Текст книги "Осада Шарпа"

Автор книги: Бернард Корнуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

– Корабль? – спросил он у рулевого.

– Да нет, сэр, – донес ветер голос рулевого, – это, должно быть, земля!

Свет в доме? Или солдаты разожгли костер? Шарп не знал. Огонек мерцал, иногда совсем исчезал, но снова появлялся на темном горизонте, и вид этого далекого, непонятного огня заставил Шарпа почувствовать неудобство солдата на море. Его воображение рисовало ему потерпевшую кораблекрушение «Амели», огромные серые волны, захлестывающие доски, среди которых плавали его люди, как крысы в бочке. Этот одинокий маленький огонек символизировал безопасность, и Шарп предпочел бы быть за сотню миль во вражеском тылу, но на твердой земле, нежели на корабле в вероломном море.

– Вам не спится? Как и мне.

Шарп повернулся. Перед ним появилась призрачная фигура графа де Макерра с волосами, белыми как его плащ, застегнутый на шее серебряной застежкой. Граф потерял равновесие, когда в «Амели» ударила большая волна, и Макерр вынужден был схватиться за руку Шарпа.

– Мои извинения, майор.

Устоявший с помощью Шарпа, граф присел на орудие, которое было придано «Амели» для защиты.

Граф, чьи волосы были удивительно гладко причесаны для столько позднего времени, посмотрел на восток.

– Франция, – сказал он с почтением и даже с любовью.

– Сен-Жан де-Люз тоже Франция, – не очень вежливо сказал Шарп, давая понять, что компания графа ему неприятна.

Граф проигнорировал этот комментарий и глядел на огонек так, будто это был сам Грааль.

– Я был в отъезде восемнадцать лет, майор, – сказал он с трагической интонацией. – Ждал свободу, чтобы возродить Францию.

Корабль опять опустился вниз и Шарп успел увидеть воду, пока на нее падал свет. Все говорят о свободе, думал он. Монархисты и анти-монархисты, республиканцы и анти-республиканцы, бонапартисты и Бурбоны, все носятся с этим словом так, будто это джинн в бутылке, а они – единственные владельцы штопора. Но если сейчас спуститься вниз, в трюмы, разбудить солдат, спящих в тесноте и вони второй палубы и спросить каждого, что он хочет в жизни, то ни от кого он не услышит – «свободы». Они хотят хорошую жену, дешевую выпивку, жаркий огонь зимой и обильный урожай летом, ну и еще они хотят свой собственный винный погреб. А многие даже и не знают, чего хотят.

Многие, но не Шарп. Он вдруг отчетливо увидел больную Джейн, дрожащую от лихорадки. Это видение, столь необычайно реалистичное, заставило задрожать его самого.

Он потряс головой, отгоняя видение, и сказал себе, что у Джейн было всего лишь расстройство желудка, а дрожь вызвана зимним холодом, но солдатские суеверия крепко сидели в нем и он знал абсолютно точно, что уплывает от умирающей жены. От тоски он захотел завыть в темное заснеженное небо, но помощи там не найти. Помощи не было нигде. Она умирала. К счастью, это видение было почти неуловимым, но Шарп ощущал его.

– В задницу твою свободу, – грубо сказал он.

– Майор? – граф услышал голос Шарпа, но слов не разобрал и поэтому наклонился пониже к перилам.

Джейн умрет, а Шарп вернется к ее холодной могиле. Ему хотелось плакать от отчаяния.

– Вы что-то сказали, месье? – упорствовал граф.

Шарп повернулся к графу. Стрелок был поглощен своими мыслями, но теперь сосредоточился на высоком бледном аристократе.

– Зачем вы здесь?

– Зачем, месье? – спросил де Макерр. – Затем же, что и вы. Чтобы дать Франции свободу.

Теперь инстинкты Шарпа были настороже. Он чувствовал, что в игру вступил новый игрок, игрок, который мог перепутать экспедиции все карты.

– Так зачем же? – настаивал Шарп.

Де Макерр пожал плечами.

– Моя семья из Бордо, майор, и я получил письмо, в котором говорится, что жители города собираются поднять бунт. Мне приказано подтвердить это.

Черт, предчувствие его не обмануло. Шарп надеялся выведать настроения французов, но Вигрэм, понимая, что Шарп вернется с неутешительным ответом, в последний момент послал этого аристократа. Несомненно, Макерр принесет Вигрэму ответ, который тот хочет услышать, и этот ответ приведет к безумию. Шарп громко рассмеялся.

