. Заметят и…

– Сбегут? – осведомился Шарп, – Да что ты, Гарри? От тебя с твоими длиннющими мослами и мне было бы труднёхонько сбежать, а уж им-то? Поймаешь, как миленьких.

Шарп прошёлся по мосту мимо потных, запылённых, измотанных солдат. Два дня они шагали сюда по тылам армии Веллингтона и всё, чего сейчас хотели, – это пожрать, надраться вусмерть и завалиться спать.

– Стройте роту, сержант Хакфилд! – распорядился капитан, – Шевелитесь! Нельзя дать мошенникам улизнуть!

Лейтенант Прайс взобрался на перила и старательно рассматривал указанный Шарпом виноградник в трёх километрах от моста, дрожащий в раскалённом солнцем воздухе.

– Я никого не вижу, сэр! Если они там и были, то, должно быть, дали дёру!

– Вперёд! – гаркнул Шарп, – Они там, и вы их поймаете! Живей! Беглым шагом!

Проводив тяжело топающую роту взглядом, он повернулся к Харперу:

– Вы не могли бы управляться с бутылками быстрее, сержант?

Харпер и его команда выволакивали спиртное из цейхгауза и складывали у часовни, – каменной каморки площадью в несколько квадратных метров с гипсовой Мадонной внутри, и, лишь, когда набиралось определённое количество бутылок, приступали к главному этапу своего скорбного священнодействия.

– У слепого паралитика вышло бы скорее, чем у вас, – недовольно проворчал Шарп.

– Может, и вышло бы, – не стал спорить ирландец, – Только вы же не обрадуетесь, если уцелеет бутылка-другая? Поэтому приходится работать тщательно, удостоверяясь, что каждая посудина разбита вдребезги.

Харпер грохнул очередную бутылку о перила:

– И мост, по колено засыпанный битым стеклом, тоже счастливым вас не сделает, правда ведь?

– Ладно, ладно… – буркнул Шарп и вернулся в форт.

Майор Таббз встревожено наблюдал с парапета за удаляющейся ротой:

– Каких-таких личностей вы углядели, Шарп?

– Да никаких, – пожал плечами капитан, – Раз у них хватает сил возмущаться, значит, хватит и на небольшой марш-бросок. Мы же не хотим, чтобы ребята расслабились, да?

– Не хотим, – согласился Таббз, – Ни в коем случае не хотим.

Взгляд майора рассеянно скользнул по деревушке Сан-Мигель-де-Тормес, раскинувшейся вдоль северного берега. Полтора десятка мазанок, крохотная церковь, пресс для оливок и, само собой, таверна. Вдали, на саламанкском тракте, из-за небольшой рощицы выплывало белое облако. Таббз встрепенулся:

– Это, что, дым, Шарп?

– Пыль, сэр.

– Пыль?

– Поднятая башмаками или копытами, сэр.

– Святый Боже! – майор торопливо выудил из заднего кармана мундира подзорную трубу.

– Это не французы, сэр, – успокоил его Шарп, – Не по этой дороге.

– Французы-не французы, однако на мирных поселян они тоже не походят… – озабоченно произнёс Таббз, разглядывая группу всадников, выезжающих из-за пробковых деревьев.

Конники носили широкополые шляпы и вооружены были до зубов. У всех висели через плечо или были приторочены к сёдлам мушкеты, с поясов свисали к стременам сабли. Полной военной формы не было ни на ком из всадников, хотя элементы французского обмундирования и снаряжения попадались. Майор поёжился. Он полагал себя человеком тёртым, видавшим виды, но с таким сборищем душегубов сталкивался впервые.

Кроме мушкетов с саблями у них имелись пистолеты, ножи, а один вёз поперёк седла здоровенный топор. Они подъехали достаточно близко, чтобы Таббз мог разглядеть их суровые, сожжённые солнцем, усатые физиономии.

– Гверильясы? – предположил интендант.

– Похоже на то, майор.

Таббз засопел:

– Знаете, Шарп, может, они и на нашей стороне, только не верю я им ни на грош. Разбойники, самые настоящие разбойники.

– Чистая правда, сэр.

– Висельники, бандиты, головорезы! Не задумываясь, перережут глотку отставшему бедолаге-британцу ради его мушкета и экипировки!

– Слыхал о таком, сэр.

