Текст книги "Дьявол Шарпа"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Все разговоры на испанском! Тем, что на лодке, ничего не выкрикивать! Машите, чешите, танцуйте, что угодно, кроме криков!

Отняв от губ рупор, Кокрейн приказал:

– Подать испанскую морскую форму!

Стоящие на мостике облачились в синие мундиры и шляпы с пышными плюмажами, опоясались саблями. Харпер, гордо кося глазом на золотые эполеты, гоголем прохаживался вдоль перил. Фрезер, которому синяя форма шла, как корове седло, недовольно зыркал из-за штурвала. Кокрейну шляпа придала залихватски-флибустьерский вид. Он раскурил сигару и отрешённо пыхтел ею, будто происходящее его не касалось. Говорить с катером поручили лейтенанту Кабралу. Лейтенант, несмотря на то, что родился в Испании, был горячим патриотом Чили.

– Не ошибитесь, лейтенант. – наставлял его Кокрейн, – Мы – «Нино», а «О’Хиггинс» – «Кристофоро».

Адмирал метнул досадливый взгляд на приближающуюся лодку, под красным парусом которой можно было насчитать с дюжину военных, и тихо поделился опасениями с Шарпом:

– Коль транспорты нас опередили – нам конец.

Вымпел над «Китти» оповещал, что командир маленького конвоя находится здесь, поэтому сторожевик направился к бывшему «Эспириту Санто». Испанец с рупором потребовал «Китти» назвать себя.

– «Нино» и «Кристофоро» из Кадиса. – подсказал Кабралу адмирал, – Привезли пушки и солдат полковника Руиса.

– Где ваше сопровождение?

– Какое, к чёрту, сопровождение? – прошипел Кокрейн, – Скажите, разделились у мыса Горн.

– Мы потеряли его у мыса Горн!

– Что за корабль вёл вас?

– «Санхидро». – наугад брякнул шотландец.

– «Санхидро», сеньор! – послушно повторил лейтенант.

– «Эспириту Санто» не видели?

– Нет.

Допрашивавший, чернобородый офицер, обвёл подозрительным взором ряд загорелых физиономий, высунувшихся из-за планшира, и заявил:

– Я поднимаюсь к вам.

– На борту больные! – на этот случай тоже имелся заготовленный ответ.

Альманте подцепил жёлтый флажок лихорадки и отправил его к прочим.

– Тогда вам придётся встать на якорь за пределами гавани! Утром вам пришлём врачей. Ясно?

– Скажите, что мы боимся становиться на якорь вне гавани! – приказал Кокрейн.

Слова Кабрала не встретили понимания у бородатого. Испанец энергично замахал рукой:

– Это приказ! Стоянка безопасна. В полукилометре от пляжа бросите два якоря на пятнадцатисаженных цепях и спите себе спокойно. Эскулапы будут у вас с первыми лучами солнца!

Чернобородый дал знак своему рулевому, бот развернулся и поплыл к гавани.

– Проклятье! – ощерился адмирал.

– Почему бы не плюнуть на его дурацкую болтовню?

– Плюнуть можно, но тогда в гавани в нас плюнут пушки.

– Так что же, попробуем ночью? – продолжал Шарп осторожно прощупывать намерения шотландца.

– Луна почти полная. – вмешался Фрезер, – Видимость, как днём.

– Проклятье, проклятье, проклятье! – прорычал Кокрейн.

Он затравленно смотрел вслед удаляющемуся сторожевику. Плечи адмирала обвисли. Фрезер и другие офицеры ждали приказов, но Кокрейн молчал. Он вдруг оказался в ситуации, когда ему нечего было приказать. Сочувствие к Кокрейну остро кольнуло Шарпа. Стрелок понимал шотландца. Какие бы предосторожности вы не измысливали, как бы вы ни старались предусмотреть всё, но война такова, что при первом же столкновении с противником ваш план летит к чертям, и на этот случай надо иметь запасную схему действий, а то и две. Кокрейн же поставил на испанскую безалаберность; он всегда ставил на испанскую безалаберность и всегда выигрывал. Но не сегодня. Испанцы проявили несвойственную им осторожность, и Кокрейн был в смятении. Интересно, отстранённо подумал Шарп, с Наполеоном под Ватерлоо произошло то же самое? Стрелок смотрел, как Кокрейн бессмысленно жуёт нижнюю губу, обмякший и потерянный.