– Вы полагаете, что две роты стрелков смогут поднять восстание в Бордо?

– Нет, месье, – граф де Макерр переждал, пока корабль перестал крениться на волне. – Я полагаю, что две роты стрелков при помощи морских пехотинцев, смогут удержать форт в Аркашоне до тех пор, пока не прибудет подкрепление на ваших шасс-маре. Ведь вы для этого их собираете? Для вторжения? А Аркашон – лучшее место для этого.

Шарп не ответил. Эльфинстоун приказал ему притормозить амбиции Вигрэма, но теперь этот пижон-француз усложнил задачу. Было бы проще выкинуть его за борт прямо сейчас.

– Но если Бордо готово восстать, – де Макерр, к своему счастью, не мог прочитать мысли Шарпа, – мы можем сбросить режим Бонапарта, майор. Мы можем поднять восстание, мы сможем избавиться от тирана. Мы можем завершить войну. – И снова Шарп не ответил, а граф де Макерр посмотрел на крошечный мерцающий свет в холодной тьме. – Конечно, продолжил граф, – если я добьюсь успеха в разжигании бунта, мне потребуются в помощь ваши войска.

Шарп изумленно повернулся и посмотрел в бледное лицо графа де Макерр.

– У меня не было такого приказа.

Граф тоже повернулся, взглянув на Шарпа взглядом еще более бледных глаз.

– У вас есть приказы, майор, оказывать мне любую помощь в пределах ваших полномочий. У меня есть полномочия вашего Принца-регента и моего Короля. Так что вы будете подчиняться приказам.

Корабельный колокол избавил Шарпа от необходимости отвечать. Он раздраженно подумал, почему моряки не обозначают каждый час также как и все остальные люди, а вызванивают колокольчиками какие-то непонятные звуки. По палубе застучали чьи-то шаги, сменилась вахта, и ярко засветил нактоузный фонарь когда подняли крышку нактоуза.

– Вашим первым заданием, майор, будет безопасный спуск моих лошадей на берег, – граф не обращал внимания на фигурки, поднимающиеся по лестнице на полуют.

Терпение Шарпа лопнуло.

– Моим первым заданием, милорд, будут мои люди. Если вы не можете сами спустить ваших лошадей на берег, то они останутся здесь, и я и пальцем не пошевелю, чтобы помочь вам. Всего хорошего. – Он широким шагом пересек палубу, что было весьма непростым на пошатывающейся "Амели, которая ложилась на новый курс, подчиняясь сигналу фонарей на корме "Возмездия".

Светало. Перестал идти снег, и Шарп увидел в утренних сумерках, что берег, который оказался удивительно близко, совершенно не населен. Бриг был еще ближе к берегу, и на его бизани развевались яркие сигнальные флаги.

– Его вчера с нами не было, – кивнул в сторону брига Милашка Вильям, выглядевший бодрым и отдохнувшим. Он принес Шарпу чашку чая. – Должно быть, будет кружить вокруг форта. – Плохо спали?

– Совсем не спал. – Шарп взял чашку и отхлебнул горячего, кисловатого чаю. Берег выглядел очень пустынным. За бурунами волн были песчаные дюны, а за ними виднелись низкорослые сосны. Домов не было. Далеко вдали виднелись очертания холмов, а к северу в океан врезался мыс.

– Аркашон, – указал на этот мыс капитан Тремгар. Он отвернулся от двух офицеров и прокричал в рупор приказы. Шарп услышал грохот якорной цепи в клюзе. Паруса, мгновение назад еще наполненные ветром, захлопали как крылья гигантской летучей мыши, когда начали сворачивать паруса. «Возмездие», выглядящее огромным в утреннем мареве, уже стояло на якоре и спустило шлюпки.

– Вот крестные муки, – сердито произнес Милашка Вильям. Он посмотрел на шлюпки, скопившиеся рядом с "Возмездием".

Шарп достал свою подзорную трубу из футляра и раскрыл ее. Подзорная труба была подарком Императора Франции своему брату, Королю Испании, но этот подарок пропал среди прочей добычи в Витории и достался британскому стрелку.

