Текст книги "Обращение капитана Брасбаунда"

Автор книги: Бернард Джордж Шоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Шоу Бернард
Обращение капитана Брасбаунда

Бернард Шоу

Обращение капитана Брасбаунда

Мелодраматическая комедия

Перевод П. Мелковой

Холмы, окружающие гавань Магадора, порта на западном

побережье Марокко. Прохладный вечер. Миссионер, следуя

совету Вольтера, возделывает свой сад. Это пожилой

шотландец, духовно несколько потрепанный житейскими

бурями: ему пришлось направить ладью своей веры в

иноземные воды, кишащие чужими кораблями; тем не менее

он все тот же убежденный сын свободной церкви и ее

североафриканской миссии, человек с честными карими

глазами и безмятежной душой. Физически это невысокий

крепкий мужчина, загорелый и чисто выбритый; черты лица

у него тонкие и решительные, улыбка мягкая и чуточку

насмешливая. На нем пробковый шлем с сеткой, очки с

дымчатыми стеклами и белые парусиновые испанские

сандалии – словом, все, что полагается современному

шотландскому миссионеру. Но одет он не в дешевый

туристский костюм из Глазго – серую фланелевую рубашку,

белый воротничок и зеленый галстук с дешевой булавкой, а

в чистую белую полотняную пару, приемлемую для

марокканцев если уж не по покрою, то хотя бы по цвету.

Из сада открывается вид на Атлантический океан и

песчаное побережье, уходящее на юг длинной полосой, по

которой гуляет северо-восточный пассат. На побережье

прозябают редкие и чахлые перцовые деревья, манговые

пальмы и тамариски. Со стороны суши ландшафт ограничен

невысокими холмами, спускающимися почти к самому морю.

Это отроги Атласских гор. В течение двадцати пяти лет

миссионер имел возможность ежедневно любоваться этим

морским пейзажем; поэтому он не обращает на него

никакого внимания и целиком поглощен подрезыванием

неестественно большого, на взгляд англичанина, куста

красной герани. Этот куст да еще несколько запыленных

растений – единственное украшение его любимой цветочной

клумбы. Он работает, сидя на низеньком мавританском

табурете. Посередине сада, в тени тамариска, стоит

удобное садовое кресло; дом расположен в юго-западном

углу сада, куст герани – в северо-восточном.

В дверях дома появляется человек. Это явно не варвар, а

куда менее приятное существо – характерный представитель

современной коммерческой цивилизации. У него сложение

семнадцатилетнего юнца, который с детства недоедал;

возраст его определению не поддается. Только полное

отсутствие седины в его грязного цвета волосах позволяет

предполагать, что ему, вероятно, еще нет сорока;

впрочем, не исключена возможность, что ему нет и

двадцати. Лондонец сразу узнал бы в нем яркий и

необычайно живучий тип выкормыша столичных трущоб. Голос

его, от природы гнусавый и вульгарный, звучит сейчас

выспренне и сердечно. Говорит он свободно и

красноречиво: склад характера, приходская школа и

улица сделали из него нечто вроде оратора. Если

отбросить гнусавость, его речь весьма напоминает диалект

фешенебельного лондонского общества с его тенденцией

(иногда довольно приятной) заменять дифтонги чистыми

гласными, а последние превращать в нечто совершенно

отличное от традиционного произношения. Он произносит

"ау", как долгое "а", "ом" – как краткое "а" и

употребляет вместо долгого "о" обычное "оу", вместо

долгого "а" краткое "и", вместо краткого "а" краткое

"э", вместо краткого открытого "э" просто краткое "э", с

одним исключением: когда за гласной следует "р", он

обозначает присутствие этой гласной не тем, что

произносит ее,– этого он никогда не делает, – а тем, что

растягивает и смягчает гласную, порой даже так сильно,

что она звучит у него совершенно правильно.

Провинциальное "эл" превращается в его краткой передаче

в "эй". Все эти столичные ухищрения, повергающие в

ужас любого англичанина, кроме кокни, невозможно

передать без помощи фонетической транскрипции, разве что

вышеупомянутым крайне несовершенным способом. На

человеке мундир береговой охраны, явно с чужого плеча и

весьма потрепанный. Держится он этаким театральным

морским волком, и это удается ему настолько успешно, что

его можно принять за разносчика рыбы самого низкого

пошиба, которому посчастливилось найти работу на

Биллингсгейте в разгар сезона. Вся повадка его

свидетельствует о серьезном намерении втереться в

доверие к миссионеру – вероятно, с какой-нибудь

корыстной целью.

