Текст книги "Смерть за стеклом"

Автор книги: Бен Элтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

День тридцать первый
3.10 пополудни

– Заметили, сэр? – Хупер нажал на «паузу». – Хэмиш снова пошел на попятную. Не желает лезть на рожон. В кандидаты на вылет тихие, как правило, не попадают.

– Как же так? – смутился Колридж. – Ведь это он заявил в исповедальне, что не уйдет из дома, пока с кем-нибудь не переспит.

– Он самый – наш милый доктор.

– Но разве подобного утверждения мало, чтобы выделиться?

– Здесь иное, – вздохнул сержант. – Исповедальня – игра на публику. Хэмишу нужна перчинка. Если остальные объявят его кандидатом на вылет, зрители могут воспротивиться, захотят посмотреть обещанный секс.

– Но заявление Хэмиша – веская причина, чтобы выставить этого типа вон!

– Отнюдь не для большинства, сэр.

День четвертый
2.20 пополудни

Все пожали плечами. Это означало, что победа в тот день осталась за Лейлой и Дервлой. В доме не было ни карандаша, ни бумаги, и Джаз, опираясь на свой опыт ученика повара, предложил сложить расписание из спагетти.

– Они прекрасно липнут к стенам, – объяснил он. – Спагетти так и проверяют: если пристают, значит, блюдо готово.

– Что за чушь! – возмутился Газза. – Развесить обед на стене!

– Да не весь, дурень. Всего несколько штук.

– Ну, валяй.

«Джаз ловко расправляется с макаронами и лепит их на стену», – сообщил Энди.

– Потряс! – восхитился повар своей работой. – Теперь изобразим всех нас крупинками риса – крахмал удержит их на стене.

– Супер! – закричала Мун. – Пусть каждый отметит свои зернышки. Так делают индийские умельцы, которые режут из рисинок скульптуры. Очень мелкие детали – я видела по «Дискавери». Философская штука. Но чертовски трудно разглядеть.

– И чертовски глупая, – вставил Газза.

– А вот и нет. Вдумайся, сколько в этом духовности. Представь: в чаще падает дерево. Никто этого не слышит. Так и тут: рисинки украшают не для нас с тобой, а для Бога.

– Ты меня не убедила.

– Это потому, что ты к вечеру тупеешь. Сам ты, Гарри, думаешь, что как бы умный, а в действительности – ужасно дремучий.

Все стали обсуждать, как обозначить рисинки, и в это время из угла подал голос Воггл:

– Люди, подождите, я еще не сказал. Этот домашний фашизм только сеет среди нас распрю. Единственный приемлемый и разумный способ организовать гигиенический контроль – положиться на обоняние.

«Арестанты» повернулись к Вогглу.

– Обоняние мне подсказывает, что ты окончательно протух, – съязвил Джаз.

– Подождите, подождите, – решила сгладить ситуацию Лейла. – Воггл, ты же не считаешь, что любая организация труда – это фашизм.

– Считаю.

Наступила долгая пауза. Девять «арестантов», заключенных в одном пространстве с существом из черной клоаки тоннеля, обдумывали его ответ. Каждый понимал, что им придется жить с человеком, который не видит разницы между мытьем посуды и оккупацией Польши.

Воггл воспользовался их растерянностью и с напором продолжал:

– Всякая структура характеризуется саморазложением.

– Ты о чем, парень? – пришел в себя Джаз. – Городишь какую-то муть.

– Централизованное планирование и ограничение рабочей инициативы ни к чему хорошему не ведут. Вспомните Советский Союз. Вспомните лондонскую подземку.

– Послушай, Воггл, – чувствовалось, что Лейла начала заводиться. – Нас здесь десять человек. Я хочу только одного: чтобы дом оставался чистым, а для этого нам надо по очереди о нем заботиться.

– Очень похоже, что я тебя возненавижу, – выразил всеобщее мнение Джаз.

– Если взять мироздание в целом, где властвуют положительная и отрицательная энергия созидания, ненависть – это всего лишь оборотная сторона любви, – отозвался Воггл. – Каждому сезону – свое время. С этой точки зрения ты меня любишь.

– Ничего подобного!

– Любишь!

– Ничего подобного!

– Любишь!

Переубедить Воггла было невозможно.