– Господи Иисусе, – в тон Фредриксону подхватил Шарп. «Возмездие» спустило три больших шлюпки, которые заполнялись морскими пехотинцами в красных мундирах. – Там должно быть их сотня, – он смотрел на людей, осторожно спускающихся в покачивающиеся лодки. Море было чудесно спокойным это утро, на поверхности была лишь небольшая зыбь. Шарп поднял подзорную трубу выше, потому что слабое покачивание «Амели» затрудняло наведение, и увидел еще больше морских пехотинцев, ожидающих на палубе «Возмездия». – Да этим ублюдкам мы вообще и не понадобимся!

– Чтобы захватить форт, да, – Милашка Вильям зажег сигару, – но при марше на Бордо обученные стрелки будут чертовски полезны.

– Черт бы его побрал! – Шарп наконец-то понял. Вигрэм послал де Макерра для продавливания плана, а Бэмпфилд спрятал морских пехотинцев для его осуществления.

Несмотря ни на что, Вигрэм и Бэмпфилд все же решили захватить Бордо, а Шарп оказался в середине. Глядя, как заполненные шлюпки движутся в сторону прибоя, он испытал горькую злость на Бэмпфилда, который солгал насчет болезни своих морских пехотинцев и смог потренировать стрелков для своей сумасбродной идеи. Даже солнце, пробившееся сквозь облака, впервые за неделю не умерило гнев Шарпа.

– Я убежден, – сказал Фредриксон, – что он делает это из-за тебя.

– Меня?

– Видимо он высокого мнения о твоих возможностях, – сухо сказал Фредриксон. – Если выдающегося майора Шарпа постигнет неудача, то никто не упрекнет капитана Бэмпфилда. А если же ему будет сопутствовать успех, то это будет исключительно благодаря Бэмпфилду.

– Сволочь Бэмпфилд, – сказал Шарп.

Шлюпки высадили «красных курток» на берег и поплыли обратно, гребцы резкими рывками гнали шлюпки против ветра и прилива. Они поплыли не к «Амели», а снова направились к «Возмездию», где высадки ожидало еще множество морских пехотинцев. Уже наступило утро. Завтрак из размоченного хлеба лежал перед стрелками, ждавшими на палубе «Амели». Те морские пехотинцы, которые высадились на берег, уже выстроились в колонны и, к изумлению Шарпа, около полуроты направились вглубь материка, чтобы укрыться под темными соснами. Самого Шарпа, который, как предполагалось, должен был командовать наземной операцией, полностью игнорировали.

– Капитан Тремгар!

– Сэр!

– Может ли шлюпка доставить меня на берег?

Тремгар, мужчина средних лет, закутанный в матросскую штормовку, вытряхнул остатки табака из трубки, постукивая ей об латунную крышку нактоуза.

– У меня нет таких приказов, майор.

– Я даю вам такой приказ.

Тремгар повернулся. Одна из шлюпок отчалила от «Возмездия» и на ней, вместо морских пехотинцев, находилась группа морских офицеров в синих мундирах. Тремгар пожал плечами.

– Почему бы и нет, майор.

Двадцать минут занял спуск с «Амели» небольшого баркаса и еще через пять минут Шарп сидел на кормовой банке. Граф де Макерр, увидев возможность покинуть вонючее угольное судно, настоял на том, чтобы занять место на баркасе. Он сменил британский мундир на одежду коричневого цвета.

С палубы «Амели» море выглядело очень спокойным, но здесь, на маленькой лодке, оно волновалось гораздо сильнее, и коготки страха впились в спину Шарпа. Весла брызгали на него водой, волны перехлестывали через планширь, и Шарп ожидал, что в любой момент лодка перевернется. Граф, закутанный в свой плащ, выглядел так, будто болел морской болезнью.

Шарп повернул голову назад. Корпус «Амели», весь в пятнах смолы и соли, возвышался над ним. Кок вылил ведро отходов за борт и чайки, вопя как банши,[13]13
  банши (banshee) – привидение в шотландском и ирландском фольклоре, опекает какую-либо семью и предвещает душераздирающими воплями смерть кого-либо из её членов.


[Закрыть] устремились вниз, дерясь за каждый кусочек.

Граф, оскорбленный отказом Шарпа помочь ему выгрузить лошадей, сидел молча. Медленно, взмах за взмахом, четыре гребца тащили маленькую лодку от «Амели», и отдаленный рокот прибоя становился все громче и громче.

