Текст книги "Окраина"

Автор книги: Бентли Литтл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава 8

I

Адам впервые остался дома совсем один. И был испуган.

Мальчик не понимал почему, но он боялся. Сначала смотрел телевизор, но потом ему понадобилось в туалет, и тут он понял, что боится. Боится пройти наверх в туалет родителей или в тот, который располагался рядом с комнатой Тео. Он просто боится выйти из гостиной – и точка.

Скрестив ноги, Адам крепко сжал их вместе.

В доме было темно. Он был мрачным даже днем, и Адам до сих пор не чувствовал себя в нем комфортно. Отчасти это, несомненно, было связано с рассказом Скотта о возможных привидениях, но правда состояла в том, что он чувствовал дискомфорт еще до того, как услышал этот рассказ. Это была инстинктивная реакция, реакция на дом, никак не связанная с историями, слухами или измышлениями третьих лиц. Теперь же, когда Адам остался совсем один, он понял, что совсем не так равнодушен ко всем этим историям, как пытался показать своему другу.

Он подумал о banya.

Он постарался не думать о banya.

Бабуня занималась молоканскими делами, а родители вместе с Тео отправились за покупками. После этого они заедут в видеосалон и выберут несколько дисков – русские фильмы для Бабуни и диснеевские мультики для Тео. Саша ушла к кому-то из подружек. Родители предлагали Адаму поехать вместе с ними, но он отказался, сославшись на то, что ему надо подтянуть математику. И они оставили его в покое.

Адам давно ждал возможности забраться к Саше в комнату и немного там порыться, но сейчас не мог даже подняться на второй этаж, и теперь эта его извращенная идея так и останется невыполненной, пока он не станет храбрее и не дождется следующей возможности.

Боже, да что же такое с ним случилось? А что-то точно случилось после того, как они переехали в Аризону. Прежде всего он превратился в законченную мокрую курицу. Подскакивает от любого шума, боится собственной тени… И, кроме того, стал извращенцем, следящим за собственной сестрой, пытающимся заглянуть ей под юбку и жаждущим увидеть ее голой. Он даже готов обыскать ее комнату в надежде найти… Что? Дневник?

Да, именно дневник.

В своей самой гнусной и самой яркой фантазии Адам находил дневник сестры и узнавал из него, что она специально продемонстрировала ему свое белье во время дня рождения и позволила ему заглянуть ей между ног, как часть подарка в этот день. И с тех пор она ждет его ответного хода, а все свои сексуальные мысли по этому поводу доверяет дневнику.

Глупо, но у него начиналась эрекция даже от одной мысли об этом, и на минуту он забыл, что один в доме и что ему страшно.

А потом Адам услышал, как что-то тяжелое упало на пол на втором этаже, и, вскочив от страха, рассыпал пакет картофельных чипсов. Затем отложил пакет в сторону и прислушался, готовый в любой момент выбежать из дома, если услышит еще какие-то звуки. Но все оставалось тихо, и в доме были слышны только глупые шутки и наложенные взрывы хохота в телевизоре. Адам послушал еще немного, но звуки больше не повторялись, и он успокоился, отнеся их на счет осадки дома – это была универсальная отмазка его отца на вопросы о любых звуках. Мальчик взял пульт и увеличил звук.

Вчера, возвращаясь из школы, они со Скоттом зашли к однокласснику, Дэну Раннингхорсу[45]45
  Runninghorse (англ.) – Бегущая Лошадь.


[Закрыть]. Тот жил на самом краю резервации, и его отец был вождем племени. Все индейские дети целовали Дэна в задницу, но не очень любили его, и это чувство было взаимным. Они хорошо относились к нему только из-за того, чьим сыном он был и что мог для них сделать, а Дэну это не нравилось. А вот со Скоттом они приятельствовали с самого детского сада. Оба были париями, которые были связаны вместе настоящей ненавязчивой мужской дружбой. Это напомнило Адаму о его отношениях с Роберто, и он почувствовал приступ ностальгии.

