Текст книги "Мертвецы сходят на берег"

Автор книги: Берхард Борге

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

– Это была Лиззи, – продолжала Эбба свое удивительное повествование. Можно сказать, она меня спасла. Вот так: не я ее, а она меня... Я увидела, как открывается дверь и появляется фигура в белом. С вытянутыми вперед руками. Я завизжала. А это Лиззи в ночной сорочке, совсем как лунатик, медленно движется вперед и произносит: "Йорген! Йорген!" Только одно это слово. И, оказывается, я лежу на этом чертовом алтаре, рядом свечи и надо мной это отвратительное распятие. И вижу Пале в этой красной сутане, он страшный, как смерть, смотрит мне прямо в глаза и говорит: "Жди!" Потом отворачивается и тихо идет к Лиззи, берет ее руку и ведет ее прочь. Боже мой! Тут я совершенно очнулась, смотрю: я одета. Ну, и скорее помчалась оттуда. На вешалке висел мой плащ. Я схватила его" и бегом, бегом... Напялила его на улице, под дождем, мчалась обратно, как угорелая, и вдруг вижу – Танкред! Ну, и тут я расстроилась, разревелась – и вот... Такая получилась история.

Арне кивнул и с улыбкой сказал:

– Вот видишь, дорогая, как нехорошо вмешиваться в чужую частную жизнь! Я думаю, он хотел тебя проучить. И припугнуть на будущее.

– Но это не повод давать человеку наркотическое пойло! – резко прервал его Танкред.

– Да он просто шизофреник! – заявила Эбба, закуривая. – Теперь я могу поставить диагноз: шизофрения с эротоманией. Он помешался на своих "культурно-исторических" изысканиях.

Глава 12

ГРЕХОПАДЕНИЕ

Ровно двадцать четыре часа мы не видели Карстена Йерна, это, скорее всего, означало, что он продуктивно трудился весь день, не отрываясь от письменного стола. Но если автор столь насыщенно общается с явлениями потустороннего мира и выуживает из чернильницы все новые и новые ужасы – простите мне невольный каламбур! – то ему, разумеется, хочется время от времени побыть с нормальными, может быть, глупыми, но земными людьми. Художнику нужно напомнить себе, что созданная им реальность – всего лишь реальность фантазии и, слава Богу, не властна над миром, населенным простыми людьми. Это старое правило позволяет сохранить душевное здоровье, когда ведешь напряженную духовную жизнь. И вот, к вечеру Йерн появился у нас в сопровождении полицейского инспектора Серенсена, которого он встретил по дороге. Эбба увела Йерна в другую комнату, а мы сидели в гостиной и болтали с инспектором.

– А вы нас заставили поволноваться, – начал инспектор, ковыряясь в своей трубке. – Можно сказать, буря в стакане воды. Люди только и говорят, что о всякой чертовщине в этом доме. Как вы считаете, есть основания для таких слухов?

– Какие-то основания, несомненно, есть, – взял слово хозяин дома. – Если не делать из мухи слона. Впрочем, здешняя муха, я полагаю, не имеет ничего общего с чертовщиной...

И Арне в общих чертах изложил блюстителю закона все что случилось за прошедшую неделю. Инспектор слушал с большим вниманием, а когда Арне рассказал про потайной ход, он даже зажал себе от волнения рот и нос ладонью.

– Это для меня полная неожиданность, – сказал он и раскурил трубку. – Во всяком случае, этот факт упрощает дело. Здесь, на Хайландете, не так уж много людей могут знать о существовании такого лаза. Стало быть, возмутитель спокойствия имел хорошую возможность как следует изучить местность. Вполне вероятно, он жил в этом доме. Скажите, пожалуйста, у вас есть основания подозревать Эйвинда Дорума?

– Очень и очень возможно.

Арне вкратце поведал о своей последней встрече с прежним владельцем дома и процитировал его угрозы. Заодно он описал и свое столкновение с пастором Флателандом.

– Да, Флателанд не в восторге от вашей затеи с отелем, – подтвердил инспектор. – Насколько я знаю, он теперь пытается добиться от властей охранной грамоты на этот дом. Дескать, это памятник... Если это удастся, вам запретят перестраивать дом.