– Два часа до прилива, Ваша Милость. – видя состояние командира, Фрезер прибёг к формальному обращению.

Кокрейн, как заворожённый, сверлил взором вход в гавань. Приноравливался ли он овладеть ею посредством стремительного броска? Но о стремительности не может и речи быть: скорость кораблей ненамного превышала скорость прогуливающегося пешехода.

Фрезер будто прочёл его мысли:

– Нам не прорваться, Ваша Милость.

– Нет. – глухо проронил Кокрейн.

Парусный мастер призывно уставился на Шарпа. Стрелок был самым ярым противником штурма и теперь, по мнению Фрезера, настало время ему вмешаться и предложить отступление.

Шарп был безмолвен.

Фрезер оставил экивоки и прямо воззвал к стрелку:

– Так что нам делать, Шарп?

Кокрейн засопел, но ничего не сказал.

– Ну и…? – настаивал старый мастер.

Корабли продолжали двигаться к устью бухты. Метров восемьсот, и их возьмут на прицел орудия форта Сан-Карлос.

Кокрейна звали «дьяволом», и в Шарпе тоже внезапно проснулся свой личный бесёнок. Какого рожна было тащиться в такую даль, если остановить тебя хватило крохотной лодчонки?

– Стань мы на якорь вдоль пляжа, – заговорил стрелок, – они решат, что мы повинуемся приказу. Подождём ночи, спустим пару лодок, якобы набрать пресной воды, высадимся и возьмём форт. Пусть всей добычи-то будет пара бочек пороха, зато мы насыплем ублюдкам соли под хвост на прощанье!

Кокрейн просветлел:

– Отлично… Слушайте, правда, отлично! – он хлопнул Шарпа по спине и, стряхнув оцепенение, разразился потоком слов, – Мистер Альманте, сигнал «О’Хиггинсу» готовиться встать на якорь! Не только бочки с порохом, Шарп! Не только! Мы захватим и пушки тоже! Возьмём западные форты и обрушим мощь их артиллерии на Ньеблу, пока наши корабли войдут внутрь! Но это утром. Мистер Фрезер, вычислите время утреннего прилива. Как я не додумался-то с самого начала? Мистер Кабрал, распорядитесь об ужине для наших ребят и предупредите всех есть быстрее. Высаживаемся через два часа.

– Большое спасибо! – зло проворчал Шарпу Фрезер.

– Вы что-то сказали, мистер Фрезер? – осведомился Кокрейн.

– Ничего, Ваша Милость.

– Встанем на якорь, – тараторил Кокрейн, – спустите лодки, но с того борта, что не виден с берега. Мы же не хотим насторожить врага раньше времени?

Позади «Китти» небо расцветилось всеми оттенками золотого и алого. Тканый золотой канителью испанский флаг на корме, трепыхаясь, ловил последние отблески солнца, но был не в силах соперничать с великолепием, являемым природой.

Корабли приблизились к берегу. Волны накатывались на песок и опадали, оставляя белые пенные росчерки. Когда Шарпу начало казаться, что они вот-вот подхватят «Китти», чтобы яростно разбить о камни перед пляжем, Фрезер приказал отдать якоря. Матросы вышибли кувалдами колышки кат-балки, и правый якорь плюхнулся в воду. Мгновеньем позже за ним последовал левый, громко звеня цепью. Течение развернуло «Китти» носом к солнцу, кормой к земле. Мыс, на котором высился форт Инглез, оказался с левого борта.

«О’Хиггинс» остановился сотней метров дальше. Корабли немилосердно мотало, но Фрезер, понаблюдав, доложил Кокрейну, что якоря держат.

– Нам от того, что они держат, ни жарко, ни холодно. – буркнул мастер Шарпу, – Лодки до отмели всё равно не доберутся.

Кокрейн не сомневался в том, что высадка возможна. Шарп же, вглядываясь в бешеный прибой, над которым не оседала мокрая взвесь брызг, склонялся к тому, что прав всё же Фрезер.

Матросы полезли на мачты собирать и подвязывать паруса. Адмирал осведомился:

– Куда нас толкает ветер, мистер Фрезер?

– Кормой к берегу, Ваша Милость.

Кокрейн помедлил:

– Оставьте косой парус, мистер Фрезер. Во-первых, помешает ветру нас сносить, а, во-вторых, скроет от противника спускаемые лодки.

У Фрезера приказ энтузиазма не вызвал:

– Ветер, Ваша Милость, может перемениться.