Адаму Дэн тоже понравился – он нашел, что тот очень прост в общении. В нем чувствовались спокойная уверенность и эмоциональная и интеллектуальная открытость, более характерные для космополитичной Южной Калифорнии, чем для провинциальной Аризоны.

И Скотт, и Дэн сильно отличались от других мальчиков в классе и были больше похожи на самого Адама, поэтому он был рад, что сошелся с ними.

Адам не знал, что ожидал увидеть в доме Дэна. Уж точно не вигвам, но и не такой современный дом с пальмами в кадках и патио с плетеной мебелью. Они достали из холодильника «Доктор Пеппер»[46]46
  Популярный прохладительный напиток.


[Закрыть] и расположились в спальне Дэна, рассуждая о довольно страшных вещах – домах с привидениями и всяких загадочных смертях, рождениях кактусов и других странных происшествиях. Дэн сказал, что шахта притягивает к городу нечистую силу. Адам сначала подумал, будто мальчик считает, что город стоит на заветном месте, которое было проклято то ли богами, то ли духами, но Дэн объяснил, что это не совсем так.

Земля – их мать, объяснил он, а не только дом. Земля – это источник всей жизни на ней. Но она еще и живое существо, сделанное из камней и глины, воды и растений. А шахта – это большая рана на ее теле. В этом месте Земле больно, и она посылает свой эквивалент антител, чтобы те боролись с болезнью, – призраков и привидения, демонов и бесов.

– Она пытается себя защитить, – закончил Дэн. – Именно поэтому это место полно всякой нечисти.

День стоял теплый, но Адам невольно поежился. В том, что говорил Дэн, была своя логика, поэтому его версия выглядела не только возможной, но и вполне вероятной, и Адам представил себе все более и более всемогущих потусторонних существ, которых посылают в Макгуэйн до тех пор, пока город полностью не окажется в их власти. Дэн говорил вполне серьезно, и было видно, что он не шутит и не издевается над ними, и та неторопливость, с которой он говорил, добавляла его словам дополнительный вес.

Адам остро ощущал тот факт, что он находится на земле индейской резервации, в доме вождя племени, и это его слегка пугало. Он неожиданно почувствовал себя как человек, который находится в чужой стране, в месте, которое хоть и является частью Америки с точки зрения географии, но в котором американские законы и вера не имеют значения.

Адам всегда жил, дружил и ходил в школу среди представителей множества меньшинств, таких как русские, гватемальцы, мексиканцы, армяне, индийцы, китайцы, японцы, вьетнамцы и корейцы. А вот представителей коренного населения Америки в мультикультурном суповом горшке под названием «Южная Калифорния» никогда не встречалось, и он никогда их не знал. Все его знания о них ограничивались тем, что он видел сквозь кривую призму кино и телевидения. Они были местной экзотикой, и их фольклор, легенды и суеверия пугали Адама больше, чем других, которые жили здесь уже давно. Они были старым народом, первыми жителями этой страны, и его это настораживало. В его глазах их верования имели большой вес, поэтому он легко согласился с теорией Дэна.

– Не может быть, чтобы ты в это верил, – сказал Скотт.

– Конечно, верю, – ответил Дэн. – Это всем известно. По крайней мере среди моего народа. И это хорошо объясняет, почему все эти жуткие истории случаются именно здесь. И потом, у тебя что, есть объяснение получше?

Скотт пожал плечами.

Адам посмотрел на Дэна. Он был впечатлен тем, как спокойно тот уживался со своим культурным наследием и со своей религией. Мальчик ничуть их не стыдился, не пытался извиняться за них или что-то объяснять, и это дало Адаму возможность немного спокойнее чувствовать себя со своим прошлым.

Неожиданно он стал уже не так стыдиться, что является молоканином; первый раз в жизни Адам испытал… нет, не гордость, но… чувство принадлежности.

– А я знаю одно место с привидениями, – сказал он, откашлявшись. – Там действительно мороз дерет по коже.

– Где? – заинтересовался Скотт.