Арне расхохотался.

– Вот вам – типичная сектантская политика! Если небеса не желают им помогать, они всегда бегут к местным властям. Но он опоздал! Я собрал все бумаги, все визы, все разрешения, у меня все подписано и в полном порядке. Вы знаете, мне доставляет известное удовольствие махать красной тряпкой под носом у этого мини-папы. А он очень рассвирепел и, кажется, ни перед чем не остановится... Он свято верит, что отель станет причиной гибели нравственности на Хайландете.

– Вероятно, – инспектор улыбнулся, – Его горячие проповеди уже принесли некоторые плоды. Суеверные ужасы распускаются буйным цветом. Люди уже видят призраков.

– Не может быть! – воскликнул Йерн немедленно появляясь в дверях, словно по мановению волшебной палочки. – Каких призраков?

– Да все та же история с кораблем. Летучий голландец. "Кребс". Один рыбак, Тобиасен, утверждает, что сегодня утром видел, как "Кребс" шел под полным парусом между шхерами. Я с ним только что разговаривал. Он вне себя от волнения и твердит одно: это, дескать, дурной знак, и скоро случится беда. Он говорит: "Среди нас появились Бегемот и Левиафан!" Сами понимаете, накануне он наслушался пастора.

– А почему он решил, что это был именно "Кребс"? – спросил я.

– А как же? Легенду все знают... Небольшой старинный парусник с похожей оснасткой, с пушкой на носу, серого цвета, как туман. Тобиасен видел корабль в паре сотен метров от своей лодки – он ходил в море за сельдью... Якобы парусник бесшумно вышел из шхер и быстро скрылся в тумане. Он клянется, что на борту никого не было. Вот так. Нормальные, простые люди начинают страдать галлюцинациями.

– Кстати, о "Кребсе", – сказал Арне, – в прошлый раз вы говорили, что надеетесь разобраться в происшествии с эстонским кораблем. Нашли что-нибудь новенькое?

– Нет, к сожалению, ничего. Вот Йерн мне сейчас рассказал, что у Пале есть спасательный круг и матросская форма с "Таллинна". Завтра же непременно зайду к Пале и порасспрошу...

– А что вам известно о Пале? – поинтересовалась, Моника.

– Ничего особенного. Американец норвежского происхождения, живет здесь четыре месяца, законов не нарушает.

– А как его имя? – спросил я.

– Йорген, – ответил инспектор. – Йорген Пале.

– Можно по-разному не нарушать законы! – донесся сердитый голос Эббы. Она вошла в гостиную и уселась рядом с мужем. Танкред обнял ее и ласково прижал к себе, а Арне метнул в нее красноречивый взгляд: "Молчи уж! Не позорься перед посторонним человеком!" Надо сказать, он весь вечер втихомолку посмеивался над ее неудачным визитом к Пале, намекая, что она вела себя, как полная идиотка. Я держал сторону Эббы, и только подумал, что, видимо, ей не стоило так откровенничать при всех. На скромность Моники я вполне полагался, но, зная насмешливый нрав Арне... Кроме того, мне казалось, что самолюбие Танкреда было крепко уязвлено.

Арне тем временем поспешил повернуть разговор в другое русло:

– Серенсен! У меня интересное предложение. Хотите принять участие в нашей затее? Дело в том, что у нас есть определенные основания полагать, что наш возмутитель спокойствия, как вы прекрасно выразились, снова явится сегодня ночью. Поэтому мы решили устроить засаду в желтой комнате. По-моему, настала пора и представителю закона принять участие в нашем расследовании. Я полагаю, норвежский закон запрещает привидениям нарушать покой добропорядочных граждан в собственном доме. Ну, как? Хотите подежурить вместе с нами?

Инспектор грыз мундштук своей трубки, глаза его весело блеснули.

– Сказать по правде, я шел к вам с надеждой на подобное предложение. О чем еще может мечтать полицейский? Я тут совсем без работы. Уж и не помню, когда мне в последний раз доводилось арестовывать преступника!