Майор резко опустил трубу и ужаснулся:

– Капитан, а вдруг это их вино?!

– Едва ли, сэр.

Вино французы, вероятнее всего, отняли у кого-то из местных виноградарей, заплатив ему, по доброму обычаю лягушатников, свинцом вместо золота.

– Бог мой, Шарп! – всполошился Таббз, – Если вино их, они же будут вне себя от ярости! Вне себя! Отзывайте солдат обратно!

Майор испуганно стрельнул глазами вслед марширующим бойцам Шарпа, затем вновь уставился на гверильясов:

– Они же потребуют возместить ущерб! Что делать тогда будем?

– Пошлём их к такой-то матери, сэр.

– Пошлём… О, Господи!

Последний возглас был вызван тем, что один из всадников пришпорил коня и, обогнав спутников, помчался к форту. Майор суетливо приник к окуляру и через мгновение изумлённо выдохнул:

– Святый Боже!

– Что там, майор? – спокойно поинтересовался Шарп.

– Не что, Шарп… Кто! Женщина! Вооружённая!

Вино было забыто. Таббз глазел на молодую особу с винтовкой и саблей, скачущую к укреплению. Наездница сбросила шляпу, и ветер с готовностью подхватил тяжёлую волну иссиня-чёрных волос.

– Прехорошенькая!

– Её зовут «Агуха», сэр, – просветил интенданта Шарп, – «Игла», по-испански. И прозвище она заслужила не посиделками с рукодельем, а любимым способом убийства. Стилетом в сердце.

– Вы… Вы знакомы с ней, Шарп?

– Я женат на ней, майор, – ответствовал капитан на ходу, спеша вниз, навстречу Терезе, и поймал себя на мысли, что Таббз таки не ошибся. Элизиум или не Элизиум, но кроха счастья Шарпу, по– видимому, перепадёт.

Майор Пьер Дюко был не более майором, чем Люциус Таббз. Впрочем, Дюко, хоть он и ходил в штатском платье, едва ли можно было бы отнести и к гражданским. Законник? Пожалуй. Влияния Дюко вполне хватило бы вершить правосудие, да только судьбы он предпочитал вершить на уровне армий и государств, а не мелких отдельных людишек. Низкорослый, лысеющий и тщедушный, с толстыми линзами очков на носу, Дюко походил на мелкого чиновника или студента, если бы не сшитая у лучших портных одежда и глаза. Близорукость не скрадывала их холода и зелени стылого северного моря, сразу давая понять, что такие чувства, как жалость и милосердие, майору незнакомы. Жалость Дюко полагал уделом прекрасного пола, а милосердие – Господа Бога. Императору от Дюко требовались иные качества. Въедливость, изощрённость, смётка, и Дюко обладал всеми тремя. Глаза и уши императора, скромный майор Дюко, к мнению которого прислушивались спесивые маршалы Франции. Вынуждены были прислушиваться, ибо мнение майора было волей императора.

Император и послал Дюко в Испанию, потому что маршалы терпели поражение за поражением. Они проигрывали битвы! Они теряли драгоценных Орлов! Непобедимую армию Франции громила смехотворная горстка англичан и испанских оборванцев! Дюко предписывалось проанализировать причины неудач и доложить Его Величеству, какие меры могут помочь выправить положение. В Испании, впрочем, никто не знал ни сути задания Дюко, ни того, насколько далеко простираются его полномочия, из чего следовало, что любая рекомендация майора будет почтительнейше принята дуболомами-армейцами к исполнению. Пусть только попробуют не принять! Не успел Дюко прибыть в Испанию, как растяпа-Мармон потерпел очередное поражение. Опозорился, если уж называть вещи своими именами. Его «армия Португалии» спасала шкуры, оставив Мадрид без защиты. Один Сульт, командующий «армией испанского направления», ещё одерживал победы, но кому нужны победы на задворках, когда вот-вот будет потеряна Кастилия?

Оберегаемый от гверильясов шестью сотнями кавалеристов, Дюко поехал на юг, дабы подсказать маршалу Сульту ловкий ход. Маршал воспользоваться добрым советом не спешил.

– У меня на счету каждый солдат, мсье! – сердито рычал он, – Оглядитесь вокруг! Здесь под каждым кустом по партизану! И войско Баллестероса перед носом!