– На нашем участке…

– Это я знаю! После всех этих убийств…

– Это не наш дом. Это даже не рядом. Это… banya. – Звук русского слова оказался приятен на слух. – Такая купальня.

– Это еще что такое?

– Это место, в котором люди раньше мылись, – пояснил Дэн, и Адам вспомнил, что у индейцев тоже были свои banya. Или какое-то их подобие. – Напоминает парную ванну, правильно?

– Ага, – подтвердил Адам.

– И что, в ней есть нечистая сила? – спросил Скотт.

Адам кивнул. Он рассказал друзьям о костях, и о тени, и о том, как Бабуня наотрез отказалась входить внутрь. Друзья немедленно захотели увидеть все своими глазами.

Они отправились к нему домой, и он провел их в banya, и в первую очередь показал им ту кость, которую считал бедром младенца, а потом – тень русского мужчины.

Тень.

Они оба увидели ее. Скотт решил, что она классная и впечатляющая, и предложил позвонить в «Инкуайрер»[47]47
  Американский таблоид, издающийся с 1926 г.


[Закрыть], чтобы те приехали и сделали фото, – или в крайнем случае начать показывать тень за деньги. Реакция Дэна оказалась более спокойной и серьезной. Он не захотел говорить, находясь внутри помещения, и только выйдя наружу, сказал Адаму, что полностью согласен с его бабушкой и что советует держаться от этой banya как можно дальше.

Адам надеялся, что появление в помещении нескольких людей зараз как-то разрушит давящую атмосферу и уменьшит ужас, который он ощущал, но ничего этого не произошло. Он был так же испуган, находясь здесь со Скоттом и Дэном, как и один. А может быть, даже и больше, так как получил точное подтверждение тому, что тень существует реально и что это не оптический обман или игра света.

А от предупреждения Дэна у него мурашки по спине побежали.

После этого они быстро ушли. По дороге назад друзья поинтересовались у Адама, было ли еще что-то страшное на участке или в самом доме. Тот ответил отрицательно.

Но это было неправдой.

И сейчас Адам хотел, чтобы друзья оказались рядом и ощутили то же, что и он. При этом мальчик смотрел только на экран телика и не прислушивался ни к каким звукам. Дух в доме был таким же тяжелым, как в banya, и в комнатах стояло такое же предчувствие чего-то нехорошего – ощущение того, что должно случиться что-то дурное.

На втором этаже раздался еще один удар, и ему показалось, что на стене над ступенями лестницы быстро промелькнула какая-то тень.

Адам бросился из дома.

Он не выключил телевизора и даже не закрыл за собой дверь – просто вылетел на улицу и остановился только на полпути к дороге.

Сердце его колотилось, и он с трудом восстановил дыхание, но давящий ужас исчез, и он смог повернуться, чтобы посмотреть на дом. «Что же происходит? – подумал он. – Что же там есть? Один из посланных землей духов Дэна? Или призраки убитой семьи, о которых мне рассказывал Скотт?» Он этого не знал. Но, кто бы там ни был, Адам боялся и хотел бы, чтобы сейчас рядом с ним была Бабуня. Уж она-то ведает, как разобраться со всей этой ерундой…

Входная дверь была широко распахнута, и Адам знал, что скоро весь дом будет полон мух, но вернуться и закрыть дверь он боялся. Даже подумал о том, чтобы уйти и отправиться, например, к Скотту. Но его оставили дома, и если он уйдет, предки озвереют. Наверняка лишат прогулок не меньше чем на целую неделю. Поэтому Адам сел на камень, повернувшись лицом к дому, чтобы наблюдать за ним и быть готовым в любую минуту сорваться и убежать.

Ему все еще отчаянно хотелось в туалет. После нескольких минут ожидания, не видя в доме никакого движения, он встал, оглянулся, чтобы убедиться, что его никто не видит, и отошел за дерево паловерде, чтобы облегчиться.