День пятый
9.00 утра

Дервла сунула под футболку кусок мыла и потерла подмышки. Она только-только стала привыкать появляться в белье. А в первое утро чувствовала себя невероятно скованно, словно в школьном походе, когда приходилось раздеваться под одеялом. В противном случае миллионы телезрителей увидели бы ее обнаженное тело, а Дервле этого совершенно не хотелось. Она достаточно изучила подноготную телевидения и понимала, чего хотели продюсеры и режиссеры. И поэтому очень осторожно полезла под майку. Казалось бы, как просто небрежно сдвинуть бретельку. Но Дервла знала: за зеркалом стоит оператор – наблюдает и ждет. Одно неосторожное движение – и ее груди до скончания века будут гулять по Интернету.

Покончив с душем, Дервла принялась чистить зубы и в этот момент заметила на зеркале буквы. Сначала она решила, что их написал на запотевшем стекле тот, кто пользовался душевой до нее. Но вслед за первыми стали появляться другие, и девушка со страхом поняла, что их писали с обратной стороны зеркала.

Хотя пребывание в доме длилось всего четыре дня, у Дервлы возникло ощущение, что они тут – единственные оставшиеся на Земле люди. Что их запечатанный воздушный пузырек – все, что сохранилось от мира. И теперь, когда ей напомнили, что это не так, девушка почувствовала потрясение. В нескольких дюймах, за зеркалом, но в совершенно ином измерении, кто-то пытался с ней связаться.

На глазах у Дервлы сквозь пар на запотевшем стекле буква за буквой возникло слово:

– Т-с-с...

Его написали в самом низу зеркала над кранами раковины.

Затем появилось другое:

– Не таращься! – И девушка поняла, что стоит с округлившимися глазами, прикусив зубную щетку, и наблюдает, как появляются буквы.

Она быстро перевела взгляд на свое отражение, как и должно тем, кто старательно умывается, но через секунду опять скосила глаза.

– Ты мне нравишься, – сказало зеркало. – Я могу тебе помочь. А теперь – пока!

Короткая пауза и последние три буквы от загадочного анонима:

– XXX.

Дервла поспешно дочистила зубы, завернулась в полотенце, сняла с себя мокрые трусики и майку, быстро переоделась в сухое и вышла во внутренний дворик. Ей требовалось подумать. Она никак не могла решить: разозлило ее или нет неожиданное предложение. В итоге Дервла заключила, что немного разозлило. Хотя незнакомец (она была уверена, что это мужчина) выделил ее из других. Он решил использовать свою власть, чтобы вторгнуться в ее мир. От этого ей стало не по себе. Каковы его мотивы? Запал на нее? Получает кайф оттого, что пялится? Иначе зачем ему рисковать работой? Или дурачится ради смеха? Может, поехала крыша и он решил, что сумеет заправлять «Любопытным Томом»? Дервла прекрасно знала, что затишью и покою пресса безоговорочно предпочитала скандалы и надувательство. Популярности всегда добивались плохиши. Если неизвестный сумеет наладить с ней диалог и эта история просочится в газеты, его гонорар существенно превысит зарплату оператора.

Логично. Может быть, его уже наняла какая-нибудь газета? Журналисты постоянно пытались сбрасывать листовки и засылать в дом парашютистов и планеристов. Не исключено, что им удалось подкупить оператора. Но тут же возникла другая мысль: а что, если тот человек не друг, а, наоборот, провокатор? Что, если он пытается сбить ее с толку, чтобы она нарушила правила? Ловушка газетчиков или жало самого «Любопытного Тома»? Если так, подвергались ли другие такому же испытанию?

Дервла представила, как ее обзывают обманщицей и задушевный голос диктора вещает миру о ее бесчестье. Так и слышались слова: «Мы подвергли участников программы одному и тому же испытанию: предложили не предусмотренный правилами канал общения с внешним миром. Только Дервла попалась в ловушку и решила пойти на обман...»

А дальше – позорное изгнание и, что еще хуже, вечный ярлык: «Неискренняя Дервла», «Подлая Дервла», «Нечестная Дервла».

Мысли разбегались. Девушка попыталась сосредоточиться.

Нет, «Любопытный Том» тут ни при чем. Такое поведение слишком аморально, может, даже граничит с преступлением. Если уважаемая телекомпания позволит себе нечто подобное, она лишится всякого доверия. Значит, это не «Том».

Пресса? Тоже ничего страшного. До сих пор она не нарушала правил и будет осторожной и впредь. Кроме того, если газета подкупила оператора, редакция не сумеет опубликовать материал, не раскрыв источника. Значит, решится на огласку не теперь, а позднее. Дервла поняла, что у нее есть время понаблюдать, как будет развиваться ситуация. Кто знает, может, окажется, что это человек, который положил на нее глаз и желает ей победы. В таком случае она получит фору. Очень недурно иметь кое-какую информацию извне. Между прочим, сама она никого ни о чем не просила, и ее нельзя обвинить в бесчестности. Что же теперь, и в зеркало не смотреться?