– Вздор, Фрезер! Выполняйте.

Приказ есть приказ. Пожилой шотландец посвятил Шарпа в суть диалога. Весь день ветер был южным, но сейчас он направление изменил и задул с запада. Поднятый на гафеле косой парус превратит «Китти» в огромный флюгер, покорно следующий за порывами своенравной стихии воздуха. Пока что ветер держит судно параллельно берегу, и правый борт, с коего будут спускать шлюпки, форту не видим. Пока что.

Шарп заметил, что косой парус ставят не полностью, и спросил об этом у Фрезера. Тот объяснил:

– Корабль на якоре и под парусом выглядит подозрительно. Так-то он вроде как мешает сносить судно. Вряд ли, конечно, там кто-то соображает в морском деле.

Шотландец презрительно вздёрнул небритый подбородок в сторону форта. Укрепление грозно темнело на фоне небосклона, казалось, внимательно следя за кораблями чёрными провалами шести амбразур.

Пушки отделяло от «Китти» чуть более полукилометра. Открой испанцы, что судно принадлежит мятежникам, артиллерия форта устроит на нижних палубах, где ждали сигнала бойцы Кокрейна, кровавую баню. Содрогнувшись, Шарп отвернулся. Харпер машинально перекрестился.

Солнце раскалённым ядром висело над горизонтом. Тени удлинились. На шканцах «Китти», за складками тяжёлого полотна паруса, кипела работа. Одну за другой на воду спустили четыре баркаса и два бота. Последним дошёл черёд до капитанского катера. В каждой лодке сидел рулевой, чьей обязанностью было следить, чтобы его плавсредство не ударило во время качки о фрегат.

– До того, как стемнеет, час. – сказал Кокрейн Шарпу с Харпером, – Почему бы не перекусить?

Харпер просиял и порысил на орудийную палубу, откуда доносился аппетитный аромат тушёной козлятины. Шарп крикнул ему вслед:

– На мою долю прихвати!

Оставшись в одиночестве, стрелок опёрся на перила и стал смотреть на форт. Неожиданно сильный порыв ветра с суши заставил Шарпа придержать старомодную треуголку. Сзади раздался вопль. Лейтенанта Кабрала едва не выбросило за борт пришедшим в движение свободным концом косого паруса.

– Убрать! – воззвал Фрезер. Лодки уже качались на волнах, и парус для маскировки больше не требовался.

Матросы взлетели на бизань исполнять приказ. Парус выдуло пузырём, фрегат разворачивало кормой от пляжа. Усилившийся ветер гнал лодки в открытое море. Рулевые, боясь столкновения друг с другом и корпусом «Китти», отчаянно гребли вёслами в сторону, насколько позволяли верёвки, связывавшие их посудины с кораблём.

Кружение продолжалось. Нос «Китти» уже указывал прямиком на форт. Физиономия Фрезера вытянулась. Он ясно понимал, что, разгляди сейчас кто-нибудь с бастионов форта баркасы, всё пойдёт прахом. Мирный транспорт с кучей больных на борту не спускает на воду флотилию лодчонок.

– Ближе, остолопы, ближе! – орал старый шотландец рулевым.

Парус, наконец, убрали, и «Китти» медленно стала возвращаться в первоначальное положение.

Кокрейн выскочил из каюты с надкусанной куриной ножкой в руке:

– Что за суматоха?

– Ветер переменился. – сумрачно доложил Фрезер, – Нас повело по кругу.

– Иисусе! – Кокрейн вперился в форт. Последний баркас прибился к борту, уйдя из поля зрения возможных наблюдателей на мысу.

– Увидели? – выпалил Кокрейн вопрос, который мучил всех.

Форт молчал. Ни мельтешения огней, ни далёких команд. Перекладины семафора тоже оставались в неподвижности.

Кокрейн откусил от куриной ноги:

– Спят обалдуи.

– Слава Господу! – отозвался Фрезер.

– Слава Господу! – повторил за ним Кокрейн, жуя, ведь только невнимательность испанцев спасала пока «Китти» от смертоносного дыхания артиллерии.

Адмирал обгрыз косточку дочиста:

– Всё тихо. Дрыхнут разгильдяи. – с коротким смешком он запустил косточку в сторону форта.

И укрепление ответило.

Кто-то на валах углядел-таки лодки, а гарнизон не «дрых», и пушкари открыли огонь. Амбразуры кашлянули дымом и пламенем. Ядра, с воем рассекая воздух, врезались в «Китти». Испанцы оказались настороже, и повстанцы попались.