Только он застегнул молнию, как услышал у себя за спиной звук двигателя. Адам обернулся и увидел подъезжающую машину. По каменистой дороге тарахтел старый грязный «Плимут». На переднем сиденье Адам увидел Бабуню. За рулем сидела какая-то старушка. Машина остановилась рядом с ним, и Бабуня выбралась наружу. Она захлопнула дверь, помахала старушке и сказала что-то по-русски. Прежде чем сдать назад, та что-то ей ответила.

Но, как только машина выехала на дорогу, улыбка исчезла с лица Бабуни.

– Почему ты на улице? – спросила она, и что-то в ее лице сказало Адаму, что она уже подозревает, что случилось.

Он все ей рассказал. Описал свои странные ощущения и страх, который почувствовал, оставшись один, и звуки, которые слышал, и тень, которую видел.

Бабуня кивала, не выказывая никакого удивления.

– И что мы теперь будем делать? – спросил Адам. Он оглянулся на дом и вздрогнул, увидев незакрытую дверь. – Может быть, подождем родителей?

– Нет, – твердо ответила старуха. – Родителям не говори. Лучше будет, если они не узнают.

– Но они должны знать!

– Я все сделаю, – покачала головой Бабуня.

Тут она взяла его за руку, и он был благодарен ей за ее силу. Ее отношение к произошедшему и ее уверенность придали сил и ему.

– Я уже благословила дом, – сказала старушка. – Злого духа тут нет. Только мелкая ерунда.

Они двинулись в сторону дома, и Бабуня не отпустила его руки, даже когда они остановились рядом с дверью и она, наклонив голову, произнесла короткую молитву по-русски.

Он не знал, что это была за молитва и для кого или против чего ее произносили, но то, что было в доме, исчезло, и теперь он мог смотреть на дом без какого-либо страха. В первый раз с момента отъезда предков Адам смог свободно дышать.

– Оно ушло, – сказала ему Бабуня, улыбнулась и сжала его руку. – Открой дверь. Мы заходим.

II

Чувствуя себя просто прекрасно, Грегори рылся в ведре с болтами и гайками, стоявшем в глубине магазина скобяных товаров. Мать он только что отвез к Ане Роговой, и хотя она еще не полностью восстановилась и мало напоминала себя прежнюю – упрямую, категоричную и самоуверенную, – наконец стала выходить из этой своей хандры и возвращаться к нормальной жизни. Она еще не возобновила свои походы в молельный дом, но уже опять встречалась с другими молоканками и планировала совместные приготовления хлеба и борща. Грегори был рад, что апатия, в которую мать впала сразу же после похорон, постепенно проходила.

Постепенно.

Она все еще оставалась более вялой и равнодушной, чем раньше.

Он задумался о том, что молокане могут планировать в связи со смертью Якова Ивановича. Его мать не упоминала проповедника с самых похорон, но тема его смерти незримо присутствовала во всех ее разговорах и действиях, и Грегори знал, что во время своих посиделок старые женщины обсуждают не только кулинарные вопросы. Было ясно, что они считают, что проповедника убили бесы или злые духи, и именно поэтому Агафья прекратила появляться в молельном доме. Она не ходила туда не потому, что не хотела лишних напоминаний о Якове, – она считала, что здание проклято или захвачено нечистой силой, и поэтому она не войдет туда до тех пор, пока его не очистят и она не будет уверена в том, что оно свободно от потустороннего влияния.

Ни сарказма, ни скепсиса эта ситуация у него не вызывала.

Место проповедника занял Николай Мичиков – потому что очень хотел этого и потому что Вере Афониной приснился сон, в котором она увидела его на этом посту, что прекратило все дальнейшие обсуждения. Но Грегори не был уверен, что Мичиков хоть раз был в молельном доме после похорон. Каждый раз, когда он проходил или проезжал мимо здания, оно казалось ему пустым и заброшенным. Грегори был вынужден признать, что даже ему дом казался несколько жутковатым.