Дюко мысленно фыркнул. Генералом Баллестеросом под носом Сульт был обязан исключительно собственной нерешительности. Вместо того, чтобы обескровить регулярные испанские части, маршал слегка потрепал их и вынудил отступить под защиту крепостных орудий британского Гибралтара. Увы, с сожалением констатировал Дюко, решительность была не в чести у высшего французского командования на полуострове. Страх неудачи делал их кроткими, как овечки. Они избегали малейшего риска, а ведь без риска не бывает громких побед.

– Баллестероса можно в расчёт не брать, – прикинул Дюко, – Он рыпаться побоится. Гверильясы тоже в чистом поле не бойцы. Остаётся Веллингтон. Вот он опасен.

– Часть его армии у меня на северном фланге, – показал пальцем на карте Сульт, – Генерал Хилл. С юга испанцы Баллестероса. Моя армия в клещах, а вы хотите, чтобы я отрядил людей на выручку Мармону?

– Не я, – холодно сказал Дюко, – Император хочет, чтобы вы отрядили людей разгромить Веллингтона.

Сульт замолк, глядя на карту. Упоминание Наполеона отбило у него охоту пререкаться. По правде, в предложении майора имелось здравое зерно.

Дерзко, чертовски дерзко. Конечно, британцев так не разобьёшь, но манёвр, придуманный очкатым умником, мог напугать Веллингтона, и, при известной доле удачи, заставить того отступить обратно к португальской границе. Такое отступление спасло бы Мадрид, позволило бы Мармону перегруппироваться и подпортило бы английскому выскочке начинающую складываться репутацию непобедимого полководца.

Идея Дюко состояла в том, чтобы послать пару тысяч солдат на восток, к верховьям Гвадианы. Там отряд следовало свернуть на север, через Мадридехос в направлении Толедо, где французы сохранили за собой переправу через Тахо. Для англичан этот манёвр будет выглядеть подготовкой Сульта к отводу войск на север для соединения с прочими французскими армиями. Из Толедо, по мысли Дюко, отряд двинется на северо-запад через Сьерра-де-Гредос, к дорогам, по которым снабжается воинство Веллингтона. Путь к транспортным артериям британцев преграждала быстрая и глубокая река Тормес. Вброд её не перейдёшь, нужен мост, и Дюко его нашёл на Богом забытом тракте, под сенью средневекового форта Сан-Мигель. Форт в глубоком тылу, убеждал Сульта Дюко, сколько бойцов выделят в гарнизон? Роту, максимум две, и то – испанцев. А захвати французы эту переправу, – перед ними откроется бескрайняя, плоская, как доска, равнина, по которой неспешные фургоны везут войску Веллингтона оружие, провиант и прочее.

– Островитяне чувствуют себя в полной безопасности, – внушал Дюко колеблющемуся маршалу, – По их мнению, нас там нет и быть не может. Их бдительность усыплена.

И если сводный отряд Сульта начнёт рвать беззащитные обозы, подобно стае волков, противнику потребуется неделя, самое малое, сообразить, что творится нечто неладное и попытаться нанести ответный удар. Неделя. Неделя, которая спасёт французов в Испании. А спасение весьма расположит императора к Николя Жану-Дидье Сульту, герцогу Далмации.

И Сульт дал добро.

Шесть тысяч человек, из них треть – конница, он отдал под командование лучшего командира из тех, что имел под началом, – кавалерийского генерала Жана Эру.

И Эру теперь скакал во главе своего отряда с Дюко плечом к плечу, с беспечным противником где-то там, впереди, навстречу славе и победе.

По настоянию майора Таббза одна из четырёх имевшихся в форте на три этажа комнат была отведена под офицерскую столовую. В ней принимали пищу Шарп с Терезой, майор Таббз, лейтенант Прайс и прапорщик Хики. Желая поддразнить интенданта, Шарп пригласил за стол десятника. Стол был мал для шести человек, Мак-Кеон, хмурый верзила с широкими, мозолистыми ладонями, сутулился и жался.

Прапорщик Хики не мог отвести от Терезы взор. Раз или два пытался, даже затеял было беседу с Мак-Кеоном, но шотландец отвечал односложно, разговор не клеился, и взгляд Хики неизменно возвращался к Терезе. Пламя церковных свечей, любезно подаренных союзникам деревенским падре, бросало на лицо испанки трепещущие тени, и Хики млел.