Крики боли выплеснулись с орудийной палубы. Снаряды угодили в самое скопление ужинающих наспех бойцов Кокрейна. Пальнули ещё две пушки. Одно ядро ударилось о воду и, отскочив, перелетело фрегат. Второе проломило корпус.

– В лодки! В лодки! – надрывался адмирал, – Живо в лодки!

От солнца осталась лишь багровая лента на горизонте, полукруг луны обозначился среди чёрных клочьев облаков. Пороховой дым белесыми руками тянулся к фрегату от форта. Сигнальная ракета взвилась в небо, рассыпая яркие искорки.

– В лодки! Атакуем! В лодки!

Снова рёв пушек, снова душераздирающие крики. Шарп рванулся со шканцев. Ядро прогрызло канавку в отскобленных досках за спиной стрелка. Кубарем он скатился по трапу вниз и, пренебрегши лестницей, спрыгнул на орудийную палубу:

– Патрик! Патрик!

Там было темно. Фонари задуло вломившимися внутрь ядрами, единственным, что рассеивало мрак, был тускнеющий дневной свет, льющийся сквозь пробоины. Стонали раненые, живые карабкались наверх.

– Патрик!

Ещё одно ядро пронизало корпус, косо попав в самую гущу спешащих на верхнюю палубу людей. Троих ранило щепками, с полдюжины размазал сам снаряд. Тошнотворно воняло кровью и содержимым внутренностей. Другое ядро ударило ярусом ниже, и помпы остановились.

– Патрик!

– Здесь! – отозвался ирландец с дальнего конца палубы.

– На берегу свидимся!

Протолкаться через озлобленную толпу возможности не было. Доберутся до берега – свидятся. Если доберутся.

Шарп вернулся на ют. Моряки соскакивали с правого борта, набиваясь в лодки. «О’Хиггинс» вёл по форту ответный огонь. Шарп мельком заметил земляные фонтанчики недолётов на склоне перед укреплением и, хотя некоторые ядра отскоком достигли цели, Шарп сомневался, что они причинили форту ущерб. «О’Хиггинс» окутало облако дыма столь плотное, что в лучах гаснущего светила представлялось, будто корабль заботливо уложен в мягкую желтовато-белую с красной опушкой перину. Два орудия форта взяли на мушку чилийский флагман. Меткость их оставляла желать лучшего, ядра канули в воду за десяток метров от дымной перины. Схватившись за верёвку, Шарп запрыгнул на борт и скользнул вниз, в переполненную и без него лодку. Сидящие в ней были вооружены до зубов: абордажные сабли, пики, мушкеты, дубины. «Твари! Твари!» – без конца повторял кто-то из моряков, словно испанцы нарушили какой-то неписанный закон войны, обстреливая два судна.

– Пулей, ребята, пулей! – голос Кокрейна слышался где-то рядом.

Корпус фрегата пока защищал шлюпки от артиллерии, но стоит им покинуть убежище, и у пушкарей появятся новые мишени.

– Вперёд! – гаркнул лейтенант Кабрал, командовавший на баркасе, который облюбовал Шарп. Гребцы налегли на вёсла. На одной из лодок Шарп высмотрел Харпера. Ядро прожужжало над головами и с громким всплеском нырнуло в волну.

Под резкие команды лейтенанта Кабрала баркас выплыл из-за фрегата. Рулевой повернул лодку к отмели. Гребцы работали вёслами, как ошпаренные. Ядро метрах в пятнадцати слева отразилось от поверхности океана, грянувшись о корму «Китти», откололо длинную щепку. На чёрном корпусе появилась узкая светлая полоска некрашеного дерева. Из приоткрытого порта свисало окровавленное тело. К нему уже слетались чайки. Шарп перевёл взгляд вперёд, на пляж, ибо ушей его достиг новый звук.

Мушкеты.

Испанцы послали на пляж роту пехоты. Ряд солдат в синих мундирах остановился у верхней границы прилива. Блеснули вкладываемые шомполы. Мушкеты упёрлись в плечи, и Шарп пригнулся. Характерный треск на мгновение перекрыл гром пушек и шум прибоя. Судя по вспышкам, испанцы стреляли широким веером.

– Поднажми! – не унимался Кабрал, но вёсла правого борта запутались в ковре водорослей, и лодку стало заносить боком.