***

После ужина Серенсен развлекал нас историями и анекдотами из полицейской практики. Нельзя сказать, чтобы это было особенно смешно, впрочем, норвежская полиция никогда не отличалась развитым чувством юмора. Тем не менее, инспектор производил впечатление надежного и симпатичного человека, и я был рад, что он проведет эту ночь с нами. Чувствуешь себя гораздо спокойнее, если рядом нормальный, крепкий мужчина, флегматичный и сильный, вроде медведя, с земным, практическим складом ума.

Вскоре после полуночи Арне решил, что пора "заступать на вахту", и мы всемером отправились в спальню капитана Корпа. Собираясь расположиться на полу, мы набрали с собой множество подушек. Хозяин дома настаивал, чтобы в комнате не зажигали свет. Он был уверен, что свет будет виден издалека и спугнет визитера. Он говорил почти шепотом и нервничал, как режиссер перед ответственной премьерой, давая последние указания по мизансценам. Он расположил нас вдоль стены, где находилось зеркало, чтобы нас не могли сразу заметить, входя в комнату через потайную дверь. В его суете было что-то невыразимо комическое, эта склонность к мелодраматическим эффектам начинала меня раздражать – пожалуй. я впервые ощутил, что мое отношение к Арне Краг-Андерсену уже изменилось.

Я сел в дальнем от окошка углу и позаботился о том, чтобы рядом со мной оказалась Моника. В темноте я нашел ее руку и замер. Медленно, осторожно она прильнула ко мне, в этом ответном движении мне почудилась такая нежность, такое безграничное доверие, что от блаженства я чуть не растаял.

Дождь прекратился, ночное небо постепенно прояснилось, между черными быстрыми тучами то и дело проглядывал месяц. От этого бледного света в комнате становилось то светлей, то темней; я смотрел на огромные капитанские сапоги, снова стоявшие на прежнем месте в противоположном углу у окна. После того, что случилось во время дежурства Йерна, эти сапоги вызывали у меня неприятное чувство. Я, разумеется, знал теперь, что с ними не связано ничего таинственного и загадочного, но все равно.

– Ну что, Краг-Андерсен, как вы считаете, долго нам ждать? – раздался довольно громкий шепот инспектора.

Светящийся циферблат на руке Арне мелькнул и завис в темноте.

– Максимум два часа. Конечно, нет стопроцентной гарантии, что он явится сегодня, но мне почему-то кажется, он должен прийти. Я думаю, нам надо продержаться до рассвета. Если кому-то нужно подкрепиться, имейте в виду: у меня с собой фляжечка с виски.

– А что будем делать, если он придет? – прошептал Танкред. – Если конечно он не из телеплазмы.

Арне, судя по звукам, проверил магазин своего револьвера, потом ответил:

– Как только услышим его за стеной, во-первых, затихнем. Едва он войдет, я включаю фонарь. Серенсен, вот вам револьвер, вы его берите на мушку и попросите не дергаться и вести себя благоразумно. Если он не захочет подчиниться, нам придется его хватать. Я имею в виду мужчин, а дамы будут зрителями.

– Эх, надо было мне взять наручники... – вздохнул Серенсен. – Но кто ж мог знать!

– Ничего! – шепнул Арне. – У меня припасен канат на этот случай. Хватит с него и каната.

Последовала длинная пауза. Все сидели, прислонившись к стене, и внимательно слушали. Часы у меня на руке тикали тихо и медленно. Мне хотелось прижаться лицом к руке Моники, но я старательно отвлекал себя от этого навязчивого желания, пытаясь считать ее пульс. Он сливался с моим, а моя собственная кровь начинала стучать в висках так, что я не слышал часов. Я вздохнул.

Карстен – он сидел рядом с Моникой, с противоположной от меня стороны зашевелился и прошептал:

– Арне, давай сюда фляжку. Я работал сегодня, сейчас усну.

Появившаяся из противоположного угла фляжка внесла оживление на нашем фланге: сначала Танкред, расположившийся почти у самого зеркала, потом Эбба сделали по глотку, затем фляга перешла к Карстену и чуть задержалась, потом я принял ее из рук Моники. Мы отправили виски на тот конец и снова затихли.

