Текст книги "Динамика слизи. Зарождение, мутация и ползучесть жизни"

Автор книги: Бен Вудард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

Тогда как открытость в качестве политической и этической категории не несет в себе ничего нового (ей по меньшей мере пятьдесят лет), формулировка Негарестани, как мы утверждаем, привносит важное различие. Из предыдущего развертывания понятия открытости должно было стать ясным, что открытость Негарестани вовлекает себя в резню или бойню, если не во что-то худшее. Это не пребывание в открытости некоему X, но пребывание открытости в абсолютной приверженности всепроникающему вторжению, порче, заражению и, наконец, смерти. Такая этика не позволяет субъективному и необоснованному человеческому значению этического сверхдетерминировать жизнь саму по себе жизнью как таковой.

Люди, как и всякий иной отросток живой материи, суть не что иное, как скопления слизи, соединенные и сформированные временной случайностью и пространственной ситуацией. Факт развития у нас самосознания не гарантирует и не поддерживает смысл нашего существования. Смысл лишь финальный отблеск на поверхности бытия, и его устранение не является предписанием ни к массовому самоубийству, ни к полной апатии. Предположение о таком предписании упускает из виду патологию человеческого существования и разум как сгусток времени, а также то, что мы, будучи пронизанными временем и пространством, формируем конкретные привязанности и влечения без какого-либо заранее заданного основания и смысла, только как следствия единовременного знания и незнания зыбкости нашего собственного устройства. Эпиграф Тоннессена к введению данной работы «жизнь – даже не бессмыслица» звучит не просто язвительно или мизантропически – он являет собой важнейшую экзистенциальную и даже онтологическую истину.

Жизнь – это всего лишь жизнь. Дело не в том, что она менее осмысленна, чем сам смысл, а в том, что смысл должен быть отвергнут, растворен без остатка. Смысл является аддитивным, или прибавочным, и в данном случае мы попытались вычесть его. Может показаться, что подобный ход приветствует ужасы биометрического государства, в котором человеку угрожает сведение к геному, к отпечатку пальца, к скану сетчатки. Подобные ужасы были точно описаны и подвергнуты критике философом Джорджо Агамбеном. Но вычитание смысла, сведение онтологически значимой жизни к жизни биологической, служит исключительно цели высвобождения патологии, а патология кажется более пригодным орудием борьбы, нежели смысл, осмысленное существование или субъективность, рассмотренная в терминах формы-жизни Агамбена[256]256
  В противоположность «голой жизни», доминирующим выражением которой сегодня оказывается биологическая жизнь, взятая как базис для многочисленных форм жизни, абстрактно перекодифицируемых «в социальноюридические идентичности (избиратель, наемный работник, журналист, студент, но также и больной СПИДом, трансвестит, порно-звезда, пожилой человек, родитель, женщина)», под термином форма-жизни Агамбен предлагает понимать «жизнь, которая не может быть отделена от своей формы, жизнь, внутри которой совершенно невозможно изолировать нечто подобное голой жизни». И далее: «Жизнь, которая не может быть отделена от своей формы, – это жизнь, для которой в ее образе жизни затронута сама ее жизнь, а в ее жизни затронут прежде всего ее образ жизни. Что означает это выражение? Оно определяет жизнь – человеческую жизнь, – в которой отдельные образы, действия и процессы жизни – не просто факты, но всегда и прежде всего возможности жизни, ее силы (potenza)». См. его статью «Формы жизни», URL: http:// permm.ru/menu/xzh/arxiv/81/l.html.


[Закрыть]. Ведь куда труднее неоправданно «приукрашать», соизмерять и поддерживать патологию, нежели понятие осмысленной или подлинной жизни.

Патология раскрывает хрупкость случайности всякого творения во времени и пространстве, распространяя заразу неустойчивости на все сущее. Это означает не то, что «все возможно» или что наше спасение в безумии, но только лишь, что все подвержено разрушению и что нечто обратное может произойти исключительно при условии специфического использования и искажения времени и пространства. Все умирает. Понимание этого вводит напряжение между бездействием и действием: что бы ни делалось, конец один – все погибнет, в том числе и я. Тот факт, что отдельные вещи формируют нашу обособленную патологическую траекторию во времени, и что эта траектория постоянно напоминает нам о своем собственном существовании, представляет собой симптом, отражающий странную темпоральность.

Здесь встает вопрос о взаимопроникающем существовании патологической жизни и жизни слизи, ведь обе они помещают нашу субъективность во время и пространство. Наше возникновение было удачей, а наше самообозначение в качестве цивилизованных существ – просто бессмыслица. Смысл задействует время и пространство (как историю, традицию, культуру и так далее), чтобы либо просто отклонить, либо неоправданно возвысить патологию. Любая структура (группа людей, правительство, бюрократический аппарат) – это всего лишь историческая патология, то есть длительное повторение и утверждение определенной патологии, которая за счет «работы» истории смогла стать не-патологичной, или постоянной, полезной и осмысленной.

Вышеупомянутая открытость как открытость, вывернутая наружу, признает патологию, но не оправдывает структуру. Чтобы сделать ктулхоидную этику возможной, мы должны быть открыты патологическому и жизни самой по себе. В эпиграфе Лиготти посредством отрицания указывает на то, что мы подчинены кошмарному непотребству, заключающемуся в том, что, как я уже говорил, жизнь выпотрошена и четвертована временем и пространством. Как говорил Лавкрафт, мы всего лишь атомы, дрейфующие в пустоте. Однако, следуя за Океном и Грантом, мы скажем, что эти формальные точки, эти нули, не лишены склизкости, точно так же как человеческое переживание ничтожности (как своей, так и всего сущего) не лишено грязной материальности, следа случайного соударения частиц, по праву первородства занимающего место смысла.

Материальное бытие человека и всей жизни склизко. Слизь – это грязное пятно реального, остаток и напоминание о том, что вещи разрушаются. Сияющий путь человечества всего лишь мерзостный след нашего просачивания через время и пространство, след и доказательство исконно присущей нам склизкости. Человеческое существование состоит из слизи, соединенной с бессмысленными и дисфункциональными повторениями патологий.

В конце концов, слизь – это и доказательство всеобщей связи, и намек на ее разрушение, свидетельство того, что случилось нечто весьма отвратительное, – гадкая штука под названием «жизнь». Нечто такое, что будет заполнять пространство, пока космос не остынет настолько, что всякая новая связь станет невозможна. И тогда – жизнь найдет свое завершение в океане гниения, который изольется в безграничную пустоту угасания.