Человек. День добрый, мистер Рэнкин.

Миссионер быстро приподнимается и поворачивается, по

долгу своему сразу примирившись с тем, что ему не дадут

спокойно работать.

Вы здоровы, ваша честь? Рэнкин (сдержанно). Добрый день, мистер Дринкуотер. Дринкуотер. Не очень-то вам, наверно, по душе прерывать работу в саду из-за

такого, как я, хозяин? Рэнкин. Миссионер не имеет права считаться с тем, что ему по душе, а что

нет, мистер Дринкуотер. Чем могу служить? Дринкуотер (сердечно). А ничем, хозяин. Просто пришел рассказать вам

новости. Рэнкин. Что ж, присаживайтесь. Дринкуотер. Благодарствую, ваша честь. (Садится на скамью под деревом и

настраивается на долгий разговор.) Слыхали вы когда о судье Хэллеме? Рэнкин. О сэре Хауарде Хэллеме? Дринкуотер. Вот именно, о нем. Это самый что ни на есть дотошный судья во

всей Англии. Уж он-то, благослови его бог, никому не спустит, как

дойдет до кражи со взломом. Ничего против него не скажешь – я ведь и

сам за закон стою. Рэнкин. Ну? Дринкуотер. А об его невестке, леди Сесили Уайнфлит, слышали? Рэнкин. Вы имеете в виду знаменитую путешественницу? Дринкуотер. Вот, вот, я о ней и говорю. Та самая, что протопала через всю

Африку с одной только собачонкой и расписала про это в "Дейли Мейл". Рэнкин. Разве она невестка сэра Хауарда Хэллема? Дринкуотер. Уж будьте уверены – родная сестрица ихней покойной супруги, вот

она кто. Рэнкин. Так что же вы хотите сказать о них? Дринкуотер. Что я скажу? Господи, да ведь они здесь. Минут двадцать, как

сошли с паровой яхты в Магадоре. Отправились к британскому консулу. А

он их пошлет к вам: ему-то ведь поместить их негде. Они наняли араба да

двух негритят вещички нести. Вот я и подумал, не сбегать ли мне

предупредить вас. Рэнкин. Благодарю, мистер Дринкуотер. Очень любезно с вашей стороны. Дринкуотер. Не стоит благодарности, хозяин, благослови вас бог. Разве не вы

обратили меня на путь истинный? Кем я был, когда приехал сюда? Жалким

грешником. Разве не вы сделали меня другим человеком? К тому же,

хозяин, эта самая леди Сесили Уайнфлит наверняка захочет прокатиться по

Марокко – в горы прогуляться и всякое такое. А вы же сами понимаете,

хозяин: тут без конвоя не обойдешься. Рэнкин. Но это невозможно! Их убьют. Марокко совсем не то, что остальная

Африка. Дринкуотер. Именно, хозяин. У этих марокканцев своя собственная религия,

потому они и опасны. Довелось вам когда-нибудь обратить марокканца,

хозяин? Рэнкин (с печальной улыбкой). Нет. Дринкуотер (торжественно). И никогда не удастся, хозяин Рэнкин. Я тружусь здесь уже двадцать пять лет, мистер Дринкуотер, но мой

первый и единственный обращенный – вы. Дринкуотер. Выходит, игра не стоит свеч, а, хозяин? Рэнкин. Я этого не сказал. Надеюсь, что принес все же известную пользу.

Туземцы приходят ко мне за лекарствами, когда болеют, и называют меня

христианином, который не ворует. А это уже кое-что. Дринкуотер. Их разум не может подняться до христианства, как наш, хозяин,

вот оно в чем дело. Так вот, если приезжим, как я вам уже толковал,

понадобится конвой, мой друг и начальник капитан Брасбаунд со шхуны

"Благодарение" и вся его команда, включая меня, готовы сопровождать эту

леди и судью Хэллема во всякой такой поездке. Ваша честь могли бы

замолвить за нас словечко. Рэнкин. Я, безусловно, не посоветую им такого безрассудства, как поездка. Дринкуотер (добродетельным тоном). Верно, хозяин, я и сам на вашем месте не