День тридцать второй
4.20 вечера

Одну из стен в комнате, где расположилась группа, ведущая расследование, стали называть картой. На нее Триша прикрепила фотографии всех десяти «арестантов» и соединила их множеством пересекающихся лент, которые надежно прикнопила к пластику. На этих лентах она и ее коллеги писали короткие оценочные фразы: «Симпатизирует», «Недолюбливает», «Поссорились из-за сыра», «Подолгу сидит в туалете».

Хупер попытался воспроизвести эту карту в компьютере – использовал фотосканер и потратил немыслимое число гигабайт программы для работы с трехмерной графикой, но потерпел неудачу: на экране постоянно появлялась бомбочка и предлагала перезагрузить машину. Сержант плюнул и вернулся к булавкам и кнопкам, которыми пользовались все остальные.

Перед этой-то картой и застыл инспектор Колридж, мрачно изучая лица десяти подозреваемых и все более плотную паутину взаимоотношений «арестантов».

– Где-то здесь, – проговорил он, – в тесной сети разнородных связей таится мотив и катализатор преступления. – Инспектор словно бы обращался к уйме народа, но в комнате были только Хупер и Триша: все остальные давно отправились домой. А эти двое вместе с инспектором решили посвятить вечер обсуждению хиппующей Лейлы и актера по призванию Дэвида.

На одной из лент, которые соединяли их фотографии, Триша написала: «Пару дней дружили, а потом рассорились».

– Что это за дружба? – поинтересовался инспектор. – Видно, не очень основательная, если кончилась на второй день.

– Ну, у них достаточно общего, – отозвалась Триша. – Оба вегетарианцы, помешаны на диетах и, кажется, на этом сошлись. В первый же день долго беседовали о сочетаемости продуктов и желудочном соке. Я подготовила кассету.

Она нажала на «воспроизведение», и на экране возникли сидящие немного поодаль от других Лейла и Дэвид. Единение умов было потрясающим.

– Как это верно! – восклицала Лейла.

– Еще бы, – соглашался Дэвид.

– Удивительно, сколько людей до сих пор уверены, что молочные продукты полезны для здоровья!

– Роковая ошибка.

– Только представь, что яйца погубили в прошлом веке больше народа, чем Гитлер.

– Да, я слышал. А еще пшеница!

– Ух! Не заводи меня на пшеницу!

В их разговор вклинился распевный говорок Энди: «Дэвид и Лейла обнаружили, что у них много общего: оба страшно скучают по своим кошкам».

– Пандора – самое умное и красивое на свете существо, – рассказывал Дэвид. – Любому из людей даст фору.

– Я тебя так понимаю, – поддержала его Лейла.

Триша остановила пленку.

– Редактор Фогарти вспоминал, что в тот вечер в аппаратной навострили уши: ждали, что Лейла и Дэвид прямиком отправятся в специальную хижину и там все сразу случится. Но дело ограничилось массажем плеч.

– Однако они явно подружились, – заметил инспектор.

– Я бы сказала, нашли друг друга, потому что невзлюбили остальных. Сочли, что те недостойны их общества. Это заметно, когда просматриваешь запись: в первые два дня камеры часто перехватывали, с какой ухмылкой и с каким высокомерием эти двое переглядывались друг с другом. А «Любопытный Том» давал эти кадры в эфир. В результате Лейла и Дэвид не понравились зрителям и стали наименее популярными из всей десятки.

– Но сами об этом не подозревали.

– Естественно. У них не было никакой информации извне. Но посмотрите на них: такое впечатление, что они уверены, будто люди любят их так же, как они сами себя. Особенно отличается нарциссизмом Дэвид.

– Да, – согласился Колридж, – заносчивый тип. Без меры самонадеянный, но на свой особый вяло-агрессивный манер.

Хупер удивился, услышав из уст инспектора современный и такой затасканный термин, но должен был признать, что он точно характеризовал этого красавчика.

Все трое посмотрели на экран – в щенячьи, бархатистые глаза Дэвида. И одновременно подумали об одном и том же.

– Только очень самоуверенный человек мог рассчитывать, что ему сойдет с рук подобное убийство, – заметил Колридж. – Любой, кто мало-мальски в себе сомневается, никогда бы не решился на такое. Итак, – он вернулся к теме дружбы, – схожесть взглядов взяла свое. Но если дружба моментально вспыхивает, ей часто недостает надежности.