Убийство женщины на прошлой неделе тоже здорово его заинтересовало. Барменша. Ее убийство, казалось, взволновало множество людей в городе – и все теперь говорили о возможном серийном убийце, появившемся в Макгуэйне. Из-за этого все нервничали. В городке, где уровень преступности был очень низок и где людей арестовывали только за нарушение общественного порядка и за езду в пьяном виде, преступления против личности и их возможные рецидивы здорово нервировали население.

Грегори мог только надеяться, что это действительно убийца.

Убийцу можно поймать.

Но его мать беспокоило совсем другое…

Грегори постарался отбросить эти мысли.

Наконец он нашел болт того размера, который ему был нужен, и, набрав шесть штук, положил их в бумажный пакетик. После этого он прошел к кассе, чтобы оплатить покупку.

III

Тео сидела в banya и плакала.

Сегодня на утренней большой перемене ее опять толкнули Мэри Кей и Ким, причем так, что ей пришлось обратиться в медкабинет, и там ей заклеили поцарапанный локоть пластырем. Позже она в полном одиночестве съела свой ланч, потому что никто из класса не хотел сидеть рядом с нею. Она даже не пошла на большую перемену во второй половине дня и попросила у миссис Коллинз разрешения остаться в классе и почитать, и та ей разрешила.

В общем, еще один обычный школьный день.

Она ничего не рассказала об этом ни Адаму, ни Саше – и уж точно ничего не скажет родителям, – но вот Бабуня казалась ей неплохим кандидатом на то, чтобы поделиться с нею своими проблемами. Ей просто необходимо с кем-то поделиться.

Она была очень несчастна.

Тео ненавидела школу. Все дети в ней были тупыми и злыми, и никто ее не любил. При этом она понимала, что родителям это покажется невероятным. Они просто погладят ее по головке и скажут, что все скоро наладится и что она должна попробовать поговорить с другими детьми и найти себе друзей. А Адам с Сашей начнут над нею издеваться.

Она была совсем другая – не умела заводить друзей, и, что бы она ни делала, дети в классе продолжали над ней издеваться.

Бабуня могла бы это понять, но она сама очень странно вела себя в последнее время, и Тео решила, что лучше подождать и поговорить с нею позже.

Она утерла слезы и рукавом вытерла нос. Ей запрещалось ходить в banya одной, но сегодня ей не хотелось никого видеть, и купальный дом казался ей единственным местом, где ее никто не потревожит. Поэтому она сказала Ма, что будет играть на заднем дворе, и прямиком направилась в дальний конец участка, в banya.

И вот сейчас она сидит на сломанной скамейке и рассматривает высокий потолок. Ей нравилась купальня – по какой-то причине Тео с удовольствием приходила сюда. Она знала, что Бабуне banya не нравится, но Тео чувствовала себя здесь спокойно, как дома. Внутри было прохладно – здесь стояла мирная и расслабляющая атмосфера, в которой ей было уютно и удобно, несмотря на ужасное состояние самого здания.

Она смахнула последнюю слезу. Здесь можно было поплакать – и никто ее не услышит, или поговорить с самой собой – и никто об этом не узнает. Banya была местом, где она могла спрятаться от своих проблем, которые оставались за порогом, и побыть наедине с собой. Иногда приятно остаться одной, а это место идеально подходило для этого. Ни родителей, ни брата, ни сестры, ни других детей, ни других взрослых…

Только одна она.

Тео осмотрелась и увидела пол, засыпанный мусором, и изображение молоканина на дальней стене. Если это место привести в порядок, то его можно превратить в небольшой форт или игровую комнату. Будь у нее друзья, она могла бы приводить их сюда, и здесь они могли бы вместе играть в дом, или замок, или в секретное убежище, или… во все, что угодно. Они могли бы вычистить мусор, принести кое-какие игрушки и привести это место в порядок…

Если бы у нее были друзья.

В этом была вся проблема.

– Тео.