– Никогда не видели женщин, мистер Хики? – сухо осведомился Шарп.

– Да, сэр. В смысле, нет, сэр… Ну, в смысле, видел, сэр, – смутился прапорщик.

Ему исполнилось шестнадцать, в полк он прибыл недавно и жутко робел перед капитаном Шарпом. Краснея, Хики пробормотал:

– Простите, сэр.

– Берите пример с меня, Хики, смотрите в стену, – хохотнул Прайс, – На миссис Шарп хоть глаза напрочь выгляди, ничего не обломится… Вы уж простите, мэм.

– Прощаю, Гарри, куда я денусь, – отозвалась Тереза.

– Великий день, а, Гарри? – ухмыльнулся Шарп, – Нашлась, наконец, женщина, которая тебя простила?

– Ну, неправда, дамы меня любят и прощают всегда.

Хики вновь поднял на Терезу глаза и, чувствуя на себе взгляд Шарпа, поспешно спросил:

– Вы, мэм, действительно воюете?

– Действительно.

– Против французов, да?

– Против кого же ещё? – недовольно буркнул Шарп.

– Против невеж и грубиянов, например, – отбрила мужа испанка, ослепляя прапорщика улыбкой, – А с французами, мистер Хики, я воюю с того дня, когда они убили моих близких.

– Боже правый! – вырвалось у юноши. В сонном Данбери, графство Эссекс, где его семья владела тремя сотнями акров, таких злодейств не случалось.

– И в Сан-Мигель я тоже приехала драться с французами.

– Французов здесь, благодарение небесам, не наблюдается, мэм, – с удовлетворением в голосе отметил Таббз, – Ни одного лягушатника в пределах видимости.

– А коль сунутся, мимо моих мальчиков не прошмыгнут. Так что мы – ваша конная разведка.

– Счастливы иметь столь очаровательную разведку, мэм, – галантно произнёс интендант.

Джон Мак-Кеон, сидевший тихо, как мышь, неподвижно вперился в Шарпа. И столько чувства было во взоре глубоко посаженных глаз, что разговоры увяли, и за столом повисла неловкая пауза, которую прервал её виновник:

– Вы меня не помните, Шарп?

Стрелок хмыкнул:

– А должен, Мак-Кеон?

– Я был под с вами Гавилгуром.

– Выходит, должен помнить.

– Не должен, – мотнул головой десятник, – Я был простым солдатом. Одним из ребят Кэмпбелла.

Шарп кивнул:

– Капитана Кэмпбелла помню, и молодцев его тоже.

– В тот день один парень сослужил себе добрую службу, – медленно сказал Мак-Кеон, – Выложился по полной…

– Все в тот день выложились, – прервал его Шарп.

– Но вы одолели эту проклятую стену. Смотрел я на крохотную фигурку, мухой ползущую по скале, и думал – не жилец парень…

– Что там было? – полюбопытствовала Тереза.

Шарп нехотя выдавил из себя:

– Так, одно сражение в Индии… мы победили.

Тереза насмешливо подняла бровь:

– Какая дивная, изобилующая подробностями история, Ричард. «Сражение в Индии-мы победили»…

– В точку, – утвердительно кивнул Мак-Кеон, – Гавилгур. Схватка была жаркая. Туча язычников, туча. А этот ловкач…

Он торжественно указал на Шарпа.

– …Как обезьяна вскарабкался на отвесный утёс. Я решил – не жилец парень. Все решили.

– И что? – с неподдельным интересом осведомился Таббз.

– Да что… Сражение, – с досадой уронил Шарп, вставая.

– В Индии, да? И вы победили? – ехидно спросила Тереза.

– Победили, – сказал Шарп, – победили.

Секунду казалось, что он продолжит рассказ. Вместо этого капитан рассеяно тронул рубец на щеке:

– Шрам вот остался, памятка о Гавилгуре… А сейчас прошу меня простить, пора проверить караулы.

Взяв в охапку кивер, винтовку и палаш, он выскочил за дверь.

– «Сражение», «победили» – несколько обиженно передразнила мужа испанка, – Так как было дело, мистер Мак-Кеон? Расскажите.

– Да что рассказывать-то? Победили, – Шотландец пожал плечами и вновь погрузился в привычное молчание.