Шарп инстинктивно взялся за свое оружие. Ствол его винтовки был заткнут от брызг морской воды, а замок замотан тряпкой. Палаш со стуком бился о борта тесной лодки. Волны поднимали лодку и двигали ее вперед к прибою, который казался Шарпу струей пены, крутящейся ветром и волнами, затем шлюпка заскользила по воде, покрытой плавающими водорослями.

Это был опасный момент, когда лодка переходила границу между спокойным морем и довольно бурным береговым прибоем. Несколько лет назад Шарп видел, как на таком же берегу как этот, в Португалии, такая же лодка была перевернута волной и разбросала людей в море как тряпичные куклы. Он помнил, как тела выбрасывало на берег, мундиры были разорваны вздувшимися телами, и собаки еще долго потом поедали их.

– Налегайте! – кричал боцман. – Сильнее, ублюдки.

Гребцы налегли, и лодка, будто телега, груженная пушечными ядрами, взобралась на гребень волны. Весла сгибались от напряжения, затем море подхватило лодку, и она двинулась вперед, внезапно освободившись от давления воды, а боцман позади Шарпа всей массой навалился на румпель.

Крик боцмана был похож на вопль животного и сливался с шумом прибоя. Мир стал черно-белым в зеленых полосах, и в его центре находилась маленькая лодчонка, подхваченная огромной волной прибоя. Правая рука Шарпа побелела, с такой силой он ухватился за борт, затем нос лодки окунулся в воду и Шарпа окатило холодными брызгами, а в ушах все еще стоял крик боцмана, и он ощущал страх, присущий человеку, находящемуся в опасности и не имеющего возможности повлиять на ситуацию.

Нос вынырнул, лодку кружило и трясло, и вдруг она оказалась между полос воды, и Шарп услышал сильный шум, производимый тоннами песка, который откатная волна увлекает за собой в море.

– Давай! – закричал боцман, – вперед, дикари! – носовые гребцы, выпрыгнув за борт и стоя по колено в пузырящейся воде, потащили лодку на пологий берег.

– Все, майор. Ничего сложного, – хладнокровно сказал боцман.

Шарп, стараясь не показывать обуявший его страх, перешагнул через банку. Оставшиеся два гребца, усмехаясь, помогли ему выбраться. Еще одна волна, захлестнув берег, подняла лодку и наклонила ее на борт так, что Шарп упал прямо на огромного черноволосого человека, рассмеявшегося над его неуклюжестью.

Шарп восстановил равновесие, балансируя на носу лодки и спрыгнул в схлынувшую волну. Даже твердая земля, даже зеленая лужайка в самой мирной английской деревне не сделали бы его более счастливым в этот момент. Он шагнул на песок, тихонько порадовавшись тому, что находится в безопасности. Под его ногами хрустели ракушки и куски дерева, показывающие высоту зимних приливов.

– Майор! – приветствовал его чей-то голос. Лейтенант Форд, помощник Бэмпфилда, шел по вязкому песку. Добро пожаловать на берег. Вы поспешили, верно, сэр?

– Поспешил? – перекрикивая шум ветра и прибоя, сказал Шарп, снимая тряпье с винтовки.

– Вам не было приказано высаживаться на берег, сэр. – Форд сказал это уважительно, но Шарп прекрасно понимал, что это Бэмпфилд послал юного лейтенанта передать ему порицание. Сам капитан, в бело-голубом мундире, расшитым золотом, стоял на берегу в пятидесяти ярдах от них.

– Позвольте напомнить вам, лейтенант, – сказал Шарп, что наземной операцией командую я.

Граф де Макерр, серый от пудры на его лице, отряхнул плащ, зашагал в сторону Бэмпфилда.

Форд взглянул на графа и снова обратился к Шарпу.

– Понимаете ли, майор, лейтенант не мог скрыть своего смущения, – наши морские пехотинцы чудесным образом выздоровели.

– В самом деле. – На берегу были сотни пехотинцев и Шарп видел как минимум еще полсотни, ушедших дальше от берега.

– Капитан полагает, – Форд осторожно встал так, чтобы Шарп не смог пойти в сторону Бэмпфилда, – что будет лучше, если мы сами позаботимся о деле. Он улыбнулся так, будто принес великолепные новости.

Шарп уставился на молодого лейтенанта.

– О деле???

– Захватим форт Тест-де-Бюш. – Форд все еще улыбался, будто хотел обрадовать Шарпа такими известиями.

Шарп пристально посмотрел на Форда. – Вы стоите у меня на пути, лейтенант.