То и дело в окно бился ветер, в трубе гудело, словно в старом органе. Так прошло больше часа. Ожидание начинало действовать мне на нервы. Я так напряженно прислушивался, что, наконец, вполне созрел для галлюцинаций. Когда долго прислушиваешься, надо на что-то смотреть. Я смотрел на капитанские сапоги. Вдруг мне стало казаться, будто они оживают. Мне пришла в голову дурацкая мысль: что, если здесь, в комнате, сейчас произойдет нечто странное, непонятное? Вот сейчас сапоги зашевелятся и пойдут?

Стоп, Пауль Рикерт! Не хватает еще полупьяного бреда. Все было тихо. Моника теснее прижалась ко мне, ее голова лежала у меня на плече, она засыпала, если уже не спала. Я слегка повернул голову и вдохнул нежный аромат ее волос. Ее близость опьяняла, но я вдруг подумал: почему это страстное, неудержимое влечение вспыхивает именно в темноте и как будто боится дневного света? Почему у меня не хватает мужества просто сказать:

"Я люблю тебя, будь моей, разорви все другие связи"... Да потому, если уж быть до конца откровенным, что на Монике, в таком случае, надо жениться – вот что! А я, как возможная партия, пожалуй, похуже, чем Арне. Кто я? Вечный студент с родительскими деньгами, мальчик на побегушках при Краг-Андерсене, обыкновенный повеса, хотя мне уже скоро тридцать.

Я резко пошевельнулся и покрепче сжал руку Моники, чтобы она проснулась.

Я посмотрел на часы. Было без четверти два. Инспектор рядом с Арне заворочался и прошептал:

– Боюсь, нам сегодня ничего не выудить.

– Тс-с! – зашипела Эбба. – Вы разве не слышали?

Все затаили дыхание. Я прижал ухо к стене: да, в самом деле, какое-то шевеленье! Это не ветер, не мышиная возня – звуки приближались, и я вспомнил рассказ Танкреда: было похоже на чьи-то шаги в мокрых сапогах.

Мы напряженно прислушивались. Я увидел силуэт Арне: он отделился от стены и сел прямо, наверно, держа наготове фонарь. Сердце у меня оглушительно колотилось, я напрягал затекшие ноги. Вот сейчас, через мгновение, откроется эта нелепая дверь, и войдет – кто? Непроизвольно я обнял Монику за плечи и как только почувствовал, что она дрожит, сразу же сам успокоился. Непостижимо, откуда берутся силы, если рядом другой человек, более слабый?

Наш гость, вероятно, добрался до самого порога. Шаги стихли, и стало слышно, как нажимают дверную ручку. Казалось, прошла целая вечность, пока открывалась зеркальная дверь, из нее потянуло холодом и сыростью. И, наконец, показалась фигура человека в длинном шуршащем плаще. Он вошел и двинулся к кровати.

В этот момент вспыхнул луч фонаря. Инспектор вскочил, в его руке блеснул револьвер.

– Стоять! Руки на голову!

Человек обернулся, мы увидели большое бородатое лицо с искаженными паническим страхом чертами.

Это был Эйвинд Дорум. Его прорезиненный морской балахон жалобно всхлипнул, когда Дорум поднял огромные ручищи и послушно опустил себе на голову, словно сокрушаясь о своей незадачливой судьбе. Желтые глаза беспомощно заморгали в ярком свете.

Тем не менее в следующую секунду он вдруг предпринял отчаянную попытку улизнуть, зияющий черный провал за зеркалом был совсем рядом. Серенсен и Танкред бросились с двух сторон ему наперерез, мы с Йерном тоже вскочили и попытались помочь. Дорум был очень силен и, не обращая внимания на револьвер в руках инспектора, стряхнул с себя их обоих, а я получил мощный удар в грудь и отлетел к стене. Пытаясь отдышаться, я видел, как он размахивал ручищами, словно рассерженная горилла, а Йерн, упав на пол, вцепился ему в ногу. Но тут инспектор приемом джиу-джитсу все-таки свалил Дорума. Танкред пришел на помощь Йерну, и они вдвоем крепко Держали бородача за ноги.