Девочка услышала голос, или скорее шепот, который доносился откуда-то из глубины помещения. Солнце уже садилось, и помещение было заполнено тенями, но они были пока слишком слабыми, чтобы в них мог спрятаться человек, даже если это был ребенок. Она уже хотела отмахнуться от этого голоса, решив, что ей все это почудилось, но голос раздался вновь:

– Тео…

Тени поменяли положение и задвигались. Перед дверью никто не прошел, и уж тем более никто не вышел из помещения, но темнота в купальне стала вращаться по часовой стрелке – она двигалась как в фильме, показанном в режиме замедленной съемки. Тени медленно покружились над мусором в центре комнаты, прежде чем вновь истончиться и пропасть на стенах и потолке.

С изображением молоканина на дальней стене тоже что-то произошло, но Тео не могла понять, что именно. Она понимала, что ей следует испугаться, но почему-то ей было совсем не страшно, и она только поерзала на скамейке, не вставая. Было необычно, но не страшно, и Тео все еще чувствовала доброжелательность banya.

– Тео.

Теперь она поняла, что с ней говорит само здание, и робко откликнулась:

– Да?

– Я голодна, – прошептала banya.

Девочка мгновенно представила себе мертвое животное. Маленькое мертвое животное. Например, крысу или хомяка. Она не понимала, что заставило ее подумать о них, но с уверенностью, которую не смогла бы объяснить, поняла, что это именно то, что нужно купальне. Она была голодна, и ее уже давно не кормили, а в Тео купальня каким-то образом опознала родственную душу. Она хотела стать другом Тео.

– Другом, – согласно прошептала banya. – Я хочу есть, – еще раз повторила она.

В ее голосе послышалось легкое отчаяние, и Тео на минуту задумалась. Где-то она видела мертвую крысу совсем недавно. Где-то совсем недалеко…

Нет. Это была птичка. Она видела птичку рядом с тропинкой, когда шла сюда. Девочка встала и торопливо пошла назад тем же путем, которым пришла. Естественно, птичка лежала рядом с тропинкой среди высохшей коричневой травы, и на нее успело упасть несколько тополиных листьев. Один из них укрывал ее, как одеяло, а другой лежал рядом с ее головой, как отброшенная подушка.

Тео встала на колени и осмотрела птичку. Та напомнила ей ребенка. В ее маленьком тельце были изящество и невинность. Обычно при виде подобных вещей Тео испытывала отвращение. Адам все время подсовывал ей мертвых жуков, или подносил к лицу червей, или заставлял ее смотреть на лягушек, раздавленных колесами машин на дороге. Наверно, это отвращение и заставило ее раньше пройти мимо птички, не останавливаясь.

Но сейчас ее отвращение испарилось – хоть ей и было жалко маленькую птаху, она понимала, что та должна выполнить определенную функцию и, несмотря на то что была мертва, все еще могла принести пользу. Мир вокруг был многогранен, и смерть птички не казалась Тео такой уж грустной, потому что могла помочь поддержать жизнь banya.

Девочка хотела бы, чтобы у нее в руках оказался совок, но было уже поздно, и даже если бы она изо всех сил побежала к дому, чтобы его найти, она наверняка потеряла бы это место в сгущающихся сумерках. Темнело, и тело птички стало растворяться на фоне травы и листьев, лежавших на земле. Поэтому Тео сложила руки ковшиком и подняла птичку. Безжизненное тельце оказалось на удивление твердым и холодным, и она инстинктивно сжала его руками, как будто пыталась согреть. Это было совсем не отвратительно, и Тео не могла понять, почему раньше подобные вещи вызывали у нее неприязнь. Смерть – это совершенно естественная часть жизни, и в ней нет ничего страшного. Любое существо, пожив, в конце концов умирает. Так и должно быть.

Тео отнесла труп птички в banya и положила его на кучку маленьких косточек в середине комнаты. И тут же почувствовала на лице дуновение прохладного ветерка, мягкого и нежного, который дул на нее со всех направлений, лаская кожу легкими, как пух, движениями, пока не исчез в темноте. Она никогда ничего подобного не испытывала, это была самая утонченная форма благодарности, которую только можно было себе представить.

А потом наступила пауза. Повисла тишина.