– О! Извините, сэр! – Форд шагнул в сторону.

Капитан Бэмпфилд явно по-дружески приветствовал графа де Макерр, но, видя, что подходит Шарп, оставил его и быстро пошел навстречу стрелку.

– Доброе утро, Шарп! Как любезно!

– Что?

– Погода! Бог смилостивился над моряками. – Порыв ветра сыпанул песком по сапогам Шарпа.

– Лейтенант Форд, сэр, сообщил мне, что вы не нуждаетесь в моих услугах.

– Не в Тест-де-Бюш. Один из наших вчера допросил рыбака, Шарп. Кажется, лягушатники покинули форт. Что вы на это скажете, а? Осталось всего несколько человек, так что не вижу причин, по которым нужно беспокоить вас. Полагаю, более благоразумным будет, если вы выдвинетесь вглубь берега.

– Вглубь, сэр?

– Разве вы не собирались устроить диверсию на дороге? Однако я хочу, чтобы вы вернулись с докладом не позднее полудня во вторник. Это вам ясно?

Шарп посмотрел мимо надутого, уверенного в себе Бэмпфилда на морских пехотинцев, стоящих строем на песке. Они высадились налегке, оставив свои рюкзаки и шинели на «Возмездии». Все они выглядели здоровыми, и их вид разозлил Шарпа.

– Ваши люди выздоровели чудесным образом, капитан.

– А почему бы и нет, майор? – улыбнулся Бэмпфилд, находящийся в прекрасном расположении духа. Ruse de guerre[14]14
  Ruse de guerre(фр.) – военная хитрость, уловка.


[Закрыть], майор, понимаете?

Шарп все еще был в ярости.

– Хитрость, сэр?

– Мы не хотели, чтобы вражеские агенты в Сен-Жан-де-Люз прознали наши планы. Они бы доложили, что морские пехотинцы больны и имеются только немного солдат, которых хватит лишь, чтобы пасти отару овец, но не на захват Бордо. – Бэмпфилд видел недоверие Шарпа и улыбнулся. – На кораблях у меня еще достаточно людей, Шарп, если они потребуются.

– Для захвата Бордо? – насмешливо спросил Шарп.

– Если Макеро заявит, что это возможно, мы попробуем. Он направляется прямо в Бордо, Шарп. Храбрый малый, да? Ваша совет будет неоценим, но решать будет Макеро. – торжествующий Бэмпфилд очень старался быть любезным.

– Макеро, сэр?

– Граф де Макерр. Но вы не должны его так называть, это невежливо, – рассмеялся Бэмпфилд. Вы на пороге великих событий, майор. Вы еще будете благодарить за эту возможность.

Но Шарп был слишком разъярен, чтобы благодарить. Бэмпфилд последовательно лгал. Шарп и его стрелки были нужны Бэмпфилду ради его мечтаний о славе, и теперь, на холодном французском берегу, Шарп ясно увидел это безумие, против которого его предостерегал Эльфинстоун.

– Полагаю, сэр, что ответственность за решение о наступлении на Бордо лежит на мне.

– И на нас тоже, майор. Вы же не отрицаете, что де Макерр более убедительный свидетель, – Бэмпфилд помолчал, почувствовав злость Шарпа. – Разумеется, я приму во внимание ваш совет, майор. – Бэмпфилд открыл крышку своих часов, как бы давая понять Шарпу, что он тратит его время. – Возвращайтесь во вторник, майор! К этому времени Макеро принесет нам хорошие вести из Бордо. И запомните, скорость и неожиданность, майор. Скорость и неожиданность.

Бэмпфилд повернулся уходить, но Шарп окликнул его.

– Сэр! Вы верите тому рыбаку?

– Это не ваше дело, Шарп, – возмущенно ответил Бэмпфилд.

– Вы выставите пикеты, сэр?

Бэмпфилд захлопнул свои карманные часы.

– Если мне потребуется урок ведения военных операций, майор, то я попрошу его у своего начальства, а не у подчиненных. Мои шлюпки доставят на берег ваших людей, майор Шарп, всего вам хорошего.