Позади прогремел бортовой залп «О’Хиггинса». Одно из ядер смахнуло двух испанских солдат и зарылось в песок за строем. Шарп встал и, широко расставив ноги для равновесия, прицелился из пистолета. Выстрелил. С пляжа пальнули мушкеты. Пуля злым шмелём прозудела у виска, и Шарп присел обратно.

– Давай! Давай! Давай! – стоящий рядом с Шарпом Кабрал не жалел глотки, – Давай!

Вёсла, наконец, освободили из плена морской растительности. Гребла всего дюжина людей, остальные пристроились между скамей. Глаза у гребцов были широко распахнуты от страха, один бормотал молитву. Они сидели спиной к берегу, и о том, что там творится, могли догадываться по гулу пушек, ружейной пальбе и голодному рёву прибоя.

– Штыки! – скомандовал Шарп бойцам, – Примкнуть штыки!

Человек десять (у кого штыки имелись) защёлкнули лезвия на стволах.

– Как только окажемся на песке, – продолжал Шарп, – сразу нападаем! Надо не дать ублюдкам выстрелить!

Слева от Шарпа океан усеивали лодки. Часть была спущена с «О’Хиггинса» и везла морских пехотинцев. Одну из них накрыло всплеском упавшего снаряда. Шарп невольно затаил дыхание и облегчённо перевёл дух, когда шлюпка, как ни в чём не бывало, рванулась сквозь опадающий столб воды вперёд.

Испанцы с пляжа не прекращали вести огонь. Им, как и артиллеристам, мешал целиться дым предыдущих выстрелов, но их офицер, вместо того, чтобы приказать им шагнуть к воде, понуждал стрелять чаще. Они палили по всем лодкам одновременно, широким полукругом, хотя могли бы добиться большего, расстреливая шлюпки по очереди. Почему они так поступали, сказать было трудно. Возможно, надеялись на ярость прибоя, который перевернёт лодки повстанцев, и со спасшимися можно будет расправиться штыками.

Солнце спряталось. Сгустились сумерки. Шарп привычно проверил, как выходит из ножен сабля. «О’Хиггинс» дал залп. Ядра, оставляя за собой дымные растянутые пружинки дыма, пролетели над макушками испанских пехотинцев и врезались в холм. Визгливо орали чайки. Вторая ракета пронзила небосвод. Для семафора уже было слишком темно, и командир форта Инглез, чтобы предупредить Вальдивию, не скупился на ракеты.

Кабрал не умолкал ни на минуту. Гребцы рвали мышцы, нажимая на вёсла, но вновь водоросли намотались на лопасти, и опять лодку закружило. На носу боец перегнулся через борт и стал остервенело рубить водоросли саблей. Пуля вонзилась в борт рядом с ним. Другая расщепила лопасть поднятого весла. Где-то слева Кокрейн подзуживал своих парней высадиться первыми. В сердцах Кабрал хватил кулаком по планширу. У ближнего к нему гребца сдали нервы. Он отшвырнул рукоять и закричал, что прибой перетопит их, как котят, что надо возвращаться. Лейтенант приставил к его шее саблю и пообещал, что пустит ему юшку, если тот не будет грести, и грести быстро! Тем временем вёсла очистили от помех, и лодка вновь заскользила вперёд. Кое-кто из гребцов недобро поглядывал на лейтенанта, но сабля в его руке ясно давала понять, что Кабрал шутить не намерен. Лодка взлетела на гребень очередной волны. Один из матросов выронил весло и свалился с пулей в затылке.

– За борт! – не растерялся Кабрал, – За борт его! Хуан – на его место! Живей! Греби!

И они гребли. Другая волна подняла шлюпку, понесла на себе и, разочарованно зашипев, оставила, чтобы покатиться дальше. Пушки форта били всё оглушительнее, мушкеты гремели всё ближе. Шарп уже слышал грохот обрушивающихся на песок пляжа водяных валов. Волна подбросила лодку, и перед стрелком предстала отмель с тёмной, затянутой дымом шеренгой солдат. Строй расцвёл яркими сполохами выстрелов, но звук пальбы потерялся в неистовом рёве прибоя. Кабрал, как заведённый, выкрикивал приказы. Рулевой чудом ухитрялся выравнивать лодку, правя на берег. Гребцы вложили все силы в последний рывок. Нос шлюпки заскрёб по песку. Кабрал скомандовал прыгать и вырвать испанским свиньям сердце, но лодка всё ещё двигалась, толкаемая неугомонными волнами.