– Ну, Дорум, – проговорил, утираясь, инспектор, – будете вести себя хорошо? Или мы вас свяжем?

– Я хотел только взять бумаги! – простонал наш пленник и завозился на полу. – Мои бумаги только хотел...

– Что еще за бумаги? – Серенсен посмотрел на Арне, который взирал на происходящее, с улыбкой поигрывая своим фонариком.

– По всей вероятности, имеется в виду контракт. Купчая, по которой он отказывается от права обратного выкупа. Он, наверное, полагает, что я храню документы здесь, в доме. И если он выкрадет контракт, то снова выкупит и дом. Весьма наивно, милый Дорум. Разве вам неизвестно, что документы регистрируются в соответствующих учреждениях? Вам следовало хоть немножко ознакомиться с правилами ведения дел, прежде чем начинать небезопасную карьеру взломщика.

– Это так, Дорум? Из-за этой бумаги? Ну, говорите же, черт возьми!

Серенсен наклонился и потряс его. Дорум глядел на него с выражением упрямства и злобы, потом прорычал что-то неразборчивое, как загнанный зверь. Пале в своей характеристике был вероятно прав: в душе этого человека постоянно бушевала буря.

– Не стоит, Серенсен, на него давить, – миролюбиво сказал Арне, уселся на стул и достал свою фляжку. – Лучше отпустите его и попробуем поговорить по-хорошему. Хотите выпить, Дорум?

Дорума отпустили, он поднялся с пола и взял фляжку. Жадно, одним духом, он высосал остатки виски и рухнул на стул. Мне стало жаль его. Теперь он сидел перед нами, совсем как побитый пес.

– А почему вы сегодня без черной кошки? – спросил Арне. – Расскажите нам все по порядку. Вы отлично исполнили роль привидения, нам бы только хотелось подробнее узнать, как вы все это проделали?

Чуть не полчаса Арне и Серенсен пытались вести перекрестный допрос, но напрасно: ни жесткий тон инспектора, ни спокойные уговоры Арне не действовали – Дорум упрямился, как ребенок, и лишь бубнил, что ему были нужны только его бумаги.

– Ну, что ж, в таком случае вам придется пойти со мной, – сказал наконец Серенсен. – Все равно вы у нас все выложите. Рано или поздно... И не делайте глупостей! У меня теперь есть все основания арестовать вас.

Но тут Арне положил руку ему на плечо:

– Не надо, инспектор! Я прошу вас, не надо его арестовывать. Я не хочу, чтобы он сел в тюрьму. Мы должны понимать: он провел в этом доме всю жизнь. И в общем, естественно, что он тут бродил – по привычке. И вполне понятно его желание вернуть себе дом. Тут уж он действительно совершил весьма невыгодную сделку... Он старый человек, инспектор, и по-моему не совсем отдает себе отчет в своих действиях, и мне его от души жаль.

– Но он представляет определенную опасность для окружающих. Его нужно хотя бы поместить в лечебницу.

На это возражение инспектора Арне лишь покачал головой, а потом заметил:

– Его тут как следует проучили. Вряд ли он теперь отважится на повторный визит. Будет себе жить потихоньку... Отпустите его.

– Ну, как хотите.

Серенсен пожал плечами. Он зевнул. Видно, он слишком устал и хотел спать, ему было не до служебных обязанностей.

– Ну что ж, – сказал он, поднимаясь. – Надо мне двигаться к дому. Скоро утро. Дорум, пора по домам. А по дороге я все-таки с вами серьезно поговорю...

***

Наутро, за завтраком, Эбба сказала:

– Выходит, моя гипотеза оказалась верна. В главном я не ошиблась. По сути, основной целью было запугать Арне и вынудить его признать сделку недействительной, то есть, вернуть дом за ту же сумму прежнему владельцу.

– По-твоему, умственно отсталый человек способен на столь изощренные действия? – усомнился я.