Бэмпфилд ушел. Чтобы захватить форт ему был не нужен Шарп, и он не хотел, чтобы в его победном докладе в адмиралтейство упоминалось имя Шарпа. Этот доклад уже давно сформировался в голове Бэмпфилда, доклад, который будет напечатан в "Военно-морской газете». Будет скромно рассказано о захвате форта, об отчистке залива, но в этой скромности будет виден героизм, с которым была одержана победа. Но по сравнению с захватом Бордо эта победа покажется детской забавой. С этими мыслями Бэмпфилд шел по мокрому, вязкому песку, а в его голове крутились сладкие мечты о триумфе и еще более сладкие мечты о наградах и поощрениях, которые посыплются на него.

Глава 5

Корнелиус Киллик выплеснул кофейную гущу в костер, горящий под соснами. Ветер был прохладный, но дождя, по крайней мере, не было, хотя Киллик полагал, что это ненадолго.

Некоторые его люди спали, некоторые разбирали мушкеты, остальные играли в криббедж или в кости. Они нервничали, но успокаивали себя, видя безмятежное спокойствие капитана.

Однако это спокойствие было напускным. Он нервничал также, как и его люди, и уже сожалел об импульсивном решении защищать форт со стороны берега. Не то чтобы американец боялся драки, но на море он знал каждую рябь, мог в полной мере использовать достоинства «Фуэллы» и посеять смятение в рядах противника, на суше же было совсем по-другому. Битва на суше, как сказал его ирландский лейтенант, – это "разномастная лошадь", а Корнелиус Киллик не был уверен, что ему нравится пестрота.

Его не прельщало иметь это грязное, захламленное пространство в качестве поля битвы. Корабль мог перемещать пушки быстрее, чем колеса, и на море было негде спрятаться. Там, при свежем ветре, сражение было открытым, а здесь под каждым кустом мог прятаться враг. Киллик сознавал, что никогда не учился быть солдатом, никогда не принимал участия в битве на суше, но он сам предложил это коменданту Лассану и теперь готовился дать бой приближающимся британским морским пехотинцам.

Но хотя у Корнелиуса Киллика были сомнения, были также и ободряющие моменты. В его распоряжении находилось шесть двенадцатифунтовых пушек, снятых с «Фуэллы» и установленных на лафеты. Это придавало Киллику уверенности. Пушки, такие красивые и эффективные, давали шанс на победу. Враг придет с мушкетами, а столкнется с оружием, которое Наполеон называл своими "прекрасными дочками". Это были двенадцатифунтовки Грибоваля,[15]15
  Jean-Baptiste Vaquette de Gribeauval (1715–1789) – французский военный инженер, конструктор артиллерийских систем


[Закрыть] мощные, жестокие убийцы.

Чтобы обслуживать эти орудия у Киллика было шестьдесят человек, все они умели обращаться с ними. Американец прекрасно знал, какая судьба будет уготована британцами для команды американского капера, поэтому Киллик мог не приказать своим людям участвовать в битве, он и не приказал, а просто попросил их о помощи. Они ему так верили, так любили его, что всего две дюжины отказались пойти с ним. Так что Киллику предстояло воевать с добровольцами. И Киллик спрашивал себя, смогут ли насильно завербованные солдаты, ведомые надменными щеголями-офицерами, победить таких солдат, как его люди.

Ветер колыхал верхушки деревьев, унося дым от костров в сторону деревни. На стенах форта не было ни души, и флаги тоже не развевались.

– Может ублюдки сегодня и не придут, – лейтенант Догерти налил себе немного мутного кофе.

– Может и нет, – Киллик наклонился к костру и зажег сигару. Он ощутил внезапный страх, должно быть вызванный возможностью потерять свой корабль. Было бы невыносимо потерять «Фуэллу». – Если они придут, Лайам, мы сдерем с них шкуру. На стороне Киллика было и третье преимущество – внезапность.

Через час пришло первое сообщение из Аркашона. Киллик послал четверых людей на разведку на тягловых лошадях. Сообщалось, что морские пехотинцы высадились на берег и уже идут колонной по песчаному берегу.

– Они вас видели? – спросил Киллик канонира, доставившего эти сведения.

– Нет.

Киллик встал и похлопал в ладоши.

– Выдвигаемся, парни! Выдвигаемся! – Команда «Фуэллы» ожидала с орудиями в позиции между прибрежной тропинкой и дорогой. Теперь Киллик знал, куда направлялись британцы и пушки направили на запад, в сторону, откуда они должны были появиться.

Когда орудия были нацелены, пришло другое сообщение. Высадились полтораста морских пехотинцев. Без лошадей и артиллерии, направляются на север. Остальные люди остались на берегу. Все четверо разведчиков вернулись к месту засады.