Слева прибой опрокинул баркас, вытряхнув в воду людей, оружие и вёсла. Шарп почувствовал, что лодка остановилась, и прыгнул за борт, очутившись по колено в воде. Взмахнув саблей, он заорал:

– За мной!

Он знал, что сейчас главное – не дать испанцам опомниться. Хладнокровие подсказало бы превосходящим количественно пехотинцам простой путь к победе: встречать каждую причалившую посудину штыковым ударом. Шарп, однако, подозревал, что хладнокровия-то им как раз и не хватало. Иначе и быть не могло. Дьявол Кокрейн наслал на них с моря тучу демонов, какое уж тут хладнокровие?! Настал черёд подкрасить их страхи свежей кровушкой.

– Вперёд! – выкрикнул Шарп, устремляясь к испанцам. В сапогах хлюпала вода пополам с песком. Сзади бежали повстанцы.

Всё больше лодок приставали к отмели. Из них выбирались бойцы и, рыча да воя на разные лады, мчались к испанцам. Бледно сверкали лезвия абордажных пик, сабель и штыков. Какой-то здоровяк нёс корабельный топор, предназначенный для рубки оборванных снастей. Похожий на древнего викинга, детина на бегу крутил оружие над головой и издавал воинственный клич.

При виде этой мокрой встрёпанной оравы, выкатившейся из моря, подобно морским духам, испанцев оставила храбрость, и они дали дёру. Боже, думал Шарп, теперь ясно, как удавалось горстке пиратов столетиями безнаказанно грабить испанские колонии. Их отчаянная бесшабашность пугала испанцев гораздо сильнее их сабелек да мушкетов.

– Стройся! Стройся! – Кокрейн, рост и плечи которого не позволяли его ни с кем спутать, взлетел на гребень дюны, – Чёрт с ними, пусть бегут!

Бросившиеся было в погоню за вражеской пехотой повстанцы запнулись.

– Стройтесь! Майор Миллер, поспособствуйте!

Зарокотал барабан. Ему вторили флейты.

Объявился Харпер:

– Лихое дельце! – сокрушённо пожаловался он другу, не в силах сдерживать широкую довольную улыбку. Невзгоды последних недель были забыты.

Пушки форта напомнили о себе. Ядра пропахали в песке борозды, к счастью, никого не задев. Прибой играл брошенными лодками, выдёргивая из уключин вёсла, пока скудные команды обоих фрегатов, поставив фоки, уводили корабли в море, подальше от губительного артиллерийского огня.

– Сюда, ребята!

Собрав своё малочисленное воинство под прикрытие дюны к её подножию, Кокрейн прошёлся вдоль строя:

– Лестницы кто-нибудь додумался захватить, а?

Три сотни промокших до нитки взъерошенных бойцов молчали. В горячке каждый похватал оружие: ружья, пистолеты, клинки, пики, а о лестницах просто не вспомнили. Не до них было.

– А вы? Вы-то лестницу взяли?

Вопрос был обращён к Шарпу, и стрелок виновато развёл руками.

Кокрейн зло воткнул саблю в песок:

– Значит, всё. Приехали!

Звук канонады изменился. Глухой треск металлических картузов, пришедший на смену басовитому гулу вылетающих из стволов ядер, оповестил округу, что артиллеристы взялись за картечь. Орудия форта превратились в дробовики, выплёвывающие в сторону повстанцев рои мушкетных пуль. Свист картечи вынудил Кокрейна присесть:

– Ничего себе!

Он осторожно выглянул из-за дюны и чертыхнулся. Без лестниц соваться к высокому деревоземляному укреплению было бессмысленно, а делать это под градом картечи и вовсе самоубийственно. Кокрейн вновь выругался. Шарп отвлёк его от мрачных мыслей:

– Пушки только с фасада или сбоку тоже есть?

– Пушки стерегут море, сбоку что им стеречь?

– Отлично. Дайте мне людей, и я обойду форт с фланга.

Кокрейн оживился:

– Берите «правый борт»! (Бойцы с «Китти» были поделены на два отряда: «правый борт» и «левый борт»)

– Не давайте ублюдкам скучать! – предупредил шотландца Шарп, – Вопите, стреляйте, пусть знают, что вы здесь. А по команде бегом к форту.