– Во-первых, его вдохновителем, конечно, был пастор. А во-вторых, я не очень-то верю, что Дорум такой уж дурачок. Мне показалось, он прикидывается. Симулирует.

В его положении всегда лучше прикинуться дурачком. Может, у него и засело в голове, что надо во что бы то ни стало утащить эту купчую, но все-таки главной задачей его посещений было нагнать на нас страха. Ведь это понятно: в первую очередь он, а не кто иной, должен был знать про потайной ход. И естественно, ему пришло в голову воспользоваться этим ходом.

– А с чего ему было передвигать комод?

– Элементарно, – Эбба деловито жевала редиску. – Он прожил в этом доме шесть десятков лет. Он прекрасно знает, где что стоит. И вдруг он явился сюда и обнаружил, что комод передвинули. Естественно, он вцепляется в этот комод и тащит его на место. Во-первых, чтобы приструнить нас. А во-вторых, потому, что он сам безумно боится мести капитана Корпа и привык следить, чтобы все оставалось на своих местах. К тому же, ой невероятно сильный – вы сами в этом вчера убедились... Теперь понятно, почему он повесил на место картину Ватто и почему изорвал барахлишко нашего друга Арне. А что касается собаки...

– Вот именно! – сказал Арне. – Ты считаешь возможным, чтобы человек зверски убил свою собственную собаку?

– Ты же сам говорил: здесь все знают, что он мучает животных. Почему пес так рвался в желтую комнату? Да просто он учуял запах своего хозяина-мучителя. Ну, и поскольку собака Доруму помешала и могла еще помешать, он ее зарезал. Логически все сходится. Разве не так?

– А черная кошка? – спросил я. – Как, по-твоему, это увязывается с Черной кошкой? Мы же сами видели: она бегает за Рейном.

– А с чего ты взял, будто на Хайландете существует только одна черная кошка? Насколько мне известно, кошки в Норвегии – весьма распространенные домашние животные. Почему ты уверен, что у Дорума нет большой черной кошки? Кошка Баскервилей, вскормленная на тресковой печенке и способная перепугать не только управляющего Людвигсена, но и самого директора Краг-Андерсена! Блеск! Замечательно! Разумеется, все это слишком банально. И я вполне понимаю твои чувства, Карстен, когда ты так смотришь на меня. Ну, что ты надулся? Я развеяла поэтический флер, и осталась лишь голая действительность.

Йерн и вправду глядел на нее с самым меланхолическим видом. Ковыряя салфетку, он со вздохом процитировал кого-то из старых поэтов:

– Кажется, я попал не на ту планету. Здесь так скучно...

– Да, многие тайны превращаются в прах, если их разложить по полочкам, заметил Танкред, со смаком прожевав половинку сливы из компота. – Я могу привести вам еще один пример, такой же простой и банальный. С эстонским кораблем. Как из учебника по математике: есть задание со множеством квадратных корней, скобок, степеней, а когда сократишь, остается в числителе "а

В" и в знаменателе "2".

– Интересно, как же решается эта задача? – спросил Арне.

– Ну, это пока еще не окончательное решение, а всего лишь гипотеза. Тем не менее... Эта история имеет важную политическую подоплеку. Дело в том, что в Эстонии все сейчас боятся вторжения русских. Ожидается, что Советы в этом году аннексируют всю Прибалтику. Я проконсультировался с хорошо информированными людьми в Осло, и вот, получил телеграмму на этот счет: из Эстонии идет сильный отток капитала. Состоятельные люди прекрасно понимают, что их ждет при такой оккупации и пытаются подготовиться к грядущей катастрофе. Предприимчивые бизнесмены стараются тайно переправить свой капитал за границу, и обычно они направляются в небольшие латиноамериканские страны. Теперь попытаемся вспомнить: что нам известно про "Таллинн... Корабль обнаружили у пустынного берега. Судно было на плаву. На нем недосчитались двух спасательных шлюпок, и из двадцати ящиков с какими-то деталями, которые оставались в трюме и предназначались для Коста-Рики, не хватало трех, самых нижних...

– Там было золото! – воскликнула Эбба.