Анри Лассан выбрал место, и сделал это хорошо. Пушки были направлены на опушку леса, росшего на вершине небольшого холма, вдававшегося в прибрежные песчаные дюны. На песке стояли два домика, но оба сгорели в прошлом году, и их обуглившиеся были разбросаны по всей округе, по которой предстояло идти морским пехотинцам.

Намеченное для орудий место также давало и защиту людям Киллика. Двенадцатифунтовки были скрыты в тени деревьев, и картечь внезапно вылетит из темноты. И даже если морские пехотинцы рискнут контратаковать через простреливаемый участок, им придется взбираться на осыпающийся песчаный холм шести футов высотой и достаточно крутой.

Двадцать человек отступили к передкам орудий, а остальные подготовили большие пушки. Стволы на лафетах следовало перевести из походного положения в боевое, затем цапфы закрепили железными болтами, забили в стволы порох и картечь. Картечь взяли из арсенала «Фуэллы» и обмотанные холстом свертки с пулями будут вытолкнуты четырьмя фунтами и четырьмя унциями французского пороха, который был насыпан в мешочки, сшитые под калибр орудий. Через запальное отверстие мешки с порохом проткнули специальной спицей, и в оловянные трубки засыпали мелкий порох, который должен был поджечь заряд в стволе.

Киллик наклонился к казеннику пушки. Он выбрал оптимальный угол обзора и провернул медную ручку подъемного механизма. Он проверил так каждое орудие и взглянул в то место на песке, куда он собирается направить смерть. Мощь орудий придала Киллику уверенности.

– Комендант передает вам благодарность, Корнелиус, – лейтенант Лайам Догерти предупредил Лассана о подходе британцев.

Киллик рассмеялся как бы в ожидании победы.

– Им еще идти шесть часов, Лайам, – он зажег сигару, – но когда они придут, мы убьем всех этих чертей.

– Разумеется, убьем. – Для Лайама Догерти предстоящая битва была частью мести британцам за жестокое подавление во время восстания "объединенных ирландцев".[16]16
  буржуазно-революционное движение в Ирландии. В нём участвовали как католики, так и протестанты; выступало за создание независимой ирландской республики, отмену сословных и феодальных привилегий, парламентскую реформу и всеобщее избирательное право для католиков, вылилось в восстание, было жестоко подавлено в 1791–1798 годах.


[Закрыть]

Отца Догерти повесили как повстанца, вздернули рядом с темным от торфа ручьем как собаку, а мать мальчика, вырастившего его в Америке, не позволила забыть это. А Лайам Догерти и не хотел забывать. Он представил, как красномундирники заходят на поляну, и смаковал, как он выпустит смерть из шести стволов.

Несколько крестьян, любопытствующих, что такое происходит на юге, подошли к лесу и наблюдали за приготовлениями американца. Корнелиус Киллик подозвал их. Ночью его обуревали страхи, он представлял катастрофу, но сейчас, перед лицом приближающегося врага, в удачно выбранной засаде, он почувствовал уверенность в успехе и был рад, что у этого успеха будут свидетели.

– Интересно, что бы сказали в Марблхеде,[17]17
  Марблхед (Murblehead) – городок в штате Массачусетс, США. В 30 километрах к северу от Бостона.


[Закрыть] если бы видели нас, – сказал он Догерти.

Лайам Догерти думал, что лишь немногие бы удивились этому рискованному приключению Киллика. У него всегда была репутация отчаянного.

– Может быть, они назовут улицу в вашу честь.

– Улицу? Почему не весь город?

Оставалось сделать лишь одно, и это было сделано со всей торжественностью. Корнелиус Киллик развернул большое знамя, снятое с «Фуэллы». Звезды и полосы нашиты женщинами Марблхеда и освящены пресвитерианским священником, который помолился за то, чтобы флаг увидел побольше крови врагов Республики. В тот день Киллик пообещал себе, что так и произойдет. Флаг, висящий под деревьями, будет поднят при первом же выстреле пушек и будет гордо реять, пока будут падать враги.

Корнелиус Киллик и команда «Фуэллы» были готовы.

Когда морские пехотинцы ушли, пляж стал казаться необычайно пустынным. Под пронизывающим ветром люди Шарпа, спотыкаясь, перетаскивали к дюнам свои рюкзаки, шинели и винтовки.