посоветовал бы. (Покачивая головой.) Да, поездки здесь дело опасное. Но

уж если им втемяшится в башку поехать, так конвой тем более

понадобится. Рэнкин. Надеюсь, они не поедут. Дринкуотер. Я и сам надеюсь, хозяин. Рэнкин (задумчиво). Странно! С какой стати им вздумалось приехать в Магадор,

да еще ко мне? Правда, много лет назад я встречался однажды с сэром

Хэллемом. Дринкуотер (изумленно). Быть не может! Вы? Ну кто бы подумал, хозяин! Я ведь

с ним тоже встречался. Но это было недоразумение, право слово, чистое

недоразумение. Из суда я ушел без единого пятнышка, право слово, без

единого. Рэнкин (негодующе). Надеюсь, вы не думаете, что я встречался с сэром

Хауардом в качестве подсудимого? Дринкуотер. Поверьте, хозяин, такое со всяким может случиться, даже с самым

честным, самым благонамеренным человеком. Рэнкин. Примите к сведению, мистер Дринкуотер, что я встречался с сэром

Хэллемом в частной обстановке. Его брат был моим близким другом. Это

было очень давно. Он уехал в Вест-Индию. Дринкуотер. В Вест-Индию? Прямиком через весь океан? (Указывая на море.)

Боже ты мой! Мы приходим в гордыне, а уходим во мраке. Верно, хозяин? Рэнкин (настораживаясь). Что? Вы заглянули в книжечку, которую я вам дал? Дринкуотер. Ага. Время от времени почитываю. Очень утешительная книжечка,

хозяин. (Встает, опасаясь, что дальнейшие вопросы обнаружат его

неосведомленность.) Ну, всего вам хорошего, хозяин! Надо же вам

приготовиться к встрече с сэром Хауардом и леди Сесили, верно? (Хочет

идти.) Рэнкин (останавливая его). Нет, погодите. Мы здесь всегда готовы принять

путешественников. Я хочу сказать вам еще кое-что, вернее, задать

вопрос. Дринкуотер (с опасением, которое он маскирует, утрируя сердечность моряка).

Прошу, прошу, ваша честь. Рэнкин. Кто такой этот капитан Брасбаунд? Дринкуотер (виновато). Кептен Брасбаунд? Гм... Гм... Это мой начальник,

хозяин. Рэнкин. Ясно. А дальше? Дринкуотер (смущенно). Командир шхуны "Благодарение", хозяин. Рэнкин (испытующе). А вы когда-нибудь слыхали о подозрительной личности по

прозвищу Черный Пакито? Этот человек плавает в здешних водах. Дринкуотер (внезапно расплываясь в улыбке – на него снизошло озарение). Ну

вот, теперь я все понял, ваша честь. Вам, наверно, кто-нибудь сказал,

что кептен Брасбаунд и Черный Пакито вроде как один и тот же человек.

Так ведь? Рэнкин. Да, именно так.

Дринкуотер торжествующе хлопает себя, по колену.

(Миссионер решительно продолжает.) И тот, кто мне. это сказал, был,

насколько я могу судить, человек честный и прямой. Дринкуотер (схватывал подтекст). Ясное дело, хозяин! Разве я про него хоть

слово худое сказал, а? Рэнкин. Но в таком случае капитан Брасбаунд и есть Черный Пакито? Дринкуотер. Да ведь он еще ребенком получил это имя от своей блаженной

памяти матушки, упокой, господи, ее душу! И ничего в этом такого нет.

Родом она была из Вест-Индии, в общем откуда-то из тех краев. (Указывая

в направлении моря.) По-моему, из этой чертовой Бразилии, прошу

прощения за такое слово, а Пакито по-бразильски означает попугайчик.

(Сентиментально.) Все равно, как если бы английская леди назвала своего

парнишку птенчиком. Рэнкин (не совсем убежденный). Но почему Черный Пакито? Дринкуотер (простодушно). Так ведь попугай-то в натуральном виде зеленый, а

у капитана волосы, видите ли, черные... Рэнкин (обрывая его). Понятно. А теперь я задам другой вопрос. Кто такой

капитан Брасбаунд, или Пакито, или как там он себя называет? Дринкуотер (угодливо). Брасбаунд. Он всегда называет себя Брасбаунд. Рэнкин. Ну, пусть Брасбаунд. Кто он такой? Дринкуотер (пылко). Вы спрашиваете меня, кто он такой, хозяин? Рэнкин (твердо). Да, спрашиваю. Дринкуотер (все более пылко). Сказать вам, кто он такой, ваша честь? Рэнкин (на которого тон Дринкуотера не производит никакого впечатления).