– Совершенно справедливо, – поддержала начальника Триша. – Их отношения сломались после истории с сыром и с того момента покатились вниз.

– Мне кажется, они слишком похожи, – вступил в разговор Хупер. – Претендовали в доме на одну и ту же роль – и перебежали друг другу дорогу. Дружба лопнула после случая со стихотворением Лейлы.

День пятый
4.00 вечера

Ссора началась с самых благих намерений. Дэвид решил укрепить отношения с Лейлой и таким образом избежать ее откровений в свой адрес. И поскольку его натаскивали в декламации, вызвался выучить и прочитать что-нибудь из ее стихов. Девушка была тронута и польщена. Ни ручки, ни бумаги в доме не было, поэтому Дэвиду пришлось учить текст прямо со слов автора.

– Лактация, – начала Лейла.

– Очень мило, – похвалил Дэвид.

– Это название.

– Я понял, – кивнул Дэвид с таким видом, словно, чтобы понять это, нужно было обладать необыкновенной остротой восприятия.

– Говорить по две строки сразу?

Вместо ответа он закрыл глаза, сложил ладони так, что коснулись друг друга подушечки пальцев, и указательными пальцами дотронулся до губ.

– Женщина... утроба – толстый, тугой живот. За упругим тоннелем вагины – чудо – девочка-плод.

Дэвид глубоко вздохнул и повторил первые две строки. По тому, как он их произнес, было очевидно: он считал, что Лейла должна обомлеть от восхищения, услышав, как ее слова обретают крылья в его гениальном исполнении. И придал голосу глубокие, мелодичные обертоны.

Но если Лейле и понравилось, она не показала вида.

– Эти первые строки очень энергичные и радостные. Я читаю их с широкой улыбкой. Особенно слова «девочка-плод». А ты декламируешь слишком мрачно. Разве тебе не хочется смеяться при мысли об одухотворенном надутом женском животе с красивой девочкой внутри?

– Ты меня учишь, Лейла? – ошеломленно спросил Дэвид.

– Ну что ты! Просто хочу, чтобы ты знал, как это надо читать.

– Работа актера заключается именно в том, чтобы привнести в произведение свою интерпретацию. Актер обнаруживает в словах такие смыслы, о которых не подозревает сам автор.

– Но я не хочу ничего такого, чего в стихотворении нет. Я хочу только то, что там есть.

– Тогда тебе лучше декламировать самой, – сорвался Дэвид и сердито вскочил на ноги. – Откровенно говоря, твое стихотворение – полная муть. Этот кошмарный раздутый живот – гадость, да еще придуман женщиной, на которой мяса меньше, чем на «Чупа-чупсе»! Я профессиональный актер и не потерплю наставлений. Тоже мне, поэтесса! Я сделал тебе огромное одолжение, согласившись прочитать этот блевотный стишок! – Дэвид резко повернулся и зашагал к бассейну.

День тридцать второй
10.15 вечера

– Ну и Дэвид, ну и психанул, – задумчиво проговорил Колридж. – Достаточно бурная реакция, такой взрыв мог обернуться и убийством. Как вы считаете?

Пленку отмотали назад и несколько раз останавливали, чтобы получше рассмотреть злую физиономию красавчика.

– Такое впечатление, что он в самом деле готов ее убить, – согласился Хупер. – Но ведь убита не Лейла?

– Сержант, мы это обсуждали уже тысячу раз. Если бы имелся очевидный мотив, убийца давно бы стоял перед судом. Мы ищем семя, из которого проклюнулось преступление.

Хупер кратко, насколько позволяла вежливость, подтвердил: он знает, что следственная группа занимается поиском семени.

День пятый
9.15 вечера

После того как Дэвид удалился, Лейла воспользовалась его советом – прочитала стихотворение сама.

И при этом все время широко улыбалась – точно бабуин, у которого торчит из пасти банан.

Джаз, Келли, Дервла и Мун почтительно слушали, а когда она закончила, наперебой зачирикали, что стихотворение очень, очень хорошее.

А Воггл из своего угла изрек, что вся поэзия – попытка формализовать язык и свидетельствует лишь о тоталитарном складе ума.

– Слова – те же анархисты. Им требуется свобода.

Но на него не обратили внимания. Этому уже научились, хотя и проявляли осторожность, подсчитывая минуты до дня голосования.

– Вещица отпад! – заключила Мун. – Прикольная штука. Молодчина. – Ее манчестерский акцент с каждым днем становился все сильнее.