– Еще одна лодка, сэр, – сказал Фредриксон.

Шарп пробормотал что-то неразборчивое. Солнце опять зашло за тучи, и Шарп смог оглядеть в окрестности в подзорную трубу. На одном дальнем холме вроде виднелась тропинка, но не было никаких следов деревни или часовни, с помощью которым можно было бы сориентироваться по карте, разложенной на песке Фредриксоном.

– Капитан сказал, что мы вот тут, в трех милях к югу от мыса Аркашон.

Шарп отлично помнил карту и даже не взглянул на нее. Нет ни одной дороги на восток. Быстрее всего будет пойти к Аркашону, а там уже выйти к дороге на Бордо.

– Пойдем по берегу, следом за этими водоплавающими?

– Нет, разумеется, – Шарпу было плевать, если он больше не увидит Бэмпфилда. Он повернулся. – Мы пойдем по дороге вглубь страны. Граф де Макерр стоял на границе прилива и печально наблюдал, как его лошадей просто сбросили в воду с длинными веревками. Лошадям пришлось плыть за шлюпкой на привязи, и граф опасался за них.

Фредриксон все еще изучал карту.

– А чем вы собираетесь помешать Бэмпфилду вторгнуться во Францию?

– Тем, что разоблачу перед ним этого пижона, – Шарп кивнул на француза. Мне следовало ночью выкинуть его за борт.

– У меня может случиться какая-нибудь неполадка с винтовкой, когда он будет рядом, – с надеждой предложил Фредриксон.

Это были веселые мысли холодным утром, но Шарп потряс головой, отгоняя их, и повернулся посмотреть, как его стрелки перетаскивают припасы сквозь прибой.

– Можно было бы выкинуть чертовы лестницы, – горько сказал Шарп. – Он было представил, как Бэмпфилд преодолеет ров и стены форта Тест-де-Бюш без лестниц, но бросил это бесполезное занятие. Делом Шарпа было устроить засаду на военный конвой по дороге на юг, и выяснить настроения тех, кого они смогут захватить в плен. – Мы разделим припасы среди людей. То, что не сможем нести, бросим.

– Да, сэр. – Фредриксон свернул карту и запихнул ее в карман. – Можно отдать приказ?

Но Шарп не ответил. Он смотрел на группу стрелков, укрывшихся от ледяного ветра за песчаной дюной.

– Эй, вы? – крикнул он, – ко мне!

Лица стрелков, светящиеся невинностью, как всегда, когда имели дело с офицерами в гневе, повернулись к Шарпу, но один из них встал, стряхнул песок с зеленой куртки и пошел в сторону офицеров.

– Вы знали? – Шарп в ярости повернулся к Фредриксону.

– Нет, – солгал Фредриксон.

Шарп повернулся к стрелку, которого подозвал к себе.

– Ты тупой придурок.

– Сэр.

– Господи Иисусе! Я сделал тебя чертовым полковым сержант-майором, а ты на это наплевал.

Щека Патрика Харпера еще сильнее раздулась из-за зубной боли, а он, будто это объясняло все, показал на опухоль пальцем.

– Все из-за него, сэр.

От его ответа Шарп даже перестал сердиться. Он посмотрел на гиганта-ирландца, который как-то однобоко ему улыбнулся в ответ.

– Из-за зуба? – зловеще спросил он.

– Я пошел к хирургу, чтобы он вырвал зуб, а он дал мне ром, чтобы сначала унять боль, вот что он сделал, сэр, и я подумал, что могу выпить чуточку больше, сэр, а потом обнаружил, что я на корабле, сэр, а этот ублюдок к зубу даже и не притронулся, сэр, и единственное, что я могу предположить, это что, увидев мое состояние, какая-то добрая душа, сэр, я предполагаю, один из людей Фредриксона, отнесла меня на «Амели». – Харпер взял паузу в своей красноречивой лжи. – Это было совсем не то, что я желал, сэр, честно-честно!

– Ты лживый ублюдок, – сказал Шарп.

– Возможно, сэр, но это все правда, да поможет мне Бог. Патрик Харпер, довольный тем, что смог объясниться, ухмыльнулся. Эта ухмылка сказала больше, чем нужно: что они оба всегда сражались бок о бок, и Харпер твердо знал, что так и должно быть впредь. Ухмылка также означала, что майору Ричарду Шарпу так или иначе придется отводить от головы Харпера праведный гнев Армии за дезертирство.