Шарп повёл свой отряд вправо по отмели, прячась за дюнами. Пятьдесят человек, включая Харпера и Кабрала. Оставшиеся повстанцы подняли тарарам. Выйдя из пределов досягаемости артиллерии форта, Шарп направился вверх. Песок серебрился в лунном свете, словно снег. Ревел прибой.

– Боже, мы свихнулись. – бодро констатировал Харпер.

Шарп берёг дыхание. Трава, покрывавшая крутой склон, была жёсткой и скользкой. Поднимаясь, стрелок забирал вправо, подальше глаз испанцев. При известном везении всё внимание защитники сосредоточат на отмели; и им будет не до флангов. Что означали пущенные ракеты? Может, призывали подкрепления из других фортов? Картечь хороша лишь против врага, наступающего в плотных боевых порядках по открытой местности. Кокрейна на отмели среди дюн картечью не возьмёшь. Нужна пехота. К громыханию пушек с форта примешивалось тявканье мушкетов. Шарп на слух попытался прикинуть, сколько их. Получалось, сотни две. Три роты? Повстанцев двести пятьдесят, но у большей части подмочен порох, и ружья годятся лишь по башке гвоздить. Штыковая атака трёх рот регулярной пехоты – и прости-прощай, Кокрейн! Займёт штыковая от силы четверть часа. Пятнадцать минут, чтобы лишить чилийцев их героического адмирала, а, вместе с ним, вероятно, и флота. Вальдивия в безопасности, Кокрейна отвезут в Мадрид для публичного суда и казни, испанский флот блокирует республиканские порты и голодом заставит О’Хиггинса сдаться. Год-два, и всё Чили, возможно, с Перу вместе, вернётся под власть Фердинанда. Капитан-генерал Батиста пожнёт лавры победителя смутьянов (ведь его дурацкая стратегия полностью себя оправдает), а Блаз Вивар, если он всё ещё жив, умрёт. Кто бросит камень за какое-то убийство в человека, вернувшего королю его богоданные колонии? И вот смерть Вивара, триумф Батисты, унижение Кокрейна, победа Испании над бунтовщиками; вся эта длинная цепочка событий зависит от смелости трёх рот пехоты. Всего три роты пехотинцев могут заставить историю пойти иным путём. Забавно, усмехнулся Шарп, особенно, если учесть, что построение этих рот для атаки займёт всего пару минут.

– Поглядите-ка на это! – отдувающийся Харпер имел в виду деревянный забор, перегородивший мыс поперёк, отделив Шарпа и его воинство от форта Инглез. Ограда, высотой с человеческий рост, была сбита из расщеплённых кольев. В чём состояло её предназначение, Шарп понять не мог. Не для обороны точно: отсутствовали бойницы.

– Вперёд! – скомандовал Шарп.

Проломить забор было нечем, но прежде чем ломать над этим голову, следовало выяснить, что ждёт их там, за оградой. Перед забором был вырыт неглубокий ров. Вся конструкция ставила Шарпа в тупик. Ограда преграждала путь возможной фланговой атаке, подобной той, что предпринял стрелок. Вроде бы. «Вроде бы», потому что её никто не оборонял, и, следовательно, ценность забора в качестве укрепления сводилась к нулю.

Повстанцы умостились на дне траншеи, а Шарп приник к щели между кольями. До форта было около двухсот шагов открытого пространства. Перед глухой, без амбразур, западной стеной тоже имелся ров. Стена была высокой и крутой. Чтобы взобраться на неё, требовались лестницы. Сторожил стену часовой. К счастью, один.

Шарп съехал по рыхлой земле обратно на дно канавы и внимательно взглянул на забор. Собран он был из шестиметровых секций, вбитых в грунт. За неимением лестниц секции могли послужить пандусами.

– Патрик, бери ребят, по моему сигналу опрокинете две секции. Сгодятся нам вместо лестниц. – Шарп говорил громко, чтобы его слышали все, – С нашего края караульный один. Прочие пялятся на балаган, устроенный Кокрейном. Испанцы напуганы до чёртиков. Они боятся Кокрейна, они боятся нас, головорезов Кокрейна. Они считают, что мы – демоны из преисподней. Атакуем быстро, и они пустятся наутёк. Сбегут. Тогда форт наш. Клич – «Кокрейн!» Пока отдохните, проверьте и перезарядите оружие.

Тех, у кого порох промок, отрядили нести секции. Они пойдут первыми и приставят к стене импровизированные мостки, по которым остальные ворвутся на валы форта. Затея выходила рискованная, но она была всё же лучше бессмысленного ожидания на отмели штыкового удара собравшихся с духом испанцев. Кокрейн предполагал взять за ночь все форты, но Шарп так далеко не заглядывал. Ему нужен был форт Инглез. Захватив его, повстанцы получат плацдарм, с которого можно совершить набег на другие укрепления, и, в случае необходимости, отбить контратаку испанцев, прикрывая посадку бойцов на «Китти» и «О’Хиггинс».

Секции были скреплены друг с другом длинными гвоздями, легко выдиравшимися штыком. Шарп извлёк пару штук и, удовлетворившись результатом, занялся разряженным на лодке пистолетом. Удостоверившись, что второй тоже готов к стрельбе, Шарп махнул столпившимся у забора матросам:

– Давай!

Бойцы выдрали оставшиеся гвозди и навалились на ограду. С треском секции рухнули.

– Поднимай! – кричал Харпер, – Вместе! Разом! Вперёд!

– Вперёд! – тоже заорал Шарп и кинулся из ямины к форту.

Море за спиной переливалось в лунном свете расплавленным серебром. Ручки пистолетов за поясом больно давили на низ рёбер, сабля оттягивала кисть.

– Кокрейн! – выдохнул Шарп, – Кокрейн!

Бойцы волокли увесистые деревянные конструкции с немалой натугой, цепляясь ногами за мелкие кустики и ползучую растительность. Из-за них атака получалась вялой, но выхода другого не было, приходилось равняться на «прогулочный» шаг носильщиков.

Часовой, увидев атакующих, сначала замер, затем схватился за мушкет, но, здраво рассудив, что не остановит штурм единственным зарядом, принялся звать на помощь. Его вопли заглушали пушки, вспышки которых подсвечивали северный фас форта. Караульный завопил опять, и на этот раз был услышан.

– Кокрейн! – надрывался Шарп, и ему вторили матросы, – Кокрейн!

К часовому прибыла подмога.

– Цепью! – бросил Шарп.

Выстрелы загремели со стены. Пролетевшая мимо пуля обдала Шарпа волной горячего воздуха, её товарка ухнула в траву, третья глухо клюнула угол секции. Выстрелы подстегнули носильщиков, но всё равно они двигались крайне медленно. Не отягощённые мостками повстанцы (и Шарп в том числе) далеко опередили их. До форта осталось метров пятьдесят. Матрос, бежавший в паре шагов от Шарпа, споткнулся и покатился по земле, зажимая простреленное бедро. Запах крови и пороха, старый знакомый, будоражил обоняние. Тридцать метров, двадцать. Пули испанцев почти не причиняли вреда. Те брали прицел слишком высоко, – типичная ошибка кое-как обученной пехоты. Первые бойцы Шарпа нырнули в ров.

– Прицельно! – распорядился Шарп, – Цельсь в животы!

Шарп перехватил саблю левой рукой, а правой достал пистолет, взвёл его и встал на одно колено у самого рва. Тёмные силуэты испанцев чётко выделялись на фоне лунного неба, тогда как повстанцев во мраке ямы выдавали лишь вспышки ружей. Выбрав мишень, Шарп навёл дуло на середину туловища. Клацнул спущенный курок, рассыпались искры, рукоятка толкнулась в кисть. Дым рассеялся, и испанец исчез со стены. Высота её над Шарпом равнялась метрам трём, а чуть дальше доходила и до шести. Подоспели парни с кусками забора. Харпер приказал ставить секции с края рва. Под дружное кряхтенье мостки хлопнулись на скос стены, не достав до её края полметра-метр.

– Вверх! За мной! – рванулся по доскам Шарп.

Дерево прогибалось и пружинило под его шагами. Запоздало полыхнул мушкет впереди, но Шарп уже запрыгнул на стену, а сзади топали каблуками повстанцы, и защитникам изменило мужество. Шарп с диким рычаньем достал одного саблей. Другого Харпер своим абордажным тесаком почти лишил головы. Вторая секция легла на стену. Взбирающиеся по ней матросы выли, как волки: «Кокрейн! Кокрейн!» Пушки, надо заткнуть чёртовы пушки! Отбив штык напавшего на него пехотинца, Шарп разбил ему лицо эфесом. Защитники форта, устрашённые непонятной заварухой на фланге, решили не искушать судьбу и все усилия направили на спасение шкуры, оголив стены. Почти никем не потревоженные, Шарп и его ударная группа достигли северных бастионов, где располагались батареи.