Если будете так любезны, мистер Дринкуотер. Дринкуотер (горячо и убежденно). Извольте, я скажу вам, хозяин, кто он

такой. Он совершенный джентльмен, вот кто он такой. Рэнкин (серьезно). Мистер Дринкуотер, совершенство – качество, свойственное

не капитанам с Западного побережья, а творцу. Кроме того, джентльмены

бывают разные, особенно в здешних широтах. Итак, что он за джентльмен? Дринкуотер. Английский джентльмен, хозяин. Говорит по-английски; отец

англичанин, плантатор в Вест-Индии; чистокровный англичанин, голубая

кровь. (Раздумывая.) Разве что чуть смугловат – в мать пошел: она-то у

него бразильянка. Рэнкин. Ну, а теперь, Феликс Дринкуотер, скажите по совести, как христианин,

работорговец капитан Брасбаунд или нет? Дринкуотер (растерявшись, несмотря на все свое нахальство). Что вы, что вы! Рэнкин. Вы уверены? Дринкуотер. Еще бы! Он хоть вроде и джентльмен удачи, но только не

работорговец. Рэнкин. Мне уже доводилось слышать выражение "джентльмен удачи", мистер

Дринкуотер. Оно означает – пират. Вам это известно? Дринкуотер. Бог с вами! Какие там еще пираты в наше время? На море теперь

порядок почище, чем на Пикадилли. Да если бы я вздумал проделывать в

Атлантическом океане такие штучки, какие выкидывал мальчишкой на

Ватерлоо-роуд, мне бы уж давно головы не сносить. Какие же тут, к

чертям, пираты, простите за выражение, хозяин! Хотите, я вам сейчас

докажу, как мало честности и порядочности у того человека, о котором вы

поминали, и как мало он знал, о чем говорит? Хотите? Тогда ответьте

только на один вопрос: как вы думаете, у кого служил кептен Брасбаунд

вроде как учеником? Рэнкин. Не знаю. Дринкуотер. У Гордона, хозяин, у Гордона Хартумского, того самого Гордона,

чей памятник теперь стоит на Трафальгар-сквер. Он самолично учил

Черного Пакито, как расправляться с работорговцами. Капитан дал Гордону

слово никогда не заниматься контрабандной торговлей рабами или джином.

(С плохо скрытым огорчением.) И он не будет ею заниматься, хозяин, не

будет, черт побери, даже если бы мы его на коленях молили. Рэнкин (сухо). А вы его умоляете об этом на коленях? Дринкуотер (несколько смешавшись). Среди нас есть люди и необращенные,

хозяин. Вот они и говорят: "Одно вы возите контрабандой, кептен; почему

бы не возить и другое?" Рэнкин. Наконец-то мы добрались до сути. Так я и думал. Капитан Брасбаунд

контрабандист. Дриинкуотер. А почему бы и нет? Почему бы и нет, хозяин? Мы – нация

свободных торговцев. Нам, англичанам, давно поперек горла стоят эти

чертовы иностранцы, которые по всей Африке заводят свои таможни,

устанавливают сферы влияния и всякое такое. Разве Африка не принадлежит

и нам тоже? Чем мы хуже их? Вот как мы считаем. Во всяком случае от

нашего ремесла никому вреда нет. У нас одно дело – конвоировать

туристов или коммерсантов. А это все равно что экскурсии Кука в

Атласские горы. Мы цивилизацию насаждаем – вот оно как. Что, разве не

верно? Рэнкин. И вы полагаете, что команда Брасбаунда достаточно оснащена для

этого? Дринкуотер. Оснащена? Еще бы не достаточно! У нас двенадцатизарядные

винтовки! Кому охота с нами связываться? Рэнкин. У самого опасного вождя в здешних местах шейха Сиди эль Ассифа новый

американский автоматический пистолет, выпускающий десять пуль без

перезарядки, а винтовка у него шестнадцатизарядная. Дринкуотер (возмущенно). И люди, продающие такие штуки чернокожим язычникам,

еще называют себя христианами! Срамота, вот что это такое! Рэнкин. Если человек способен спустить курок, то цвет его пальцев уже не

имеет значения, мистер Дринкуотер. Хотите вы сообщить мне еще

что-нибудь? Дринкуотер (вставая). Ничего, хозяин. Пожелаю вам только доброго здоровья и

побольше обращенных. Всего хорошего, хозяин.

В ту минуту, когда Дринкуотер собирается уйти из дома,

появляются носильщик-марокканец с двумя мальчишками

неграми.

Носильщик (в дверях, обращаясь к Рэнкину). Бикурос (это марокканское

произношение слова "эпикуреец" – так марокканцы обычно называют

миссионеров, избравших, по их мнению, свое призвание из любви к роскоши

и безделью), я привел в твой дом собаку-христианина и его женщину. Дринкуотер. Вот вам языческие манеры! Обозвать сэра Хауарда Хэллема

собакой-христианином, а леди Уайнфлит его женщиной! Эх, стоял бы ты

сейчас в дверях Центральной уголовной, ты быстренько понял бы, кто

собака, а кто хозяин, очень быстренько, будь покоен. Рэнкин. Ты принес их вещи? Носильщик. Клянусь аллахом, их хватило бы на двух верблюдов! Рэнкин. Тебе заплатили? Носильщик. Всего один несчастный доллар, бикурос. Я привел их в твой дом.

Они заплатят тебе. Дай мне что-нибудь за то, что я принес золото к

твоему порогу. Дринкуотер. Ого! Тебе следовало родиться христианином. Здорово разбираешься! Рэнкин. Ты принес к моему порогу хлопоты и расходы, Хассан. И ты это знаешь.

Разве я когда-нибудь брал с тебя и твоей жены деньги за лекарства? Хассан (философски). Пророк не запрещает человеку просить лишнего, бикурос.

(Весело входит в дом вместе с мальчишками.) Дринкуотер. Решил все-таки попробовать. Человеческая природа всюду

одинакова. Эти язычники точь-в-точь такие же, как мы с вами, хозяин.

В сад входят мужчина и женщина. Оба англичане.

Джентльмен – человек весьма пожилой, но видно, что он

борется с возрастом, не желая поддаваться старости. Он

чисто выбрит, лоб у него умный и выпуклый, нос

решительный, ноздри энергичные и подвижные, губы плотно

сжаты, словно в свое время он навсегда стиснул их в

порыве сильного гнева и досады. Держится он подчеркнуто

достойно и властно, но сейчас он турист, о чем

свидетельствуют его белая шляпа и летний костюм, и

потому старается смотреть на жизнь добродушнее и легче.

Леди – женщина в возрасте между тридцатью и сорока,

высокая, очень красивая, симпатичная, умная, нежная и

насмешливая. Одета она с элегантной простотой и выглядит

не как вечно озабоченная, затянутая в английский

костюм туристка, а так, словно живет в соседнем коттедже

и по-домашнему, в блузе и соломенной шляпке с цветами,

зашла выпить чаю. Наделенная большой жизненной силой и

человечностью, она начинает любое случайное знакомство с

той точки, которой англичане обычно достигают лишь после

тридцатилетнего знакомства, если они вообще способны

достичь ее. Она весело обращается к Дринкуотеру, который

со шляпой в руках улыбается ей самым сердечным и

приветливым видом. Джентльмен, напротив, проходит в сад,

поближе к дому, инстинктивно сохраняя дистанцию между

собой и остальными.

Леди (Дринкуотеру). Здравствуйте! Это вы миссионер? Дринкуотер (скромно). Нет, леди, не хочу вас обманывать, хотя ваша ошибка

вполне понятна. Я лишь один из тех, кого облагодетельствовал миссионер,

– первый его обращенный, скромный английский моряк и ваш

соотечественник, леди, а также его милости. Вот и мистер Рэнкин, лучший

труженик нашего виноградника. (Представляет его судье.) Мистер Рэнкин

его милость сэр Хауард Хэллем. (Деликатно удаляется в дом.) Сэр Хауард (Рэнкину). Очень сожалею, что нам пришлось вторгнуться к вам,

мистер Рэнкин, но у нас, видимо, не остается выбора – здесь нет отелей. Леди Сесили (сияя улыбкой). Кроме того, нам куда приятнее пожить у вас, чем

в отеле, если вы, конечно, не возражаете, мистер Рэнкин. Сэр Хауард (представляя ее). Леди Сесили Уайнфлит, моя невестка,мистер

Рэнкин. Рэнкин. Рад быть полезен вашей милости. Я думаю, вы не откажетесь от чаю

после дороги? Леди Сесили. Ах, как вы внимательны, мистер Рэнкин! Но мы уже пили чай на

яхте. Кроме того, я уже обо всем договорилась с вашими слугами, и вы

можете продолжать работать в саду, словно нас здесь и нет. Сэр Хауард. К сожалению, должен предупредить вас, мистер Рэнкин, что леди

Сесили, путешествуя по Африке, приобрела привычку бесцеремонно входить

в чужие дома и вести себя в них, как в своем собственном. Леди Сесили. Но, дорогой мой Хауард, уверяю вас, что туземцам это нравится. Рэнкин (галантно). И мне тоже. Леди Сесили (в восторге). Ах, как это мило с вашей стороны, мистер Рэнкин!

Восхитительная страна! И люди здесь такие славные! У них страшно милые

лица. Марокканец, который нес наши вещи, просто красавец. А двое

негритят – совершенная прелесть. Вы обратили внимание на их лица,

Хауард? Сэр Хауард. Обратил. И могу с уверенностью сказать, а у меня на это есть

основания: я изучал лица самого худшего разбора, смотревшие на меня со

скамьи подсудимых, – что мне никогда не доводилось видеть более

мерзкого трио, чем этот марокканец и двое негритят, которым вы дали

пять долларов, хотя они вполне удовлетворились бы и одним. Рэнкин (всплеснув руками). Пять долларов! Сразу видно, что вы не шотландка,

миледи. Леди Сесили. Полно! Они, бедняжки, нуждаются в них больше, чем мы. К тому

же, вы знаете, Хауард, что магометане не пропивают деньги. Рэнкин. Извините, миледи, одну минутку. Я должен сказать словечко этому

марокканцу. (Уходит в дом,) Леди Сесили (прохаживаясь по саду и любуясь видом и цветами). По-моему,

место совершенно божественное!

Дринкуотер выносит из дома стул.

Дринкуотер (подавая стул сэру Хауарду). Извините, что беру на себя смелость,

сэр Хауард. Сэр Хауард (глядя на него). Я вас уже где-то видел. Дринкуотер. Видели, сэр Хауард. Но, уверяю вас, все это было чистое

недоразумение. Сэр Хауард. Как обычно. (Садится.) Разумеется, несправедливо осужден. Дринкуотер (с затаенным наслаждением). Нет, хозяин. (Полушепотом, с

неописуемой усмешкой.) Несправедливо оправдан! Сэр Хауард. В самом деле? Первый случай в моей практике. Дринкуотер. Боже мой, сэр Хауард, ну и дураки же были присяжные! Мы-то с

вами это понимали, верно? Сэр Хауард. Вероятно, да. К сожалению, должен признаться, что забыл, в каком

именно затруднении вы находились. Не напомните ли? Дринкуотер. Всего-навсего юношеский задор, ваша милость. Проказы на

Ватерлоо-роуд. Так называемое хулиганство. Сэр Хауард. Значит, вы были хулиганом? Леди Сесили (в замешательстве). Хулиганом? Дринкуотер (протестующе). Эту кличку, миледи, дал нам, бедным, безобидным

юнцам, один джентльмен из "Дейли Кроникл".

Возвращается Рэнкин.

(Тотчас же ретируется, но успевает остановить миссионера на пороге и

сказать ему, приглаживая вихор на лбу.) Я буду болтаться поблизости,

хозяин, на случай, если понадоблюсь. (На цыпочках уходит в дом.)

Леди Сесили садится на скамью под тамариском. Рэнкин

берет свой табурет, стоящий у цветочной клумбы, и

садится слева от леди Сесили. Сэр Хауард сидит справа.

Леди Сесили. Какое приятное лицо у вашего друга моряка, мистер Рэнкин! Он

был так откровенен и правдив с нами. Знаете, самый лучший комплимент,

который можно мне сделать, – это с первой же встречи отнестись ко мне с

абсолютной искренностью. По-моему, это высшее проявление прирожденного

такта. Сэр Хауард. Вам не следует думать, мистер Рэнкин, что моя невестка нарочно

говорит глупости. Она будет верить вашему другу, пока он не украдет у

нее часы, но даже и тогда найдет для него оправдание. Рэнкин (сухо, меняя тему разговора). А как поживали вы, сэр Хауард, со

времени нашей последней встречи в лондонских доках в одно прекрасное

утро лет сорок тому назад? Сэр Хауард (крайне удивленный и стараясь собраться с мыслями). Наша

последняя встреча! Мистер Рэнкин, неужели я имел несчастье позабыть

старого знакомого? Рэнкин. Едва ли это можно назвать знакомством, сэр Хауард. Но я был близким

другом вашего брата Майлза и в числе еще нескольких человек провожал

его в Бразилию. Вы, если не ошибаюсь, тоже там были. Я обратил на вас

особенное внимание, потому что вы были братом Майлза, а прежде мне не

доводилось вас видеть. Но вы могли и не заметить меня. Сэр Хауард (припоминая). Да, там был какой-то юный друг моего брата, и

вполне возможно, что это были вы. Но звали его, насколько мне помнится,

Лесли. Рэнкин. Это я, сэр. Меня зовут Лесли Рэнкин, а мы с вашим братом всегда

звали друг друга по имени. Сэр Хауард (приосаниваясь). Вот теперь все ясно. Я могу еще полагаться на

свою память, мистер Рэнкин, хотя кое-кто и жалуется, что я становлюсь

стар. Рэнкин. Интересно, где сейчас Майлз, сэр Хауард? Сэр Хауард (отрывисто). Разве вы не знаете, что он умер? Рэнкин (потрясенный). Никогда не слыхал! Боже мой, боже мой, значит, я

больше не увижу его, а ведь я с трудом припоминаю даже его лицо

столько лет прошло! (На глазах его появляются слезы, что немедленно

вызывает симпатию леди Сесили.) Мне очень, очень горько... Сэр Хауард (театрально понижая голос). Да, он жил недолго, а в Англию так и

не возвратился. С тех пор как он умер в своем вест-индском поместье,

прошло уже почти тридцать лет. Рэнкин (удивленно). В своем поместье? У Майлза поместье? Сэр Хауард. Да, он там сделался плантатором и разбогател, мистер Рэнкин.

История с этим поместьем получилась очень интересная и любопытная, – во

всяком случае, для юриста вроде меня. Рэнкин. Хоть я и не юрист, я хотел бы услышать ее, сэр Хауард, – меня

интересует судьба Майлза. Леди Сесили. Никогда не знала, Хауард, что у вас был брат. Сэр Хауард (раздраженный этим замечанием). Вероятно, потому, что никогда не

спрашивали меня об этом. (Более дружелюбным тоном, Рэнкину.) Извольте,

я расскажу вам эту историю, мистер Рэнкин. Майлз после смерти оставил

поместье на одном из вест-индских островов. Оно находилось на попечении

некоего управляющего, продувной бестии и человека себе на уме. Так вот,

сэр, этот парень выкинул штуку, которая едва ли безнаказанно сошла бы

ему с рук даже здесь, в Марокко, самой варварской из существующих ныне

цивилизованных стран. Он попросту присвоил себе это имение. Рэнкин. А как же закон? Сэр Хауард. Закон, сэр, на этом острове фактически воплощался в лице

генерального прокурора и правительственного комиссара, а оба эти

джентльмена были подкуплены управляющим. В результате на острове не

нашлось ни одного адвоката, который согласился бы возбудить против него

дело. Рэнкин. Неужели сегодня в Британской империи возможно что-нибудь подобное? Сэр Хауард (невозмутимо). О, вполне, вполне. Леди Сесили. Но разве нельзя было послать туда первоклассного адвоката из

Лондона? Сэр Хауард. Несомненно, можно. Для этого нужно было только уплатить ему

компенсацию за прерванную в Лондоне практику, иными словами, куда

больше, чем могло бы стоить поместье. Рэнкин. Значит, поместье было потеряно? Сэр Хауард. Не окончательно. В настоящее время оно находится в моих руках. Рэнкин. Каким же образом вы вернули его? Сэр Хауард (от души наслаждаясь собственной ловкостью). Побив мошенника его

же собственным оружием. Мне пришлось отложить это дело на много лет: я

должен был раньше создать себе положение в свете. В конце концов я

этого положения добился. Однажды во время увеселительной поездки в

Вест-Индию я узнал, что негодяй управляющий покинул остров, перепоручив

присмотр за поместьем своему агенту, которому имел глупость очень плохо

платить. Я столковался с этим агентом, и он согласился считать поместье

моей собственностью. Вор оказался теперь точно в таком же положении, в

какое прежде поставил меня. Выступать против меня на острове не желал

никто и меньше всего генеральный прокурор и правительственный комиссар,

которые отдавали себе отчет в том, каково мое влияние в министерстве

колоний. Таким образом я и заполучил поместье обратно. Божья мельница

мелет медленно, да на редкость тонко, мистер Рэнкин. Леди Сесили. Я полагаю, что если бы я проделала такую же ловкую штуку в

Англии, вы упрятали бы меня в тюрьму. Сэр Хауард. Вероятно, да, если бы только вы не сумели обойти закон о тайном

сговоре. Когда вам захочется совершить какое-либо беззаконие, Сесили,

обязательно посоветуйтесь сначала с хорошим адвокатом. Леди Сесили. Так я и сделаю. Ну, а вдруг ваш агент вздумает вернуть это

поместье своему бесчестному старому хозяину? Сэр Хауард. Я желал бы этого от всей души. Рэнкин (широко раскрыв глаза). Вы желали бы этого? Сэр Хауард. Да. Несколько лет тому назад крах вест-индской сахарной

промышленности превратил доход от этого имения в ежегодный убыток на

сумму около ста пятидесяти фунтов. Если мне не удастся продать его, я

просто откажусь от него, разве что вы, мистер Рэнкин, согласитесь

принять его в дар. Рэнкин (смеясь). Благодарю, ваша милость, у нас в Шотландии достаточно

такого рода поместий. Вы сидите спиной к солнцу, леди Сесили, и

пропускаете интересное зрелище. Взгляните. (Встает и указывает на море,

где быстро, как всегда в этих широтах, сгущаются сумерки.) Леди Сесили (встает, бросает взгляд на горизонт и вскрикивает от восторга).

Какая красота! Сэр Хауард (тоже встает). Что это за холмы на юго-востоке? Рэнкин. Это, так сказать, аванпосты Атласских гор. Леди Сесили. Атласские горы! Те самые, где жила волшебница из поэмы Шелли!

Завтра мы отправимся туда на экскурсию, Хауард. Рэнкин. Это невозможно, миледи. Туземцы – очень опасный народ. Леди Сесили. Почему? Кто-нибудь из путешественников стрелял в них? Рэнкин. Нет. Просто каждый из них уверен, что попадет в рай, если убьет

неверного. Леди Сесили. Полно, мистер Рэнкин! Мы, англичане, тоже верим, что попадем в

рай, если раздадим все свое состояние бедным. Однако мы не делаем

этого. Я ни капельки не боюсь. Рэнкин. Но туземцы не привыкли смотреть на женщину, лицо которой открыто. Леди Сесили. Мне всегда легче ладить с людьми, когда они видят мое лицо. Сэр Хауард. Сесили, вы мелете вздор и сами понимаете это. У здешних жителей

не существует никаких законов, которые сдерживали бы их, а это на

обычном английском языке означает, что все они просто-напросто воры и

убийцы. Рэнкин. Нет, нет, не совсем так, сэр Хауард. Леди Сесили (возмущенно). Конечно нет! Вы всегда воображаете, Хауард, что

люди не убивают друг друга только из страха, как бы вы их за это не

повесили. Какая чушь! И какая злобная чушь! Разве господь сотворил бы

этих людей, если бы не хотел послать их в мир с какой-то благой целью?

Не так ли, мистер Рэнкин? Рэнкин. Это, несомненно, убедительный довод, леди Сесили. Сэр Хауард. Ну, если вы собираетесь углубиться в богословие... Леди Сесили. А почему бы и нет? Богословие, по-моему, занятие не менее

достойное, чем юриспруденция. Впрочем, оно здесь ни при чем – я

рассуждаю только с точки зрения здравого смысла. Почему дикари убивают

белых? Да потому, что белые ведут себя по отношению к ним невежливо, не

говорят им "здравствуйте", как это делаю я, а наводят на них пистолет.

Я бывала среди туземцев – и каннибалов, и других. Все мои знакомые

уверяли, что дикари убьют меня. Но когда я с ними встречалась, я

говорила им "здравствуйте", и они очень мило относились ко мне. Их

царьки неизменно хотели жениться на мне. Сэр Хауард. Все это не прибавляет мне уверенности, что вы будете здесь в

безопасности, Сесили. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы без

надежного конвоя вы не ступили и шагу за пределы, в которых находитесь

под защитой консула. Леди Сесили. Мне не нужен конвой. Сэр Хауард. А мне нужен. Надеюсь, вы не сомневаетесь, что я буду

сопровождать вас? Рэнкин. Тут небезопасно, леди Сесили. По чести и совести говорю вам: тут

небезопасно. Здешние племена очень свирепы. Есть селения, куда еще не