– Ты заметила мою красную помаду? – не выдержала Лейла.

Заметили все.

– Некоторые антропологи полагают, что женщины красят губы в красный цвет, чтобы рты напоминали влагалища.

– Угомонитесь, девушки, – вмешался Газза, снимая с плиты чайник. – Попробуйте мой ужин.

– Говорят, что женщины красят губы, чтобы привлечь мужчин, а я делаю это ради прославления.

– Кого? – простодушно спросил Джаз.

– Моего влагалища.

– Нормально!

– Слушай, – снова вмешался Гарри, – если тебе потребуется помощник, я к твоим услугам: будем прославлять вместе.

– Осади, Гарри! – прервала его Мун. – Речь не о том, чтобы трахаться с мужиками, а о том, чтобы стать сильной, одухотворенной женщиной. Так, Лейла?

– В самую точку, Мун. Все сечешь!

А Келли, видимо, секла не очень.

– Я про этих антропологов: почему надо, чтобы лицо напоминало ну... всякие органы?

Лейла на мгновение задумалась. Раньше ее об этом ни разу не спрашивали – знакомые обыкновенно задумчиво кивали и просили передать им гуакамоле. [17]17
  Гуакамоле – мексиканский соус из авокадо и овощей.


[Закрыть]

– Ну, не в буквальном смысле слова, – нашлась она. – Это всего лишь образ – символ гениталий, чтобы подвигнуть мужскую особь к деторождению.

– Теперь все ясно, – отозвалась Келли.

– Вот почему у самок обезьян розовые задницы. В противном случае вид давно бы вымер. Так что доверьтесь женщине.

Все глубокомысленно кивнули.

– А знаете, что у обезьян тоже есть знаки зодиака? – продолжала Мун. – Одна астрологиня составила гороскопы на всех приматов в лондонском зоопарке. Узнала всю их подноготную – характеры и прочее. Здорово, правда?

День седьмой
8.00 утра

Накануне Дервла решила встать первой, чтобы первой занять душевую. Но обнаружила, что Мун ее опередила: не потому, что она была такой ранней пташкой, а потому, что только-только собралась в кровать.

– Закончила читать книжку с Красным драконом. Ту, что приволокла Сэлли. Первую часть, где действует Ганнибал Лектор. [18]18
  Имеется в виду роман Томаса Харриса «Молчание ягнят».


[Закрыть]Ужасно захватывает! Такие кошмарики! Самое страшное – убийства совсем без причины. Только потому, что какой-то псих окончательно спятил и решил заделаться серийщиком.

Дервла подождала, пока Мун почистит зубы и неверным шагом направится в спальню.

– Разбуди, если сядут жрать.

И вот Дервла осталась одна – в нижнем белье, перед зеркалом. Она явственно ощущала движение за стеклом. Все они тут время от времени чуяли присутствие посторонних. А ночью, когда в спальне гасили свет, за зеркалом мелькали смутные тени. Дервла понимала: то ли друг, то ли недруг явился, чтобы встретиться с ней.

– Зеркало, зеркало, можешь ли рассудить, кому из нас суждено победить? – будто бы в шутку продекламировала она и выдавила на щетку пасту. Никакой редактор ни за что бы не сообразил, что она разговаривала с живым человеком.

Вскоре, как и каждое утро, на стекле появились буквы – корявые, некрасивые, поскольку писать приходилось шиворот-навыворот. Всего на расстоянии вытянутой руки, подумала Дервла.

«Воггл у зрителей номер один», – гласило сообщение.

От изумления она чуть не выпалила его имя. Неужели победитель Воггл? Но, на счастье, сдержалась. Только на мгновение потупилась.

Между тем анонимный информатор дописал сообщение:

«Келли – вторая. Ты – третья. – И в конце: – Желаю удачи. XXX».

Дервла дочистила зубы и ополоснула лицо. Значит, она на третьем месте. Не так плохо, если учесть, что претендентов десять. Но все же удивительно, что Воггл пробился в лидеры. Однако, поразмыслив, она решила, что дело в шокирующей необычности – это скоро пройдет.

Гораздо опаснее Келли.

Милая девочка. Она понравилась Дервле. И зрителям явно тоже. Ну, ничего, впереди еще восемь недель. Всякое может случиться. Келли не удастся вечно оставаться такой радостной и сияющей!

Перед тем как уйти, Дервла старательно стерла буквы со стекла и поцеловала собственное отражение. Она решила, что ее незримый приятель оценит этот дружеский знак.