Тео почувствовала, что banya ей благодарна и хочет удовлетворить свое чувство голода, но не хочет, чтобы девочка видела, как она ест – это Тео тоже почувствовала, – поэтому она попятилась и вышла наружу.

Будучи в дверях, Тео обернулась, но птаха уже исчезла, проглоченная тенями.

– Спасибо тебе, – прошелестел ей ветерок, появившийся из глубины помещения.

– Не за что, – улыбнулась она в ответ темноте.

Джулия с Деанной сидели за столиком на заднем дворе последней и пили холодный чай.

– Мне нравится, как ты все здесь организовала, – сказала Джулия.

– Спасибо, – улыбнулась ее подруга.

Джулия действительно находилась под впечатлением от увиденного. Двор напоминал фотографии из «Кантри ливинг»[48]48
  Популярный журнал, посвященный вопросам садоводства.


[Закрыть]или из одного из подобных ему журналов. Пасторальное птичье гнездышко выглядывало из разросшегося куста мексиканской розовой примулы, а узкая грунтовая тропинка вилась между шалфеем, цветшим пурпурными цветами, и кучей диких растений из пустыни. Они с Грегори все еще так и не занялись своим двором – просто расчистили его, но еще ничего не посадили. После знакомства с двором Деанны в голову Джулии пришло несколько идей, и ей захотелось заняться благоустройством собственного участка. Может быть, в выходные они с Грегори съездят и купят саженцы…

– Пол рассказал, что Грегори схлестнулся с нашей старой подружкой Марж.

– Я бы не сказала, что схлестнулся. Он просто пошел в библиотеку, чтобы поработать там на компьютере, а она приклеила на лицо фальшивую улыбку и стала ему рассказывать, как им недостает меня. Немного странно, правда? Я сама старалась держаться подальше от этого места первые два месяца после того, как сделала им ручкой, потому что не хотела видеть ни Марж, ни других членов ее банды. А потом решила, что веду себя глупо. Это ведь и мой город, поэтому я не собираюсь в чем-то ограничивать себя только из боязни, что это их как-то заденет. И стала еженедельно посещать библиотеку. Сначала я была настроена очень по-боевому. Я приходила, сделав морду кирпичом, а Марж очень внимательно проверяла мои книги, но постепенно все вошло в норму, и я стала просто обычным посетителем. Теперь у нас «период мирного сосуществования». Выглядит все это очень странно.

Деанна покачала головой:

– Вот тут и начинаешь по достоинству ценить прелести большого города. Там, если у тебя проблема, ты просто идешь в другое место. Выбираешь, например, другую библиотеку…

– Или обсуждаешь эту проблему с вышестоящим начальником, – добавила Джулия.

– Вот именно. А здесь ты от этого человека никуда не денешься. Тебе так или иначе придется иметь с ним дело. Вся проблема именно в этом.

– Как я понимаю, в Макгуэйне достаточно много сторонников… народного ополчения, готовых бороться за лучший мир, – сказала Джулия.

– Ты абсолютно права, – согласилась с ней Деанна.

– А почему, как ты думаешь?

– Да как тебе сказать, – пожала плечами женщина. – Мне кажется, что все эти люди в первую очередь недовольны своей жизнью, несчастливы в семье, не любят свою работу или что-нибудь в этом роде. Поэтому им нужен объект для ненависти. Почему-то когда они кого-то ненавидят, то чувствуют себя гораздо лучше. А так как Советский Союз перестал существовать, то реальных врагов у них не осталось. Я имею в виду организованных врагов. Им некого винить во всех этих вымышленных заговорах.

– И поэтому они начинают ненавидеть свое правительство?

– Скорее всего. Я имею в виду, что раньше эти люди были настолько проамерикански настроены – вспомни восьмидесятые годы, – что готовы были бомбить и Ливию, и Ирак, и Иран, и Россию. А теперь они готовы бомбить клиники, в которых делают аборты, и правительственные учреждения.

– А может быть, они просто любят бомбить не важно что, – улыбнулась Джулия.