– Молодчина, фру Шерлок Холме! Ты совершенно права. Разумеется, это скорее всего, обычная маскировка при тайных перевозках золота или чего-нибудь подобного. По всей вероятности, команда пронюхала, что у них на борту, и пошла на заговор. Во время шторма они выбросили командиров за борт, взяли две шлюпки, погрузили золото – и вперед!

– Но это гиблое дело! – возразил я. – Даже если бы матросы благополучно добрались бы до берега в шторм. Представьте себе: банда иностранцев с тремя тяжелыми ящиками на улице. Их остановит первый же полицейский.

– Очень справедливое возражение, Пауль, но ты меня недослушал, – ответил Танкред. – Мы вполне можем Допустить, что заговорщики спланировали дело заранее и вообще не высаживались на норвежский берег. По сути, это могла быть любая международная банда. Они получили сведения о том, что "Таллинн" пойдет с золотом на борту. Они могли снюхаться с командой, могли внедрить в экипаж своих людей. Представим себе, что в определенном месте ждало наготове другое судно. На него переправили ящики и ушли. Все!

– Как же в таком случае ты объясняешь появление вещей с "Таллинна" на чердаке у Пале? – спросил Карстен с иронической улыбкой.

– Что касается спасательного круга, то я не понимаю, почему не поверить ему на слово? Он сам объяснил: нашел. Почему бы и нет? А вот с одеждой, я думаю, дело обстояло так. Он нашел труп. Море могло вынести на берег утопленника. Он притащил домой одежду, а в полицию не сообщил. Отсюда и вся его тревога, и тайны, и секреты.

– Неужели? Позволь в таком случае заметить, что Пале появился на Хайландете через четыре месяца после того, как твои мифические заговорщики ограбили "Таллинн" и перебили полкоманды! И за все это время никому из местных рыбаков, которые, между прочим, ходят в море каждый день, поскольку это их промысел, и знают тут все, как собственные пять пальцев, никому из них ни разу не попалось ничего подобного. За четыре месяца! А явился чужак – и вдруг такие находки?

– Ну и что? Труп мог лежать, где угодно. Там, куда рыбаки не заходят, именно потому, что прекрасно знают, где искать рыбу! И вообще, может, это не две находки, а одна. Матрос мог продержаться на спасательном круге какое-то время, а потом захлебнуться или удариться о скалу... И, зная характер Пале, можно представить себе, что он мог принести такое к себе домой – как пополнение коллекции мертвечины... И уж во всяком случае, ясно одно: между историей с эстонским кораблем и тем, что происходило здесь, в "пиратском гнезде", не было никакой связи. Но местные суеверия позволили слепить из абсолютно разнородных событий некое роскошное продолжение легенды.

Йерн поднялся, сердитый, как кардинал, который потерял всякое терпение, наслушавшись богохульственных, еретических, глупых речей.

– Танкред, я бы никогда не подумал, что ты способен на такую чушь! Ты сочинил тут дурацкую историю – приключенческую повесть для детей. Это халтура, мой милый. Короче, я не могу больше слушать такой бред. Мне пора домой, я должен работать. А ты очень скоро увидишь: ты ровным счетом ничего не понял и не прояснил! Жизнь вовсе не так бесталанна!

***

Откровенно говоря, я и сам был очень разочарован. Чересчур тривиальной и скучной показалась мне версия Танкреда. Вот так всегда: если и выпадает в жизни какое-то необычное переживание, окутанное поэтической дымкой Невероятного, стоит чуть переждать, и непременно обнаружится все тот же плоский и прозаический закон Причины и Следствия. Он шаркнет ножкой и раскланяется – "Это все Я, Я... И опять Я, – прошу любить и жаловать".

И, не в последнюю очередь, меня разочаровал Танкред. Я спросил его чуть позднее, наедине, что означали, в таком случае, две другие телеграммы, которые он мне показывал? Он ответил уклончиво, дескать, по всей вероятности, он сначала пошел по неверному следу. А что означало загадочное "Полтора", он и вовсе отказывался объяснить. И мне стало ясно: его напускная таинственность и разговоры про "невидимого противника" – обыкновенный блеф. Он разбирался в событиях не лучше нашего, но при этом напускал на себя важный вид и изображал дальновидного всезнайку – довольно нелепая поза, на мой взгляд. Нет, если бы я стал писать детективы, я не выбрал бы Танкреда как прототип своего героя. Уж скорее я взял бы Эббу...