Шарп пересёк мост, перекинулся словечком с часовыми на южной стороне, вернулся и обошёл посты на северном берегу, после чего направился обратно в крепость. Миновав столовую, капитан поднялся на южную стену. Харпер кивком поприветствовал друга и протянул ему флягу.

– Я не умираю от жажды, Пат.

– Немного медицины, сэр.

Разумеется, во фляге оказалось вино.

– Признавайся, сколько бутылок ты припрятал? – прищурился Шарп, вытирая губы.

– Припрятал? Ни одной, сэр. Ей-Богу! – с плохо скрываемым самодовольством побожился сержант, – Конечно, я мог прошляпить бутылку или две. Темно в кладовке, хоть глаз выколи, особенно, когда дверь притворена, а бутылки вдобавок темного стекла…

Он принял у Шарпа посудину и сделал глоток:

– Ребята не подведут, мистер Шарп, знают, что если кто-то посмеет налакаться, я его голыми руками разорву.

– И проследи, чтобы мистер Прайс до вина не добрался.

Гарри Прайс был славный малый, но в выпивке удержу не знал.

– Прослежу в лучшем виде, – заверил ирландец.

Под ними светлая лента тракта кружила в тёмных полях, чтобы юркнуть и раствориться в черноте холмов. Половинка луны серебрила на западе оливковые рощи. Река ныряла под мост и несла воды к далёкой излучине, где Веллингтон побил маршала Мармона.

– А что, ожидаются неприятности? – осторожно поинтересовался Харпер.

– Нет, Пат, – покачал головой Шарп, – Работёнка на этот раз – не бей лежачего.

– Работёнка – не бей лежачего? Тогда почему её поручили вам?

– Видимо, чтобы я без помех оправлялся от раны, – Шарп похлопал себя по животу, где под мундирным сукном скрывался свежий рубец от пистолетной пули.

– Так это вроде поездки на воды? – хихикнул Харпер, – Значит, и медицина моя припрятанная пригодится.

Шарп оперся на парапет. Сколько лет этому форту? Пятьсот? Больше? Строение пребывало в плачевном состоянии. Скреплявший камни раствор частью выветрился, стыки поросли кое-где травой. Должно быть, крепостца многие десятилетия пустовала, и лишь в нынешнюю войну оказалась востребована в качестве сторожевого поста сначала испанцами, затем французами. Кто-то из временных хозяев восстановил провалившиеся перекрытия внутренних помещений и пристроил снаружи для удобства деревянную лестницу прямо на западную стену. Предусмотренный строителями выход, – арка, лишённая сгнивших Бог весть когда створок ворот, выводил севернее моста. Цейхгауз, где хранились мушкеты, занимал западное крыло форта. Высокие сводчатые потолки склада наводили на мысль, что раньше его использовали в качестве то ли часовни, то ли пиршественного зала. Позже, когда крепость забросили, местные жители проломили в северной стене дыру, навесили двери и держали здесь скотину. Последние несколько лет среди этих старых камней вновь бряцало оружие, но с военной точки зрения форт ценности не представлял. Сторожевой пост, не более. Груда булыжников, которую артиллерия сравняет с землёй за пять минут.

Шарп пробежал внимательным взглядом выбеленную лунным светом местность за рекой, приметив метрах в двухстах ферму. Двор, окружённый крепкой оградой; башенка над воротами. Отличная позиция для батареи. Артиллеристы пробьют в заборе бойницы и, неуязвимые для ружейного огня, парой залпов раскатают Сан-Мигель по камешку, после чего из оливковых чащ выберется пехота, и как прикажете тогда оборонять мост? Стоп, сказал себе Шарп, какие атаки, какая оборона? Дороги под неусыпным надзором партизан. Если лягушатникам взбредёт на ум прогуляться сюда, гверильясы предупредят союзников, и у Шарпа будет день на то, чтобы вызвать из Саламанки подмогу.

Да только не понадобится. Через неделю их тут сменит испанский гарнизон. У Таббза неделя на то, чтобы перебрать мушкеты, и с какой радости французы именно на этой неделе пожалуют сюда? Ни с какой. Работёнка и впрямь не бей лежачего.

– Не пойму, зачем им посылать в Сан-Мигель аж целого интенданта в офицерском чине? Десятник бы не справился? – мимолётом подивился Шарп, косясь на стоящий во дворе форта фургон Таббза, приготовленный для перевозки оружия.

– «Им», сэр? – усмехнулся Харпер, – «Им» ни к чему. Майора Таббза сюда откомандировал майор Таббз. Улавливаете, что я имею в виду?

– Не очень.

– Пять тысяч ружей, сэр. Из пяти тысяч часть майор забракует. Так? Никто не будет проверять, на самом ли деле забракованные ружья неисправны, никого не колышет, куда денется некондиция. Так? Так на так даёт увесистую денежку. Угадайте, в чей карман?

– Таббз плутует?

– Кто без греха? По прикидкам Мак-Кеона, где-то половина оружия уйдёт налево. Даже по шиллингу за штуку сумма вырисовывается достаточная, чтобы самая злая совесть уснула.

– Чёрт, а я об афере ни сном, ни духом, – подосадовал Шарп.

– Откуда вам знать-то. Мне Мак-Кеон на ухо напел, – утешил командира ирландец, – Забавный молодчик этот Мак-Кеон. Он, оказывается, тянул солдатскую лямку в Индии. С вами, говорит, пересекался.

– Говорит.

– А ещё он болтал, будто вы в одиночку крепость взяли?

– Чего по пьяни не сболтнёт шотландец…

– Пьян или трезв, за подробностями отослал к вам.

Шарп скривился:

– Слушай, Патрик, я понимаю, куда ты гнёшь. Длинная военная байка отлично коротает часы караула. Во сколько тебя сменят?

– В два утра, сэр.

Шарп резко развернулся и пошагал к лестнице. Харпер буркнул ему в спину:

– И вам спокойной ночи, сэр.

Шарп помешкал у спуска, затем вдруг возвратился:

– Неспокойно мне, Пат.

– Почему, сэр?

Капитан неопределённо махнул рукой на юг:

– Что-то… – он умолк, не зная, как выразить владеющую им смутную тревогу.

– Давайте пораскинем мозгами, сэр, – рассудительно начал Харпер, – Со стороны Саламанки лягушатники не придут. Саламанка наша, и чёрта с два мы её отдадим. Холмы на юге кишат гверильясами, так что через горы французам тоже хода нет.

Шарп кивнул. Ирландец говорил разумно, только доводы разума не могли прогнать поселившегося в душе Шарпа беспокойства.

– В Индии был один малый, Пат. Ману Бапу.

– Бабу кто, сэр?

– Ману Бапу, – повторил Шарп, – толковый вояка. Лучший из них, но мы обложили его со всех сторон, и он сбежал в Гавилгур. Настоящая цитадель, не чета Сан-Мигелю. Никому не удавалось взять Гавилгур.

Шарпу вспомнились тёмные стены на высоких утёсах. Ад в небесах.

– Ману Бапу был уверен, что никому не выцарапать его оттуда, понимаешь? Считал, что в безопасности, совсем, как мы здесь.

– И что случилось?

– Один полоумный красномундирник, рискуя свернуть башку, залез на скалы, и Ману Бапу умер.

– Здесь скал нет, сэр.

– Всё равно держи ушки на макушке, Пат.

Шарп ушёл. Ирландец повернулся к парапету. Тишь да гладь. Падающая звезда сверкнула и погасла. Откуда тут взяться врагам? Как бы то ни было, вздохнул Харпер, бережёного Бог бережёт.

Генералу Эру было всего тридцать лет. Как и всякий уважающий себя гусар, он носил косички-каденетты по бокам лица, а плечи его облегал доломан, – гусарский мундир венгерского покроя (первые гусары были венграми). Грудь коричневого, с голубыми обшлагами, доломана Эру перечёркивали извивы белого галуна. Такой же шнур витиеватым узором спускался по передней поверхности голубых чакчир до кисточек начищенных чёрных сапог. На голове генерала, ещё недавно командовавшего отборной ротой гусар, красовалась медвежья шапка (отличительная особенность отборных рот) с красным плюмажем. Летом в шапке бывало парко, зато сабельный удар она держала лучше кирасирской каски. Бело-голубой шнурок удерживал на плече отороченный мехом ментик. Ташка, нёсшая изображение имперского орла, соседствовала на ремне белой кожи с саблей в металлических ножнах.