– И такое возможно. Но я подозреваю, что, если мы все займемся своими собственными делами и перестанем беспокоиться о том, что делают все остальные, наша жизнь станет намного лучше. Счастливые люди не протестуют и не играют в «ополченцев» по уик-эндам. Все эти люди – лузеры, и если бы они вдруг прекратили вмешиваться в чужую жизнь и диктовать другим людям, что те должны делать, то всем нам от этого только полегчало бы.

– Согласна, – кивнула Джулия и, осмотрев сад, вздохнула: – Меня пугает не столько цинизм и навязчивые идеи этих людей, сколько их непроходимая глупость. Не верите правительству? Хорошо. Но вы же не верите вообще никому! Только группе таких же психов, как вы сами. Почему-то их не убеждают подготовленные и сотни раз проверенные статьи в газетах. А вот бред, который какой-нибудь лунатик помещает в Интернете, они воспринимают как слово божие… Какой-нибудь обозленный сторож в Кентукки возвращается с работы домой, съедает свой гамбургер и начинает барабанить по клавиатуре компьютера, – и они верят ему больше, чем профессиональным журналистам, которые работают на вполне законные новостные агентства. Это просто сумасшествие какое-то.

– Вот за что ты мне нравишься, – рассмеялась Деанна.

– Знаешь, Грегори хотел вернуться в Макгуэйн, потому что считал, что детей лучше растить здесь. В Южной Калифорнии полно наркотиков, организованной преступности и всего такого прочего, вот почему это совсем не идеальное место для Адама и Тео. Он хотел вернуться, потому что думал, что атмосфера маленького городка подойдет им больше. И я тоже так думала. Сначала.

– А теперь?

– А теперь я не знаю.

Деанна улыбнулась.

– И что в этом смешного?

– Ничего…

– И все-таки?

– Мне просто странно думать о Грегори Томасове как о чьем-то папе, как о мужчине средних лет, который волнуется о воспитании своих детей. Для меня он все еще несносный подросток, пытающийся заглянуть в раздевалку к девочкам.

– Грегори?

– Он и парочка его приятелей. Их тогда поймал тренер и предложил выбирать – или исключение, или членство в команде по легкой атлетике. В те времена в средней школе Макгуэйна не хватало мальчиков, чтобы вообще организовать эту команду. Так что вступление в нее Грегори, Тони и Майка давало им необходимое количество участников.

– Расскажи мне, каким Грегори был в те времена, – смеясь, попросила Джулия. – Я не могу представить себе, как он подглядывает за девочками.

– Поверь мне, это был не единственный его подвиг. Многие из этих мальчиков-молокан были настоящими хулиганами. Не знаю, может быть, они таким образом протестовали против своей религии, но в школе они были просто ужасны.

– В Лос-Анджелесе было то же самое… – заметила Джулия. – А ведь я с некоторыми из них даже встречалась.

– Тогда ты знаешь, что я имею в виду. И Грегори был как раз из таких. Хотя он был умнее, чем большинство одноклассников. Более… не знаю, как это сказать… более современным, что ли… Но за пределами класса это был полный ужас. – Деанна задумалась. – Хотя он здорово изменился после смерти отца. Правда, они с матерью после этого довольно быстро перебрались в Калифорнию, но вести себя он стал совсем по-другому. Было такое впечатление, что он мгновенно повзрослел. Стал спокойным, серьезным и растерял все свое чувство юмора. – Она посмотрела Джулии в глаза: – Ты знаешь, а я сейчас поняла, что вполне могу представить себе его как мужчину средних лет. Я просто почти совсем позабыла того Грегори.

– Всякий раз, когда я спрашиваю его мать, каким он был ребенком, она начинает рассказывать мне, какой это был послушный мальчик.

Деанна рассмеялась.

– Я всегда подозревала, что она пытается его обелить.

– Или не знает всей правды. – Деанна наклонилась вперед: – Вот послушай…

– Сегодня я говорила с Деанной.

Грегори поправил подушку и раскрыл «Тайм».