Теперь, поскольку все выяснилось, в "пиратском гнезде" воцарилось предотъездное настроение. Хозяин дома решил на следующее утро отправиться в Кристианзанд, где жил архитектор, который работал над планом переоборудования дома, и обсудить все детали; Арне собирался приехать в следующий раз, лишь когда начнется поставка необходимых материалов. Эбба и Танкред сказали, что дело закончено, и завтра они возвращаются домой, в Осло, а Моника заявила, что поедет вместе с ними. Таким образом, я оставался в доме один – в качестве управляющего на службе у Арне Краг-Андерсена.

Было решено устроить вечером маленький прощальный праздник. По этому случаю я отправился на моторке купить раков. Ближе всех жил рыбак по фамилии Тобиасен, тот самый, что не далее как вчера видел в море призрак шхуны "Кребс". Естественно, за раками я отправился именно к нему.

Теннес Тобиасен оказался крепким мужчиной средних лет, худым, но жилистым, с обветренным, строгим лицом. Пока он вылавливал раков из огромной лохани, я стал расспрашивать его, и он описал мне свои впечатления, обильно снабжая их комментариями из "Откровения Иоанна". Тем не менее, рассказ звучал очень и очень достоверно. Тобиасен подробно описывал судно, его паруса и оснастку и свое собственное состояние при встрече со странным кораблем. Не знаю, насколько возможно сохранить самоконтроль при галлюцинациях? И пусть Серенсен оценил этот случай как чистое визионерство и иронически отмахнулся от слов необразованного рыбака, я, откровенно сказать, призадумался.

Но к сожалению, я был предубежден и позволил себе в разговоре какую-то незначительную насмешку. Тобиасен сразу замолчал и насупился. Когда я с шестью раками был уже в лодке, а он с деньгами стоял на берегу, он вдруг поднял руку с зажатыми в ней купюрами – я узнал жест пастора Флателанда – и с пафосом произнес:

– Только грешники и безбожники поклоняются зверю с семью головами и десятью рогами, а на головах его имена богохульные! Но прольются чаши, наполненные гневом Бога, на всех, поклоняющихся зверю! И вы, в "пиратском гнезде", берегитесь! Вас постигнет несчастье. И гораздо скорей, чем вы думаете!

Вот с таким напутствием я и отчалил...

Наша прощальная вечеринка с самого начала не задалась. Арне тут же напился, стал задираться и всячески выказывал свое раздражение в адрес Моники. Он использовал любую возможность ее уколоть. Она отвечала холодными резкими выпадами. Оба, разумеется, избегали прямых намеков, но без сомнения, мы оказались свидетелями давно накопленной и неожиданно прорвавшейся взаимной неприязни. Мы, собственно, говорили про Лиззи, Моника защищала ее от издевательских нападок Арне, и все вылилось в весьма примитивную дискуссию о женском поле как таковом. Арне характеризовал женщину вообще (а в частности, несомненно, и Монику) как ограниченное, поверхностное, ненадежное, скандальное, истерическое, вечно интригующее и чрезмерно чувственное существо, не заслуживающее к себе мало-мальски серьезного отношения. Он закончил свою отповедь утверждением, что единственное, на что может годиться женщина: это пару часов в постели, а в стране с холодным климатом, как Норвегия, это может оказаться даже полезным, особенно если человек живет в доме, где нет центрального отопления. При этих словах. Моника вскочила и с белым от ярости лицом отмаршировала прочь из комнаты.

Какое-то время мы еще посидели, пытаясь поддерживать разговор, но ничего не получалось. Да, это была отнюдь не уютная сентиментальная атмосфера прощания, когда поднимают бокалы и растроганно говорят: "Не поминайте лихом!" Арне продолжал злиться и отпускать едкие циничные замечания. Под предлогом, что всем завтра рано вставать, мы пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись.